аньше.
     Томас бросил косой взгляд.
     -- А если бы мы не выбрались из каменоломни?
     Глаза Яры распахнулись, как  две  лесные  поляны,  заросшие  цветущим
клевером.
     -- А чего бы вы там сидели?.. Сэр Томас, для тебя  оттуда  выбраться,
что хрюкнуть в свое удовольствие.
     Томас вспомнил, чего стоило выбраться из каменоломни, ощутил, как  по
коже побежали холодные кусачие мурашки размером с майских жуков.
     --  Да,  конечно,  --  подтвердил  он  дрогнувшим  голосом,   --   мы
нахрюкались вволю. До сих пор по ночам хрюкается.

     Глава 4

     Томас не знал замка в Британии, где бы не появлялись  менестрели.  Их
длинные  носы  чуяли,  где  можно  поживиться,  туда  и  тянулись.  Просто
скитались с одинаковыми песнями всюду, а самые умелые знали,  чем  угодить
владетельному сеньору.
     Томас не удивился вовсе, что в разгар  пира,  когда  первый  голод  и
жажду все утолили, ели и пили  дальше  неспешно,  вели  степенные  беседы,
появился менестрель. Правда, здесь его звали сказителем и былинником, хотя
кое-кто называл по старинке кощунником.
     Разговоры умолкли, Томас понял, что кощунника знали,  чтили.  Церковь
запрещала кощуны, а само  кощунство  в  устах  церковников  стало  бранным
словом, но не только темный народ с неохотой расставался с  родной  верой,
даже  князья  и  бояре  хмурились,  когда  приходилось  кланяться   чужому
иудейскому богу и его воинству.
     -- Поклон тебе, старец, -- сказал Кичинский почтительно.
     Кощунник не  был  стариком,  на  взгляд  Томаса,  скорее  уставшим  и
разочарованным разбойником, который сменил меч на лиру, ну, на эту доску с
натянутыми тетивами. Как он будет на ней играть?
     Гости  подсаживались  ближе,  окружали  сказителя.   Томас   старался
держаться с иронической отстраненностью, он-де из  просвещенной  Британии,
но старец запел о временах столь отдаленных, что сердце  Томаса  сжималось
помимо воли, а  разум  отказывался  вмещать  дела  странные  и  непонятные
современному рыцарю, лишенному старых предрассудков.
     Сказитель, мерно ударяя по  струнах,  пел  о  славных  временах  царя
Таргитая, когда на землю пали с небес золотые вещи: орало,  чаша  и  ярмо.
Три сына было у Таргитая: Колоксай, Липоксай и Арпоксай, но  золотые  вещи
вспыхивали жарким пламенем, когда их пытались взять в руки.  Лишь  младший
брат, Колоксай, сумел взять их. Таргитай этот знак  богов  понял,  передал
ему власть. С тех времен народ принял орало и начал пахать землю, а дотоле
только путешествовал и воевал...
     Томас пробурчал недоверчиво:
     -- Так в один день и стал из кочевника земледельцем?
     Кичинский услышал, сказал шепотом:
     -- Пахали и раньше, только их было  мало,  считались  юродивыми...  А
когда с неба рухнули эти вещи, то был знак, чтобы весь народ принял  новых
богов.
     -- Понятно, -- сказал Томас. -- Это как сейчас, да?  Христиан  у  вас
много, но вся страна ею еще не стала?
     Калика  слушал,  хмурился,  шумно  хлебал  вино.  Кичинский   наконец
заметил, спросил любезно:
     -- Разве не так?
     -- Не так.
     -- Гм... А как было?
     -- Как всегда, когда приходит новая вера. Плач и стон стоял  по  всей
Руси... Впрочем, она тогда не звалась еще Русью. Почему не сказать правду,
что не бывает так, чтобы весь народ взял да отказался от  родной  веры,  с
ходу взял чужую?.. Разве не с огнем и мечом вошла вера Христова  на  Русь,
не залила кровью земли, сожгла села и веси, а волхвов старой веры  распяли
на воротах их храмов?.. Так и тогда, пятнадцать столетий тому, стон  стоял
и плач, когда отец расставался с сыном, мать с дочерью, братья с  сестрами
и друг с другом!.. Сколько народу ушло с Арпоксаем, чтобы сохранить старую
веру, сохранить душу своих предков!
     -- А куда ушли? -- спросил Томас.
     Калика взглянул остро, как ножом кольнул.
     -- Удивишься,  когда  узнаешь.  Они  шли  через  нынешнюю  Нормандию,
добрались до моря, перешли на северную землю, срубили города и веси... Эти
земли назвали Оловянными  островами,  там  много  олова.  Когда  научились
добавлять в печь, стали первыми ковать бронзовые мечи... Еще не  понял,  о
каких землях я говорю?
     -- Догадываюсь, -- сказал Томас осевшим голосом.
     -- Другие ушли на юг,  их  стали  называть  "парфянами",  что  значит
"изгнанники". Много новых народов образовалось из тех, кто ушел.  Вот  так
больше всего крови и людей потеряли без всяких битв, поражений или  побед.
Всего лишь принимали новую веру!
     Кичинский уже не слушал кощунника. Его глаза подозрительно обшаривали
калику с головы до ног.
     -- Постой, постой!  Что-то  ты  больно  много  хулишь  нашу  исконную
православную веру!
     -- Исконную?
     -- Ну, да. Нашу русскую веру. За веру, князя и отечество!
     -- А Христос тут при чем? --  спросил  Олег  ехидно.  --  Он  же  был
иудеем. Самым настоящим.
     -- У меня другие сведения, -- сказал Кичинский с неудовольствием.  --
Он был скифом! Разве не знаете, что когда-то  скифы  захватили  всю  Малую
Азию и вдобавок всякие другие страны? До Египта дошли, но фараон Псамметих
вышел навстречу с богатыми дарами, откупился. Но в Палестине скифы правили
двадцать девять лет! Всех баб под себя гребли, свои города поставили,  там
жили где отдельно от иудеев, а где и  вперемешку.  Так  вот  Иисус  именно
оттуда родом. Из Назарета! Сам город скифы ставили, на заре это было,  вот
потому так и назвали. Жителей Галилеи,  это  где  скифы  Назарет  срубили,
никогда в Иудее настоящими  иудеями  не  считали.  Христос  так  от  этого
страдал, что придумал такую веру, чтобы сравнять с настоящими иудеями.  Он
так и сказал: "Нет ни эллина, ни иудея". Разве иудей так мог  бы  сказать?
Так мог сказать только тот, кого в иудеи не пускали,  а  как  проще  всего
вскарабкаться к тем, кто сидит высоко? Правильно, стащить  их  за  ноги  к
себе в гря... ну, в равноправие. Это учение всем понравилось,  потому  что
без трудов и мук сразу становишься вровень не только с избранными иудеями,
но даже с королями, императорами!.. Мол, все рабы божьи...
     Томас смолчал, такое вольное объяснение происхождения Великого Учения
коробило. Впрочем, он не был силен в религиозных диспутах, потому наполнил
кубок снова, осушил, прислушался к ощущениям.
     -- Словно  огненный  шар  провалился  в  желудок!..  Но  силы  только
прибавилось. И голова еще яснее, чем раньше.
     -- Нравится?
     -- Не то слово. Я в восторге.
     -- У нас особые земли, --  сказал  Кичинский  довольно.  --  Исконные
славянские. И травы здесь особые, лечебные. Волхвы-травники сюда изо  всех
земель съезжались, собирали то мох, то чагу, то  болотные  листья.  Здесь,
если верить старикам, когда-то целые луга были  под  одолень-травой,  а  в
лесах на каждой поляне росла разрыв-трава...  Были  травы,  что  заживляли
такие раны, от которых умирали сразу, да так заживляли,  что  человек  был
еще моложе и краше, чем до болезни. Увы, многих трав уже нет,  перевелись,
но  кое-что  сохранилось.  Умельцы  на  этих  травах   вина   да   наливки
настаивают... Эй, Хома! Скажи, откуда эта наливка?
     Один из челяди, немолодой степенный старик, поклонился.
     -- Не вели казнить... но это наливка, настойка... из моего сада.
     -- За что казнить? -- удивился Кичинский. -- Что твоя  настойка  хуже
заморской?
     -- Знамо, лучше, -- согласился челядник. -- На грань-траве  настояна,
через кору гроно-дерева пропущена! Другой такой на белом свете нет.
     Кичинский победно расправил плечи.
     -- Слыхали?
     Челядник поклонился снова.
     -- Этой зимой настойки будет больше. Черного коня наконец поймали.
     Кичинский чуть не подпрыгнул, с горящими глазами потер ладони.
     -- Ну-ну!.. Чего сразу не сказал? Как это случилось?
     -- Все знали, -- объяснил челядник, -- что трава у нас особая, но  на
беду знали и наши вороги. И даже чудо-юды всякие! Как  ты  знаешь,  княже,
повадился в наши луга огромный черный конь. Говорят, он вышел из моря,  но
другие клялись, что своими глазами видели, как явился прямо из ночи как ее
сын. Да и сам он черен, как ночь, глаза блестят, как звезды, во лбу  месяц
блестит, а грива и хвост развеваются по ветру, как  волны.  Никто  не  мог
подступиться даже близко, ибо он был огромен и  лют,  рвал  зубами  и  бил
копытами, оставляя искалеченных и убитых, а когда на него мужики  выходили
всем селом, убегал, сразу исчезая с глаз... Говорят, он скачет ниже облака
ходячего, но выше леса стоячего.
     Все  слушали  внимательно,  даже  чавкать  перестали.  Только  калика
буркнул скучающе:
     -- Везде одно и то же... Там  Геракл  ходил  воровать  яблоки,  здесь
черный конь... Скоро их будут мыши таскать. Ну и чем кончилось?
     Челядник всплеснул руками.
     -- Слыша наш плач и стенания, явился сильномогучий богатырь,  который
железной рукой ухватил коня за гриву, прыгнул ему на спину. Тот  закричал,
как дикий зверь, но богатырь так сдавил ему  бока  коленями,  что  мы  все
слышали, как затрещали ребра. Мы поняли, что он из тех старых россов,  что
управляют конями только ногами, а обе руки свободны для  сражения...  Конь
попрыгал, побрыкался, но из пасти вместе  с  пеной  уже  пошла  кровь.  Он
сдался наконец, а воин накинул узду, оседлал и сказал громким голосом: "Не
красть тебе отныне яблок, зверюга! Не сиротить малых детушек!"
     -- Он оставил коня себе? -- поинтересовался Томас.
     -- Сперва хотел отдать нам, как за  потраву,  но  мы  боялись  такого
зверя, и он наконец взял себе. Так и уехал, огромный и  красивый,  встречь
солнцу... Спина его была прямая, как сосна, а  золотые  волосы  падали  на
широкие, как просторы Руси, плечи...
     Томас прервал:
     -- Черный конь, золотые волосы... Кажется, я уже знаю, как его зовут.

     Они выехали ранним утром на трех конях, которых пан Кичинский отобрал
для них сам. И запасных  коней  с  добром  и  припасами  сам  подобрал  --
крепких, выносливых, в которых Томас, знаток  лошадей,  повидавших  всяких
разных: от тяжелых, как горы, германских битюгов до  тонконогих  и  сухих,
как тростник, арабских скакунов, не сумел найти изъянов.
     Пан Кичинский проводил за ворота.
     -- Ладно, -- сказал он со вздохом, -- хоть вы и иудеи... но  все-таки
Яра с вами дружит. А ее друзья -- мои друзья.
     Томас в невыразимой муке посмотрел на  калику.  Тот  воздел  глаза  к
нему, двинул плечами.
     На опущенном подъемном мосту пан Кичинский обнялся с  Ярой.  Томас  с
изумлением  видел,  как  суровое  лицо  князя  совсем  размякло,  а  глаза
предательски заблестели.
     -- Бывай чаще, -- шепнул он. -- А еще  лучше,  когда  закончишь  свой
странный квест... приезжай. Твой старый дядя ждет тебя!
     -- Спасибо, дядя.
     Когда трое всадников уже сливались  со  стеной  леса,  пан  Кичинский
повернулся к кастеляну.
     -- Что-нибудь узнал еще?
     Кастелян,   маленький   неприметный   человек,    сказал    негромко,
предварительно оглянувшись по сторонам:
     -- К довершению к тому, что они рассказали во сне...
     -- Напиток был крепок? -- прервал пан Кичинский.
     -- Тройная доза, -- заверил кастелян. -- Они еще говорили, когда были
уверены, что никто не слышит...
     Он прошептал несколько слов на ухо хозяину. Брови Кичинского взлетели
вверх, и он непроизвольно сделал  знак,  отгоняющий  злую  силу,  а  потом
повторил этот знак  на  языках  иудеев,  исламистов,  буддистов  и  прочих
врагов, мечтающих задавить исконно русскую православную веру,  придуманную
их  земляком  Христом,  скифом,  чьи  корни,  как  ему  удалось  выяснить,
находятся здесь, в соседней деревне.

     Калика скалил зубы. Томас и  Яра  изо  всех  сил  отчаянно  старались
держаться порознь. Томас  помнил  жуткое  предательство,  все  женщины  --
предательницы, это у них крови,  ни  одной  верить  нельзя,  она  смиренно
избегала его гнева, но то дорога становилась чересчур узкой, то повороты в
лесу опасно скрывали их друг  от  друга,  а  поодиночке  любые  разбойники
перебьют и ограбят, так что рыцарь надменно хмурился, но  бдил  за  слабой
женщиной, а она на  привале,  ненавидя  и  презирая  высокомерного  англа,
хлопотала у  костра,  готовила  горячее  варево,  подкладывала  ему  самые
лакомые куски, ибо мужчинам нельзя без похлебки и жареного  мяса,  а  этот
англ что-то совсем исхудал и какой-то бледный...
     И наливала ему сама, чтобы  он  поберег  силы  для  будущих  боев.  И
выбирала побольше миску --  а  то  одни  глаза  да  скулы  остались.  Надо
обрастать мясом!

     Лес не становился ни гуще, ни дремучее,  только  было  ощущение,  что
хоть и очень медленно, но удаляются из теплых краев в земли севера.
     Томас заметил, что калика оглядывается чаще обычного, посматривает на
небо, прислушивается к ветру. Да и сам  ощущал  некое  напряжение,  словно
перед грозой.
     -- Погоня?
     Калика раздраженно дернул бровью. Томас  в  самом  деле  ощутил  себя
глупо. Хорошо, Яра не смотрит в его сторону. Погоня сидит у них на хвосте,
или, как говорит калика, заносит им хвост на поворотах еще с момента,  как
Томас в разрушенном Иерусалиме вынул из тайной ниши  чашу.  Только  ей  --
погоне, а не чаше! -- с хряском сшибли рога в Константинополе,  но  сейчас
разбитый наголову враг собирает силы,  настигает  их,  благо  продал  душу
дьяволу. А кому помогают демоны, тому вечно гореть в геенне огненной.
     -- Маги?
     -- Тебе впервой?
     Томас покосился на Яру, гордо раздвинул плечи.
     -- Что может устрашить воина, у  которого  сердце  горит  отвагой,  а
чудесный гвоздь торчит в рукояти меча?
     -- И шило в другом месте, -- проворчал  калика.  --  Будь  настороже,
Томас, враг не дремлет. А меч твой с гвоздем остался в Болгарии.
     Он все замедлял ход коня, наконец остановился  вовсе.  Томас  спросил
нетерпеливо:
     -- Засада?
     -- Похоже.
     Томас посмотрел на Яру, двинул плечами так, что панцирь  заскрипел  и
смялся на спине, прищемив кожу.
     -- Так чего мы стоим? Кинемся на них, пока не убежали!
     Калика покосился на бравого рыцаря, неожиданно согласился:
     -- Кинемся.
     Он сделал движение послать коня вперед, но рыцарь вскрикнул:
     -- Сэр калика, а разумно ли самим лезть врагу в лапы?
     -- Но ты же сам предложил...
     -- Мало ли что я предложил от избытка рыцарской удали!  А  ты  должен
действовать мудро. Иначе стоило ли в пещерах отшельничать?
     Калика, хмуро ухмыляясь, слез с коня, пробежал, пригибаясь, вперед  к
каменной гряде. Томас и Яра слезли с коней.
     --  Ты  жаловался,  --  сказал  калика,  не  поворачиваясь,  --   что
осточертело таскать тяжелый щит?
     -- Сэр калика, я не употреблял таких слов. Я знаю: позови черта, он и
придет...
     Калика требовательно протянул руку, заглядывая в щели  между  камнями
на гребне. Томас послушно подал щит. Калика поднял его над головой,  держа
за самый краешек.
     Через мгновение раздался страшный звон. Щит вырвало из  руки  калики,
отшвырнуло на десятки шагов.  Томас  сбегал  за  щитом,  поднял,  не  веря
глазам. Позади ахнула Яра, она держала их коней в поводу.
     Это был не щит  --  похоже  больше  на  кастрюлю.  Что-то  ударило  в
середину щита с такой силой, что вывернуло  его  наизнанку,  согнуло  края
навстречу удару.
     -- Светлые боги! -- прошептала Яра.
     К ее ногам докатился этот гладкий  валун  с  человеческую  голову,  с
одной стороны осталась краска с рыцарского щита. Им только стены в  замках
разбивать, а не рыцарские доспехи!
     Томас побелел, сразу подумав о великанах. Он много  слышал  о  них  в
рассказах про рыцарей Круглого стола, но готов ли сам сразиться  с  такими
чудовищами?
     За гребнем было широкое поле, дальше густые кусты. За ними шевелилось
нечто огромное, с торчащим кверху зеленым частоколом гребней.
     -- Пресвятая Дева! -- вскрикнул Томас, лег рядом с каликой, смотрел в
щель между камнями. -- Это драконы?.. Или Змеи? А где великаны?
     -- Тебе еще великанов подавай, --  проворчал  калика.  --  Мало  тебе
плюющихся крокодилов.
     -- Плюющихся?
     -- А как, по-твоему, они камни пуляют? Набирают  в  зоб  побольше,  а
потом стреляют, как вон ты горохом в детстве. Ну, это еще ничо... Я  видал
жуков-бомбардиров, те тоже стреляют, только из другого места...
     -- Я не стрелял горохом, -- оскорбился Томас, -- Никаким местом!  Это
забава простолюдинов. А если нам перебежками?
     -- Высунь голову, -- предложил калика. -- Или хотя бы шлем на палке.
     -- У меня нет другого шлема, -- ответил рыцарь,  подумав.  --  Как  и
другой головы. Это у вашего Змея Горыныча....
     Над головами раздался свист. Два булыжника пролетели один за  другим.
Первый сорвал перья со шлема  рыцаря,  второй  чиркнул  по  железу.  Томас
вжался в землю еще больше.  Тут  же  грохнуло,  а  валун,  за  которым  он
прятался,  качнуло,  в  нем  появилась  трещина.  Томас  поспешно  отполз,
следующим попаданием разнесет вдрызг, стреляет такими же валунами!
     -- Что делать, сэр калика?
     -- Спроси Яру, -- огрызнулся калика, --  и  поступи  наоборот.  Я  не
думал, что эти звери  еще  сохранились.  Когда-то  их  было  много,  потом
перебили...
     -- Как перебили? -- не поверил Томас. -- Таких чудовищ!
     -- Как... Каменными топорами! Другого оружия тогда еще не было. Как и
всех  других:  саблезубых  тигров,  мамонтов,  пещерных  львов,  панцирных
носорогов, драконов, смоков, Змеев, грифонов.
     Томас в задумчивости почесал железной дланью шлем в затылке:
     -- Ну, где теперь возьмешь каменный топор...

     Глава 5

     Яра вскрикнула, а кони забились, пытаясь вырваться из ее рук.  Далеко
позади возникли три столба огня, пали на землю, словно нюхая  их  след,  и
помчались по дороге, повторяя  ее  изгибы.  Дорожки  стали  багровыми,  на
глазах потрясенных людей по ней следом бежали вздутия,  земля  трескалась,
словно в горне.
     Лицо калики стало серым.
     -- Они решились прибегнуть к магии!
     -- Тебе нельзя! -- вскрикнул Томас предостерегающе. -- Ты дал обет!
     Яра дрожала, глаза были, как у испуганной  серны.  Она  оставалась  в
двух десятках саженей от мужчин, сейчас это казалось  чересчур.  Лучше  уж
слышать их конский пот и выслушивать грубые шуточки...
     -- Что это мчится на нас? Мы погибнем?
     Багровые дорожки исчезли на миг, огибая холм по их следам,  выскочили
наружу и помчались на них уже  по  прямой.  Над  землей  взвивались  сизые
дымки, редкая трава вспыхивала и сгорала.
     Олег простер вперед руки, сказал несколько слов.  Дорожки  мчались  с
той же быстротой,  вспрыгнули  на  их  плато,  кинулись  под  ноги.  Томас
задержал дыхание, ожидая сильного жара, мучительной смерти, но земля стала
лишь багровой, словно превратилась в красную глину. Он с укором  посмотрел
на калику, тот безнадежно развел руками.
     -- Теперь они знают, -- сказал Томас  угрюмо.  --  Отступать  некуда.
Будем драться.
     Над головами пролетели целые  глыбы,  выпущенные  из  луженых  глоток
страшных зверей.  Гребень  защищал,  но  теперь  они  были  в  ловушке.  А
вернуться -- напороться на догоняющих их посланцев Семи Тайных.
     В сером небе появилось светлое пятно. Тучи  расступились,  но  вместо
синего неба на землю глянуло черное  с  блистающими  звездами.  Пронеслась
хвостатая звезда, за ней две  другие.  Затмевая  звезды,  ринулись  темные
тени, исчезли в тучах, затем вынырнули уже снизу --  огромные,  хищные,  с
растопыренными крыльями, похожими на крылья летучих мышей,  просвечивающие
настолько, что толстые жилы видно было четко и страшно.
     Яра упала на колено, бросив поводья. Лук в ее руках согнулся в  дугу,
а тетива зазвенела часто и грозно. Стрелы веером ушли вверх. Над  головами
раздались яростные  крики  боли  и  отвратительной  злобы.  Томас  яростно
замахал мечом, но не был уверен, что задел  хоть  одно  чудище.  Затем  за
спиной блеснул и погас короткий страшный  свет.  Словно  ветвистая  молния
ударила из земли в