Томас тоже  не  сводил  глаз  с  калики.  Олег
улыбнулся, развел руками:
     -- Мне хотелось бы с ним повидаться. Уверен он бы обрадовался!
     После долгой паузы Борис произнес неуверенно:
     -- Ты говоришь так, как говорил Агафирс, как говорили его  сыны,  как
говорит все еще Тавр. Теперь это священный язык  волхвов,  простой  народ,
как и князья, уже говорят иначе. Откуда ты его знаешь?
     Олег широко улыбнулся,  глазами  показал  на  Томаса,  ответил  почти
весело:
     -- Пора бы уже догадаться.
     На него смотрели три пары вытаращенных глаз и  три  распахнутых  рта.
Олег махнул рукой, помрачнел, сказал невесело:
     -- Вы правы, что не выходите наверх.  Там  льются  реки  крови,  люди
режут друг друга с такой лютостью, что самые хищные волки и гиены выглядят
рядом  с  ними  невинными  овечками!  Убивают  целые   племена,   как   на
скотобойнях. Убивают женщин и детей.  Народ  бьется  с  народом,  племя  с
племенем, род с родом, семья с семьей, брат с братом.  Даже  один  человек
бьется насмерть сам с собой, не зная уже где правда, а где кривда!
     Они молчали  все  трое,  смотрели  внимательно.  Незнакомцы  чересчур
загадочны, а волхвы умеют смотреть и слушать, оставляя  поспешные  решения
незрелой молодежи.
     -- Возможно, -- сказал Олег совсем невесело, -- боги вас держат здесь
как семена. Вдруг люди перебьют друг друга? К тому  идет.  Тогда  заселите
просторы земли мирным добрым народом. Ведь  вы  давно  уже  не  те  звери,
которые бежали в эти пещеры от других зверей, еще более лютых...
     Старуха недовольно завозилась, прервала сварливо:
     -- Мы никогда не были зверьми!
     Олег покачал головой, глаза были сочувствующими:
     -- Были. Чего стыдиться? Гордиться надо, из зверей стали людьми!  Увы
чаще бывает наоборот... А вы  драчливость,  свойственную  детям,  оставили
детям.
     Он покосился на Томаса, и трое волхвов последовали за  его  взглядом.
Томас сидел на обломке скалы надменно-гордо, сурово смотрел  поверх  голов
старцев. Он был мужественно красив, на голову выше волхвов, в плечах вдвое
шире, грудь широка и выпукла, а живот как у жука  --  плоский,  в  валиках
мускулов.
     Борис вздохнул, с укором посмотрел на Олега:
     -- Но ты не драчливый зверь?
     -- Я волхв, -- напомнил Олег.-- Однако мир не состоит из волхвов.
     Они помолчали, погрузившись в раздумья. Олег с  печалью  рассматривал
чистые кроткие лица. Со времен Великого Исхода, о котором народ не  знает,
никто не воевал друг с  другом.  Были  стычки,  были  убийства,  но  из-за
ревности, зависти, однако агафирсы  не  знают  кровавых  сражений  друг  с
другом. Хватает изнурительной войны с подземными чудовищами, чтобы  думать
еще и о том, как убивать друг друга. Таким нельзя наверх, их  там  и  куры
загребут!
     Внезапно  Борис  вздрогнул,  словно  его  грубо  разбудили,   спросил
торопливо:
     -- Ты хочешь вернуться наверх?
     -- Должен, -- ответил Олег невесело.-- Кто-то пашет, а  кому-то  надо
воевать. Мир все еще жесток.
     Борис покосился на Боруню, она сразу вскинулась, сверкнула очами:
     -- Отпускать вас нельзя! Наверху не должны знать о нашем народе. Что,
если верхние жестокие народы ринутся сюда? Здесь погибнет все. Ты  угадал,
мы давно разучились воевать. Правда, у нас есть кое-что... Но  не  станешь
же прятаться всю жизнь. А сами мы не умеем убивать людей.
     Томас презрительно фыркнул, гордо расправил плечи. Он убивал  поганых
сарацин десятками, и прочих, кто оказывался  на  пути  победоносных  войск
почитателей Христа.
     Олег напрягся, Томас непроизвольно пощупал свой отсутствующий мешок.
     --  Наверху  народ  жесток,  ответил  Олег  осторожно,  он  тщательно
подбирал слова.-- Но сюда никто не сунется... наверху боятся темноты  даже
взрослые. Пугаются темных  сараев,  боятся  ночного  леса...  Но  сюда  не
сунутся уже потому, что  наверху  много  богатых  стран!  Вы  богаты  лишь
мудростью, но ее не унесешь в мешках. У  вас  просто  нет  вещей,  которые
ценят захватчики!
     Томас с жалостью смотрел  на  дряхлых  волхвов.  Наверху  все  страны
открыты для грабежа. Какой сумасшедший сунется в эти жуткие пещеры,  чтобы
отобрать у нищих медяки?
     Они все пятеро сидели молча, даже Томас почти не шевелился. Воздух  в
пещере стоял плотный, тяжелый. Томас чувствовал себя в нем расслабленно  и
сонно, как в теплой воде.
     Олег зорко следил за лицами волхвов,  внезапно  взял  из  рук  Томаса
мешок, протянул Борису:
     -- Мудрый, ты здесь самый старший. Помоги разгрызть мне этот орешек.
     Борис не притрагиваясь к мешку, сказал недоумевающе:
     -- Орешек? Там медная чаша, которую выковали семь лет тому... С кулак
размером, по ободку идет надпись на арамейском, ножка чуть смята...
     Со вздохом он взял мешок, пощупал чашу сквозь  плотную  ткань.  Томас
смотрел на старца с великим уважением, а тот прислушался, вскинул  голову,
остро посмотрел в глаза Олегу. Олег кивнул, и  старый  волхв,  не  отрывая
пристального взгляда, сунул руку в мешок, нащупал чашу, застыл.
     Борян и Боруня поглядывали на старшего брата с беспокойством, слишком
странное у того было лицо, косились  на  заинтересовавшегося  Томаса.  Тот
даже привстал, заглядывая в мешок.
     -- Чую неведомую мощь, -- проговорил Борис очень медленно.  Лицо  его
было отрешенное, словно он проникал взором  далеко  за  каменные  стены.--
Великая сила заключена в этой чаше... но я не могу понять...
     -- Насколько великая? -- спросил Олег напряженно.
     Борис все еще смотрел вдаль, голос прозвучал как идущий из далека:
     -- Смертным  трудно  судить,  а  мы,  хоть  и  Великие  Волхвы,  лишь
смертные... Мог бы лучше сказать Тавр, в  нем  течет  кровь  богов...  Еще
лучше сказал бы сам бессмертный Агафирс...
     Олег тяжело вздохнул, и Томас, метнув на его потемневшее лицо  острый
взгляд, понял, что Агафирс тоже не  сказал  бы.  А  если  Агафирс  мог  бы
сказать, то он, калика по имени Олег, сказал бы еще раньше.
     Вдруг глаза Бориса расширились. Его рука в мешке  задергалась,  будто
он старался охватить чашу всей ладонью, а глаза не отрывались от Олега,  в
них было безмерное удивление. Олег  нехотя  кивнул,  соглашаясь  с  чем-то
важным, что старший волхв узнал благодаря Святому Граалю, тут же движением
головы указал на могучую фигуру Томаса, отрицательно качнул из  стороны  в
сторону.
     Борис с явной неохотой убрал руку из мешка, протянул его  Олегу,  тот
передал Томасу.
     Олег сказал настойчиво:
     -- За  этой  чашей  Семеро  Тайных,  наших  заклятых  врагов,  начали
настоящую охоту. Удается сохранить лишь чудом. Но  они  еще  не  вмешались
сами, посылают слуг! Почему? Чем ценна для них?
     Борис пожевал дряблыми бесцветными губами, спросил внезапно:
     -- Вещий, почему ты сам не посмотришь в грядущее?
     Олег покосился на Томаса, что бережно устраивал чашу в глубине мешка,
ответил торопливо:
     -- Весь край, где движемся, окружен  невидимым  забором.  Я  пробовал
отходить от чаши на пару десятков шагов, но  завеса  сохраняется.  А  уйти
дальше -- то некогда, то опасно, а когда с чашей расставался, то  было  не
до заглядывания в грядущее -- спасали шкуры!
     Боруня,  которая  молчала  слишком  долго,  сказала  злым   сварливым
голосом:
     -- В эти пещеры мощь Семерых Тайных не достигнет!
     На  лице  Боряна  ясно  читалось  тревожное  сомнение.  Олег   сказал
успокаивающе:
     -- Думаю, они вообще не знают  о  народе  агафирсов,  родных  братьев
Скифа. Когда выйдете в нужный час, для них это будет катастрофа!
     Томас посматривал  то  на  волхвов,  то  на  друга,  решился  наконец
нарушить молчание, и  спросил  сильным  мужественным  голосом,  в  котором
звенела сталь, словно он бил огромным молотом по остывающему клинку:
     -- Это не  про  вас  было  предсказание?..  Явится  могучий  народ  с
Севера... Гог и Магог... Это вы?
     Не ответили, как оцепенели, погрузились во что-то  неведомое  Томасу,
тайное, что еще сохраняется в древних народах,  не  удостоенных  благодати
приобщения к учению Христа.
     У  входа  в  пещеру  несколько  раз  появлялся   Остап,   посматривал
встревоженно. Явились Назар и Тарас, принесли куски странного мяса,  очень
ароматного. Томас смотрел голодными глазами, но  есть  отказался  наотрез:
кто-то из младших волхвов успел объяснить, что  это  мясо  убитого  зверя,
которого называют лягухой. Томаса едва не вывернуло,  и  он  все  три  дня
отказывался есть мясо лягушек, пусть даже  те  вымахали  в  подземельях  с
верблюдов и нападают на людей.
     Перед Томасом поставили кувшин с горным медом. Пообедали. Затем Борис
молча оглядел брата и сестру, они хмуро  кивнули  по  очереди,  и  старший
волхв сказал грустно:
     -- Наши младшие отведут вас наверх.

     Глава 12

     Они карабкались вверх по  отвесным  стенам,  протискивались  в  узкие
щели, ползли по бесконечным  извилистым  норам,  обдирали  бока  и  спины,
падали, и всякий раз их подхватывали маленькие, но  сильные  руки  младших
волхвов. Третий, Назар, нес в мешке звякающее железо рыцаря, за его спиной
странно высовывались рукояти огромных мечей и лук со стрелами.
     Томас подозревал, глядя на волхвов, что они легко бы поднялись наверх
прямо через скалы, если бы не пришлось  тащить  гостей.  Он  даже  заметил
краем глаза, как однажды плечо Остапа вошло в соприкосновение  с  торчащим
на пути острым краем камня, но младший волхв даже  не  пошатнулся,  прошел
так, словно вместо твердого камня было  облачко  дыма.  Потом  ему  что-то
сердито шептал Тарас, указывая глазами на Томаса  и  Олега.  Остап  устало
оправдывался, но Томас сделал вид, что ничего не видит и не слышит.
     Задолго до поверхности они уже услышали свежие запахи,  даже  струйки
воды, что часто пересекали путь, стали холоднее,  превратились  наконец  в
совсем ледяные. Олег усмехаясь,  объяснил  ошарашенному  Томасу,  что  чем
глубже, тем теплее, потому агафирсы вот уже несколько тысяч лет  не  знают
ни зимы, ни даже холодной осени, в их средних пещерах всегда теплое  лето,
а ежели попробовать спуститься глубже,  там  вообще  пойдут  через  жаркие
пустыни, горячие камни, а если еще глубже, то можно обжечься о  накаленные
стены, воздух там горячий, как в печи, а снизу пышет  еще  большим  жаром,
пахнет горелым. Возможно, там ад, о котором так  часто  с  ужасом  говорят
христиане? На досуге как-нибудь проверит.  Когда  не  останется  на  земле
драконов, великанов и похищенных принцесс.
     Томас оглянулся:
     -- Надо запомнить дорогу. Ад, говоришь?
     -- Тебе-то зачем? -- удивился Олег.-- Твое место в раю! Будешь сидеть
на облаке, в руках арфа.
     -- А ты? -- оскорбился Томас.-- Как усижу, зная  что  ты  в  котле  с
кипящей смолой? Пусть на моих крыльях все перья обгорят, но я побратима не
оставлю.
     Он продолжал оглядываться, запоминая  дорогу  в  ад.  Лицо  его  было
суровым,  трагическим,  он  уже   мысленно   прикидывал   путь,   проверял
снаряжение, оружия ведь и коней в  подземелье  не  протащили  даже  умелые
волхвы агафирсов!
     Они чуяли струи воздуха, наконец показался свет. Волхвы завязали лица
плотными черными тряпками, но двигались уверенно, стены не задевали. Томас
начал щуриться,  завидев  впереди  пролом.  Последние  шаги  проползли  на
животе, царапая локти и колени.
     Томас ахнул, увидев залитые ярким светом деревья, старые пни:  стояла
ночь, над  головой  тревожно  шумели  густые  ветви,  отгораживая  россыпь
камней, откуда выбрались, от темного неба было светло как днем!
     Остап единственный вышел на поверхность, Тарас  и  Назар  остались  в
глубине. Остап сбросил на землю мешок, там протестующе звякнуло, торопливо
снял с плечей перевязи с мечами и лук с колчаном стрел.  Его  голос  глухо
звучал из-под плотной черной повязки:
     -- Для нас даже сейчас слишком ярко!.. Глаза слезятся. Мы уходим. Еще
раз заклинаем: никому о нас!
     Олег обнял его, Томас пожал руку заверил:
     -- Добрые сэры, никогда не предам людей, что спасли мне жизнь!
     Остап исчез, подняв в расщелине  руку  в  прощании,  Олег  с  Томасом
остались в сверкающем ночном лесу вдвоем. Томас, натужно  сопя,  торопливо
влезал в железные доспехи, скреплял поножи, стальные  пластины  на  руках,
последними надел  железные  перчатки,  с  удовлетворением  сжал  и  разжал
пальцы. Булатные кулаки выглядели устрашающе.
     -- Не смыкай глаз, -- предупредил Олег. Он проверил лук и  придирчиво
перебрал стрелы.-- Сейчас ночь, к тому  же  безлунная!  Не  ослепнуть  бы,
когда взойдет солнце!
     Он внимательно осмотрел деревья, присел к земле, пощупал прошлогодние
листья, пустые скорлупки желудей. Томас вдруг хлопнул себя по лбу:
     -- Сэр калика!.. Мы  пробыли  у  них  довольно  долго.  Боюсь  теперь
придется загнать не одну лошадь, чтобы успеть на берег  Дона  к  празднику
святого Боромира!
     Олег молча ковырял землю, мечом проверяя хватку,  для  пробы  обрушил
удар на молодое деревце. Срубленное наискось, воткнулось  рядом  в  темную
землю, повалилось через поляну, тревожно шелестя ветками.
     -- Знать бы, где мы, -- произнес Олег  задумчиво.--  Хотя  бы  звезды
увидеть...
     -- Как это где? -- удивился Томас.
     -- Во  всяком  случае  не  там,  где  нас  нашли,  --  объяснил  Олег
любезно.-- Я помню, что везли...  Агафирсы  --  кочевое  племя.  Они  и  в
пещерах кочуют. Куда завезли за те две недели, что были в беспамятстве, --
вот загадка!
     Томас смотрел ошалело, без сил опустился на трухлявую валежину:
     -- Как? Могли вернуться обратно?
     -- Утром можем  обнаружить  себя  перед  стенами  Иерусалима.  Или  в
развалинах, где Горвель шарахнул тебя по башке... а то и в Чайне.
     -- А это еще где? -- угрюмо  осведомился  Томас.  Глаза  его  недобро
поблескивали.
     -- Сэр Томас, -- напомнил Олег.-- Нас спасли  от  неминуемой  смерти!
Только агафирсы еще помнят, как лечить таких травоедов. А что нас провезли
по их кочевью, так это знак доверия...
     Томас беспокойно ерзал,  вставал  и  снова  садился,  наконец  заявил
решительно:
     -- Сэр калика! Надо идти, а то лопну от беспокойства.
     -- В какую сторону?
     -- Куда угодно, лишь бы двигаться.
     -- Тогда на север, -- решил Олег.-- Судя по деревьям, мы  все  еще  в
Европе.
     Томас при всей озабоченности и страхе опоздать на берег Дона, замечал
странность леса, и знал, что никогда больше его таким не  увидит,  а  лишь
темным, где шагу не ступить, чтобы не удариться о дерево или не  свалиться
в яму. Сейчас же лес был тихим, торжественным, все зверье и птицы спали, а
слабого света, что пробивался сквозь тучи и ветви деревьев, для  привыкших
к темноте глаз было вполне достаточно.
     Задолго до восхода солнца их  глаза  начали  слезиться  от  слепящего
света. Едва-едва посветлел краешек земли, откуда появится  яркий  диск,  а
лес уже  весь  выглядел  залитым  жидким  солнцем.  Потом  все  окрасилось
кроваво-красным. Томас понял, что утренние лучи зажгли алым светом облака.
Он начал прикрывать глаза ладонью, а калика  рядом,  щурясь,  утешил,  что
агафирсы вывели их в густом лесу нарочно,  над  головой  шатер  из  густых
веток, солнечные лучи не пробьются. Да и день обещает  быть  пасмурным,  а
потом глаза привыкнут.
     Когда стало понятно, что ярче не станет, рискнули  пересечь  открытую
поляну. Пальцы калики беспокойно  перебирали  обереги,  часто  вздрагивал,
пугливо втягивал голову в плечи. Томас озирался, хватался за рукоять меча,
но лес был странно тих, даже проснувшиеся птицы не верещали в гнездах.
     -- Поторопись, сэр Томас, -- вдруг сказал Олег нервно.
     Почти бегом он углубился в самую что ни на есть дремучую чащу.  Томас
спотыкался о коряги, застревал в колючем кустарнике, трескался  головой  о
низкие, но такие толстые ветви. Калика же  как  нарочно  осатанело  пер  в
самые заросли, перелезал скопища валежин, подныривал под зависшие  деревья
-- дохни, сорвутся, прыгал через ямы, заполненные  черной  водой,  пугающе
неподвижной, как застывшая смола. Мешок  с  чашей  и  даже  перевязь  меча
постоянно застревали в сучьях, а сам Томас с разбега так стукался головой,
что летели искры -- то ли из железного шлема, то ли из глаз.
     Олег на ходу бросил нервно, желая как-то объяснить спешку:
     -- Лес больно странный!.. Не вижу звериных следов, не  кричат  птахи,
не звенят комары...
     -- Без комаров перебьюсь, -- процедил сквозь зубы Томас.
     -- И жаб нет...
     -- И без жаб потерплю. Хотя жабы, ты прав, должны быть...
     Они есть везде. Даже в раю, говорят, водятся жабы. Зеленые, крупные.
     -- В вирии тоже есть, волхвы говорят. А чем рай лучше вирия?
     Томас задохнулся от бесстыдного богохульства, с  размаха  врезался  в
толстый ствол, его отбросило под гнилую валежину, что злорадно  обрушилась
сверху, запорошив лицо гнилью, толстыми жирными червяками,  залепив  глаза
плесенью, и Томас сообразил, что спорить  нельзя.  Лес  все-таки  древний,
языческий. Да и не всегда жабы живут в болоте: хватает их и просто в лесу,
в траве, а есть маленькие жабки, что вовсе на деревьях живут, по  веточкам
прыгают. В раю же растут райские кущи, так что и на них вполне могут...
     Он  снова  ударился  так,  что  зазвенело  все  железо.  Олег  угрюмо
оглядывался,  но  не  поторапливал,  глаза   были   встревоженные.   Томас
прислушался -- лес  молчал,  словно  не  середина  лета,  а  зимняя  ночь.
Впрочем, даже зимой слышишь стук когтей по дереву, карканье вороны.
     -- Боюсь, скоро все узнаем, -- проговорил Олег медленно.
     -- А пока что  без  комаров  и  жаб,  --  ответил  Томас  с  натужным
весельем, словно подбадривал уставших латников перед штурмом Иерусалима.--
Во всем надо видеть светлую сторону, сэр калика!
     Они долго продирались  через  густые  заросли,  затем  полянки  стали
попадаться чаще, вдруг кусты разом исчезли. Из голой земли торчали  черные
мертвые деревья. Немногие покрывал зеленый  мох,  остальные  застыли  либо
сухие, либо медленно сгнивали, роняя вниз тяжелые сучки. Земля под  ногами
звенела  от  сухости.  Прошлогодние  листья  исчезли,  поляны   пересекали
глубокие трещины.
     Вышли на просторное поле, ограниченное  вдалеке  все  тем  же  черным
лесом. Томас сразу насторожился и опустил ладонь на рукоять меча, -- перед
ними белели огромные  камни,  похожие  на  обглоданные  скелеты  неведомых
зверей. Самые высокие  глыбы  едва  достигали  Томасу  до  плечей,  другие
торчали из земли, с каждым столетием  погружаясь  на  толщину  муравьиного
усика. Судя по сглаженным краям глыб, это была крыша  высотной  сторожевой
башни.
     -- Эк, угораздило, -- произнес Олег тоскливо.-- Мало нам напасти?
     Томас опустил забрало, подергал меч  в  ножнах  и  повернул  удобнее,
чтобы успеть выдернуть незамедлительно. Глаза в  узкой  щели  поблескивали
как голубые льдинки, дыхание  вырывалось  учащенное.  Рыцарь  был  не  так
беспечен, как старался выглядеть.
     Поле, усеянное камнями, миновали без происшествий, снова углубились в
лес. Деревья здесь стояли великанские, зеленые ветви переплелись в вышине.
Когда углубились в лес, Томас просветлел, указал  на  огромную  муравьиную
кучу. Со всех  сторон  крупные  красные  муравьи  тащили  гусениц,  жуков,
кузнечиков. Вскоре услышали  первых  птиц,  увидели  среди  зеленых  веток
мелькающие рыжие спинки белок. Томас вздохнул с облегчением, снял ладонь с
рукояти меча.
     Олег, напротив, хмурился все  чаще,  всматривался  в  темные  стволы,
белок провожал долгим встревоженным  взглядом.  Внезапно  быстро  выдернул
из-за плеча лук, наложил стрелу.
     Впереди на ветке мелькнула куница. Перебежав дорогу легла на  толстом
суку, выгнув спину, на людей смотрела внимательно.  Олег  медленно  поднял
лук, прицелился. Томас был уверен, что куница убежит,  до  нее  не  больше
двадцати  шагов,  но  гибкий  зверек  лишь  сильнее  выгнул  спину.  Глаза
поблескивали жутковато, как