стволу, а на  лбу  у
него сочилась влагой холодная мокрая тряпка.
   - Что со мной? - спросил Байхин куда более внятно, чем ожидал.
   - Похоже, голову тебе  с  непривычки  напекло,  -  ответил  Хэсситай,
поднося к его губам открытую флягу с  водой.  -  Пей.  Хоть  всю  выпей.
Теперь можно.
   Байхин жадно выглотал тепловатую воду  и  попытался  было  привстать,
протягивая флягу, но Хэсситай опередил его: сам нагнулся поспешно, сам и
флягу вынул из рук ученика, не дожидаясь, покуда тот встанет.
   - Куда вскочил? - Хэсситай опустил руку на плечо Байхина. - Лежи.
   - Да мне вроде как бы и получше,  -  не  очень  твердо  запротестовал
Байхин, снова пытаясь приподняться.
   - Как говорят в моих родных краях - не суетись, тебя не замуж выдают,
- отрезал Хэсситай. - Кому сказано, лежи. Ты хоть  когда-нибудь  станешь
делать, как я тебе велю, или мне тебя всякий раз уламывать придется?
   - Буду, - ответил Байхин и полусмежил глаза.
   Он уже убедился, что Хэсситай прав. С его телом вновь творилось нечто
странное и непривычное. Знобкий холодок наполнил его с  ног  до  головы,
будто в его жилах текла не  кровь,  а  мятный  отвар...  а  потом  холод
усилился. Байхин  слегка  вздрогнул  -  и  с  этой  минуты  уже  не  мог
остановить дрожь, мелкую, недовольно болезненную. Мокрая насквозь рубаха
то отлипала от его  потной  спины,  то  снова  приклеивалась,  и  от  ее
холодной липкой влажности Байхина начинало трясти еще пуще.
   Хэсситай поглядел на него пристально,  почти  беззвучно  присвистнул,
развернулся и куда-то ушел, так ни  слова  и  не  сказав.  Вскорости  он
вернулся, бережно держа в руках огромную  чашку.  Над  чашкой  подымался
густой пар.
   -  Пей,  -  приказал  Хэсситай,  наклоняясь  к  ученику.   -   Только
осторожно... куда руки тянешь? Уронишь, разольешь, обваришься...  я  сам
подержу, а ты пей.
   Байхин отхлебнул самую малость,  стараясь  не  обжечься,  и  едва  не
поперхнулся, настолько крепким оказалось варево. На чашку такого бульона
ушло полкурицы, никак не меньше, а уж кореньев всяких и вовсе без счета.
Наверняка не у разносчика куплено, а в дорогом заведении  где-нибудь  по
соседству.
   Поначалу Байхин пил очень медленно: его  так  трясло,  что  прыгающие
губы не всегда попадали на  край  чашки.  Пару  раз  ему  даже  пришлось
прихватить ускользающую чашку зубами. Но когда чашка  опустела  примерно
на треть, дело мало-помалу пошло на лад. От желудка по всему  животу,  а
потом и по телу разлилось тепло, словно Байхин проглотил кусочек солнца.
Тряский озноб унялся. Остаток  бульона  Байхин  прикончил,  держа  чашку
собственноручно.
   - Полегчало немного? - спросил Хэсситай, отбирая  у  него  опустевшую
чашку.
   Байхин вяло кивнул. Полегчать-то ему полегчало, но на такой лад,  что
уж лучше бы его и дальше лихорадка колотила. Его тело вновь обрело былую
чувствительность - и  ни  одно  из  его  ощущений  нельзя  было  назвать
приятным даже с натяжкой.
   - Погоди немного, я сейчас. - Хэсситай  удалился  и  почти  сразу  же
вернулся, уже без чашки. - А теперь пойдем. Это недалеко.
   - Да я помню, что недалеко, - закряхтел Байхин, подымаясь на ноги.  -
Вроде вон за тем углом "Свиное подворье".
   - А кто тебе сказал, что нам туда и надо? - возразил Хэсситай. -  Эй,
да ты никак опять спорить собрался?
   - Нет, - устало отозвался Байхин.
   - А это правильно, - кивнул Хэсситай. - Я  понимаю,  тебе  бы  сейчас
только до постели доползти да рухнуть в нее. Но если ты сейчас ляжешь  и
уснешь... поверь мне, когда ты проснешься, тебе будет во сто крат  хуже,
чем теперь. И выступать ты сможешь  еще  очень  не  скоро...  это  если,
конечно, ты не передумал.
   - Не передумал, - упрямо вскинул голову Байхин. - И не передумаю.
   - Ого, - весело удивился Хэсситай. - Крепко сказано.
   - А ты думал отпугнуть меня? - прищурился Байхин. - Столько  на  меня
навалить, чтоб я испугался и решил, что мне эта ноша невподъем?  Чтоб  я
пощады запросил и сбежал? Даже и не надейся.
   - Если я на что-то такое и рассчитывал, - ухмыльнулся Хэсситай, -  то
просчитался. А значит, тут и говорить не о чем.
   Идти и в самом деле далеко не пришлось. Вывеску Байхин углядел еще  с
полпути. Обычно владельцы лавок, постоялых  дворов,  питейных  и  прочих
заведений приколачивают ярко раскрашенный  щит  с  названием  прямо  над
дверью - но эта вывеска торчала поперек на  толстом  штыре,  и  на  ней,
вопреки обыкновению, ничего не было намалевано. Видать, резчик по дереву
над ней потрудился изрядный: он  очень  похоже  изобразил  свисающее  со
штыря небрежными крупными складками полотенце.
   - Баня! - ахнул Байхин, сообразив, куда ведет его Хэсситай. - Да я  ж
сварюсь! Упрею!
   - Не сваришься, - заверил его Хэсситай,  открывая  тяжелую  добротную
дверь.
   Баня по  раннему  времени  пустовала.  Двое  банщиков  в  набедренных
повязках сидели на  скамье  и  закусывали  большими  тонкими  лепешками.
Завидев посетителей, один из банщиков поднялся, неспешно отряхнул руки и
зашагал клиентам навстречу  сквозь  влажную,  приглушенно  гулкую  жару.
Дороден он был настолько, что трудно  было  понять,  как  он  ухитряется
носить столь грузные телеса, - а между тем его  могучие  пятки  касались
мокрого дубового настила мягко и бесшумно.  Да  и  вообще  все  движения
толстяка обладали  текучей  плавностью,  отчего  он  казался  совершенно
бескостным.
   Толстый   банщик   поздоровался,   и   Хэсситай   ответил    взаимным
приветствием, сопроводив его  учтивым  кивком:  кланяться  почти  голому
человеку в бане как-то нелепо.
   - Какой разряд желаете? - деловито поинтересовался банщик, едва  лишь
с приветствиями было покончено. - Первый, второй,  общий,  отдельный,  с
парильней, со льдом?
   - Первый, - ответил Хэсситай. -  Отдельный.  Мне  -  полный,  ученику
моему - попрохладней. Он недавно на солнце перепекся. И массаж.
   - Понял, - кивнул толстяк. - Одну минуточку, господин киэн.
   Второй банщик тем временем доел свою лепешку и  подошел  поближе.  То
был бледный, почти бескровный  на  вид  юноша  из  тех,  что  лет  после
тридцати изумляют взоры  невесть  откуда  взявшейся  редкостной  мужской
красотой и неповторимостью облика, а до тех пор если и поражают чем, так
только отменным  безобразием  удивительно  несоразмерного  лица,  мнимым
худосочием и нелепой походкой новорожденного жирафа... да еще,  пожалуй,
старческой проницательностью взгляда.
   - Прошу, господин киэн. - Толстяк  сделал  округлый  жест  в  сторону
своего подручного.
   Хэсситай сбросил сандалии и зашагал вслед за юношей куда-то  в  глубь
бани, туда, где томно колыхалось и потягивалось облачко густого пара.
   - А вам сюда. -  Толстяк  повел  могучим  плечом  в  сторону  широкой
бамбуковой занавески.
   Байхин по примеру Хэсситая скинул  обувь,  отвел  рукой  занавеску  и
шагнул внутрь. Спустя мгновение толстяк с ведром в руках  поднырнул  под
занавеску, да так, что ни одна бамбуковина не стукнула.
   - Вы покуда разоблокайтесь,  -  пробасил  толстяк  и  вылил  ведро  в
громадную дубовую бадью с горячей водой. Потом он попробовал воду локтем
-  точь-в-точь  заботливая  мамаша  перед  купанием  своего  дитяти,   -
удовлетворенно хмыкнул и удалился.
   Байхин сноровисто сбросил пропотевшую  рубаху,  штаны  и  набедренную
повязку и недоуменно огляделся по сторонам, не зная, куда девать одежду:
ему как отпрыску богатого знатного дома прежде не  было  нужды  посещать
банные заведения, и он понятия не имел, как в них следует себя вести.
   - Одежду сюда давайте, - провозгласил толстый банщик, вновь  возникая
из-за занавески. В руках он держал огромный ушат,  полный  до  краев.  -
Ковш вон там лежит. Ополоснитесь и полезайте в воду.
   Он окатил Байхина водой, и на грудь юноше обильно  закапало  красным,
синим и мутно-розовым. Байхин ахнул и рассмеялся. Он и забыл совсем, что
у него лицо раскрашено.
   Смыв с помощью банщика пот и  грязь,  Байхин  погрузился  в  огромную
бадью до самого подбородка. Прикосновение воды к усталому телу оказалось
невыразимо приятным. В бадье было тепло, словно жарким  летним  днем  на
мелководье, и Байхин блаженствовал, ощущая,  как  усталость  мало-помалу
покидает его, растворяясь в этом ласковом тепле, а следом растворяется и
само его тело, и даже кости словно истончаются, тают...  и  вот  он  уже
весь исчез без остатка  будто  горсть  соли,  и  сонное  колыхание  воды
вобрало его в себя.
   Несколько раз толстый банщик подходил к бадье, доливал горячей воды и
вновь исчезал бесшумно. Байхин почти не замечал  его  появлений  до  тех
самых  пор,  пока  толстяк  не  возник  совсем  уже  рядом  с  громадным
полотенцем.
   - Извольте в массажную, - прогудел он.
   Байхин нехотя вылез из воды. Банщик ловко укутал его полотенцем с ног
до головы и быстро растер.
   - Накиньте вот это, - посоветовал толстяк, протягивая Байхину  банное
одеяние - короткий фисташково-зеленый нижний кафтан из тонкой ткани.
   Байхин облачился в кафтан, небрежно  повязал  пояс  и  последовал  за
толстяком в массажную. Там банщик вновь совлек с него одежду и указал на
стоящие бок о бок три лежанки - мол, выбирай, которая по душе.
   Байхин опустился на ближайшую лежанку. Толстяк  немного  постоял  над
ним, как бы примериваясь, - а потом принялся за дело.
   Конечно, в доме Байхина  было  множество  слуг,  обученных  нелегкому
искусству целительного растирания. Но с мастерством толстого банщика  их
усилия не шли ни в  какое  сравнение.  Слугам-то,  кроме  своих  господ,
никого  массировать  не  доводилось,  а  через  руки  банщика  ежедневно
проходила уйма самых разнообразных людей. Опыта и сноровки ему  было  не
занимать. Мягкие, будто и впрямь  бескостные  пальцы  толстяка  обладали
поразительной силой. Он мял и месил  Байхина,  то  словно  бы  превращая
юношу  в  податливый  глиняный  ком,   то   вылепливая   из   безвольной
бесформенной глины его тело заново - всякий  раз  все  более  сильным  и
здоровым. Байхину то и дело казалось, что  там,  где  по  всем  понятиям
должна  бы  находиться  его  спина,  под  руками  банщика  возникает  то
неуместное  здесь  ухо,  а  то  и  еще  одна  нога,  причем   совершенно
безболезненно. Байхин веселился вовсю - мало ли что почудится с устатку?
Но когда толстый банщик перевернул его на спину, Байхин только охнул  от
изумления, глядя, как огромные руки толстяка погружаются в его тело едва
ли не по локоть, и подумал невольно - а так уж ли ему почудилось?
   Коротко брякнула бамбуковая занавесь, и Байхин чуть скосил  глаза  на
звук.
   - Не дергайтесь, -  с  укоризной  произнес  толстяк.  -  Лежите  себе
спокойненько.
   В массажную вошел его  подручный.  Следом  шел  Хэсситай,  облаченный
точно в такое же банное одеяние, что и  Байхин,  только  не  зеленое,  а
бледно-лиловое. Небрежно запахнутый банный кафтан открывал татуировку на
груди - котенок, умильно взирающий на свою миску. Наколка была выполнена
с отменным  искусством  -  пожалуй,  даже  с  большим,  нежели  те,  что
красовались на лицах известных Байхину киэн.
   -  Оживаешь  понемногу?  -  добродушно  поинтересовался  Хэсситай   у
ученика.
   Байхин блаженно промычал нечто утвердительное.
   - Еще самую малость, и будет  как  новенький,  -  заверил  банщик.  -
Сами-то не желаете?
   - Нет, - резко ответил Хэсситай.
   Не прекращая своих трудов,  банщик  откинул  голову  и  посмотрел  на
Хэсситая в упор.
   -  А  может,  не  стоит  отказываться?  -  как-то  по-особенному,  со
значением, спросил он. - Как говорится, нос на лице не спрячешь... а  уж
в бане так и вовсе.
   Лицо Хэсситая закаменело; котенок на широкой груди дернул лапкой.
   - Не в обиду вам будь сказано, - продолжал меж тем банщик  как  ни  в
чем не бывало, - а только морочить меня незачем. У меня глаза не  глупее
рук будут.
   - И что ж такого твои глаза увидели? - негромко спросил Хэсситай.
   - Да уж что увидели, то увидели. - Толстяк  в  последний  раз  промял
Байхиновы плечи, встал и неспешно потянулся всем телом.  Из-под  складок
жира выплыл на мгновение громадный треугольный рубец  с  рваными  краями
наложенных некогда впопыхах и неумело швов, колыхнулся и снова скрылся в
недрах этой необъятной плоти.
   Хэсситай неожиданно рассмеялся.
   - Действительно, не стоило труда отказываться, - беспечно произнес он
и опустился на лежанку. - Пожалуй, и мне тоже растирание не повредит.
   - Вот сразу бы так, - укорил его банщик, жестом подзывая  подручного.
Тот помог Байхину подняться и вновь облачиться в зеленый банный  кафтан,
а толстяк тем временем занялся Хэсситаем.
   - Вина, лимонной воды, ягодный взвар? - осведомился подручный.
   - Отвар шелкоцветки, если есть, - отозвался Хэсситай.
   - Есть, как не быть, -  явно  подражая  толстяку  в  его  несуетливой
степенности, отозвался подручный и удалился.
   Байхин проводил его взглядом и вновь улегся, закинув руки за голову.
   - Давно бросил мечом махать? - Голос Хэсситая звучал неразборчиво.
   - Да почитай, годков пятнадцать, - ответствовал банщик, вовсю трудясь
над его спиной. - Вот как мне пузо пропороли, я это дело и бросил. Болел
я тогда долго... а потом - ну, вы  б  меня  видели!  Худущий,  что  твоя
жердь!
   Байхин сдавленно фыркнул: вообразить банщика худым оказалось  ему  не
под силу.
   - Нанялся я тогда к здешнему банщику в подручные, - пробасил толстяк,
продолжая орудовать. - Одежки выдавать и пересчитывать. Что потяжелей  -
мне тогда невмочь было. А как банщик помер с перепою, я так при сыне его
и остался.
   Так, выходит, молодой парень - не подручный, а хозяин?
   - Толковый парень, - одобрил Хэсситай. - Заморенный только.
   - Это он сейчас заморенный, - возразил толстяк. - А тогда и вовсе  не
жилец был. Ничего, выровняется. Через годик-другой  женю  его.  В  самой
ведь уже поре малец.
   - Это верно, - согласился Хэсситай, переворачиваясь на спину.
   - А вы когда мечом махать бросили, господин киэн?  -  не  без  опаски
полюбопытствовал банщик. - Или... не бросили?
   - Бросил, - лениво  отозвался  Хэсситай.  -  Лет  уже  двадцать,  как
бросил. Бывает, что и таким, как я, удается другим ремеслом заняться.  И
до сих пор ни одна душа живая... нет,  но  надо  же  мне  было  на  тебя
наскочить!
   - А вы что же, совсем по баням не ходите? - удивился толстяк.
   - Отчего же, -  возразил  Хэсситай.  -  Вот  только  в  массажную  не
заглядываю. И ни разу еще не встречал банщиков из бывших воинов... не  в
обиду будь сказано.
   - Какая тут обида, - ухмыльнулся толстый банщик.
   Дело у него было поставлено отменно. Едва только  он  отнял  руки  от
Хэсситая, как в то же  самое  мгновение  раздался  перестук  бамбуковин.
Младший банщик, облаченный  в  длинное  темно-коричневое  одеяние,  внес
небольшой подносик, уставленный чашками, крохотными мисками  с  сухим  и
соленым печеньем,  цукатами  и  тыквенными  семечками,  а  также  прочей
утварью для приятного поглощения напитков и закуски.  В  центре  подноса
красовался пузатый сосуд для кипятка и маленький  заварник  из  тяжелого
фарфора с темно-синей подглазурной росписью  -  старинные  вещи,  теперь
таких не делают,  теперь  такие  покупают  у  торговцев  древностями  за
бешеные деньги. Вот только эти предметы никогда  не  слыхивали  тяжелого
дыхания  оценщика  из  антикварной   лавки,   не   изведали   осторожных
любовно-алчных прикосновений знатока всяческих редкостей. Их не  купили,
дабы потрафить моде на старину. Просто их приобрели очень давно - может,
прадедушка  прадедушки  нынешнего  владельца  пленился  их  тяжеловесным
изяществом, - а потом их  любовно  берегли  из  поколения  в  поколение.
Небогатые люди обычно куда как ревностно относятся к  той  малой  толике
красоты, которая входит в их наполненную трудами жизнь.  Сотни  и  сотни
возчиков, рыбаков, ткачей, воинов, разносчиков, лекарей и  прочего  люда
касались этих вещей изо дня в день - и простой белый  с  синим  рисунком
фарфор жил своей повседневной жизнью, переходя из рук в руки. Он  помнил
столько прикосновений, что был неизмеримо древнее всех своих ровесников,
ведущих полусонное существование в доме богатого собирателя диковин, - и
древностью своей мог гордиться по праву.
   - А вот и шелкоцветка! - Хэсситай  принял  из  рук  молодого  банщика
поднос, поставил  его  на  низенький  столик,  сам  распечатал  банку  с
отборными  листьями  шелкоцветки,  сам  и   напиток   заварил,   вежливо
отказавшись от услуг обоих банщиков.
   - А вы, почтенные, нам компанию не составите? - осведомился он  после
того,  как  вручил  Байхину  небольшую  тяжелую  чашку  с  восхитительно
ароматной жидкостью.
   - Мы бы и рады, да никак нельзя. - Старший банщик растопырил  толстые
пальцы с крохотными вдавлинками  от  постоянного  пребывания  в  горячей
воде. - Это сейчас затишье, а скоро народ валом  повалит,  знай  успевай
поворачиваться.
   - Если так,  то  и  мы  особо  рассиживаться  не  станем,  -  заметил
Хэсситай, с наслаждением прихлебывая из своей чашки.
   Толстый банщик кивнул, и по его кивку молодой вновь покинул  комнату.
Вернулся он почти сразу же. На сей раз он нес с собой сумку  Хэсситая  и
два небольших плотных свертка.
   - А это что? - недоуменно вопросил Байхин, покосившись  поверх  чашки
на загадочную ношу банщика.
   - Одежда наша, - пояснил Хэсситай. - Все честь  честью  -  выстирано,
откатано и уложено так, чтоб не помять. Остается только развернуть и  на
просушку повесить, а потом  хоть  сразу  надевай.  Все  как  по  первому
разряду полагается.
   - Но... а в чем же мы назад пойдем? - взвыл Байхин. - Мы ведь сменной
одежды с собой не захватили...
   - Так то - ты, - поправил его Хэсситай, - а я  так  захватил.  И  для
тебя тоже. Одевайся.
   - Но это не моя одежда! -  возопил  несчастный  Байхин,  уставясь  на
новехонький наряд, извлеченный из Хэсситаевой сумки.
   - Я сказал твоя - значит твоя,  -  отрезал  Хэсситай.  -  А  если  не
нравится... как угодно. Хоть в банном кафтане  на  постоялый  двор  иди,
хоть нагишом.
   Байхин представил себе, на что он будет  похож  в  фисташково-зеленом
коротеньком банном одеянии на голое  тело  посреди  людной  улицы,  и  с
трудом подавил нервный смешок.
   - Спасибо, - выговорил он куда-то себе под ноги и принялся облачаться
во все новое. От купленной Хэсситаем одежды  еще  исходил  еле  уловимый
запах самой ткани. Ношеное платье, даже и отстиранное дочиста, принимает
запах своего владельца, а вот  ни  разу  не  надеванное  пахнет  шелком,
холстом,  шерстью  -  собственным  своим  естеством...  чем-то  новым...
радостным, как ожидание праздника... а  ведь  недаром  обычай  велит  по
праздникам облачаться во все новое.  До  чего  же  восхитительно  пахнет
небеленое полотно простой рубашки - словно и впрямь  у  Байхина  сегодня
праздник какой-то!
   - А вы и правда бывший воин? - с любопытством спросил молодой банщик,
глядя, как Хэсситай расправляет рубаху, и явно гадая, что же в его теле,
повадках, стати подсказало толстяку, кем раньше был этот заезжий киэн.
   - Подслушивать нехорошо, - наставительно произнес Хэсситай,  ныряя  в
свою просторную рубашку.
   - Да я почему спросил, - произнес  парень,  смущаясь  от  собственной
неожиданной настойчивости, - просто никогда бы на вас не подумал. У  нас
вот даже ткачи или мусорщики, и те  парятся  по  несколько  часов,  друг
перед дружкой похваляются... или тоже воду  погорячей  потребуют  -  кто
дольше усидит...
   Толстый банщик фыркнул, зажимая рот рукой.
   - Так то - ткачи и мусорщики, -  невозмутимо  ответствовал  Хэсситай,
проверяя, ладно ли завязан пояс, - а я все-таки бывший воин, мне  гонору
ради над собой измываться не с руки. Да я и вообще человек  скучный,  по
правде говоря.
   Байхин, по примеру толстяка, украдкой  зажал  рот  ладонью,  подавляя
смешок.
   - Скучный, - строго повторил Хэсситай. - Но с фанабериями.
   Байхин посмотрел на него в  упор  и  откровенно  расхохотался.  Когда
Хэсситай толкнул тяжелую дверь, тело Байхин