ва 16
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ИЗ ОСЕНИ

   Слово свое  массаона  сдержал:  Кенет  и  Наоки  выбрались  из  Каэна
незамеченными. После недолгого прощания Наоки развернулся  и  зашагал  в
сторону Поречья, а Кенет направился в ближайший лес,  и  рассвет  застиг
его уже на опушке.
   Утро выдалось прекрасное, и печалился Кенет недолго. Прощание с Наоки
и массаоной тронуло его меньше, чем разлука с Аканэ.  Возможно,  он  уже
начал привыкать к расставаниям. А может, дело в том, что Наоки  был  ему
просто другом, а Аканэ - и другом, и старшим братом, и в каком-то смысле
вторым  отцом.  Да  и  времени  тосковать  у  Кенета  не  было.   Думать
приходилось совсем об ином.
   Кенету прежде никогда не доводилось бывать в горах. По его  понятиям,
горы - это громадные стены из сплошного  камня,  совершенно  отвесные  и
неприступные. На вершинах этих остроконечных  каменных  монолитов  лежит
лед и снег, а на их поверхности, разумеется, ничегошеньки не растет. Как
в таких условиях ухитряются выжить люди - да не просто выжить, а обитать
там постоянно, поколение за поколением, - Кенет не знал и не понимал, но
в реальности существования горцев не сомневался: мало ли чудес на свете?
Может,  горцы  в  состоянии  ходить  по  отвесным  стенам   и   питаться
обледеневшим гранитом? Но он, Кенет, не горец и, даже проглотив  камень,
переварить его не сумеет, а припасов у него с собой никаких. Только  то,
что при себе: деревянный меч в ножнах,  маленький  привесной  кошелек  с
жалкой мелочью да три томика легенд. Конечно,  драгоценный  пергамент  с
уставом у него с собой, да вот только уставом  не  закусишь  и  дорожную
сумку из него не сошьешь. Дорожную сумку пришлось оставить на  постоялом
дворе, а с ней и кошелек, еще Аканэ подаренный, и  почти  все  деньги  и
припасы. Даже посох Кенет, удирая из Каэна, не смог прихватить.
   При воспоминании о посохе Кенет слегка смутился. Представить  только,
каким мальчишкой он был год назад, с  гордостью  нанося  на  только  что
неизвестно зачем купленный посох знак "исполнение"!
   Когда утренний туман  окончательно  рассеялся  и  трава  просохла  от
недавней росы, Кенет разложил перед собой все свое имущество и  принялся
размышлять.  Деньги…  ничтожная  их  часть  -  ну  да  они  не  скоро  и
понадобятся… гребень… игла - это хорошо… кисть  и  подаренная  массаоной
дорожная тушечница… книги в  кожаных  переплетах  -  а  вот  это  просто
замечательно… что ж, могло быть и хуже.
   Кенет вновь собрал кое-как свои  пожитки  и  пошел  в  глубь  леса  в
поисках сколько-нибудь подходящей ягодной или  грибной  полянки.  Вскоре
ему попалось и то, и  другое.  Набрав  побольше  грибов  и  ягод,  Кенет
разложил ягоды сушиться на солнышке, наткнул  грибы  на  тонкие  веточки
кустов и деревьев, а сам тем  временем  занялся  изготовлением  дорожной
сумки.
   Содрать с новехоньких переплетов кожу, не  повредив  ее,  без  помощи
ножа не так легко, как кажется на первый взгляд, но для человека умелого
и не столь уж трудно. Заколкой можно протыкать  кожу,  а  крепкую  ручку
кисти осторожно просунуть в отверстие и отделить с ее  помощью  кожу  от
переплета. Через некоторое время Кенету  удалось  распотрошить  все  три
томика, не повредив ни кожу, ни собственно  книг.  Пошел  он  на  это  с
величайшей неохотой. Крестьянину  не  так  просто  выучиться  грамоте  -
времени у него куда меньше, чем у городского жителя, да и  учиться  чаще
всего не у кого. Но уж коль скоро земледельцу  посчастливилось  овладеть
тайнами чтения и  письма,  к  книгам  он  относится  с  почти  суеверным
почтением. Тем более что и книги-то ему в диковинку: в кои  веки  раз  в
год, в два, заезжий торговец прихватит с собой в деревенское  захолустье
десяток-другой книг для всех  покупателей,  сколько  их  есть.  Каэнские
книжные ряды Кенета просто ошеломили: он  отродясь  не  видывал  столько
книг  разом  и  даже  не  подозревал,  что  книг  на  свете  так  много.
Собственные деяния казались ему почти святотатством, но надо было думать
о том, чтобы остаться в живых. А уж если он жив останется, то при первой
же возможности переплеты  починит.  И  все  же,  несмотря  ни  на  какие
самоуговоры, Кенет взялся за дело с нелегким сердцем - так, словно  кожу
сдирать ему предстояло не с книг, а с живых людей. Убедившись, что  сами
книги при этом не пострадали, Кенет  испытал  некоторое  облегчение.  Он
бережно укутал три оголенных  томика  собственной  рубашкой  и  принялся
мастерить себе сумку.
   Работа подвигалась медленно. Чтобы не  сломать  иглу,  Кенет  сначала
проделал заколкой множество дырочек по краям переплетов, а потом и вовсе
спрятал иглу,  сообразив,  что  она  ему  сейчас  не  пригодится:  нитки
остались в Каэне в дорожной сумке. Подходящую для шитья траву  он  нашел
быстро, зато когда он собрал должное ее количество, ладони  его  горели,
кожа  на  них  покраснела  и  вспухла.  Кое-как  Кенет  отделил  крепкие
волокнистые стебли от листьев, отгрыз корни и  принялся  сшивать  бывшие
переплеты, продевая стебли в проделанные заколкой отверстия.
   Котомка получилась маленькая и крайне неказистая, но уж лучше  такая,
чем вовсе никакой. Кенет забил  ее  доверху  своими  припасами,  запихал
книги за пазуху, а в освободившуюся рубашку увязал еще  столько  грибов,
сколько сумел набрать. Привалы он теперь  устраивал  долгие,  чтобы  как
следует просушить собранные грибы и  ягоды.  Как  только  они,  высыхая,
уменьшались в объеме, Кенет набирал новые, набивая сумку все  плотнее  и
плотнее. По крайней мере теперь он не  умрет  с  голоду  в  горах,  пока
отыщет людей. А отыскать их надо как можно быстрее. Иначе  не  в  горах,
так за горами Кенета ждет гибель - не от голода, так от холода. Это  Сад
Мостов он покидал, снаряженный в дорогу как должно. А сейчас у него  нет
с собой ни котелка, ни складного кожаного ведра,  а  главное  -  нет  ни
теплой одежды, ни возможности самому  ее  соорудить.  Прошлой  зимой  он
охотился, а сейчас ему нечем и не из чего соорудить силки, нет  стрел  с
костяным или каменным наконечником, нет ножа. Впрочем, пустить в ход нож
он все равно не смог бы - разве что нарезать им уже убитую  добычу.  Да,
удайся ему промыслить какого-нибудь зайца, и  обдирать  его  придется  с
помощью заколки для волос, а разделать так и вовсе нечем. Прошлой  зимой
у него был нож. Прошлой зимой ему помогал старый деревенский знахарь,  и
наверняка не только из своих припасов: Кенет сильно подозревал, что  вся
деревня по мере возможностей подкармливала своего спасителя. Этой  зимой
Кенету лучше не рассчитывать на чью-то помощь. Да ее и принимать нельзя:
он -  государственный  преступник,  и  помощь  ему  погубит  благодетеля
верней, чем чума. Этой зимой за ним будет охотиться Инсанна. Раз  уж  он
добыл императорский  указ,  намерения  у  него  серьезные,  и  не  стоит
надеяться, что он уймется и оставит Кенета в покое. Уж скорее  наоборот:
как  только  Инсанна  обнаружит,  что  в  Каэне  жертва  ускользнула  из
расставленной ловушки, точно такие же тайные указы  будут  разосланы  по
другим городам. А может, и  не  только  тайные.  Скорее  всего  в  самом
недалеком будущем стены городских домов  будут  оклеены  описанием  его,
Кенета, внешности. И у него даже не будет возможности скинуть свой синий
хайю и притвориться бродячим ремесленником:  оказывается,  и  для  этого
надо вступить в гильдию. Кенет не сожалел о том, что  письмо  наместнику
для Наоки ему пришлось написать на  обороте  разрешения  не  вступать  в
гильдию: не много от него проку за пределами княжества.  Да  и  в  самом
княжестве он не  может  им  воспользоваться:  ведь  в  указе  наместника
проставлено его собственное имя. К тому же - а как иначе убедить Акейро,
что именно он прислал к нему  Наоки,  что  это  не  хитроумная  западня,
придуманная императором или ненавистным  Инсанной?  Но  все  же  скверно
Кенету придется из-за треклятых  правил  о  вступлении  в  гильдию.  Да,
соваться в города ему еще и по этой причине не стоит. Притом же если  бы
ему и удалось каким-то образом обойти закон о гильдиях  -  значит  нужно
расстаться и с синим хайю, и с воинским перстнем с "соколиным глазом", и
с деревянным мечом. А Кенет был попросту не в силах закопать  где-нибудь
подарки Аканэ и заботливо выбранные князем Юкайгином черные  с  серебром
ножны и уйти как ни в  чем  не  бывало.  Это  его  последнее  достояние.
Последняя ниточка памяти, связывающая его с Садом Мостов. Даже не так  -
это единственное, что у него есть от дома, которого у него нет. Будь что
будет, а хайю, кольцо и деревянный меч в ножнах он не бросит. Что  толку
помышлять о сытой и  безопасной  жизни  в  городе,  раз  она  все  равно
невозможна? Думать надо о том, как преодолеть горы до  окончания  осени,
пока холод не сделал их окончательно непроходимыми, и где, а  главное  -
как перезимовать.
   Кенет не сомневался, что раньше осени ему до  гор  не  добраться.  По
Каэнской дороге весь путь не отнял бы у него и двух с половиной недель -
особенно если не делать долгих остановок. Но  кратчайшего  пути  в  горы
Каэнским трактом приходилось избегать,  а  длительные  привалы  с  целью
пополнения дорожных запасов существенно  замедляли  продвижение.  Иногда
Кенет побаивался, что давно сбился с пути,  а  иной  раз  опасался,  что
доберется до гор лишь поздней осенью, в самый канун зимы, и тогда ему  в
горах уж точно не выжить. Он  и  не  замечал,  что  тропинка  все  круче
взбирается под уклон, что деревья вокруг растут совсем  другие,  не  те,
что в начале пути. А если и замечал, то не подозревал, что уже вступил в
область предгорья, и только плотно сомкнутый строй деревьев не позволяет
ему увидеть, что горы совсем рядом.
   Заметив  куст,  усыпанный  спелыми  орехами,  Кенет  и  огорчился,  и
обрадовался. Огорчился, потому что спелые  орехи  самым  недвусмысленным
образом напомнили ему, что лето уже кончается, а значит, дорога отняла у
него слишком много времени. А обрадовался, поскольку даже самые  вкусные
ягоды у него уже колом в горле торчали. Конечно, он запекал в золе грибы
и всякие съедобные коренья всякий раз, когда ему удавалось  их  найти  и
выкопать. Конечно, он ловил руками рыбу во всех ручьях, где  она  только
водилась, и к собственному  удивлению,  ему  иногда  даже  удавалось  ее
поймать. Всякий раз, поедая жаренную на углях  рыбу,  он  добрым  словом
вспоминал выучку  у  Аканэ,  а  заодно  ругал  себя  за  глупость:  ишь,
разнежился  от  городской  жизни,  поглупел,  размяк.  При   себе   надо
рыболовную снасть держать, а не в дорожной сумке  -  особенно  человеку,
который не может пустить в ход нож, чтобы срезать то или иное  растение,
смастерить снасть и тем самым исправить свою оплошность. Но  по  большей
части Кенету все же приходилось питаться ягодами. Спелые  сладкие  орехи
могут наполнить и его желудок, и котомку.
   Кенет, не раздумывая долго, сошел с тропинки и зашагал к орешнику. Он
не замечал, что таится меж его  ветвей  -  никто  бы  не  заметил,  -  и
обнаружил это, лишь когда вошел в него.
   В первое мгновение Кенету показалось, что он  вновь  стоит  у  берега
моря и видит его водяной стеной, как впервые, только на  сей  раз  стена
воды обрушилась на него, и он закричал  от  невыносимого  ужаса.  Он  не
просто видел - он был частью того, что видел, - а найти слов  для  того,
что видел, он не мог. Никаким определениям оно не поддавалось,  ибо  все
определения,  сколько  их  есть  на  свете,  были  частью  этого  и  его
порождением, и ни одно не могло  объять  увиденное  полностью.  Если  бы
Кенету примерещилась в кустах целая вселенная, ему и то стало бы  не  по
себе. Но он увидел то, мгновенным всплеском чего  является  вселенная  -
многие вселенные, - и долгие тысячелетия он был этим, теряя  рассудок  и
вновь обретая его бессчетное количество раз. Его тело яростно боролось с
самим собой, пытаясь справиться  с  ощущениями,  с  которыми  справиться
неспособно, и Кенет уже не мог  сказать,  какие  из  его  ощущений  были
правдой, а какие - изумленным воплем разума; что ему кажется,  а  что  -
нет. Его правый глаз мягко высвободился из глазницы, запрыгал по  плечу,
скатился по руке и убежал в кусты  ощупывать,  обнюхивать  и  облизывать
дрожащий на листьях солнечный свет  -  очевидно,  всегда  мечтал.  Ребра
вывернулись наружу и заиграли на невесть откуда взявшейся флейте. Третий
глаз проклюнулся, но не на голове, а на совсем другой части тела, где он
не  мог  увидеть  ничего,  кроме  изнанки  штанов.  Желудок   разразился
вдохновенными стихами. Но в наибольший ужас Кенет пришел, когда ощутил и
услышал,  что  его  левый  локоть  явственно  хихикает.  Вероятно,   его
насмешила вселенная, родившаяся в пятке.
   А потом все эти странности попросту бесследно исчезли. Настал  -  что
настало? - покой? - гармония? - единство? И блаженно растворяясь в  том,
чего он не умел назвать, Кенет услышал внутри и вовне  себя  недовольное
ворчание.
   - Ты утомил меня, Видящий Суть.
   Под кустом орешника сидел богато одетый юноша самой что  ни  на  есть
вельможной  наружности.  Его  ладонь  покоилась  на  каком-то  предмете,
несомненно, знакомом Кенету, - вот только  вспомнить  бы  еще,  как  эта
штука называется?
   - Ты… кто? - задыхаясь, вымолвил Кенет.
   - А разве ты не знаешь? -  усмехнулся  юноша.  Странное  дело:  Кенет
знал, он чувствовал, что знает… но и не знает одновременно.
   - Моя форма - в глазах смотрящего, - произнес юноша, чуть откидываясь
назад. - Но ты видишь суть. Ты увидел меня как я  есть,  а  этого  не  в
силах, даже увидев раз, продолжать видеть ни один  человек,  хоть  бы  и
маг. Ты вынудил меня принять форму самому. Этого я ни для кого не делаю.
Ты первый.
   - Я не хотел… то есть я не знал, что… что  я…  -  Кенет  окончательно
запутался. Он хотел сказать, что рад бы загладить свою  невольную  вину,
но понимал, что более чудовищной нелепости и выдумать невозможно.
   - Я бы и не сделал,  -  высокомерно  улыбнулся  юноша,  на  мгновение
становясь неуловимо похожим на  наместника  Акейро  и  на  старую  сосну
одновременно. - Но ты мне нужен в своем уме. Я ждал тебя, Видящий  Суть.
Я был с тобой и в тебе, а ты даже не замечал меня.  Я  дождался.  Помоги
мне доиграть партию.
   Теперь только Кенет сообразил, что  за  предмет  лежит  под  холеными
пальцами узкой руки. Конечно же, доска для игры во "Встречу в  облаках".
Только какая-то другая, не такая, как виденные Кенетом  ранее.  И  фишки
тоже другие.
   - Я  плохой  игрок,  -  еле  выдавил  Кенет.  Богатые  одеяния  юноши
оказались поношенной крестьянской одеждой, а сам юноша…  Кенет  едва  не
вскрикнул,  когда  окруженный  морщинами  рот   широко   раздвинулся   в
хитроватой стариковской ухмылке, обнажая белесо-лиловые десны.
   - Кто тебе сказал, что ты -  игрок?  -  ехидно  прошамкал  старик,  и
Кенету вновь показалось, что его  локоть  хихикает,  к  тому  же  весьма
противно.
   Узловатый старческий палец коснулся как бы ненароком одной из  фишек,
и Кенет ощутил его прикосновение.
   Так вот он кто - попросту фишка в  чьей-то  игре!  Осознание  привело
Кенета в такой гнев, что молния  едва  не  прошила  его  грудь  насквозь
прежде, чем он успел от нее избавиться. А он-то считал, что уже научился
не только порождать молнии, но и сдерживать их!
   - Я не хочу, чтобы ты мной играл! - выпалил Кенет.
   - Сопляк! - Суровый воин гневно сдвинул брови и сжал в кулак  лежащую
на доске руку. - Разве правила игры играют фишками?
   - Ничего не понимаю, - простонал в отчаянии сбитый с толку Кенет.
   - А вот это правильно, правильно, малыш, - ласково пропела старенькая
бабушка с безмятежно лучезарной добротой. - Вот и умница, вот и молодец.
Пирожка сладенького хочешь?
   Ошарашенный Кенет только головой помотал.
   - Зря, - коротко бросил вельможный юноша. - Ты  действительно  ничего
не понимаешь. Что ж, изволь. Я не игрок.
   - Как и я? - не удержался от вопроса Кенет.
   - По-другому, - поморщился юноша. - Я  и  есть  игра  и  ее  правила.
Правила игры играть не могут. А вот фишки могут. Я играю ими,  вместе  с
ними, я - это они. Все вместе и по отдельности. Теперь понял?
   - Не совсем, - признался Кенет.
   - Совсем нет, - поправило его ничто. - Как  ты  посмел  назвать  меня
игроком? Терпеть не могу всяческих демиургов.
   - Кого-кого? - не понял Кенет.
   Огромный горный хребет оглушительно расхохотался.
   - Тех, кто полагает, что обладает властью. Вроде этого новорожденного
младенца… как там его?.. Инсанна, кажется. Тех, кто мнит себя игроками.
   - Ты не можешь говорить понятнее? - взмолился Кенет.
   - Я говорю понятно, - вздохнула тишина. - Но ты слышишь не все, что я
говорю. И я говорю не все, что ты слышишь.
   - Кажется, это я понял, - задумчиво произнес Кенет.
   - Скорее всего тебе это  только  кажется,  -  возразил  гадальщик  по
именам, небрежно потряхивая  мешочком  с  гадальными  бирками.  -  И  не
старайся понять. Просто запомни: не все слова, сказанные  мной,  сказаны
действительно мной. Не ломай себе голову, просто прими это как данность.
Этого ты все равно сейчас не  поймешь,  зато  тебе  станет  понятно  все
остальное.
   - Постараюсь, - пообещал Кенет.
   - Тогда вернемся к партии,  -  кивнул  юноша,  и  его  тонкие  пальцы
струями дождя коснулись доски. - Фишки играют сами,  поскольку  обладают
свободой воли и могут все - разумеется, в соответствии с правилами игры.
   - То есть с тобой?
   - Именно, - ослепительно засияла  под  солнцем  доска.  -  Но,  кроме
правил, есть еще и мошенничество.
   - Кто же мошенничает - фишки? - растерялся Кенет.
   - Вот еще! - озорно рассмеялся  мальчишка  с  поцарапанным  носом.  -
Выйдет у них, как же! Хотя они и пытаются.
   Кенет опустил голову. Вот так всегда. Только-только кажется,  что  ты
наконец-то ухватил суть и начал понимать, а выходит, ничего-то ты  и  не
понял.
   - После поймешь, - сжалился худой смуглый маг. - Сюда посмотри.
   Он снял фишку с доски… или нет? Кенет готов был поклясться, что снял,
- но фишка оказалась на месте. И точно такая  же  фишка  поблескивала  в
пальцах мага - да нет, не точно такая же, а она самая!
   - Видишь? - кокетливо повела плечиком обворожительная девушка и ловко
бросила Кенету фишку. Кенет безотчетно поймал ее на лету.
   - Кажется, да, - кивнул Кенет. - Если фишка  не  снимается  по  игре,
снять ее с доски невозможно.
   - Верно, - спокойно подтвердил судья. - Возьми эту фишку  с  собой  и
спрячь. Когда ты ее найдешь, сам поймешь, что с ней делать.
   - Когда я ее найду… - Окончания фразы Кенет не произнес. Ясно же, что
спрашивать бесполезно. Понятных объяснений он не услышит.
   - Возьми еще и эту. - Кенет едва не закричал, ибо  Аканэ  собственной
рукой протягивал ему еще одну  фишку.  -  Привяжи  ее  к  рукояти  меча.
Потеряешь - уши оборву. Тебе с этим человеком еще сражаться.
   - Когда? -  хрипло  спросил  Кенет:  даже  после  всего  случившегося
явление Аканэ потрясло его.
   Странный Зверь, бывший одновременно всеми зверями сразу, изогнул шею.
   - Когда найдешь свое место средоточия, - ответил Зверь. - Не раньше.
   - А где мое место средоточия?
   - Там, где ты его найдешь. -  Снова  перед  Кенетом  мелькнул  облик,
похожий на Аканэ, только отчего-то с синими глазами.
   - Это как? - Глаза Кенета наполнились слезами.
   - Где найдешь, там и будет, - последовал мгновенный ответ.
   - Да, рассчитывать на что-то более внятное и думать не стоит.
   - И не думай, - одобрил его кто-то, похожий одновременно  на  Юкенну,
массаону и отца Наоки. - Лучше выпей вина на дорогу. Оно тебя согреет. У
тебя ведь нет зимней одежды.
   - Зимней одежды? - не поверил своим ушам Кенет.
   - Оглянись вокруг, Видящий Суть. Посмотри, как блестят от инея  голые
черные  ветви.  Пока  мы  с  тобой  беседовали,  осень  миновала.  Ты  в
безопасности. Твой враг ищет тебя осенью, а осенью тебя нет. Ты сбил его
со следа.
   - Но я же умру в горах зимой, - ужаснулся Кенет.
   Старый лис з