боги могут устоять! Да и то...
     Паром  подполз  к  причалу,  медленно  ткнулся   окованными   железом
бревнами. Под ногами  дрогнуло,  двое  паромщиков  прыгнули  на  причал  и
закрепили толстыми веревками, перебросили широкие деревянные сходни. Народ
задвигался, потек на паром. Хмурый паромщик, что отдыхал,  навалившись  на
канат, с удивлением оглядел закованного в блестящее железо рыцаря и Олега,
которые ввели коней на деревянный настил:
     -- Франки?.. Вы куда? Монахи чужих не жалуют.
     Томас сглотнул слюну, сказал внезапно охрипшим голосом:
     -- Нам нужно только пройти через эти земли! У  нас  есть  свой  овес,
своя еда. Мы никого не обидим, никого не заденем. Мы не враги!
     Паромщик сплюнул в желтую воду, что с шумом вырывалась из-под  днища,
повернулся к телегам, что сцепились колесами на сходнях:
     -- Если вам надоели головы...
     Он заорал, помощники бросились с поднятыми шестами,  лупили  коней  и
хозяев, но разобрались быстро, телеги растащили и установили. Десятки  рук
ухватились за канат, помогая паромщикам. Томас и Олег держались со  своими
конями в сторонке. Томас время от времени щупал чашу в  мешке,  бросал  по
сторонам подозрительные взгляды.
     Волны шумно плескались  о  паром,  забрасывали  мелкие  брызги.  Лицо
Томаса вытянулось, глаза стали затравленными. Олег проследил взглядом -- в
трех шагах бедно одетый поселянин рассказывал, размахивая руками:
     -- Я сам видел, как одного пытались остановить на  дороге:  выставили
копья, наконечники блестят острые, а он в ярости разорвал рубаху, попер на
них голой грудью! Острые копья уперлись в тело, одно  прямо  в  горло,  но
даже не поцарапали!.. А он шел, думая о Высоком, и копья согнулись.
     -- Пять? -- спросил один с проблеском интереса.--  Я  видел  однажды,
как гнулись три.
     -- Все пять! -- поклялся рассказчик с такой гордостью, словно  о  его
грудь тупились острые, как игла, наконечники копий.-- Но  воины  оказались
храбрые, закаленные! Выпустили из рук копья не раньше, чем  те  согнулись,
как коромысла... и выхватили острые  мечи!  Но  что  мечи  против  монаха,
владеющего боевым искусством?
     Слушатели пожали плечами. Лицо Томаса становилось  все  несчастнее.--
Он уложил всех пятерых быстрее, чем любой из нас хлопнет в ладоши!
     Олег заметил, что рыцарь быстро развел и  свел  железные  ладони.  Он
побледнел, под глазами повисли темные круги. Пальцы беспокойно прощупывали
чашу через толстую кожу мешка.
     -- Всех пятерых мертвыми, -- уточнил рассказчик.--  Каждого  коснулся
лишь один раз.
     Остальные молча кивали, на их лицах читалось отчетливое: ясно же, что
только один раз, мастера боя на кулаках только так. Кто  бьет  по  второму
разу, если с первого удара все  летят  в  пыль  с  переломанными  шеями  и
спинами?
     Угрюмый   берег   быстро   приближался.   Народ   завозился,   начали
протискиваться  поближе  к  краю,  стремясь   сойти   первыми.   Помощники
паромщика, ругаясь, оттесняли передних. Паром тяжело стукнулся  в  толстые
бревна причала, парни перепрыгнули  на  берег,  быстро  затянули  веревки,
закрепляя паром, закрыли щель истоптанными сходнями. Народ хлынул  следом,
спеша и толкаясь, отпихивая паромщиков.
     Олег и Томас дождались, когда съехали даже  телеги,  обреченно  свели
коней на деревянный причал и полезли в седла. Народ  расходился  вправо  и
влево, а они направили морды коней прямо, где далеко над холмами виднелись
желтые стены монастыря воинственных монахов.
     По дороге  встретили  странные  повозки  с  огромными  колесами  выше
деревянных бортов, везли дрова и охапки  душистого  сена.  Тащили  повозки
странные мохнатые быки, здесь их называли яками. Поселяне,  подремывая  на
сене, смотрели на закованного в блестящую сталь рыцаря с вялым  интересом,
окидывали беглым взглядом  загорелого  варвара  в  душегрейке  из  волчьей
шкуры, но все при деле, а рыцарь и варвар ехали суровые,  нахмуренные,  не
останавливались.
     У  поворота  дороги  Томас  остановил  коня.  В  полуверсте   впереди
поднимались стены оранжевого монастыря, на плоских крышах сушились зеленые
ветки, пучки трав. Дорога шла мимо ворот, а если сойти с дороги, то справа
россыпь камней, где кони поломают ноги, слева же колосится  хлебное  поле,
но здесь не Британия -- по чужому полю не поскачешь.
     На крышах монастыря под легким ветерком трепетали желтые полотнища  с
оскаленными драконами, львами,  тиграми.  Через  далекие  ворота  проехала
двухколесная повозка, возница сонно погонял мерно ступающих яков.  По  обе
стороны ворот неподвижно стояли мужчины в оранжевых халатах до пят, бритые
головы блестели под солнцем.
     Олег хотел было ехать дальше, Томас остановил, вытянул руку:
     -- Погляди, что вытворяют!
     С вершины холма, где они стояли, было хорошо видно  зеленое  поле  за
монастырской  стеной.  Три  десятка  одинаково   одетых   людей   прыгали,
кувыркались, размахивали длинными шестами. Монастырь был огражден  высокой
стеной, вблизи никто не подсмотрит боевые приемы, а отсюда  с  холма  едва
виднелись крохотные фигурки. Один из монахов, явно из тех страшных воинов,
о которых с суеверным ужасом и восторгом рассказывали на пароме, подскочил
к толстому дереву, в ярости замолотил голыми руками. Полетели куски коры.
     Томас тяжело со стоном  вздохнул,  конь  невесело  затрусил  вниз  по
дороге. Олег  повел  плечами,  поправляя  колчан  со  стрелами.  Томас  не
оглядывался,  ехал  выпрямившись,  глядел  прямо  перед  собой.  Монастырь
медленно приближался, стена оставалась такой же цельной, не распадаясь  на
огромные каменные глыбы, и Олег понял, что вся стена сложена не из тяжелых
глыб камня, а из желтой глины, перемешанной с соломой.
     Их кони были еще в полусотне шагов, когда из  ворот  монастыря  вышли
полтора десятка человек, стали поперек дороги.  Все  как  один  с  бритыми
головами,  в  одинаковых  оранжевых   халатах   --   крепкие,   сухощавые,
мускулистые. Намного ниже Олега и Томаса, мелкие в кости, однако жилистые,
а их осанка и точные движения выдавали умелых бойцов.
     Тот, который стоял на самой  середине  дороги,  повелительно  вскинул
руку. Томас и Олег попридержали коней, рука Томаса  нервно  проверила,  на
месте ли рукоять меча, пальцы крепче стиснули копье, а щит на локте  левой
руки чуть передвинулся, закрывая половину груди.
     Старший монах крикнул тонким звонким голосом, который  был  бы  очень
     -- Она... вверила себя нам. Ее муж или покровитель, я не  разобрался,
     -- Стойте! Кто такие?
     -- Рыцарь Томас Мальтон  из  Гисленда,  --  ответил  Томас,  стараясь
держать голос твердым.-- Возвращаюсь после победоносного завоевания Святой
земли. Со мной идет мирный паломник Олег, он  из  земли  гипербореев.  Или
Великой Скифии.
     -- Почему через наши земли?
     -- Это самый короткий путь, -- ответил Томас,  он  бросил  на  калику
предостерегающий взгляд.-- Войско обошло вашу страну по большой  дуге,  но
мы понимаем, что два одиноких всадника повредить не могут!
     Старший монах смотрел подозрительно:
     -- Мирных? А зачем копье и длинный  меч?  Зачем  у  твоего  спутника,
мирного паломника, боевой лук и стрелы?
     -- Дороги опасные. Разбойники, тати, душегубы ночные...
     Монах оглянулся на своих  молчаливых  спутников,  его  жесткий  голос
прозвучал обрекающе:
     -- Если бы вы пытались пройти наши земли без оружия,  у  вас  был  бы
шанс, хотя и малый... Мы не терпим чужаков. Кто с оружием -- убиваем.
     Его спутники не сдвинулись с места, но их мышцы вздулись, напряглись.
Старший монах сказал со злой усмешкой:
     -- Придется драться!
     Томас оглянулся на молчаливого  калику,  сказал  просяще,  дрогнувшим
голосом:
     -- Нам бы без драки...
     На  неподвижных  лицах  монахов-воинов  проступили  подобия   улыбок.
Старший произнес холодно:
     -- Сумеете победить -- езжайте! Не сумеете...
     Раскосые глаза холодно поблескивали,  лицо  оставалось  каменным.  Из
ряда выступил крепкий жилистый монах. Он  сложил  ладони  у  груди,  низко
поклонился. Томас чуть наклонил  копье,  на  приветствие  отвечает  всякий
цивилизованный человек, а  культурный  --  в  особенности.  Олег  в  ответ
приложил ладонь к сердцу, наклонил голову.
     Монах сделал молниеносное движение руками, встал  в  странную  боевую
стойку.

     Глава 16

     Олег сказал понимающе:
     -- На кулаки зовет!
     Кряхтя, без охоты он начал слезать с коня. Томас предложил дрогнувшим
голосом:
     -- Может быть, лучше мне?
     -- Тебе полдня снимать железяки.
     Он бросил поводья  на  седло,  звучно  поплевал  на  ладони  и  встал
напротив поединщика. Еще издали,  с  высоты  седла,  ему  казалось  что-то
странным во всей линии бритоголовых, теперь же понял наконец,  что  голова
жилистого монаха с лицом умелого, беспощадного кулачного бойца едва ему по
грудь, а тонкие руки с сухими кулаками выглядят вовсе хворостинками.
     Страшно взвизгнув, монах ринулся вперед. Олег невольно  отступил  под
градом обрушившихся на него ударов,  закрылся  в  испуге  руками:  однажды
точно так на него в темном сарае бросилась  разъяренная  кошка,  когда  он
полез к ее котятам. Слышал гортанные крики  монахов,  что-то  орал  Томас.
Отмахнулся раз, отмахнулся другой, всякий раз попадая по  воздуху.  Желтый
халат мельтешил перед глазами, внезапно что-то твердое ударило  по  губам.
Олег ощутил боль и соленый вкус во рту.  Он  рассердился,  взревел,  пошел
махать кулаками шибче. Каждый раз промахивался, бил по  воздуху,  а  монах
вертелся как вьюн, осыпая его со всех  сторон  быстрыми  частыми  ударами.
Олег перестал пятиться, постоял  на  месте,  угрожающе  выбрасывая  вперед
кулаки, целя в сосредоточенное лицо, на котором уже блестели крупные капли
пота.
     Внезапно монах взвился в воздух, страшно взвизгнул, словно попал  под
груженную телегу, ударил его  в  грудь  обеими  ногами.  Олег  пошатнулся,
отступил на шаг, чтобы не упасть,  взмахнул  рукой  и  успел  ухватить  за
лодыжку падающего монаха. Тот уже  изогнулся,  изготовившись  кувыркнуться
через голову, теперь же -- пойманный за ногу -- со всего размаха  ударился
лицом о землю, захлебнулся мелкой противной пылью.
     Олег все еще держал за лодыжку, не зная, что делать дальше,  а  монах
забился в его руках, ударил другой пяткой в  грудь,  взвизгнул  словно  от
боли, ударил ниже, но  живот  калики  был  ненамного  мягче,  монах  снова
взвизгнул, выгнулся как кошка,  вцепился  обеими  руками  в  кисть  Олега,
вонзил ногти. Олег поспешно разжал пальцы и отдернул руку. Монах упал, тут
же вскочил, словно его снизу кольнули шилом -- он был к Олегу спиной,  его
нога уже начала подниматься,  явно  намереваясь  ударить  сбоку,  но  Олег
осерчал, дал здоровенного пинка пониже спины.
     Монах пролетел несколько шагов по воздуху, упал в пыль и остался там,
распластавшись, как раздавленная  колесом  лягушка.  Олег  сказал  громко,
оправдываясь:
     -- А чего царапается! Еще укусил бы... Правда, я тогда бы  точно  все
зубы вышиб.
     Томас смотрел на него выпученными глазами. Старший монах опомнился от
столбняка, прошептал -- не рявкнул! -- несколько слов, двое монахов  бегом
ринулись к упавшему. Олег  с  беспокойством  и  сочувствием  смотрел,  как
пострадавшего переворачивают, разводят  ему  руки,  вдыхают  прямо  в  рот
воздух. Наконец один закричал  что-то  высоким  птичьим  голосом,  старший
монах бросил на Олега острый взгляд,  и  неудачливого  супротивника  бегом
унесли в раскрытые ворота.
     Вперед шагнули двое монахов с суровыми, словно вырезанными из темного
камня лицами. Один злобно скривился, метнул на Олега лютый взгляд,  второй
взвизгнул страшно, зябко передернул плечами, словно в  лихом  танце.  Лицо
его перекосилось, а жилы на шее вздулись, как  гребень  на  спине  большой
ящерицы. Старший монах оглядел их с одобрением, спросил резко у Олега:
     -- С которым будешь?
     -- Драться, что ль?
     -- Сражаться.
     -- Ну, чтобы по честному... то с обоими.
     Старший монах вскинул брови, повторил медленно, не веря ушам:
     -- С двумя? Одновременно?
     -- А что нет? -- удивился уже Олег.-- Если не до  смерти,  то  че  не
потешиться малость? В молодости, помню, стенка на стенку...
     Монахи пошли на него с разных сторон. Олег чуть отступил  от  одного,
но проворонил маневр другого. Тот подпрыгнул, как ошпаренный, оскалил зубы
и даже замахнулся, но неожиданно ударил ногой, да так  высоко,  что  попал
голой пяткой в голову. Олег даже сплюнул от  досады  --  так  провели!  Он
хотел было ухватить за щиколотку, как предыдущего,  но  не  сумел,  а  тем
временем другой прыгнул слева прямо  с  разбега  да  так  шарахнул  обеими
ногами в шею, что  Олег  едва  не  упал.  Он  повернулся,  занес  кулак  в
богатырском замахе, но оба монаха юркнули у  него  под  руками  за  спину,
замолотили с той стороны кулаками, локтями, ногами и даже  головами.  Олег
развернулся снова как рассерженный медведь, оба монаха-воина тут же  снова
скользнули за спину,  лупили  как  по  бревенчатой  стене,  орали  тонкими
голосами, стукали головами, хорошо хоть не кусались и не царапались.
     С пятой или шестой попытки Олег изловчился, цапнул одного  не  глядя,
оказалось -- за голову. Осторожно, чтобы не раздавить, перехватил за ногу,
раскрутил над головой и кинулся гоняться за вторым. Тот с отчаянным воплем
носился кругами, Олег с радостным ревом бегал  следом,  как  за  шкодливым
котенком, размахивая над головой первым монахом-воином.
     Наконец боец споткнулся, упал в пыль и в диком страхе  закрыл  обеими
руками голову, а потом еще и натянул полу халата.
     -- Сдаешься, значит, -- понял Олег. Он перехватил второй  рукой  свое
"оружие", опустил в дорожную пыль рядом с первым.-- Живи, паря!
     Второй монах, которого Олег использовал как дубину, хоть ни разу и не
ударил, лежал с рачьи выпученными глазами. Лицо и шея страшно побагровели,
налились дурной кровью, жилы на висках вздулись, пошли  тугими  ветвистыми
узлами.
     Монахи в ужасе пятились.  Их  ровный  строй  изломался,  вытаращенные
глаза перебегали от распростертых собратьев  до  ухмыляющегося  громадного
варвара. Старший монах в растерянности оглянулся  на  родные  монастырские
стены, словно ища поддержки, а Олег предложил:
     -- Давай еще парочку!.. Или сам с ними выходь. Я только разогреваться
начал. Мы, славяне, народ северный, запрягаем медленно... Давно не шалил в
кулачном бою. Не грех потешить малость себя и наших богов!
     Предводитель монахов растерянно и обозленно посматривал  на  Олега  и
Томаса, бросил несколько слов  визгливым  голосом,  как  уличная  торговка
рыбой, один монах стремглав  ринулся  в  раскрытые  ворота.  Распростертых
монахов унесли следом. За стеной слышались вопли, конское ржание.
     Из ворот шустро выбежало трое воинов в  странных  соломенных  шляпах,
похожих на шляпки грибов, но с красными кисточками, в желтых куртках.  Все
трое держали в стиснутых  кулаках  короткие  копья,  у  каждого  на  поясе
болталась тонкая кривая сабля.
     -- Серьезные ребята, -- сказал Олег.
     Он попятился к своему коню, на седле которого оставил лук и колчан со
стрелами, там же висел его  гигантский  меч.  Томас  пустил  коня  вперед,
перегораживая дорогу, сказал торжественно:
     -- Сэр калика,  мне  совестно  прятаться  за  мирной  спиной  святого
схимника.  Как-никак,  я  все-таки  благородный  рыцарь,  что  значит   --
профессиональный боец за правое дело. Дозволь теперь разогреться мне. Тебе
еще браться за меч, а мой уже в руке!
     Он тяжело слез с коня, медленно пошел вперед, остановился перед тремя
монахами-воинами, похожий на сверкающую башню из металла. Доспехи блестели
так, что глазам было больно. Томас медленно опустил забрало, вытащил  меч.
В солнечном свете голубые искры  рассыпались  по  обоюдоострому  булатному
лезвию.
     Старший монах пятился,  запрокинув  голову  и  раскрыв  рот,  наконец
опомнился, проговорил нетвердым голосом:
     -- С кем из моих воинов будешь сражаться, франк?
     Томас, который уже присмотрел среди  троих  самого,  по  его  мнению,
слабого, покосился на Олега, подавил горестный вздох и  сказал  как  можно
надменнее:
     -- Неужели я, сэр Томас Мальтон из Гисленда, выберу одного, когда мой
смиренный друг, который и мухи не обидит, сражался с  двумя?  Конечно  же,
всех троих.
     Старший монах круто развернулся к монахам-воинам. Они  часто  дышали,
их руки подрагивали от напряжения,  в  тишине  почти  что  слышался  скрип
натянутых до предела мышц.  Все  трое  неотрывно  смотрели  на  блестящего
рыцаря, острия копий нацелились ему прямо  в  грудь.  Томас  оглянулся  на
своего огромного коня, где на седле осталось гигантское копье, толщиной  с
молодое дерево, а стальной наконечник  --  с  лезвие  боевого  топора,  но
махнул рукой:
     -- Благородные сэры! Прошу начинать с  тем  оружием,  которое  у  нас
есть. Мое копье больше пристало для рыцарских турниров.
     Старший монах  истошно  взвизгнул,  трое  отважных  бойцов  метнулись
вперед. Томас успел лишь покрепче сжать рукоять обнаженного  меча,  как  в
грудь ударили три копья. Он ощутил сильный толчок, перед глазами мелькнули
белые щепки. Один монах-воин с разбега врезался головой в  стальную  грудь
рыцаря, охнул и пал к ногам Томаса. Двое отступили, шатаясь, смотрели  зло
и растерянно. Обломки копий усеяли землю перед рыцарем,  один  монах  тряс
окровавленной кистью.
     Томас наклонился, сочувствующе  похлопал  обеспамятевшего  монаха  по
затылку:
     -- Благородный сэр! Не спи, уже все кончилось.
     Олег крикнул:
     -- Унянчили дитятка, и не  пикнуло.  Не  бей  по  голове!  У  тебя  ж
перчатка железная, а голова у него как у меня гм... кулак.
     -- Да я не бью, -- пробормотал Томас  испуганно,  он  поспешно  убрал
руку.-- Я гладил, ибо Христос завещал любить даже  врага...  А  это  какой
враг? Так себе. Благородный  сэр  герольд!  Пришлите  других  бойцов.  Эти
что-то устали.
     Старший монах отчаянно завизжал, сорвал с головы шляпу, люто истоптал
ее, словно давил прыгающую гадюку. Глаза его были выпученные, как у  совы,
налились кровью. С тонких губ летела пена. Он нетерпеливо  оглядывался  на
ворота, просветлел, когда оттуда выбежали еще трое.
     С копьями наперевес, страшно визжа, словно им  защемило  дверью,  они
понеслись, быстро-быстро перебирая ногами. Томас ухватился за меч и  снова
опоздал. Одно копье ударило прямо  в  лицо,  поддело  забрало,  два  копья
переломились о грудь.  Тройной  удар  был  настолько  страшен,  что  Томас
невольно качнулся назад, даже отступил на шажок, но бросил пугливый взгляд
на калику, тот следил очень внимательно, и Томас поспешно  шагнул  вперед.
Двое отступали, шатаясь, зажимая ладонями разбитые в  кровь  лица,  третий
лежал у его ног, широко раскинув руки. Из расплющенного носа и рассеченной
брови обильно бежала кровь.
     Томас с досадливым ворчанием выдернул наконечник копья, тот застрял в
решетке, брезгливо повертел в  стальных  пальцах  низкосортное  сыродутное
железо, отшвырнул.
     -- Эти тоже устали, -- сказал он громко в пространство.-- Драться  не
начали, а заснули, как рыбы на бегу.
     Олег посоветовал обеспокоенно:
     -- Больно шустрые, как мыши! А  ты  хлебалом  щелкаешь,  чешешься  да
запрягаешь... Не славянин, случаем? Дерись, а то поразбивают головы, а ты,
истукан булатный, все никак не соберешься!
     --  Я  не  соберусь?  --  удивился  Томас.  Он  нервно  огляделся  по
сторонам.-- Я давно готов! Поджилки трясутся, все жду, когда  свое  боевое
искусство начнут применять. А у них все ритуалы преддрачные...
     -- Какие-какие? -- переспросил Олег.
     -- Преддрачные, -- повторил Томас.-- Перед дракой  которые...  ломают
свои прутики, лбами колотятся... Я уже уморился дрожать ожидая,  когда  их
знаменитые бойцы явятся!
     Легко раненных увели, подхватив под руки, а  недвижимого  уне