ердцем. Подумал зло, что надо в
первом же селении оставить женщину с такими  лиловыми  глазами.  Наверняка
ведьму. Чачар везли с собой почти до самого Константинополя,  натерпелись,
могли бы научиться не связываться в дороге с женщинами...
     Снова подпрыгнул, когда внезапно из белого клубка высунулись  пальцы,
цапнули за руку. Голос невидимого калики проревел прямо над ухом:
     -- Перекресток... Три дороги перед нами. И еще одна -- назад.
     -- Ну и что? -- сказал Томас подозрительно. -- У нас одна дорога!  На
северо-запад. Правда, я здесь его не отыщу.
     -- Я-то отыщу...
     В руке калики блеснула монетка.  Он  швырнул  ее  высоко  вверх,  она
пропала в тумане. Томас ждал долго, монета словно  растворилась  в  вязком
воздухе. Они с каликой сделали еще  два  осторожных  шага  вперед,  и  тут
монета шлепнулась в подставленную ладонь.
     -- Ловко, -- сказал Томас с восторгом. -- Я с тобой играть не сяду!
     -- Налево. -- Калика мельком взглянул на монету.
     Томас послушно повернул, лишь затем завопил запоздало:
     -- У тебя и деньги стали языческими оберегами?
     Олег хитро сощурился:
     -- Ага. Что делать будешь? Больше не возьмешь деньги в руки? Ты прав,
деньги -- зло.
     -- Зло, -- ответил Томас сердито, -- когда их мало. Или  когда  вовсе
нет. Но я не поддамся на твои языческие штучки!
     -- Все равно на деньги будут загадывать.
     -- Не будут. Христиане -- другой народ.
     -- Ты же сам сказал, что там лучшие умы. Они могут просчитать  каждый
шаг. Работают по строгой логике.
     -- Но... могут просчитать, что ты додумаешься подбросить монету!
     -- Могут. Но чтобы все умы сказали точно, что выпадет...
     -- Все-таки пятьдесят на пятьдесят.
     Олег хмуро улыбнулся:
     -- А мы вскоре подбросим монету еще. И еще.
     Они двигались, облепленные вязким  туманом,  как  в  овсяном  киселе,
прощупывали каждый шаг. Впереди послышались беззаботные крики  птиц,  даже
кони приободрились.
     Из тумана вышли  внезапно.  Томас  вздохнул  облегченно,  глаза  были
большие. Таких туманов не знавал даже в Лондоне.
     Он провел рукой по крупу коня, покрытому крупными каплями влаги.
     -- Сэр калика, я весь мокрый.
     -- Остановимся обсушиться? -- предложил Олег.
     Рыцарь оглянулся на женщину. Мокрое платье так дразняще  обрисовывало
ее развитую фигуру, что у него пересохло во рту и ослабели  колени.  Силен
Сатана, мелькнуло у него в голове. Но и воины Христовы должны быть сильны.
Его желание -- желание всего лишь бренного тела. А тело -- это  ножны  для
его двуручного... а черт, что лезет в голову... двуручного меча его  духа.
Покинув ножны, меч может совершить больше дел, чем покоясь в ножнах. Так и
дух его, покинув тело, совершит еще больше... Гм... Но и сейчас дух должен
владеть телом, обуздывать!
     -- Еще чего! -- выдавил он с трудом. -- Не зима... Обсохнем на ходу.
     Когда кони добрели до ключа,  что  бил  из-под  корней  старой-старой
сосны, расколотой надвое молнией, Томас все же сдался.
     -- Привал всему войску! Кони не люди, им передохнуть надо.
     Ключевая вода, вызванная ударом стрелы Перуна,  грома,  как  говорили
волхвы, вкусно пахла свежей хвоей, травами, от холода ломило зубы.
     Олег сбросил  шкуру,  ополаскивался.  Томас  уважительно  смотрел  на
могучее тело язычника. Ни капли жира, весь из тугих жил, прокаленный зноем
и исхлестанный северными ветрами. Двигается неторопливо,  устало,  он  все
время выглядит усталым, словно постоянно  держит  на  плечах  целую  гору.
Сердце щемит от жалости: так хочется помочь -- обратить в истинную веру!
     -- Где, говоришь, -- обратился он к Яре, -- твоя родня?
     -- У полабов, -- повторила она терпеливо. -- Это еще недели две, если
ползти так, как мы сейчас.
     Томас издал тихий стон. Олег вытерся, крикнул бодро:
     -- И ни одного замка по дороге! Пропадешь, как свей без масла...
     -- Без замков худо, -- признался Томас. -- Я не знал, что  отсюда  до
самой Британии земли покрыты деревьями, как вепрь  щетиной.  Нас  везли  к
сарацинам морем, по окружной дороге. Хоть небо видели.
     -- Потому тут все из бревен, -- пояснил Олег. -- Даже курятники. А уж
терема, сторожевые  башни,  крепости  и  крепостицы...  Самые  укрепленные
называются кремлями. Этих кремлей здесь больше, чем муравьиных куч.
     -- От степняков?
     -- От них.
     Томас покрутил головой.
     -- Как они вообще не смели все веси мирных  земледельцев  --  ума  не
приложу.
     Олег криво улыбнулся.
     -- Сэр Томас... Когда-то  здесь  степняки  царствовали  безраздельно.
Какой потребовался переворот, чтобы ссадить их с коней  на  землю!  Теперь
ковыряют землю. И постепенно отодвигают кочевников дальше. К  краю  земли.
Пока не столкнут.
     -- Понятно, -- сказал Томас.  --  Cлезай,  мол,  с  коней  --  власть
переменилась? Молодцы против овец, а против молодца сами рак-рыба!

     Глава 12

     Лес был тих, ветерок спал. Изредка вскрикивала во сне  птичка,  Томас
слышал, как опал с ветки лист и, задевая за ветки,  медленно  опускался  в
темноте, словно плыл в теплой воде.
     Он сидел, поставив огромный меч между колен. Не  потому,  что  ожидал
нападения, просто оружие всегда придает уверенности. Без оружия  чувствует
себя голым, так  он  объяснял,  это  звучало  мужественно-красиво  и  чуть
иронично по отношению к себе. Это всем нравилось, на самом же деле с мечом
в руках и в железном панцире он становился вроде бы выше ростом и  шире  в
плечах. А главное, чувство собственного достоинства выпрямлялось, как  под
дождем увядший цветок.
     Над  вершинами  деревьев  поднялась  луна.  Томас  зябко   передернул
плечами, перекрестился.  Луна  --  солнце  мертвецов,  вампиров  и  всякой
нечисти.  Холодная,  злая,  светит  призрачно,  ей  поклоняются   воры   и
разбойники.
     Лунный свет, тонкий и волшебный, проникал между деревьями, высвечивал
кусты. Томас забеспокоился, не освещает  ли  такая  луна  и  его,  а  если
освещает, то не стоит ли хотя бы пересесть, а то и разбудить  калику  чуть
раньше. Это ему не повредит, он одной ногой еще в том  нечестивом,  полном
тайн и волшебств мире.
     Вдруг свет луны стал вроде бы  ярче.  Томас  отодвинулся  от  костра,
всмотрелся, не убирая ладони с рукояти меча.
     С неба падали горящие бревна!  Беззвучно,  неслышно.  Ветер  раздувал
багровые угли, языки огня трепетали, их  обрывало  встречным  ветром.  Они
казались начиненными багровыми углями, но когда  коснулись  вершины  леса,
уже полыхали оранжевым огнем.
     Донеслись  глухие  удары.  В  ночи  видно   далеко,   Томас   заметил
взметнувшиеся языки пламени. Гари еще не чуял, воздух стоял, как сметана в
погребе епископа.
     -- Сэр калика!
     Яра подхватилась первой, ее глаза смотрели  со  страхом  и  надеждой.
Томас расправил плечи, хотя сейчас особенно хотелось их сжать и залезть  в
какую-нибудь раковинку. Калика пробурчал, не раскрывая глаз:
     -- Сэр Томас... С  тобой  не  соскучишься.  Новую  историю  про  свою
Пречистую вспомнил?
     -- Нет, костер увидел, -- огрызнулся Томас. -- Вы ж, язычники, больно
любите прыгать через костры! Беспокоюсь,  как  бы  ты  не  пропустил  свое
непотребное и богопротивное бесовско-козлиное...
     -- Сэр Томас, дай покой.
     Глаза его наконец приоткрылись. Мгновение всматривался, вскочил. Лицо
его стало серьезным. Глаза не отрывались от горящих верхушек  деревьев,  а
руки уже хватали мешки, посох.
     Донесся  далекий  треск.  Испуганно  закричали  птицы,  где-то  слева
простучали копытца, потом, ломая кусты, пронеслось стадо оленей. Справа за
деревьями стоял треск: ломились дикие кабаны, сокрушая все на пути.
     В черной, как адская смола, ночи грозно и страшно  полыхали  багровые
огни. Они как бы выходили из тьмы, там были деревья, что еще не вспыхнули,
но постепенно огонь опускался ниже, захватывал землю.
     Яра быстро, но без спешки снарядила коней. Двигалась она с  экономной
расчетливостью, ни одного лишнего движения, словно давно знала о пожаре.
     -- Сэр калика, отступаем прежней дорогой? По крайней мере проверена.
     -- А как бы ты поступил на месте Тайных?
     Томас всмотрелся в стену ночи. Со  стороны  ровной  укатанной  дороги
пожара еще не было. Он смыкался со всех сторон, но там пока что был выход.
Если разогнать коней в галоп, что, правда, опасно по ночной дороге...
     -- Ладно, -- согласился он вынужденно, -- я бы как раз там и засел...
С арбалетчиками и копейщиками. А что, твои Семеро тоже  воевали  в  Святой
земле?
     -- И в Святой и досвятой, --  голос  калики  был  недобрым.  --  И  в
проклятых, и в благословенных... Строить только учатся, но воевать...
     Они пустили коней по ручью. Деревья по берегам ручья не  загораживали
лунный свет, а облачка были редкие, висели на месте.  Томас  на  этот  раз
подумал про луну с благодарностью, в темноте бы кони сразу  сломали  ноги.
Впрочем, она светила не ему, а  подлунному  язычнику.  И,  возможно,  этой
зверюке, что даже не помнит своего христианского имени.
     Подул горячий ветер, полный гари и дыма. Даже не ветер, на них давила
плотная стена воздуха. Кони испуганно ржали и ускоряли  шаг.  Темная  вода
бурлила, брызги достигали пояса.
     Томас натягивал удила, страшась, что конь  провалится  в  яму,  какие
немало выгрызают ручьи, сломает ноги.
     -- Сэр калика, в Британии я что-нибудь уже придумал бы!
     -- Богородицу позвал бы? -- огрызнулся калика.  --  Так  ее  и  здесь
можно кликнуть. Вторая вера тоже на весь мир норовит...
     -- А какая первая? -- спросил Томас оскорбленно.
     -- Гаутамья... ну, буддийская... а третья -- ислам. Четвертой нет...
     -- Уж не ты ли придумаешь? -- съязвил Томас.
     -- А почему бы и...
     Треск пожара заглушил его последние  слова.  Горячий  воздух  забивал
дыхание, высушивал ноздри. Глаза щипало от дыма, в горле першило.
     --  Вообще-то  я  бы  сделал  засаду  по  ручью,  --  крикнул  Томас,
перекрикивая рев и треск приближающегося пожара. -- Они знают, что время у
нас было, чтобы обдумать все и отказаться от очевидной дороги...
     -- Откуда они знают?
     -- Как откуда? Если я был на  страже,  то  я  не  засну,  как  пьяный
язычник. Воин войска Христова бдит, беду видит загодя...
     Калика,  не  отвечая,  пригнулся  к  гриве,  всматривался   в   слабо
освещенные лунным светом камни и валежины в ручье. Не все  из  них  камни,
подумал он мрачно, как и не все валежины. Не перед тем прикидываетесь, я ж
вас вижу насквозь... Сами сбежали от пожара, так что это не простой пожар.
Тот бы вы сами одолели.
     Внезапно потемнело. Томас выругался, не стыдясь молча  ехавшей  рядом
Яры. Клубы дыма застлали небо, лунный призрачный свет померк. Черные клубы
ползли по небу, гася звезды, заливая тьмой призрачный свет.
     В небе раздались крики страха и боли.  Стая  птиц,  пытаясь  уйти  от
лесного пожара, попала  в  столб  взметнувшегося  с  земли  черного  дыма,
пронизанного искрами. Только две-три  птицы  выскочили  живыми,  остальные
пылающими комочками рухнули на землю.
     Внизу было чуть легче. Горячий воздух стремительно  уносил  в  темное
небо жар и дым, даже мелкие угольки, а еще безопаснее было в  низине,  где
кони пробирались по ручью. В темноте они  замедлили  шаг,  да  люди  и  не
торопили. Впереди уже по верхушкам деревьев проскакивали искры, потом  там
занялось багровым чадным огнем. Пламя медленно,  словно  нехотя,  поползло
вниз по стволам.
     Томас оглянулся. Огонь медленно шел  по  их  следам,  зажав  ручей  в
клещи. С деревьев с обеих сторон ручья в темную воду падали горящие ветки.
Одно дерево уже лежало, перегородив ручей пылающей стеной. Путь назад  был
заказан.
     -- Враг нас окружил, -- крикнул он.
     -- Сдадимся?
     Томас оскорбился:
     -- Воины Христовы не сдаются!
     Прикусил язык, вдруг да язычник знает, что сдача в плен для рыцаря --
обычное дело, что их выкупают и перевыкупают, обменивают, иной раз  рыцаря
меняют на коня благородных кровей, но волхв лишь покачал головой.
     -- Ну ладно... Будем лежать, как два  осмоленных  кабана.  А  ты  еще
испеченный к тому же в железной сковороде... со всех сторон. Чтобы сало не
вытекло.
     Томас нервно глотнул, закашлялся от дыма, возразил:
     -- Какие два кабана?.. С нами женщина и три  хороших  коня!  Женщина,
ладно, их у вас жгут, как погляжу, и без того, на любой праздник, но моего
коня за что? Мы ж не степняки, чтобы коней вот так в жертву!
     Впереди, перегородив ручей и  дорогу,  с  грохотом  рухнуло  пылающее
дерево.  Горел  ствол,  а  ветви  полыхали  так,  что  жар  заставил  всех
попятиться назад. Вода кипела, превращалась в пар, а огонь  вопреки  всему
разгорался еще жарче.
     Кони жалобно  ржали,  остановились.  Жар  наступал  со  всех  сторон.
Обезумевшая рыба выпрыгивала из горячей воды, но  воздух  был  еще  жарче.
Остались только люди да умирающие рыбы, птицы либо улетели, либо  погибли,
а уцелевшие из мелких зверей схоронились в глубоких норах.
     -- Ну что, сэр калика? -- вскрикнул Томас громким голосом.  --  Будем
прорываться через огонь?
     -- У тебя шкура железная, -- возразил Олег, -- а у  нас  с  конем  --
простая, тонкая. Да и у Яры, наверное, не очень толстая.
     -- А что ты предлагаешь?
     Калика повертел головой, пощупал обереги.
     -- Пожалуй, ты прав... хоть и кланяешься какому-то незнатному богу.
     Он крепче взялся за поводья. Томас издал боевой клич,  кося  огненным
взглядом на притихшую Яру: видит ли как он ринется проламывать им путь, со
стуком опустил  забрало.  Лицу  чуть  стало  легче,  хотя  забрало  успело
накалиться, обжигало губы и подбородок. Он  пустил  коня  в  галоп,  спеша
опередить калику. В лицо  ударило  жаром,  застучали  по  шлему  и  плечам
горящие ветви, сучья.
     Конь  хрипел  и  пытался  свернуть.  Томас  держал  железной   рукой,
направлял по ручью, хотя  в  черном  дыму  уже  ручей  не  видел,  а  едва
угадывал. От жара мутилось в глазах, в голове били молоты.  Он  знал,  что
через лесной пожар  не  прорваться,  разве  что  чудом,  но  еще  страшнее
остаться и ждать смерти.
     Когда огонь был впереди вокруг, когда он сам был  в  огне,  в  голове
вспыхнули искры, и он ощутил, что падает с коня.
     Томас упал на мягкое, перекатился дважды,  остался  лежать,  хрипя  и
задыхаясь. Вскоре чьи-то руки подняли забрало. Он закашлялся, слезы  текли
из воспаленных глаз. Чье-то лицо расплывалось,  вытягивалось,  хрипловатый
голос спросил встревоженно:
     -- Сэр Томас... цел?
     Томас протер глаза. Яра вздохнула  с  облегчением,  исчезла  из  поля
зрения. Томас с трудом повернул  голову,  охнул  от  резкой  боли  в  шее.
Похоже, он приземлился на полном скаку на макушку. И хотя под ним  толстый
пружинистый мох, похожий на сарацинский ковер, но все же...
     Он вздрогнул, заставил себя сесть.  Они  все  трое  были  на  широкой
поляне, кони мирно щипали  листья  с  орешника,  калика  стоял  в  тени  и
смотрел, запрокинув голову вверх. Ровный призрачный свет мирно струился со
звездного неба. Луна была резкая и блистающая, словно ее  подняли  со  дна
морского. От пожара не было и следа. Воздух был чист, без следа дыма.
     На другой стороне поляны, скрытый  тенью  так,  что  Томас  не  сразу
рассмотрел, высился огромный утес -- серый, изгрызанный морозом и  ветром,
с оплавленным боком от удара молнии.  На  нем  росли  деревца,  кусты,  из
щелей, куда нанесло земли, выглядывала сочная трава.  А  на  уровне  груди
была поперечная расщелина, откуда едва слышно лилась  прозрачнейшая  вода,
какую Томас когда-либо видел. Из земли выступал  широкий,  как  надгробие,
камень, вода за долгие столетия выбила в нем подобие широкой чаши,  теперь
красиво переливалась через край, исчезала в траве.
     Через поляну пролетела крупная сова.  В  когтях  извивался  крохотный
мохнатый зверек. Калика проводил ее внимательным взглядом. Томас попытался
подняться, но голова кружилась, наглотался дыма, сел, прислонившись спиной
к дереву. Отпрянул, раскаленные доспехи обожгли спину. Однако  железо  уже
остывало, это было единственное напоминание о пожаре.
     Нет, не единственное. Яра походит на чертенка, только белки глаз, как
звезды блистают на черноте неба. Да и калика, отсюда видно, весь  в  саже,
будто из ада вылез. Его волчья душегрейка стала от копоти  черной,  но  не
обгорела.
     Томас перекрестился.
     -- Сэр калика... А ты не верил в чудеса!
     Калика озирался, словно колом шарахнутый по затылку.
     -- Какой сегодня день?
     Томас пытался вспомнить, но трудно  вспомнить  то,  чего  не  знаешь.
Простонал слабо:
     -- Меня суком или чем-то еще по голове задело. Не помню.
     -- Суком? -- удивился калика. -- Может быть, даже листком?
     А Яра мстительно перечислила, загибая пальцы и морща лоб:
     -- Сперва сосна рухнула на голову, к счастью -- железную, потом  дуб,
затем ты протаранил ею горящий вяз, только  щепки  разлетелись,  как  стая
вспугнутых чижей. Скажи, ворота башни Давида разбивали твоей головой?
     -- Башню штурмовали сверху, -- сухо возразил Томас. -- Сэр калика,  а
зачем календарь язычнику?
     -- Да память слабеет. Они собираются в конце весны, в последнюю  ночь
травня, по-вашему -- мая, на первый день липня... У вас эта  ночь  зовется
Вальпургиевой. А второй раз собираются вкупе осенью в день Купы...
     Томас смотрел настороженно:
     -- Кто -- они?
     Яра сказала с невыразимым презрением:
     -- Только очень-очень бла-а-ага-а-а-ародный рыцарь может счесть,  что
он лишь благодаря своей отваге проскакал через такой лесной пожар. В ночи,
через буреломы. Да еще одним скоком за десяток верст!
     Томас потянул носом. Неизвестно, что такое версты,  наверное,  что-то
амазонье мифическое, но если лесной пожар где-то и  бушевал,  то  в  самом
деле остался за десятки миль.
     -- Нет, конечно, -- ответил он с достоинством. -- Не только.
     -- А что еще?
     -- Пречистая Дева бдит за своим верным рыцарем!
     Он услышал гнусный смешок  калики.  Лиловые  глаза  Яры  сразу  стали
зелеными.  Она  исчезла,  словно  ее  унесло  на  метле,  а  Томас  заново
осматривал поляну, невольно дивясь ее нехристианской красе.
     Призрачный свет лился сверху на ровную широкую поляну. Огромные дубы,
приземистые, с наплывами, дуплами, окружали ее со всех сторон. Между  ними
можно было разве что протиснуться боком. Томас сразу подумал, как же тогда
сюда попали кони, но мысль ушла, растворилась под напором странных чувств.
Он  был  очарован,  понимал,  что  поддается  тем  силам,  которым  обязан
противостоять, как рыцарь Христова воинства, сердце раскрывается навстречу
красоте ночи, хотя известно, что такая краса принадлежит нечистым силам, а
те исчезают с первыми лучами божественного солнца.
     -- Сэр калика...
     -- Опять недоволен?
     -- Да нет, но кто нас спас?
     -- Утопающий хватается за соломинку.
     -- Утопающий хватается и за острие бритвы, как говорят у англов,  или
схватился за гадюку, как говорят саксы... Но все-таки  мне  как-то  не  по
себе.
     Калика недовольно фыркнул. Наверное,  рыцарю  было  больше  по  себе,
когда он задыхался в черном дыму, горел  вместе  с  деревьями,  выблевывал
угар.

     Глава 13

     Из-за  дерева,  освещенная  красным  пламенем,   выглянула   страшная
вытянутая рожа. Томасу показалась человеческой, только уши торчали острые,
волчьи, а пасть, как у медведя. Томас лапнул обеими  руками  меч  и  чашу,
начал  приподниматься  --  рыцарю  надлежит  грудью  защищать   женщин   и
отшельников, но поймал ироническую ухмылку  волхва,  заколебался,  сердито
сел.
     Яра не двигалась, расширенными глазами смотрела то на калику,  то  на
Томаса. Томас гордо  выпячивал  грудь,  но  чувствовал,  что  его  большое
рыцарское сердце колотится с ее заячьим наперегонки.
     -- Добро пожаловать к нашему огоньку, -- пригласил  Олег  громко.  --
Угостить не