На курсах был. Я теперь милиционером
здесь на законном основании. Чего же плакать-то? - то ли жалость, то ли
жалость и любовь вместе вконец овладели Кузьмой. Он сам готов был
заплакать. На какой-то миг он поверил, что осиротил дочь, вернее -
представил себе, что было бы, если бы так случилось. Крошечное родное
существо, брошенное им на произвол судьбы... Ему стало не по себе. - Милые
вы мои...
  - Не мог уж два слова домой написать! Уехал - как сгинул... От людей не
знаешь куда деваться...
  - Ладно, ладно! - Кузьма гладил жену по голове и совсем не думал о ней.
Думал о дочери, которая осталась бы без отца. Представил, как бы она
плакала. - Ну как вы здесь?
  - "Как"?.. Ни стыда, ни совести у человека...
  - Да хватит, слушай, - обозлился Кузьма. - Ну чего ты взъелась - не
остановишься никак! Ну, уехал! И приехал. Собери поесть чего-нибудь.
  Кузьма присел на скамейку, закурил.
  "Не люблю я ее, вот в чем дело, - неожиданно подумал он. - Не привязанный,
а будешь теперь визжать".
  - Как новый председатель?
  - Откуда я знаю - как?
  - Хлеб искал?
  - У Беспаловых нашли. У Холманских тоже...
  - Много?
  - Говорили - нашли, а сколько - не знаю. У тебя один хлеб только на уме! -
Клавде не хотелось так просто сдаваться.
  Кузьма промолчал на этот ее упрек.
  - А где нашли? У Беспаловых-то?
  - В простенке между амбаром и конюшней, отец сказывал. Насовсем хоть
приехал-то?
  - Ну.
  Наскоро перекусив, Кузьма засобирался в сельсовет.
  - Побудь хоть немного дома-то.
  - Побуду еще. Я же приехал.
  - Сейчас-то побудь. Ведь от людей стыдно: не успел забежать...
  - Я приду скоро! - повысил голос Кузьма.
  - Сгорел бы он синим огнем, сельсовет твой проклятый!
  Кузьма выскочил из избы.
  "Эх, елки зеленые!..", - горько подумал он. Настроение вконец было
испорчено.

  В сельсовете сидел Елизар Колокольников, раздобревший, улыбчивый. Сидел,
развалившись за столом, как хозяин.
  Поздоровались.
  Кузьма подошел ближе и почувствовал, что от Елизара несет перегаром.
  - С приездом! - Елизар широко улыбнулся.
  - Ты пьяный, что ли? - спросил Кузьма.
  - По какому делу к нам?
  - Новый председатель тоже пьет?
  Елизар враз посерьезнел.
  - Мы на вопросы... разных людей не отвечаем.
  - Где председатель? - строго спросил Кузьма.
  - Поехал в район, - поспешил с ответом Елизар, но потом вдруг озверел: -
Ты не ори на меня! - он стал подниматься. - Ты кто?! Документы! А то я те
счас...
  Кузьма толкнул его в грудь. Елизар грузно плюхнулся на лавку и навел на
Кузьму свирепые мутные глаза.
  - Ты что... длинноногий?.. Тебя поперли раз - мало? Еще надо?! - Елизар
стукнул кулаком по столу. - Сма-ат-ри у меня!
  - Сиди.
  Елизар не присмирел, как ожидал Кузьма, а снова медленно стал подниматься.
  - Сядь!
  Елизар, не сводя с него пьяных глаз, зашарил правой рукой по кромке стола,
отыскивая скобочку выдвижного ящика.
  Кузьма дал ему выдвинуть ящик. И только когда тот начал лапать по ящику,
отыскивая что-то среди бумаг, Кузьма, резко перегнувшись через стол, взял
из ящика наган и пошел из сельсовета, не оглянувшись на Елизара.
  "Ну, дела!.. Тьфу, черт!", - Кузьму коробило от неприятных чувств. На душе
было погано.
  Весь день сегодня какой-то - через пень колоду. То с Егором стычка, то
Клавдины слезы при встрече, то этот дурак с наганом... Надо было что-то
придумать, куда-то девать себя, унять как-то взлохмаченные чувства. И
пришла желанная и властная мысль - Марья. Захотелось увидеть ее, услышать
голос... И уж ноги сами собой свернули в переулок и зашагали под горку, к
береговой улице, где жил Любавин Егор... И вспомнился опять сам Егор,
утренняя встреча с ним.
  Кузьма остановился.
  "Егор - враг, враг сильный и жестокий". Кузьма ехал в Баклань с неуклонной
и ясной целью: уничтожить врага. Марья все усложняла. Он понимал, что,
преследуя Егора, будет больно бить Марью. Будет бить Марью, будет тяжело и
больно бить себя. Так, очевидно, и произойдет. И тем сильнее захотелось
увидеть ее теперь.
  ...Марья, ничего не понимая, долго смотрела на него.
  - Здорово! - повторил Кузьма, невольно улыбаясь.
  - Опять с Егором что? - спросила она, так и не поздоровавшись, -
перепугалась, увидев Кузьму в милицейской форме.
  - Что с Егором? - Кузьму несколько насторожил этот вопрос. - Ничего с
твоим Егором не случилось, корчует пни.
  - Ну?..
  - Что?
  - Зачем пришел-то?
  - Так. В гости.
  - Господи! - Марья села на лавку - Ты сдурел, что ли?
  - Почему?
  - Он еще спрашивает! А зайдет кто?.. Егор приедет?
  - Ну и что?
  - Нет, Кузьма, уходи, - Марья решительно поднялась. - Уходи, Кузьма.
  - Да погоди ты! Что ты, как эта... Что я тебе сделаю-то? Посижу и уйду.
  Марья неохотно покорилась. Задернула занавески на окнах и стояла посреди
избы, одолеваемая противоречивыми чувствами.
  Кузьма снял фуражку, шинель, сел к столу, огляделся.
  - Как сын? - привстал, заглянул в зыбку.
  - Растет, что ему... Ты где был-то?
  - На курсах. Милицейское дело проходил, - Кузьма как будто впервые
посмотрел на Марью. Она пополнела за это время. Налилась здоровой, разящей
силой. Только глаза все те же - ласковые, умные и добрые.
  "Так и будет всю жизнь мучить меня", - подумал он.
  В окна било лучами заходящее солнце. Красноватый мягкий сумрак заполнял
избу
  - Смешной ты, Кузьма. Жену-то видел?
  - Видел. А что?
  - Тут уж подумали, что совсем уехал.
  - Ты тоже так подумала?
  - А мне-то чего думать? - Марья зажгла лампу.
  - Да, конечно... - голос Кузьмы дрогнул. Подумалось: "А что, если бы она
опять пришла за Егора просить? Отпустил или не отпустил бы? - И решил: -
Нет, не отпустил бы".
  Марья тряхнула головой, запрокинула назад полные, крепкие руки, поправила
волосы.
  - Ой, Кузьма, Кузьма...
  Он встал с лавки, хотел подойти к ней.
  - Кузьма! - Марья сделала строгие глаза.
  Он сел.
  - Ты что? Ты в своем уме? У нас дети у обоих.
  - Эх, Маша... что-то не так у меня в жизни, - Кузьма, запустив пятерню в
волосы, несколько минут сидел неподвижно, смотрел в пол.
  Неподдельная скорбь его тронула Марью, она подошла к нему, положила на
плечо руку.
  - Чего мучаешься-то?
  - Не люблю Клавдю. Что я сделаю?.. Разве можно так? Домой идти - хуже
смерти. Нельзя так! А дочь люблю до слез. И тебя люблю.
  Марья осторожно убрала руку. Кузьма поднял голову - в глазах стояло горе.
Марья погладила его по голове.
  - Головушка ты моя бедная... Опять мне тебя жалко, Кузьма. Ну как же ты
так? Ведь Клавдя-то хорошая вон какая... Ждала тебя...
  - Да... Хорошая, конечно. Может, я плохой.
  - Зачем же ты женился, раз не по сердцу она тебе?
  - Откуда я знал?.. У тебя есть выпить?
  - Напьешься ведь?
  - Нет, выпью немного, - может, лучше станет.
  Марья колебалась: и хотелось дать Кузьме выпить, - может, действительно
легче ему станет, - и боялась.
  - Слабенький ты, Кузьма, опьянеешь... Иди домой.
  - Что ты все время меня - слабенький, слабенький!.. Какой я слабенький?
  Марья негромко засмеялась и полезла под пол.
  Кузьма сидел у стола и думал так: заложить бы сейчас коня, взять Марью с
сыном, маленькую Машу и уехать куда глаза глядят. "Небось место на земле
найдется".
  Марья подала ему из подпола четверть с самогоном:
  - Подержи-ка.
  Он поставил четверть на лавку, помог Марье вылезти.
  - Что мы делаем, Кузьма?
  - А ничего, - Кузьма полез в угловой шкаф за посудой. - Стаканы где у тебя?
  - Там. Подожди, я сама достану. Садись уж и сиди. Не миновать нам беды,
Кузьма, сердце чует.
  - Ничего! - Кузьма размашисто прошелся по избе, сел к столу.
  - Клавдя-то не будет тебя искать?
  - Нет, не будет, - однако пугливое счастье его поджало хвост, мимолетно
подумалось: "Что же все-таки будет сегодня?". - Давай не говорить об этом,
Марья.
  - О чем?
  - О Клавде, о муже твоем...
  Кузьма налил себе стакан, Марье - поменьше. Взял свой, посмотрел на
Марью... Не думал он, что так кончится его день. А может он еще не
кончился?
  - Ну?..
  - Давай, - Марья тоже подняла стакан.
  В этот момент взыкнула уличная дверь, простучали в сенях чьи-то сапоги.
Кто-то остановился перед дверью в избу и искал рукой скобу - в сенях темно
было...
  Кузьма похолодел. В ушах зазвенело...
  Дверь распахнулась. Вошел Елизар Колокольников. Остановился у порога.
  - Здорово живете, - сказал он.
  Кузьме показалось, что Елизар усмехнулся.
  - Здорово, Елизар, - откликнулась Марья тихо.
  Кузьма насилу проглотил комок, распиравший горло.
  - Ты чего?
  - Кузьма Николаевич... - Елизар прошел на середину избы, он был уже трезв.
  - Отдай мне его. А то я не знаю... Отдай, Кузьма.
  Кузьма не сразу понял, что речь идет о нагане, который он взял у Елизара
из стола. И вместо страха - так же быстро - вскипела в нем острая злость.
Он достал наган, разрядил, ссыпал патроны в карман, бросил его Елизару.
  - Иди отсюда.
  Елизар взмахнул руками - хотел поймать... Наган с коротким стуком упал на
пол и закатился под кровать. Елизар торопливо наклонился и полез туда.
Долго кряхтел, даже простонал два раза... искал.
  Кузьма усилием воли сдерживал себя на месте; подмывало вскочить и
броситься на Елизара.
  Марья сидела в той же позе, в какой застал ее Елизар, только поставила
стакан.
  Елизар нашел наконец наган, поднялся. Посмотрел на Кузьму, на Марью, на
стол... На этот раз он действительно усмехнулся.
  - Вот, Кузьма Николаевич... А то мало ли чего... - сказал он и пошел к
двери. - Приятно вам посидеть.
  Хлопнула дверь, опять тяжело простучали по доскам тяжелые сапоги, пропела
сеничная дверь, звякнул цепок... Шаги по земле...
  Потом слабо взвизгнули воротца, и шаги удалялись по дороге. Стало тихо.
  Все это походило на бредовый сон.
  Кузьма посмотрел на Марью. Она тоже смотрела на него.
  - Пропали, Кузьма, - одними губами сказала она.
  Кузьма вскочил и бросился догонять Елизара.
  На улице было темно.
  Кузьма огляделся. Наклонился, увидел силуэт Елизара. Тот ушел уже далеко.
Кузьма кинулся за ним, Елизар - слышно было - остановился, потом тоже
побежал, не оглядываясь. Черт его знает, чего он испугался, о чем
подумал...
  Догнал его Кузьма только около сельсовета.
  - Тебе чего надо?! - заорал Елизар. - Эй, люди!!
  - Не ори. Пойдем в сельсовет.
  - Тебе чего от меня надо? - Елизар с перепугу обнаглел.
  Кузьма вытащил наган, и Елизар затих.
  - Пойдем в сельсовет.
  Пока подымались на крыльцо, молчали.
  В сельсовете разговаривали впотьмах, стоя.
  - Как ты узнал, что я... там?
  - Жена твоя сказала, Клашка.
  - А она как узнала?
  - Это уж я не знаю. Это вы сами разбирайтесь.
  - Ладно... Теперь так: если ты хоть кому-нибудь скажешь, что нашел меня...
там, то вот, Елизар, - Кузьма поднес ему под нос наган, - клянусь чем
хочешь - убью.
  - А какое мне дело до вас? Сами накобелили - сами и разбирайтесь. И нечего
тут угрожать. За угрозы тоже можно ответить.
  - Елизар, прошу тебя по-человечески - молчи.
  - А то "убью"!.. Ишь ты! Молод еще! Еще сопляк! - Елизар опять осмелел.
  - Елизар, еще раз тебе говорю... Я не угрожаю, я тебя на самом деле
пристрелю, если скажешь. Не говори никому. Ведь разнесут, чего сроду не
было, - что у ней за жизнь пойдет! Не за себя прошу, Елизар. Пожалей бабу.
Не говори, Елизар. Это я виноват - зашел просто... Просто так зашел - и
все.
  - Я сказал: не мое это дело, - голос Елизара несколько потеплел. - И
нечего меня просить. Отдай патроны.
  - Завтра отдам, утром. Честное слово. Сейчас не могу. Ладно?
  - Ладно.
  - Дай руку, - Кузьма брезгливо пожал широкую потную ладонь Елизара и пошел
из сельсовета.
  "Скажет или не скажет? - мучился он, шлепая впотьмах прямо по лужам. -
Если скажет, будет горе. Откуда Клавдя-то узнала, что я там? Видел
кто-нибудь?..".
  Огня у Марьи не было.
  Кузьма взошел на крыльцо, споткнулся обо что-то, вздрогнул. Наклонился -
лежит его шинель, рядом фуражка. Постучался. Никто не вышел. Изба мертвая.
Еще постучал - ни звука, ни шороха в избе. Кузьма постоял немного, оделся
и пошел домой. Шел и мычал от горькой обиды и отчаяния. Вспомнил, как он
весь день сегодня то ругался с кем-нибудь, то бегал, как дурак, по деревне
за другим дураком, то злился, то радовался трусливо... Но все бы ничего,
если бы все кончилось. Еще впереди - Клавдя, Егор и, наверно, вся деревня.
Страшно было за Марью. Страшно подумать, что с ней будет, если Елизар или
Клавдя разнесут по деревне грязный слух.
  Дома горел огонь.
  Кузьма толкнулся в дверь - заперто. Постучался, избная дверь хлопнула,
кто-то постоял в сенях... Потом скрипучий голос тещи спросил:
  - Кто там?
  - Я, - ответил Кузьма.
  Дверь закрылась. Прошло несколько минут. Кузьма понимал, что против него
что-то затевается, но не мог сообразить - что. Стоял ждал.
  Наконец дверь снова открылась. Шаркающие босые шажки по сеням, долгая
возня с засовом... Кузьма хотел войти, но его оттолкнули, выставили на
крыльцо старый сундучишко, с которым они с Платонычем приехали сюда, и
дверь снова захлопнулась, и только после этого голос тещи ласково сказал:
  - Иди, милый, откуда пришел.
  Агафья развернулась по всем правилам древней российской тактики
наставления зятьев на путь праведный. Кузьме даже как-то легче стало. Он
сел на приступки крыльца, задумался.
  Значит, так: есть в деревне три человека, от которых сейчас зависит судьба
Марьи. Как сделать, чтобы эти три человека - Елизар, Клавдя, Агафья -
набрались терпения и промолчали? Просить - бесполезно, пугать - глупо. Что
делать? Хоть бы посоветоваться с кем. Николая, наверно, нет дома, иначе он
вышел бы к нему. Как ни стыдно перед Николаем, а надо было посоветоваться
с ним.
  Так думал Кузьма, когда услышал, как около прясла Колокольниковых
протарахтела телега и остановилась у ворот. Кто-то спрыгнул на землю,
что-то начали двигать по телеге, негромко переговаривались - двое.
Торопились. Кузьма затаился. Пригляделся и узнал Николая. Николай нес в
руках что-то квадратное, похоже - ящик. Спустился в погреб, заволок туда
свою ношу, вылез и побежал обратно. Опять приглушенный торопливый
разговор, хихиканье... Телега затарахтела дальше, а Николай опять побежал
к погребу и опять с ящиком. Заволок и этот ящик, закрыл погреб,
высморкался и пошел к дому. Кузьма поднялся навстречу, Николай испуганно
вскинул голову, остановился.
  - Кузьма, что ли?
  - Я. Здравствуй.
  - Испугал ты меня... тьфу! Аж в поясницу кольнуло. Ты чего тут?
  - Так... Воздухом свежим дышу.
  Николай сел на приступку, снял фуражку, вытер потный лоб.
  - Ночь хорошая, - сказал он. Он растерялся от такой неожиданной встречи и
не знал, что говорить.
  - Хорошая, - согласился Кузьма. Его подмывало узнать, что такое Николай
прятал в погреб.
  - Ты когда приехал-то? - спросил Николай.
  - Сегодня.
  - Мгм... Табак есть? Я намочил свой...
  Кузьма подал кисет.
  - Что это вы? Прятали, что ли, чего?
  - Кто? Мы-то? Да тут... - Николай совсем смутился, ожесточенно высморкался
и решил открыться: - Тут понимаешь, плотишко один на реке растрепало. Об
камни на быстрине шваркнуло, и поплыло все. А мы как раз там сети ставили.
Ну, переловили их кое-как, сплавщиков-то. Смеху было! Они переполохались,
орут... А сейчас самогонки им принесли, греются.
  - А что на плоту было?
  - Масло.
  - Это ты масло в погреб-то прятал?
  - Масло. Прихватил на всякий случай пару ящиков, пригодится, - Николай
раскурил папироску и небрежно сплюнул.
  - А много ящиков было?
  - Двадцать, говорят. Мы штук двенадцать поймали. Мужики ниже поплыли - за
остальными, но, думаю, не найдут - темно.
  У Кузьмы шевельнулось подозрение: уж не ограбили ли они тот плот? - но тут
же пропало: слишком мирно настроен Николай.
  - Николай...
  - Чего?
  - Придется отдать эти ящики.
  Николай долго молчал. Попыхивая папироской, освещая при каждой затяжке
кончик покрасневшего от холода носа.
  - С какой стати отдавать-то? - спросил он спокойно.
  - С такой, что они государственные.
  - Так их же унесло! Они же все равно для государства потерянные.
  - Ничего подобного. Их бы все равно собрали - не сегодня так завтра. А за
то, что вы их поймали, вам спасибо скажут.
  - Вон как! - Николай начал злиться. - Умно говоришь, нечего сказать!
  - Ничего не сделаешь, Николай. И потом... надо же все-таки стыд иметь: у
людей несчастье, а вы обрадовались. С них же спросят, со сплавщиков-то.
  - Никто не радовался, чего зря вякать. Наоборот, помогли людям. В общем, я
не отдам. Я думал, ты по-человечески разберешься - рассказал, а выходит -
зря. Помешают они нам, эти ящики?
  - Отдашь, Николай.
  Долго молчали. Николай глубоко затягивался вонючим самосадом, сердито
сплевывал и сопел. Кузьма щелкал ногтем по голенищу сапога.
  - Ты кто сейчас будешь-то? - спросил Николай.
  - Милиционер. Так что это... кхм... с маслом-то - отдать надо, Николай.
  - Мы уж потеряли тебя.
  - Я на курсах был.
  Еще помолчали.
  - Я-то - отдам, а вот другие... здорово сомневаюсь.
  - Не сомневайся, отдадут. Кто там еще был?
  - Беспаловы ребята... четыре ящика хапнули, паразиты. Сергей Попов...
Этому я бы по бедности его великой оставил. Ребятишек хоть накормит. Он
тоже два взял. Малюгин Игнашка, Николай Куксин с сыном три взяли. Эх,
Кузьма!.. А я уж гульнуть собрался. Думаю: продам один ящичек в городе -
хоть шикану разок. Не даешь ты мне душу отвести.
  Кузьме стало жалко тестя.
  - Все равно бы их у вас взяли. Не я - так другие. Из города бы приехали.
  - Эт пока они там приедут, у нас уж все масло растает.
  Кузьма промолчал.
  - Давай так: один ящик я отдаю...
  - Нет, Николай.
  - Тьфу! - Николай поднялся, затоптал окурок. - Нехозяйственный ты мужик,
Кузьма. Трудно тебе жить будет.
  - Николай...
  - Ну.
  - Дело вот в чем: меня из дома выгнали, - Кузьма заговорил торопливо,
опасаясь, что не доскажет всего. - А выгнали за то, что я зашел давеча к
Любавиной Марье... Ну кто-то увидел и передал. Я и зашел-то случайно...
  Николая это известие развеселило.
  - Вон как! - воскликнул он, толкнув запертую дверь и вернулся к Кузьме. -
Так. Ну-ка дай еще закурить. Так ты, значит, хэх! Ты поэтому и кукуешь тут
сидишь?
  - Ну да.
  - Понятно. Клюкой не попало?
  - Нет.
  - Мне клюкой попадало. Один раз погулял, значится, в Обрезцовке с кралей,
- ну, донесли, конечно. Являюсь - подарок купил дуре такой, - она меня
р-раз по спине клюкой, у меня аж в глазах засветилось. Чуть не убил ее
тогда. Подарок пропил, конечно. Ты к Марье-то в самом деле случайно?
  - Конечно. Никаких у меня мыслей... таких не было.
  - М-да-а... У нас так. Вообще-то с Любавиными лучше не связываться.
  - Я и не связываюсь.
  - У нас так, Кузьма. Придется на сеновале переспать: сегодня с ними не
столковаться. Я сейчас тулуп вынесу - ночуешь как барин.
  - Я к Федору пойду переночую.
  - Не ходи. У Феди Хавронья - ботало, завтра вся деревня знать будет.
  "Верно ведь!!", - подумал Кузьма.
  - У меня тулуп хороший, не замерзнешь. А главное - не тоскуй. Бабы - они
все такие.
  - Да я не тоскую, - Кузьме действительно сделалось легче. Все-таки золотой
человек этот Николай. - Стыдно только.
  - Стыд не дым, глаза не ест. Сейчас вынесу тулуп.
  - Спасибо.
  Николай постучался. Тотчас - словно этого стука ждали - из сеней спросили.
  - Кто там? - спрашивала Агафья.
  - Я, - откликнулся Николай.
  - Ты один?
  - Нет, с кралей, - сострил Николай.
  Агафья открыла дверь. Николай вошел в избу. Не было его довольно долго.
Потом он вышел в тулупе внакидку, сказал негромко:
  - На. Там, значит, такие дела: одна ревет, другая вся зеленая сделалась от
злости. Иди. Завтра будем как-нибудь подступаться.
  Кузьма взял тулуп и пошел к сеновалу.
  Ночь была темная, холодная. Высоко в небе зябко дрожали крупные, яркие
звезды. Тишина. Ни одного огонька нигде, ни шороха, ни скрипа. Только,
если хорошо вслушаться, можно уловить далекий ровный шум реки.
  Кузьма выгреб в сухом сене удобную ямку, лег, накрылся тулупом, вытянулся.
Он устал за день, издергался. Сейчас было тошно. Самые разные