Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
Марье всегда так и думал, что она хорошая.
Закревский обиженно отвернулся от него.
Макар вдруг задумался.
- Может, мне тоже кого-нибудь украсть? - спросил он. - А?
- Укради уполномоченного, - сказал Закревский и улыбнулся.
Макар хохотнул.
- Хороший ты парень, Кирька, только гнусишь много. Лучше я погожу с
невестой. Поехали? Ноченька как раз темная!..
Макар посвистывал, похохатывал: нравилось, что под ним легкая сильная
лошадь, нравилась тихая темная ночь, нравилось быть вольным человеком.
Егора тоже дурманила эта бешеная гонка. Не мог он только представить, что
через некоторое время у него в седле будет Марья. Как-то не верилось.
Влетели в деревню. Погнали по улице, мимо родительского дома. Свернули в
переулок... Вот и Марьина изба. Огонек светится.
У знакомых ворот Макар остановился.
- Как будем? - спросил Егор.
- Не знаю... Зайти... и вынести без разговоров?
- Ребятишки там... перепугаются.
- Свистни ей под окном.
Егор соскочил с коня, подкрался к окошку, заглянул.
- Однако, дома нету.
- Ну-ка свистни.
Егор негромко свистнул и отошел на всякий случай к воротам: мог выйти сам
Сергей Федорыч с какой-нибудь штукой в руках. Но никто не выходил. Тогда
Макар заложил в рот два пальца, тишину ночи резанул тонкий, проникающий в
сердцевину мозга свист. Тотчас хлопнула избная дверь - в сенях послышались
шаги, чьи угодно, только не девичьи. Егор подбежал к коню, сел. Успел
шепнуть Макару:
- Не отвечай, если сам выйдет.
На крыльцо вышел Сергей Федорыч:
- Кто это здесь подворотничает?
Было совершенно темно.
Макар легонько тронул лошадей.
Выехали из переулка. Остановились.
- Что делать?
- Вот что: заедем к Нюрке Гилевой, скажем, чтобы вызвала нам Маньку, -
предложил Егор. - Они товарки.
Вышел брат Нюрки, Колька Гилев, парнишка лет пятнадцати.
- Чего? Кто тут?
- Нюрка ваша дома?
- Дома.
- Вызови ее. Только не говори, кто зовет.
- А зачем тебе? - Колька подозрительно, с опаской всматривался в Макара.
- Надо. Да не бойся ты. Мужик, а сдрейфил.
Колька некоторое время колебался, потом пошел в дом.
Нюрка сообщила, что Марья дома, но у нее болят зубы.
- Поехали к ней. Садись ко мне.
- Поехали. Ой, да на конях! Вы чего эт, ребята? Чего затеяли-то? Откуда
кони-то?
Братья молчали. Макар подсадил Нюрку к себе.
Тогда Нюрка сама принялась рассказывать, как приезжий парень Кузьма
приходил сватать Марью. В середине рассказа она вдруг так взвизгнула, что
жеребец прыгнул вперед, - это Макар решил от нечего делать побаловаться с
ней.
- Дурак!
- А ты не прижимайся ко мне, не наводи на грех.
- Кто к тебе прижимается-то? Вот черт! - Нюрка, наверно, покраснела. -
Бессовестный!
Снова подъехали к Марьиным воротам.
- Только не говори, что мы тут. Боже упаси! Мы хочем нечаянно...
Нюрка вошла в избу, и ее долго не было.
Макар сидел на коне, а Егор стоял около крыльца - на тот случай, если
Марья, заподозрив что-либо, захочет вернуться в избу.
Наконец скрипнула дверь... По сеням шли двое. Егор весь напружинился.
На крыльцо вышла Нюрка, за ней Марья.
- Вот - дожидаются, - сказала Нюрка.
Марья всматривалась в темноту.
- Кто?
Егор молчал. Марья была в двух шагах от него. Он мучительно соображал:
сразу ее хватать или сперва сказать что-нибудь?
В этот момент избная дверь хлопнула. В сенях заскрипели мужские шаги. Это
решило все.
Егор оттолкнул девушек от двери, ощупью забросил петлю на пробой, легко
вскинул на руки Марью и побежал к лошади.
Марья громко вскрикнула:
- Тятя!
В дверь из сеней заколотили руками и ногами.
- Что там?! Эй! Откройте! Люди! - заполошным голосом кричал Сергей
Федорыч, но людей на улице в такую пору не бывает.
Когда Нюрка догадалась откинуть петлю, кони были уже далеко - слышно было,
как распинают грязную дорогу четыре пары лошадиных копыт.
20
Кузьма узнал обо всем от Клавди.
Она рассказала на другой день... Радости скрыть не умела.
Шли вместе домой.
- С Егором теперь Марья...
На мгновение Кузьме показалось, что дорога под ним круто вспучилась
горбом. Он остановился, чтобы устоять на ногах. Почему же так? Разве он на
что-нибудь еще надеялся после того скандального сватовства и после того,
что было потом?.. Разве надеялся? Надеялся. А теперь - все.
Кузьма повернулся, пошел к сельсовету - там был Платоныч. Он не знал, для
чего нужен сейчас дядя Вася. Наверно, совсем не нужен. Просто надо было
куда-нибудь быстро идти. И он шел. И думал: "Все. Теперь все". Представил,
как Марья испугалась и плакала.
Раздумал идти в сельсовет.
Стал вспоминать, где живут Любавины. Спросил у какой-то бабы.
- Дак вот же! Рядом стоишь, - показала баба.
Кузьма вошел во двор к Любавиным.
Из-под амбара выкатился большой черный кобель и молчком кинулся ему в
ноги. Кузьма выскочил за ворота. Крикнул:
- Хозяин!
Вышла Михайловна, прицепила кобеля.
- Мужики дома?
- Хозяин один.
Кузьма вошел в избу, сразу спросил:
- Где ваши сыновья?
Емельян Спиридоныч сучил дратву; рукава просторной рубахи закатаны по
локоть, рубаха не подпоясана... Большой, спокойный.
- Какие сыновья?
- Твои.
- У меня их четыре.
- Младшие.
Емельян со скрипом пропустил через кулак навощенную дратвину.
- Я про этих ублюдков не хочу разговаривать.
- Они не были дома после того... как ушли?
- А тебе што? Не были.
Кузьма вышел.
Куда теперь? С какого конца начинать? К Феде?
Федя работал.
Кузьма вызвал его... Отошли, сели на берегу.
- Отец сам не знает, это верно. Потом... я думаю, што они не в банде.
- Почему?
- Так. Наших, бакланских, там нету. Люди бы знали. Разговоров нет, значит,
никого наших нету.
Долго молчали.
Кузьма курил.
- У их Игнашка есть... - заговорил Федя. - На заимке живет. Тот может
знать. Не скажет только...
Приехали к Игнатию под вечер.
Хозяин долго не понимал, чего от него хотят, терпеливо, с усмешкой
заглядывал в глаза Кузьме и Феде. Потом понял.
- Не знаю, ребята. Чего не знаю, того не знаю. Наши оболтусы были у меня,
когда сбежали из дома. А потом ушли. Я им сам говорил, что надо домой
вертаться. Не послухали. Где они теперь, не знаю.
- Собирайся, - приказал Кузьма. Глаза его смотрели прямо, не мигая,
внимательно и серьезно.
- Куда? - спросил Игнатий, и усмешка погасла.
- С нами в деревню.
- Зачем?
- Посидишь там, подумаешь... Может вспомнишь, где они.
- А-а! - усмешечка снова слабо заиграла в сухих глазах Игнатия. - Пошли,
пошли! Думать мне нечего, а посидеть могу. Глядишь, кой-кому и влетит за
такие дела. Маленько вроде не то время, чтоб сажать без всякого...
Елизар Колокольников был в сельсовете, когда привели Игнатия. Он сделал
вид, что хорошо знает, за какие делишки попался этот Любавин, строго
нахмурился, глядя на него. Потом, когда того заперли в кладовую, спросил у
Кузьмы:
- Эт за што его?
- Допросим. Он, наверное, знает про своих племянников. Елизару показалось,
что Кузьма действует, пожалуй, незаконно. Однако говорить с ним об этом не
стал. Собрался и пошел к Платонычу.
Платоныч сразу же пошел в сельсовет. На Кузьму разозлился крепко. "За
девку мстит, паршивец! Шутит с такими делами!"
Кузьма сидел за столом, положив подбородок на руки, смотрел на дверь
кладовой, за которой "думал" Игнатий.
Платоныч вызвал его на улицу.
- Зачем старика арестовал?
- Он знает про банду. Я чую.
- Жалко, у меня ремня с собою нету. Снял бы с тебя штаны и всыпал, чтобы
ты лучше почуял, что такими делами не балуются. Ты что, опупел? Сейчас же
выпусти его!
- Не выпущу.
Платоныч высморкался. Некоторое время молчал.
- Кузьма, ты делаешь большую ошибку. Ты во вред Советской власти делаешь.
Чего же людей дергаешь, молокосос ты такой?! Кто дал тебе такое право?!
Немедленно выпусти его!
- Нет! - Кузьма стоял, ссутулившись, смотрел на дядю исподлобья. - Это ты
делаешь ошибку. Пять лет уж скоро Советская власть, а тут... какие-то
разъезжают, грабят население. Это не во вред? До чего осмелели, гады!.. Не
выпущу - и все. У меня сердце чует, что он знает про банду!
- Дай сюда наган! - сдавленным голосом крикнул Платоныч.
- Не дам.
Платоныч сам полез в карман Кузьмы, но тот оттолкнул его...
Старик удивленно посмотрел на племянника, повернулся и пошел прочь,
сгорбившись.
На крыльце появился Колокольников.
- Ты можешь идти домой. Я сам здесь останусь, - сказал Кузьма.
- А где Платоныч?
- Он тоже домой пошел.
Колокольников помялся... Хотел, наверное, что-то еще спросить, но
промолчал. Скрипнул воротцами и удалился по улице.
Кузьма вошел в сельсовет. Подошел к окну, приложил лоб к холодному стеклу.
- Ничего, - сказал он сам себе. И зашагал длинноногим журавлем по пустой
сельсоветской избе. Нехорошо было на душе, что с дядей Васей так
получилось. Но другого выхода он не видел.
Платоныч направился не домой, а к Феде. Вызвал его на улицу и путано
объяснил:
- Там племяш это... разошелся. А у меня силенок нет, чтоб его приструнить.
Пойдем уймем. Черт... какой оказался! Пошли, Федор.
Федя понял одно: надо помочь старику. Почему и как разошелся Кузьма, он не
понял. Но спрашивать не стал.
- Пошли.
Кузьма допрашивал Игнатия.
Сидели друг против друга на разных концах стола. На замызганном голом
столе между ними, ближе к Кузьме, лежал наган.
- Как ты думаешь, куда они могли уйти?
- А дьявол их знает.
- А про банду ты не слышал?
- Приходилось.
- Кто там ру... главарит у них кто?
- Бог его знает.
- Так... - Кузьма внимательно смотрел на благообразного Игнатия. И был
почему-то уверен, что тот знает про банду. - У тебя коней нету?
- Не имею. У меня пасека.
- А как думаешь, на чьих они приезжали? Они тут одну девку увезли ночью...
- Зачем? - не понял Игнатий.
- Не знаю, - Кузьма встал, но сел снова, пригладил ладонью прямые жесткие
волосы, кхакнул в кулак. - Увезли - и все.
Игнатий мотнул головой, сморщился.
- Вот подлецы! - глянул на Кузьму боязливо. Хотел понять, как держаться в
этом случае, с девкой: может улыбнуться? - Что делают, озорники такие!
Кузьма хмуро встретил этот его трусливый взгляд.
- Ах, подлецы! - опять воскликнул Игнатий.
И снова показалось Кузьме, что старик знает про этих подлецов все.
- Где же они лошадей брали?
- Это уж... ты у них спроси.
Тут вошел Платоныч. А за ним вырос в дверях огромный Федя.
- Уведи арестованного, - распорядился Платоныч, глядя на Кузьму неподкупно
строго.
Кузьма с минуту удивленно смотрел на Платоныча, на Федю... не двигался.
Игнатий спокойно, с чувством полной своей невиновности поглядывал на них
на всех. От него не ускользнуло, что между стариком и молодым что-то
произошло.
- Арестованный... - обратился было Платоныч к Игнатию, но глянул на Кузьму
и в последний раз решительно приказал: - Вывести арестованного!
Кузьма поднялся.
- Пошли.
Игнатий покорно встал, заложил руки за спину, двинулся в свою кладовую.
- Гражданин... Кузьма Родионов! Я тебе приказываю освободить из-под стражи
арестованного, - заговорил Платоныч казенным голосом, когда Кузьма
вернулся в избу. - Иначе я тебя самого арестую. Понял? О нас черт те чего
завтра заговорят, - повернулся он к Феде, ожидая, что тот его поддержит. -
Скажут, мы тут... Ты это понимаешь? - Платоныч снова развернулся к Кузьме,
повысил голос: - Или не понимаешь?
Кузьма молчал, смотрел на дядю.
- Ни черта не понимает, - пожаловался Платоныч Феде.
Федя деликатно швыркнул носом и посмотрел в угол.
- Сейчас я начал его допрашивать и понял... - начал Кузьма.
- Опять за свое?!
- Ты послушай...
- Федор, иди выпусти старика.
- Федор! - Кузьма заслонил собой дверь. - Нельзя этого делать, Федор.
Феде было тяжело.
- Пусти меня, - отстранил он Кузьму после некоторого раздумья. - Я уйду.
Не понимаю я в таких делах... - и ушел.
Платоныч стоял посреди избы, смотрел прищурившись на племянника.
- Эх, Кузьма, Кузьма... жалко мне тебя. До слез жалко, дурака. Баран ты
глупый! Ты думаешь, такое великое дело - сломить голову? Это просто
сделать. И ты ее сломишь. Вспомнишь меня не один раз, Кузьма... поздно
только будет. Вот он, близко, локоть-то, да не укусишь тогда. Прочь с
дороги! - он прошел мимо - прямой, хилый и алой. Похоже было, что он не на
шутку обиделся.
Кузьма сел на табуретку, задумался.
Дядя Вася был для него очень дорогим человеком. Собственно, на всем белом
свете и был у него один только Платоныч, родной человек. Лет до восьми
Кузьма вообще не знал, что Платоныч не отец его, а дядя.
Но ведь ошибается он сейчас! Это же так ясно.
Кузьма вывел Игнатия из кладовки, посадил к столу.
- Теперь говорить будешь прямо. Где племянники?
- Не знаю, - раздельно и отчетливо, в который уже раз объяснил Игнатий.
Кузьма подошел к нему, показал наган:
- А вот это знаешь, что такое?
Игнатий качнулся назад.
- Убери.
- Знаешь, что это?
- Эх... змеи подколодные! - холодно вскипел Игнатий. - Хорошую вы жизнь
наладили! Свобода! Трепачи, мать вашу... Тебе, поганке такой, всего-то от
горшка два вершка, а ты уж мне в рот наган суешь. Спрячь сейчас же его!
Кузьма устремил на него позеленевшие глаза. Заговорил, слегка заикаясь:
- Я тебе говорю честно... я тебе клянусь... если ты не скажешь, где
скрывается банда, живой отсюда не уйдешь. Можешь подумать малость, - он
сел, спрятал наган в карман, вытер ладонью вспотевший лоб. - Я тебе покажу
свободу... Христос!
Игнатий трухнул.
- Я еще раз говорю: не знаю, где эти варнаки. Можешь меня убить - тебе за
это спасибо не скажут. Счас тебе не гражданская.
- Подумай, подумай, не торопись. Я не шутейно говорю.
Игнатий замолк.
"Не угостил бы на самом деле... дикошарый! Разбирайся потом", - думал он.
- Ну как?
- Не знаю я, где они, милый ты человек.
- Иди еще подумай.
Игнатий поднялся.
Кузьма запер его, вышел на улицу, закурил. Потом вернулся в сельсовет,
расстелил на лавке кожан, дунул в ламповое стекло. Язычок пламени
вытянулся в лампе, оторвался от фитиля и умер. Лампа тихонько фукнула...
Долго еще из стекла вился крученой струйкой грязный дымок. Завоняло теплым
керосином и сажей.
Светало.
21
Михеюшка насмерть перепугался, когда под окном его избушки ночью заржали
кони. Он снял икону и прижал к груди, готовый принять смерть. Подумал, что
это разбойники.
Дверь распахнулась. Вошел Егор с ношей в руках.
- Михеич!
- Аиньки?
- Зажги огонь.
- Это ты, Егорушка? А я напужался! Сичас я...
Егор положил Марью на нары, взял у Михеюшки лучину...
Марья смотрела широко открытыми глазами. Молчала. Лицо белое, как у
покойницы.
- Никак убиенная? - спросил шепотом Михеюшка, заглядывая через плечо Егора.
Егор отстранил его, воткнул лучину в стенку.
- Затопи печку.
Михеюшка суетливо захлопотал у камелька. И все поглядывал на нары.
Марья лежала не двигаясь.
Вошел Макар. С грохотом свалил в углу седла.
- А коней не потырят здесь?
- Кто, поди?.. Ты спутал их?
- Спутать-то спутал... - Макар подошел к Марье, заглянул в лицо,
улыбнулся. - Ну как?
Марья прикрыла глаза. Вздохнула.
- Перепугалась... Может даже захворать, - объяснил Макар не то Егору, не
то Михеюшке.
Егор сидел на чурбаке, курил. Смотрел в пол.
- Чего не хватает, так это самогону, - сокрушенно заметил Макар, тоже
сворачивая папиросу. - Жалко, такой случай... Что бы прихватить давеча?
Просто из ума вышибло.
Михеюшка вертел головой во все стороны. Он понял, что это не покойница -
на нарах. Но больше пока ничего не понял.
- Самогон? - переспросил он. - Самогон есть. У меня к погоде ноги ломит, я
растираю...
- Давай его сюда! - заорал Макар. - Ноги он растирает!.. Марья, поднимайся!
- Пускай лежит, - сказал Егор.
- А чего ей лежать? Ей плясать надо. А ну!.. - Макар затормошил Марью,
посадил на нары.
Марья нашла глазами Егора, уставилась на него, точно по его виду хотела
понять, что с ней сделают дальше.
Тот докурил, аккуратно заплевал цигарку, поднял голову. Встретились
взглядами. Егор улыбнулся:
- Замерзла?
Марья кивнула головой.
- А вот мы ее сичас живо согреем, - пригрозил Михеюшка. Нырнул в угол под
нары и извлек на свет бутылку с самогоном, закупоренную тряпочной пробкой.
- Это что такое?
- И все? - спросил Макар. - Ну и свадьба получается!.. Ну, хоть это.
Сели к столу.
Михеюшка отказался сесть со всеми вместе, шуровал в печке и смотрел со
стороны на непонятных гостей.
Марья сидела между братьями. Макар налил ей самогону.
- Держи. Ты теперь - Любавина.
Марья тряхнула головой, откидывая на спину русую косу. Взяла кружку и не
отрываясь выпила все.
Она действительно замерзла.
- Ох, мама родная! - выдохнула она.
- Берет? - улыбнулся довольный Макар. - Мы еще не так гульнем! Это просто
так... - Он налил себе, выпил, стукнул кружкой, закрутил головой. - Ничего!
Егору осталось совсем мало, меньше половины кружки.
- Тебе нельзя много, - многозначительно сказал Макар.
- Что же вы со мною делаете, ребята? - спросила Марья.
- Взамуж берем, - пояснил Макар.
- Кто же так делает? Неужели по-другому... - Марья опустила голову на
руки. Видно, вспомнила вечер сватовства Егора, неожиданный налет старика
Любавина с Ефимом. - Что же... здесь и жить будем?
- Пока здесь, - сказал Егор.
Макар посмотрел на Михеюшку и спросил:
- Тебе выйти никуда не надо?
Михеюшка не понял:
- Куда выйти?
- Пойдем проветримся, коней заодно посмотрим.
- Зачем ты его? - вмешался Егор.
- Мы с ним на вольном воздухе заночуем, - сказал Макар.
- Не валяй дурочку, - Егор покраснел. - Никуда вы не пойдете.
- Как хотите. Для вас же стараюсь, понимаешь.
Марье постелили на нарах, а Макар, Михеюшка и Егор устроились на полу.
В избушке стало светло - из-за леса выплыла луна. Ее было видно в окошко -
большая, круглая и поразительно близкая, как будто она висела в
какой-нибудь версте отсюда.
На полу лежал бледный квадрат света, и в нем беззвучно шевелились,
качались, вздрагивали тени ветвей.
Блестела на столе кружка.
- Ночь-то! - тихонько воскликнул Макар. Ему не спалось.
Михеюшка пошевелился. Сказал сонным голосом:
- Перед рассветом птаха какая-то распевает каждый раз... до того красиво!
- Ты ведь давно уже тут живешь, Михеич? - не то спросил, но то просто так,
чтобы поддержать разговор, сказал Макар.
- Третий год пошел с троицы, - ответил Михеюшка.
- Наверно, все тут передумал один-то?
Михеюшка ничего не сказал.
- Скучно, наверно, тебе?
- А чего скучно?.. Люди заходют. До вас вот Гринька Малюгин с Федей
Байкаловым были...
- Гринька? - Макар приподнялся на локте. - Его ж поймали.
- Ушел он... Федя-то как раз за им приходил. Ну тот говорит: "У меня
золото есть... пудик, давай, мол, выроем - ты себе половину забираешь, а я
уйду".
Макар долго молчал.
- Слышь, Егор?
- Слышу, - отозвался Егор.
- Пуд золота... - Макар лег и стал смотреть в потолок.
- Федор-то не соглашался сперва. "Оно, - говорит, - ворованное", -
заговорил Михеюшка.
Макар перебил его:
- Ладно, давай спать, отец.
Михеюшка послушно смолк.
В окошко все лился серебристый негреющий свет, и на полу шевелилось топкое
кружево теней.
Во сне громко вскрикнула Марья, потом шепотом сказала:
- Господи, господи...
Егор сел, послушал, дотянулся рукой до стола, взял кисет и стал закуривать.
- Дай мне тоже, - поднялся Макар.
Закурили.
- Федя - не дурак, - негромко сказал Макар.
- Я тоже так думаю, - согласился Егор.
Легли и замолчали.
Михеюшка почесал спину, зевнул и, засыпая, пробормотал:
- Охо-хох, дела наши грешные...
Утром, чуть свет, Макар уехал.
22
После ареста Игнатия Платоныч взял коня у Яши Горячего и поехал в район.
Вернулся с каким-то товарищем. Пришли в сельсовет. В сельсовете было
человек шесть мужиков. Говорили все сразу, загнав в угол Елизара
Колокольникова: отказывались ремонтировать мост на Быст