ь, и она  сделала  нечто
большее, чем научила меня. Она сумела провести меня мимо Опустошителя,  мимо
убитого вейнхима, под кровавой луной, мимо юр-вайлов - а ты бы  мог  сделать
это?
   Великан не ответил, но широкая веселая улыбка озарила его лицо, приподняв
кончик бороды словно в насмешливом салюте.
   - Черт побери! - взорвался Кавинант. - Уж не думаешь ли ты, что я лгу?  Я
не пал бы столь низко, чтобы лгать тебе.
   При   этом   улыбка   великана   перешла   в   высокий   журчащий   смех.
Морестранственник  смеялся  самозабвенно,  откинув  назад  голову.  Кавинант
смотрел на него, коченея от гнева, в то  время  как  великан  все  продолжал
хохотать. Кавинант недолго терпел это оскорбление.  Вскочив  со  скамьи,  он
бросился   на   великана,   собираясь   ударить   его   поднятым    посохом.
Морестранственник остановил его успокаивающим жестом.
   - Полегче, Неверящий, - сказал он. - Быть  может,  мне  сесть,  чтобы  ты
почувствовал себя выше?
   - Адское пламя! - взвыл Кавинант. Свирепо взмахнув рукой,  он  ударил  по
днищу судна концом своего посоха, зачерненным юр-вайлами.
   Лодка  подпрыгнула,  словно  этот   удар   заставил   реку   конвульсивно
содрогнуться. Шатаясь, Кавинант ухватился за поперечину, на  которой  сидел,
чтобы не упасть за борт. Через мгновение  спазм  миновал,  и  сверкающий  на
солнце поток стал таким же гладким, как и прежде. Но Кавинант еще  несколько
мгновений держался за перекладину,  чувствуя,  как  тяжело  бьется  в  груди
сердце, как натянуты, словно струна, все нервы и как тяжело  пульсирует  его
кольцо.
   "Кавинант! - внутренне прорычал он, обращаясь к самому себе, - ты был  бы
смешон, если бы не был так... Смешон".
   Он выпрямился и стоял так, упираясь ногами в дно лодки, до тех пор,  пока
не взял свои эмоции под контроль. Затем его  взгляд  скользнул  к  великану,
осторожно коснулся его ауры. Однако он не смог уловить ничего,  похожего  на
зло; Морестранственник казался столь же безупречно  крепким,  как  природный
гранит.
   "Нелепость!" - повторил для себя Кавинант. - Она заслуживает уважения!  -
добавил он вслух.
   - Ах, прости меня, - сказал великан. Повернувшись, он опустил  руль  так,
чтобы им можно было управлять в сидячем положении. -  Я  не  хотел  проявить
неуважение. Твоя лояльность принесла мне облегчение. И я знаю,  как  следует
ценить то, что она смогла сделать.
   Он сел на корме и оперся спиной о руль так, что его глаза оказались всего
лишь в футе над глазами Кавинанта.
   - Да, и как следует жалеть ее - я тоже знаю. Никто во всей Стране ни один
человек, ни один великан или ранихин - никто не смог  бы  доставить  тебя...
Доставить в Твердыню Лордов быстрее, чем это сделаю я.
   Затем улыбка вновь вернулась на его лицо.
   - Но ты, Томас Кавинант Неверящий и чужак в Стране, -  ты  сжигаешь  себя
слишком расточительно. Я засмеялся, глядя на тебя, потому что ты  был  похож
на петуха, нападающего на ранихина. Ты растрачиваешь себя, Томас Кавинант.
   Кавинант двойным усилием обуздал свой гнев и спокойно сказал:
   - Ты так уверен в  этом?  Ты  судишь  слишком  поспешно,  великан.  Грудь
Морестранственника заклокотала от еще одного фонтана журчащего смеха.
   - Смело сказано! В Стране появилось нечто  новое  -  человек,  обвиняющий
великана в торопливости. Что ж, ты прав. Но разве ты  не  знаешь,  что  люди
считают нас... - Он снова расхохотался. - ...Считают нас  осмотрительными  и
чересчур  медлительными?  Я  был  избран   послом   потому,   что   короткие
человеческие имена, лишающие их носителей такой огромной доли истории,  силы
и значения, даются мне легче, чем большинству представителей  моего  народа.
Но теперь выходит, что не просто легче, а чересчур легко.
   Он снова откинул голову и залился самозабвенным хохотом.
   Кавинант смотрел  на  великана  так,  словно  весь  юмор  последнего  был
абсолютно недоступен его пониманию. Затем не без  усилия  он  заставил  себя
расслабиться, положил посох на дно лодки и сел на поперечину, глядя  вперед,
на запад и на полуденное солнце. Смех великана звучал очень заразительно,  в
нем смешалось простое неподдельное веселье, но Кавинант чувствовал, что  все
в нем почему-то сопротивляется этому смеху. Он не мог позволить  себе  стать
жертвой еще одного обольщения. Он уже и так потерял себя в большей  степени,
чем надеялся когда-либо найти вновь.
   "Нервы не  восстанавливаются".  Эти  слова  звучали  в  нем  погребальным
звоном, как будто они были литургией к  нему,  иконами  с  изображением  его
самого, поверженного и повергнутого в прах. "Великаны не существуют. Я  знаю
разницу".
   Двигаться, выжить.
   Он кусал губы, словно эта боль могла  помочь  ему  сохранить  равновесие,
удержать свою ярость под контролем. Сзади  великан  вновь  тихо  запел.  Его
песня раскатилась подобно  рокоту  устья  мощной  реки,  впадающей  в  море,
поднимаясь и падая, как прилив  и  отлив,  и  ветры  древности  дули  сквозь
архаичность слов. В интервалах они переходили в прежний припев:

   Камень и море крепко связаны с жизнью...

   А затем вновь  уносились  вдаль.  Этот  звук  напомнил  Кавинанту  о  его
усталости, и он лег на носу, чтобы отдохнуть.
   Вопрос великана застал его, когда он уже собирался уснуть.
   - Ты хороший рассказчик, Томас Кавинант?
   Он рассеянно ответил:
   - Когда-то был им.
   - А потом забросил это дело? Ах, эта  история  в  трех  словах  не  менее
грустна, чем любая другая, которую ты мог бы мне рассказать.  Но  жизнь  без
сказки подобна морю без соли. А как ты живешь?
   Кавинант положил руки на борт и опустил на них голову. По мере  того  как
лодка двигалась вперед, Анделейн раскрывался перед ним подобно бутону, но он
не обращал на это внимания, устремив взгляд на струю воды,  обтекавшую  нос.
Бессознательно он сжал кулак вокруг своего кольца.
   - Просто живу.
   - Еще одна? - вернул его к действительности великан. - Теперь уже в  двух
словах - и эта история еще печальнее  первой.  Не  говори  больше  ничего  -
история в одно слово заставит меня зарыдать.
   Если великан затаил какую-то обиду, то Кавинант не  смог  этого  уловить.
Голос   Морестранственника   звучал    наполовину    дразняще,    наполовину
доброжелательно. Кавинант пожал плечами и ничего не сказал.
   Через мгновение великан продолжил:
   - Что ж, для меня такой оборот ничего хорошего не сулит. Наше путешествие
будет нелегким, и я надеялся,  что  ты  поможешь  скоротать  долгие  часы  с
помощью рассказов. Но ничего. Я полагаю, что в любом случае ты не  рассказал
бы ничего веселого. Опустошитель, убийство вейнхима  и  надругательство  над
праздником духов Анделейна. Что ж, кое-что из этого меня не удивляет -  наши
старейшины не раз предсказывали, что Губитель Душ не умрет так легко, как на
то  надеялся  бедный  Кевин.  Камень  и  море!  Все  это  Осквернение  -   и
последовавшее за ним Запустение - за ложную надежду!
   Но у нас есть пословица, которой успокаивает наших детей, хотя их не  так
уж много, - когда они начинают плакать, узнавая про свой народ,  про  Дом  и
сородичей, утраченных нами, мы говорим: "Радость в ушах того, кто слушает, а
не в устах того, кто говорит". В мире очень мало историй,  веселых  сами  по
себе, и у нас должны быть веселые уши, чтобы мы  могли  бросить  вызов  злу.
Слава Создателю! Старый Лорд  Дэймлон  Друг  Великанов  знал  цену  хорошему
смеху. Когда мы достигли Страны, наше горе было  слишком  велико,  чтобы  мы
могли сражаться за право жить.
   - Хороший смех, - угрюмо вздохнул Кавинант. Неужели за то короткое  время
я отсмеялся на всю жизнь?
   - Вы, люди, в большинстве своем нетерпеливы, Томас Кавинант. Ты  думаешь,
я несу чепуху? Ничего подобного. Я  хочу  как  можно  быстрее  добраться  до
главного. Поскольку ты забросил ремесло рассказчика и поскольку оказывается,
что никто из нас не счастлив  в  степени  достаточной,  чтобы  противостоять
описанию  твоих  приключений,  -  что  ж,  придется  мне  самому  что-нибудь
рассказать. В рассказах есть сила - укрепление сердца, которое является тем,
что к чему-то обязывает, - а сила нужна даже великанам, когда  им  предстоит
выполнить такую задачу, как моя.
   Он сделал паузу, и Кавинант, не  хотевший,  чтобы  он  умолкал,  -  голос
великана, казалось, вплетал шум  воды,  несущейся  мимо  лодки,  в  какой-то
успокаивающий узор, - сказал в наступившей тишине:
   - Говори!
   - Ах, - ответил великан, -  это  было  уже  неплохо.  Ты  выздоравливаешь
вопреки самому себе, Томас Кавинант. Ну что ж, тогда пусть твои уши  слушают
весело, ибо я не поставщик скорби - хотя во времена действий мы не морщились
от фактов. Если б ты  попросил  меня  заново  преодолеть  твой  путь,  я  бы
потребовал, чтобы ты описал все  свое  путешествие  в  деталях,  прежде  чем
сделал бы три шага к холмам. Повторное путешествие опасно, и  слишком  часто
путешествие  возможно  лишь  в  одну   сторону   -   тропа   потеряна,   или
путешественник изменился настолько,  что  не  осталось  никакой  надежды  на
возвращение.
   Но ты должен понять, Неверящий, что выбор рассказа обычно возлагается  на
рассказчика.
   Язык древних великанов - это целая сокровищница  всяких  историй,  и  для
того, чтобы пересказать некоторые из них, требуются дни. Однажды, будучи еще
ребенком, я прослушал три раза подряд сказку о Богуне Невыносимом и  Тельме,
приручившей его. Это была история, достойная  доброго  смеха,  -  но  прошло
девять дней, прежде чем я узнал, в чем дело. Однако  ты  не  понимаешь  язык
великанов, а хороший перевод - это сложная проблема даже для великанов,  так
что проблема выбора упрощается. Но описание нашей жизни  в  Прибрежье  после
того, как наши корабли достигли Страны, содержит много раз по много  историй
- легенд о правлении Дэймлона Друга Великанов, и Лорика Заткнувшего  Вайлов,
и Кевина, которого теперь называют Расточителем Страны; легенд  о  том,  как
вырезали  из  скал,  как  строили  благословенный  Ревлстон,   "верности   и
преданности знак, вручную вырезанный в вечном камне времени" -  как  однажды
выразил это в своей песне Кевин; самое могущественное, что сделали  великаны
в Стране, - храм, на который люди и теперь могут  смотреть  и  помнить,  что
может быть достигнуто; легенд о миграции, спасшей нас от  Осквернения,  и  о
множестве лечебных средств, которыми владеют новые  Лорды.  Но  выбор  вновь
нетрудно сделать, поскольку ты -  чужак.  Я  расскажу  тебе  первую  историю
великанов Прибрежья - песнь о Бездомных.
   Кавинант посмотрел вокруг себя, на сияющее лазурное спокойствие  Соулсиз,
и приготовился слушать рассказ великана. Но повествование началось не сразу.
Вместо того, чтобы начать свой рассказ, великан  вернулся  к  своей  древней
простой песне, задумчиво сплетая мелодию, так что она раскатывалась  подобно
водной тропе реки. Он пел долго, и, поддавшись чарам  его  голоса,  Кавинант
задремал. Он был слишком утомлен, чтобы постоянно поддерживать наготове свое
внимание. В ожидании он прилег на носу лодки, как усталый пловец.  Но  затем
какая-то новая интонация изменила напев великана.  Мелодия  приобрела  более
четкие очертания, превратившись в подобие погребальной песни. Вскоре великан
пел уже на языке, понятном Кавинанту:

   Мы - Бездомные,
   Затерянные странники этого мира,
   Из страны за Солнцерождающим морем.
   Там был наш Дом.
   Там мы росли -
   И подставляли ветру паруса,
   Не остерегаясь древнего зла.

   Мы - Бездомные.
   Мы уплыли от Дома и очага,
   От каменных священных жилищ,
   Построенных нашими любящими руками,
   Мы подставляли наши паруса
   Звездному ветру и приносили жизнь
   Во все места этого мира,
   Не обращая внимания на
   Опасности и утраты.

   Мы - Бездомные,
   Затерянные странники этого мира.
   От пустынного берега,
   От высоких скалистых утесов,
   К дому людей, к сказочным землям,
   На края моря, от мечты к мечте
   Направляли мы наши паруса
   И улыбались радуге
   Наших надежд.

   И поэтому теперь мы - Бездомные,
   Лишенные корней, и родных,
   И знакомых.
   За сокровенной тайной нашего счастья
   Мы правили свои паруса,
   Чтобы проплыть обратно,
   Но ветры судьбы дули
   Не так, как мы хотели,
   И земля за морем была потеряна...

   - Ах, камень и море! Знаешь ли ты древнюю легенду о раненой радуге, Томас
Кавинант? Говорят, будто в самые сумрачные времена Страны на нашем  небе  не
было ни одной звезды. Небо представляло собой бездонную тьму, отделявшую нас
от всеобщей вселенной Создателя. Там он жил со  своими  людьми  и  мириадами
своих ярких, лучистых творений, и они кружились под музыку радости.
   Но по мере того как годы устремлялись от вечности к вечности, у Создателя
возникла идея, чтобы создать нечто новое для счастливых сердец своих  детей.
Он спустился к огромным кузницам и котлам своей силы и смешивал, и ковал,  и
отливал редкие формы. И когда он устал, то обратился к  небесам  и  забросил
свое таинственное творение в небо - и, о  чудо!  Радуга  раскинула  по  всей
вселенной свои руки. На мгновение Создателя охватила радость.  Но  потом  он
пристально вгляделся в радугу - и там, высоко в сияющем полотнище, он увидел
рану, прореху в созданной им красоте. Он не знал, что его враг,  дух  демона
тьмы и грязноты, пробравшийся вовнутрь даже его  вселенной,  видел,  как  он
работает, и подмешал зло в чан, где творилось его создание. Так что  теперь,
когда радуга появилась над землей, она оказалась дырявой.
   Раздосадованный Создатель вернулся к своей работе, чтобы  найти  средство
исцелить  свое  создание.  Но  пока  он  трудился,  его  дети,  мириады  его
светоносных творений, нашли радугу, и ее красота наполнила их радостью.
   Они все вскарабкались на небеса и принялись весело  носиться  по  радуге,
танцуя на ее цветных полосах. Высоко на дуге они обнаружили прореху. Но  они
не поняли этого. Весело распевая хором, они спрыгнули в рану и  оказались  в
нашем небе. Этот новый неосвещенный мир лишь обрадовал их еще больше, и  они
принялись кружиться по небу, пока оно не засияло радостью их игры. Устав  от
бегства, они захотели вернуться в свою светлую вселенную.
   Но дверь туда оказалась закрыта,  поскольку  Создатель  обнаружил  работу
своего врага - причину прорехи, - и от гнева разум его замутился. Не отдавая
себе отчета, он сбросил радугу с небес. И только когда гнев его  прошел,  он
понял, что запер своих детей  в  нашем  небе.  Так  они  и  остались  там  и
находятся до сей поры, звезды, сопровождающие приход ночей, - и  так  будет,
пока Создатель не сможет избавить свою вселенную от  врага  и  найти  способ
вернуть домой свои творения.
   То же самое было и с нами, Бездомными. В той давно  потерянной  скалистой
стране  мы  жили  и  процветали  среди  себе  подобных,  а  когда  научились
путешествовать  по  морям,  это  лишь  увеличило  наше   благополучие.   Но,
опьяненные  своей  радостью,  своим  здоровьем  и  своими  походами,  мы  не
заметили, как превратились  в  глупцов.  Мы  построили  двадцать  прекрасных
кораблей, каждый из которых был достаточно велик,  чтобы  служить  крепостью
для вас, людей, и поклялись друг другу отправиться в плавание и  исследовать
всю землю. Ах, всю землю! Погрузившись  на  двадцать  кораблей,  две  тысячи
великанов  простились  со  своими  родными,  пообещав  вернуться   назад   и
рассказать обо всем, что увидят они в многоликом мире,  -  и  отправились  в
свою мечту.
   Затем - от моря к морю, от шторма к шторму, через жажду и голод и  многое
другое, между рифами и облаками - плыли великаны, радуясь  порывам  соленого
ветра, в непрерывной борьбе с океаном,  "постоянством  в  движении"  -  и  в
предвкушении встреч с новыми народами, и в надежде сдружить их между собой.
   За половину поколения потеряли они  три  корабля.  Сто  великанов  решили
остаться и жить отдельно  от  своего  народа  с  прекрасным  добрым  народом
элохимов. Двести погибли, сражаясь за брафоров - народ,  который  был  почти
целиком уничтожен песчаными горгонами Великой Пустоши. Два корабля разбились
о рифы и затонули. И когда первые дети,  родившиеся  во  время  путешествия,
стали достаточно взрослыми, чтобы самим заниматься морским делом, пятнадцать
кораблей собрались на совет и обратили свои помыслы к Дому -  поскольку  они
поняли безумие своей клятвы и устали от поединка с морями.
   Итак, они установили свои паруса по звездам и пустились на  поиски  Дома.
Но не тут-то было. Знакомые пути вели их в незнакомые океаны, к неисчислимым
опасностям. Штормы сбили все их расчеты.  Руки  их  были  в  кровь  изодраны
непослушными канатами, а волны все вставали  им  навстречу,  словно  выражая
свою ненависть. Было потеряно еще пять кораблей - хотя пробоина в  одном  из
них была обнаружена достаточно вовремя, чтобы спасти тех, кто был на нем,  а
экипаж второго спасся благодаря острову, на  который  их  выбросило.  Сквозь
лед, державший их в своих  тисках  много  месяцев,  убивавший  их  дюжинами,
сквозь штили, приводившие их на грань голодной  смерти,  -  они  все  упорно
плыли, сражаясь за свою жизнь и за свой Дом. Но несчастья стерли в их памяти
все знания, какими они располагали когда-то, так  что  в  конце  концов  они
окончательно потеряли представление о том, где находятся  и  куда  им  нужно
плыть. Добравшись до Страны, они бросили здесь свои якоря...  Меньше  тысячи
великанов ступило на скалистые берега Прибрежья.  Отчаявшись,  они  оставили
надежду отыскать свой Дом.
   Но дружба с Высоким Лордом Дэймлоном, сыном Хатфью, возродила их. В своем
могущественном учении он видел знамения надежды, и его  слова  зажигали  эту
надежду в сердцах великанов. Они остались  в  Прибрежье  и  принесли  Лордам
клятву верности - и отправили три корабля на поиски Дома. С тех  пор  -  вот
уже трижды  по  тысяче  лет  -  в  море  всегда  находится  девять  кораблей
великанов, по очереди пытающихся отыскать нашу землю. Когда возвращаются три
старых, на смену им уже готовы три новых, но пока успеха не добился ни один.
Поэтому мы по-прежнему Бездомные, затерянные в лабиринте безумной мечты.
   Камень и море! По сравнению с вами, людьми, мы живем гораздо дольше  -  я
родился на борту корабля во время короткого  путешествия,  спасшего  нас  от
Осквернения, а мои прадеды были среди первых путешественников. Но у нас  так
мало детей. Редко когда у  женщины  бывает  более  одного  ребенка.  Поэтому
теперь нас осталось всего лишь пять сотен, и наша  жизнестойкость  с  каждым
поколением все снижается.
   Мы не можем забыть о своей родине.
   Но  согласно  старой  легенде,  дети  Создателя  имели   надежду.   После
коротеньких дождей он выпускает в наше небо радугу,  как  обещание  звездам,
что когда-нибудь он все же найдет способ вернуть их домой.
   Если нам суждено выжить, мы должны отыскать Дом, потерянный нами, - землю
своего сердца за Солнцерождающим морем.
   Пока Морестранственник говорил, солнце  постепенно  начало  снижаться,  и
наступил поздний полдень; когда же он закончил свой  рассказ,  горизонт  был
освещен  закатом.  Волны  Соулсиз  мчались  с  запада,   словно   охваченные
оранжево-золотым  пламенем,  отражая  на  своей  поверхности  каждую   искру
заходящего солнца. Огонь, полыхающий в бездонных небесах, отражал и  утрату,
и пророчество, предстоящую ночь и обещанный день, тьму, которая пройдет; ибо
когда наступит настоящий конец дня и света, то нечем будет его  приукрасить,
не будет ни чудесного огня, ни радости - ничего,  что  могло  бы  поддержать
сердце, - только тлен и серый пепел.
   Охваченный вдохновением, великан снова возвысил  свой  голос,  в  котором
слышалась пронзительная боль.

   Мы правили свои паруса,
   Чтобы проплыть обратно,
   Но ветры судьбы дули
   Не так, как мы хотели,
   И земля за морем была потеряна...

   Кавинант   повернулся,   чтобы    посмотреть    на    великана.    Голова
Морестранственника была высоко поднята, а по щекам  тянулись  тонкие  мокрые
полоски, отсве