з, и Кейт рассмеялась.
   - Не придирайтесь, - упрекнула его Кейт. - Вы же не хотели бы,  чтобы
она была другой. Я бы, по крайней мере, не хотела.
   Его темные, как смоль, глаза опять блеснули.
   - Да... Я, пожалуй, тоже.
   "Но что ты стала другой, я рад", - подумал Блэз.
   Кейт осталась все той же острой на язык амазонкой, какую он увидел  в
тот вечер в лавчонке на Кингс-роуд, но в ней  появилось  достоинство.  В
ней появились лоск, изысканность,  которые  дает  только  уверенность  в
себе. "Да, - продолжал размышлять Блэз, - она уже не так рвется в  драку
и к тому же может привлечь мужчину такого калибра, как  Николас  Чивли".
Блэза задела  легкость  их  телефонного  разговора.  "Это  не  для  Кейт
Деспард, - оскорбление подумал он. - Не ее стиль". И  вдруг,  как  будто
кто-то нажал нужную кнопку, его озарило: это  было  бы  вполне  в  стиле
Доминик.
   Кейт показалось, что он сердит на  нее.  Боже,  пронеслось  у  нее  в
мыслях, что за перемены настроения...  Она  тоже  начала  злиться.  Блэз
очнулся.
   - Неудивительно, что вы так сошлись с моей бабкой, -  смеясь,  сказал
Блэз. - Она тоже всегда говорит без обиняков.
   Кейт чуть не вздрогнула. Он сравнил ее со своей бабкой  -  это  самый
высокий комплимент!
   - Передайте ей от меня огромный привет, - с чувством сказала она.
   - Бабушка предпочла бы увидеть вас лично.
   - Ах, если бы я могла...
   - В любое время, когда захотите, - он помолчал. -  Мне  также  ведено
сказать вам, что Джед посылает привет.
   - Как мило с его стороны. От меня ответные приветы.
   - Вы произвели там  фурор,  -  заметил  Блэз.  -  Как  правило,  Джед
сторонится представительниц противоположного пола...
   Кейт взвилась ракетою.
   - Вы считаете, он не причислил меня к ним?
   "А, - подумал Блэз, - значит,  стопроцентной  уверенности  в  себе  у
тебя, милочка, нет? И все-таки быстро же ты учишься", - думал  Блэз,  не
понимая, радует это его или  огорчает.  Рассердившись  на  себя  за  эти
мысли, он поднялся и взял картину.
   - Я прослежу, чтобы она благополучно вернулась на место, - сказал  он
сдержанно.
   - Вы мне напомнили.., существует ли  на  ранчо  какая-нибудь  система
сигнализации?  Если  нет,  очень  страшно   оставлять   Герцогиню   так,
окруженную всеми этими сокровищами...
   - На ранчо полно людей, которые, не  задумываясь,  умрут  за  нее,  -
ответил Блэз и обернулся  к  ней.  -  Но  как  только  вы  сказали  мне,
насколько ценны  все  эти  картины,  я  тут  же  поставил  сигнализацию.
Фотоэлектрический барьер -  если  его  кто-нибудь  пересечет,  включится
свет, сирена, а на участке у местного шерифа раздастся сигнал.  На  всех
окнах и дверях новые  замки,  а  ночью  мы  спускаем  с  цепи  полдюжины
ротвейлеров. Имейте это в виду, если  во  время  ваших  будущих  визитов
захотите прогуляться ночью.
   К его изумлению, Кейт залилась краской. Какого  черта?..  "Боже,  так
вот почему  Джед  передавал  ей  такие  нежные  приветы!  Она  наверняка
прогуливалась ночью и, возможно, вместе с Джедом... Кейт Деспард и Джед!
- подумал Блэз с раздражением. - Боже, любовь не только слепа, а  еще  и
глуха, и нема!" Блэз стал торопливо  прощаться  и  вышел,  твердо  решив
отказаться  от  бабкиных  поручений  -  пусть  в  будущем  их  выполняет
кто-нибудь другой, во всяком случае, те, что связаны с Кейт Деспард.
   Кейт спрятала лицо в горячих ладонях. Она  прочитала  в  его  взгляде
сначала удивление, затем.., неодобрение? И она догадалась... Блэз решил,
что она ходила на ночное свидание к Джеду. Джед! Ей хотелось засмеяться,
но на глазах выступили слезы. "Это к тебе, болван, к тебе ходила я!  Все
дело в тебе!"
   - Почему ты не сказал мне, - без всяких вступлений начала Доминик,  -
что у твоей бабушки великолепная коллекция американского искусства?
   Блэз взглянул на жену.
   - С каких пор моя бабушка стала темой наших с тобой разговоров?
   Доминик положила нож и вилку.
   - Я говорю о коллекции,  продажа  которой  могла  бы  принести  удачу
нью-йоркскому филиалу "Деспардс".
   Если бы  ее  продавала  я,  разумеется  -  Моя  бабка  не  собирается
расставаться со своей коллекцией.  Кстати,  а  откуда  тебе  известно  о
коллекции?
   Доминик поднесла бокал к губам.
   - Перестань. Не делай вид, что ты не  знаешь,  как  твоя  ненаглядная
сестрица стянула  картину  и  собиралась  продать  ее  через  лондонский
"Деспардс". Она мне рассказала.
   - Мне казалось, вы с Консуэло не разговариваете.
   - Ей так хотелось поделиться со мной... - пожала плечами Доминик.
   - И тогда ты, конечно, поведала ей, что Кейт посещала ранчо?
   Улыбка появилась на губах Доминик.
   - Ну, разумеется.
   - Ты зря тратила время. Герцогиня заметила  отсутствие  картины.  Она
знает свои холсты до последнего квадратного  дюйма,  хотя  любит  делать
вид, что они не важны для нее. Не беспокойся, картина уже  вернулась  на
законное место.
   - Значит, "Деспардс" упустил возможность продать ее.
   - Ее и не собирались продавать.
   Прелестные брови Доминик поднялись вверх.
   - Она отказалась?
   - Она не торгует краденым. -  Блэз  спокойно  посмотрел  на  жену.  -
Какова бы ни была Кейт Деспард, ее нельзя назвать нечестной. В этом  она
вполне дочь своего отца.
   - А я - нет? - спросила Доминик бархатным голосом.
   Но это не тронуло Блэза.
   - Что ж, надо признать, ты - нет.
   - Да, ты настоящий юрист! - сказала Доминик, вскинув  голову  истинно
французским движением. - Иногда мне кажется, законность значит для  тебя
больше, чем чувство.
   - Правда? - спросил Блэз таким Тоном, что она сердито сказала:
   - Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Почему ты не рассказал  мне
о коллекции на ранчо?
   -  Если  бы  ты  приняла  хоть  одно  из  многочисленных  приглашений
приехать, ты бы увидела все своими глазами.
   - Я бы приехала, если бы знала.
   - Не сомневаюсь, - сказал Блэз.
   Доминик взглянула на него из-под густых ресниц.
   Сегодня Блэз в странном настроении. Вопреки обыкновению, приехав,  он
не отправился с нею в постель, а вместо этого  больше  часа  говорил  по
телефону, написал кучу писем и отправил  множество  телеграмм.  К  этому
времени ужин - Доминик  запланировала  ужин  вдвоем  при  свечах,  чтобы
привести его в  нужное  расположение  духа,  -  был  готов.  Она  хотела
отвоевать  утраченные  позиции,  сказать,  как  она  была  не  права  по
отношению к его бабке, исповедаться и признать свою вину. Но он был  все
так же резок и нисколько не смягчился, и, если бы она не  тормошила  его
своими  вопросами,  сидел  бы  молча.  Доминик  не  помнила,  чтобы   он
когда-нибудь раньше был таким  сдержанным.  Крохотный  звоночек  тут  же
подал ей сигнал тревоги. Если он почему-либо остыл  к  ней,  она  сумеет
вновь разжечь его жар. Она не  собиралась  дать  Блэзу  ускользнуть,  не
сейчас же, когда у него в руках ключ  от  возможного  аукциона,  который
вместе с гонконгским мог бы дать ей возможность обогнать Кейт настолько,
что дальнейшая борьба потеряла бы для Кейт всякий смысл.
   Теперь Доминик понимала, что ей надо забыть о наказании, которое  она
надумала для Блэза. Она собиралась дать ему понять, что он виноват перед
ней, и не думала, что ситуация повернется против нее. Не показывая Блэзу
своего беспокойства, она болтала о том и другом, не обращая внимания  на
его равнодушный взгляд, на его бесстрастный голос. К тому же  его  бокал
оставался полным, и Доминик решила пустить в ход  все  свое  очарование.
Когда она наклонилась, чтобы подлить Блэзу вина, ее грудь коснулась  его
плеча, волосы упали  ему  на  лицо,  запах  духов  смешался  с  ароматом
кларета. А когда они перешли в гостиную, в огромных - от пола до потолка
- окнах которой виднелась потрясающая панорама  ночного  Нью-Йорка,  она
прижалась к нему на огромном честерфилдовском диване.
   Но и после отличного ужина Блэз не  торопился  привлечь  ее  к  себе,
обхватить ладонями ее  грудь,  теребя  сосок  пальцами,  за  чем  обычно
следовали  поцелуи,  одежда  разлеталась  по  полу,  а  они  предавались
страстному, неудержимому сексу. Вместо этого он  потянулся  к  "Нью-Йорк
тайме". Мельком заглянув в газету, Доминик  отметила  про  себя,  что  у
Корпорации Чандлеров денег больше, чем у Французского банка! И  вдобавок
бесценная коллекция  американского  искусства...  Доминик  ни  капли  не
сомневалась, что, узнав, каковы цены, его бабка  откажется  от  продажи.
Она  практичная  старуха,   сохранившая,   наверное,   и   свой   первый
заработанный  доллар..,  разве  что  теперь  его  не  найти  среди  этих
миллиардов. Боже,  а  какое  богатство  она  таскает  на  себе!  Увешана
драгоценностями,  как  рождественская   елка   игрушками,   презрительно
подумала Доминик. Но Блэз очень решительно сказал, что при  жизни  бабки
ничего не будет продано. Какая жалость! Это был бы  сокрушительный  удар
по надеждам Кейт Деспард. А если бы Доминик все  же  удалось  заполучить
помимо гонконгского еще и этот аукцион!..
   Ну что ж, ведь бабка Блэза уже очень стара. Значит, это только вопрос
времени. Все, что  нужно,  -  очень  аккуратно  поработать  над  Блэзом.
Доминик не сомневалась, что ей это удастся. Блэз не из  тех,  кем  легко
манипулировать, но  в  одном  отношении  он  податливее  глины  в  руках
скульптора. В их сексуальных отношениях ведущая  роль  принадлежала  ей,
она умела околдовать его своим телом и теми наслаждениями,  которые  оно
могло принести. Блэз не был сверхсексуальным мужчиной, но в Доминик было
нечто, заставлявшее его мгновенно отзываться. Она не обманывала  себя  и
не называла это "нечто" любовью, но очень  точно  оценивала  силу  своей
сексуальной притягательности для Блэза.
   - Как идут дела у  малышки  Деспард?  -  небрежно  спросила  Доминик,
поближе  подвигаясь  к  Блэзу,  при  этом   длинная   серебристая   юбка
взметнулась, как бы невзначай высоко обнажив ногу.
   - Не так хорошо, как у тебя, - Блэз был по-прежнему сдержан.
   - Ну, это понятно. У нее есть в запасе что-нибудь приличное?
   - Ты всегда узнаешь все раньше меня. Лучше расскажи мне об этом сама.
   - Я знаю далеко не все. Ну, к  примеру,  у  нее  сейчас  великолепная
картина Веласкеса, которая может стоить миллионов пять, но какая именно,
я пока не знаю.
   - Меня занимает только то, что уже продано, я вижу лишь  цифры  и  не
могу принимать во внимание, что она надеется или  должна  получить.  Мое
дело - суммы банковского счета.
   Доминик изобразила обиду, - Я знаю, что папа назначил тебя  судьей  в
этом деле, но ты безусловно мог бы быть откровенным со  мною,  со  своей
женой!
   - Не могу именно  потому,  что  ты  моя  жена.  -  Блэз  обернулся  и
посмотрел на нее. - И ты это прекрасно знаешь.
   Доминик справилась со своим гневом и не рванулась  с  места,  как  ей
хотелось.
   - Неудивительно, что папа назначил тебя душеприказчиком... Он  всегда
говорил, что больше всего ценит в тебе твою честность. - И примирительно
добавила:
   - Я понимаю, ты сердит на меня, ведь я сказала твоей сестре, что Кейт
Деспард наверняка узнала картину.
   Блэз отложил газету.
   - А сказала ты ей, несомненно, потому, что она обратилась с этим не к
тебе - уж ты бы продала эту картину без малейших угрызений.
   - Конечно. Ведь я бы не смогла узнать ее!
   - Вот ты себя и выдала. Ты места себе  не  находишь,  оттого  что  ты
проморгала огромную коллекцию. А я уже сказал тебе и повторяю  еще  раз:
пока моя бабушка жива, ни один из экспонатов ее коллекции  на  ранчо  не
будет продан, как, кстати, и после ее смерти.  Дом  со  всем  содержимым
станет Чандлеровским музеем  американского  искусства  и  будет  передан
штату Колорадо.
   Доминик оцепенела. Сапфировые глаза сделались холодными как лед.
   - Ну конечно.., это работа малышки Деспард, верно? - Она вскочила.  -
Зная, что ей не заполучить этих сокровищ, она постаралась, чтобы они  не
достались и мне!
   - Это совсем не так. Но ты не поймешь.
   По непонятным причинам постоянное  употребление  слова  "малышка"  по
отношению к Кейт задевало его. Конечно же, не рост Кейт выводил  Доминик
из  себя.  Она  повлияла  на   твою   бабушку.   Воспользовалась   такой
возможностью. Тебе эта возможность тоже представлялась. И не однажды.
   - Ну хорошо, я совершила ошибку. Но уже не повторю ее.
   - У тебя не будет на это шанса. Герцогиня  уже  занимается  созданием
фонда, который бы финансировал музей, когда он перейдет государству. Так
что тебе не удастся привесить к своему поясу еще и этот скальп.
   Доминик хотелось ударить его. Вместо этого она вскочила и бросилась в
свою спальню, хорошенько хлопнув дверью.
   Блэз тяжело вздохнул. Он был в  плохом  настроении  с  тех  пор,  как
забрал картину, а затем встретился с Консуэло.
   Они виделись нечасто - для этого не было оснований, но в этот раз ему
хотелось вправить ей мозги. Она тоже была в отвратительном настроении, и
свидание их кончилось банальной ссорой. Сестра упрекала его в  том,  что
он выносит сор из избы и старается лишить наследства и ее, и их брата.
   - Не воображай, что  я  не  знаю,  чего  ты  добиваешься,  -  кричала
Консуэло, - ты хочешь забрать себе все! Ничего не получится! Я  затаскаю
тебя по судам!
   - Попробуй только, - Блэза вдохновила эта мысль, - и я  разорву  тебя
на клочки! Тебе наплевать на  бабку,  и  этому  безвольному  существу  -
нашему брату - тоже.  Ты  появляешься  у  нее  только  для  того,  чтобы
получить деньги. А если бы она не была богата, ты бы и не  вспоминала  о
ней.
   - Зато ты прекрасно о ней помнишь. Ты присосался к ней и делаешь все,
чтобы навредить нам и чтобы деньги достались одному тебе.
   - Вы достаточно  навредили  себе  сами.  Ты  ясно  дала  понять,  что
семейство твоего отца тебе больше по душе, Джеральд носится с полученным
титулом. А у меня есть только бабка.
   - И как только ты к ней попал, ты всегда пытался  отпихнуть  нас  как
можно дальше.
   - Вы сами оказались так далеко, как только возможно.
   Размахнувшись, Консуэло влепила ему пощечину.
   - Вот тебе за все мои унижения, подонок! Ты думаешь только о себе!  А
я из-за тебя потащила картину к этой чертовой Деспард. Если бы я  только
знала, что ты поволок эту девицу к нашей бабке на ранчо! -  Как  всегда,
поняв, что совершила ошибку,  Консуэло  стремилась  переложить  вину  на
другого. Признать себя виноватой ей не позволяла гордость,  а  уверенный
тон брата, которому она всегда  завидовала,  окончательно  вывел  ее  из
себя.
   Блэз молча вышел из комнаты, слыша за спиной ругань, - Конни  никогда
не умела проигрывать. Блэза она терпеть не могла с самого его  рождения.
Их мать безумно любила  отца  Блэза  и  обожала  своего  сына,  так  что
Консуэло, которой к моменту рождения  Блэза  было  шесть  лет,  лишилась
внимания матери и сгорала от ревности  к  маленькому  брату.  Джеральду,
тогда пухлому медлительному мальчику, исполнилось четыре, и, поскольку в
будущем он должен был стать виконтом Стэнстед, Консуэло, в которой  рано
проснулся снобизм, подлизывалась к нему.
   После того как отец Блэза был убит, - сам  Блэз  помнил  только,  как
мать, истерически рыдая, металась по их огромной  белой  вилле  на  мысе
Феррат, рвала на себе одежду, пыталась броситься с балюстрады  вниз,  на
скалы, - Энн Чандлер возненавидела сына. Сначала  Блэз  не  мог  понять,
почему. Уже потом он, кажется, разобрался в причине: он был очень  похож
на отца. Няня Блэза объяснила ему, что  так  бывает,  что  нужно  время,
чтобы горе улеглось. Но постепенно Блэз  стал  осознавать,  что  дело  в
чем-то  другом.  Во  взгляде  матери   он   читал   гнев,   неодобрение,
недовольство. Он не знал, а няня не могла ему  объяснить,  боясь  только
ухудшить ситуацию,  что  напоминал  матери  не  своего  отца,  а  своего
прадеда, он был копией деда матери, меднолицего Черного Джека  Чандлера,
и поэтому выдавал ее неблагородное, как ей казалось, происхождение.  Энн
Чандлер уже давно оборвала все связи  с  родными,  изменила  цвет  своих
роскошных черных  волос  и  непреклонно  скрывала,  что  ее  бабка  была
чистокровной индианкой из  племени  шошонов.  А  теперь  ее  сын  и  сын
человека, который был ей дороже всех в жизни, оказывается похожим не  на
собственных родителей, а на полуиндейца, женившегося на какой-то скво.
   Для Блэза настали тяжелые времена. Консуэло, быстро уловив, что ветер
переменился и что она может без помех превратить жизнь  Блэза  в  ад,  с
удовольствием  занялась  этим.  Защищала  мальчика  только  няня,   пока
Консуэло не обвинила ее в краже. Няню  уволили,  а  на  ее  место  взяли
другую - построже. По условиям развода  с  отцом  Консуэло  Энн  Чандлер
могла держать у себя дочь шесть месяцев в году, и эти полгода, с  апреля
по сентябрь, вселяли в Блэза ужас. Джеральд тоже всегда приезжал на лето
к мамочке в сопровождении собственной няньки, которая всегда была готова
посплетничать со своей товаркой и посочувствовать,  что  той  приходится
присматривать за мальчишкой, что ни говори, все-таки не белой расы.  Вот
тогда-то Консуэло брала свое, а жизнь Блэза  превращалась  в  ежедневную
муку. Ей нравилось причинять боль. Джеральд, незлобный, медлительный, но
вполне способный оценить, кто взял верх, поддерживал сестру.  Когда  они
что-то разбивали, они сваливали  вину  на  него.  Они  напускали  ему  в
постель муравьев и ящериц, сыпали в еду соль. В играх ему выпадала  роль
индейца, а они вдвоем ловили его и мучили. Консуэло  предпочитала  такие
игры всем остальным. Она выкручивала Блэзу пальцы, держала его изо  всей
силы, пока Джеральд, связав его, засовывал спички ему между пальцев  ног
и поджигал их. Видя, что Блэз не плачет, Консуэло  выходила  из  себя  и
принималась лупить его палкой или обрывком веревки.
   - Плачь! Ну, плачь же! - кричала она ему в лицо. - Ведь ты же  хочешь
заплакать, ну давай, реви... - Но Блэз не  плакал.  Индейцы  не  плачут.
Только ночью, уткнувшись головою в подушку, он выплакивал свои обиды.
   А  Консуэло,  мать  или  няньки  видели  только  бесстрастное   лицо,
безукоризненные манеры.
   Но однажды Консуэло зашла слишком далеко: игра заключалась в том, что
Блэза сжигают на костре, и она развела нешуточный  огонь.  Тут  с  небес
спустилась разъяренная старая дама - сам Блэз  не  сомневался,  что  это
индейская царица, которая напугала его мать, заставила Консуэло  дрожать
от страха, а Джеральда - спрятаться под кроватью.
   После того как она уехала, ни Консуэло, ни Джеральд больше не  мучили
Блэза, они вообще больше не приставали к нему, хотя он был  уверен,  что
Консуэло ненавидит его еще  больше  из-за  того,  что  индейская  царица
заступилась за него, пригрозив матери:  "Заботься  о  Мальчугане,  либо,
клянусь Богом, я перестану заботиться о тебе".
   Блэз решил, что старая дама - его  ангел-хранитель.  Когда  ему  было
девять лет, мать и ее очередной муж,  не  уследив  за  дорогой,  занятые
пьяным спором - кто из них  больше  проиграл  в  казино  в  Монте-Карло,
разбились в машине,  сорвавшейся  с  обрыва.  Тогда  старая  дама  вновь
спустилась с небес - к этому времени Блэз уже понимал, что на вертолете,
- ив этот раз объявила мальчику, что она его бабушка.
   Когда Консуэло узнала, что только Блэз вернется в  Америку  и  станет
жить с их бабушкой,  она  пришла  в  ужас.  Отец  приказал  ей  добиться
бабкиного расположения, он же объяснил ей, какое состояние поставлено на
карту. Но было слишком поздно. Консуэло недобрым словом  помянула  мать,
которая не сказала ей, что эта скво, которой она, как и мать,  стыдилась
и которую презирала,  -  самая  богатая,  за  исключением,  может  быть,
английской королевы, женщина. Это ее деньги пошли в уплату за виллу, ими
же оплачивали все разводы матери, все их расходы  -  вплоть  до  еды.  И
теперь эта старуха считает своим  внуком  этого  Блэза,  как  две  капли
похожего на их прадеда.  Черного  Джека  Чандлера.  Бабушка  никогда  не
смогла простить Консуэло то, как она мучила Блэза и издевалась