Агата Кристи
    Автобиография

    [издательство ВАГРИУС, www.vagrius.com]

	Несколько слов об авторе:

Агата Кристи (1891-1976) - английская писательница, "королева детектива".
Ее произведения пользуются неизменной популярностью у читателей всех
континентов на протяжении более полувека.

	Несколько слов о книге:

"Загадка" - слово, которое, пожалуй, чаще всего встречается в произведениях
Агаты Кристи. Несколько преступлений оказываются непостижимым образом
связанными друг с другом, версии меняются с калейдоскопической быстротой,
подозреваются все и никто, полиция уже готова развести руками… и тут появляется
забавный джентльмен с экстравагантными усами или милая пожилая леди с вязанием,
и на все вопросы находится ответ, единственно правильное объяснение выстроено с
безупречной логикой, преступник (чаще всего тот, кто был вне всяких подозрений)
приперт к стенке и передан в руки властей. Эркюлю Пуаро и мисс Марпл -
персонажам Агаты Кристи - по плечу любая загадка.
Любая… кроме загадки их создателя. Как удалось скромной англичанке, никоим
образом не связанной ни с криминалом, ни с полицией, стать автором десятков
произведений, в которых описаны самые изощренные преступления и не менее
изощренные методы сыска? Откуда брались сюжеты ее повестей, пьес и рассказов,
каждый из которых - шедевр детективного жанра? Почему, наконец, ее книги
читают и перечитывают десятки миллионов людей с 20-х годов нашего столетия и
по сей день? Эти загадки раскрываются в "Автобиографии" Агаты Кристи.


   ВСТУПЛЕНИЕ

   Нимруд, Ирак. 2 апреля 1950 г.
   Нимруд -  нынешнее  название  древнего  города  Калаха,  военной  столицы
ассирийцев. Наша экспедиция помещается  в  доме,  выстроенном  из  саманного
кирпича. Расположенный у восточной  стороны  холма,  он  состоит  из  кухни,
гостиной,   столовой,   маленькой   конторы,   реставрационной   мастерской,
просторного склада, помещений для гончарных работ и крошечного чуланчика (мы
все ночуем в палатках). Однако в этом году к экспедиционному дому добавилась
еще одна комнатка площадью примерно в три  квадратных  метра.  Земляной  пол
покрыт циновками и двумя грубошерстными ковриками. На  стене  -  выполненная
яркими красками картина молодого иракского  художника-кубиста,  изображающая
двух осликов, бредущих по суку*. Есть в комнатке  и  окошко,  через  которое
открывается вид на снежные вершины восточного хребта Курдистана.  Снаружи  к
двери  прикреплена  квадратная  табличка  со  стилизованными  под  клинопись
словами: "Бейт Агата" (Дом Агаты).
   Это мой "дом", предназначенный для того, чтобы здесь, в полном уединении,
я могла посвятить себя литературной работе. Вполне  вероятно,  что  по  мере
продвижения раскопок у меня не окажется времени писать. Придется  чистить  и
приводить в порядок найденные предметы, фотографировать, наклеивать  ярлыки,
каталогизировать и упаковывать. Но первые недели или дней  десять  я,  может
статься, буду более или менее свободна.
   По правде говоря, не все здесь способствует сосредоточенному  труду.  Над
головой по крыше  с  радостными  воплями  скачут  арабские  рабочие,  весело
перекрикиваются друг с другом  и  переставляют  с  места  на  место  хлипкие
стремянки.  Лают  собаки,  кулдыкают  индюки.  Позвякивает   сбруей   лошадь
полицейского. Двери и окна не желают закрываться и хлопают на ветру. Я  сижу
за шатким деревянным столом, а  рядом  стоит  весело  раскрашенный  жестяной
сундучок,  неизбежная  принадлежность  путешествующих  арабов.  В   него   я
намереваюсь складывать страницы рукописи.
   Мне нужно бы написать полицейский роман, но поскольку  типичное  свойство
писательской натуры заключается в том, чтобы  рваться  писать  обо  всем  на
свете, кроме того, что он должен, мне  вдруг  страстно  захотелось  написать
автобиографию. Я слышала, что любой человек рано или поздно приходит к  этой
настоятельной потребности. Совершенно неожиданно такое  желание  овладело  и
мною.
   С  другой   стороны,   автобиография   обязывает   к   слишком   многому.
Подразумевается скрупулезное исследование жизни, с именами, местами и датами
в  строгой  хронологической  последовательности.  Мне  же   хочется   наугад
запустить  руку  в  собственное   прошлое   и   выудить   оттуда   пригоршню
воспоминаний.
   Жизнь, мне кажется,  состоит  из  трех  периодов:  бурное  и  упоительное
настоящее, минута за минутой мчащееся с роковой скоростью; будущее,  смутное
и неопределенное, позволяющее строить сколько угодно интересных планов,  чем
сумасброднее - тем лучше, все равно жизнь распорядится  по-своему,  так  что
мечтайте себе на здоровье; и, наконец, третий период  -  прошлое,  фундамент
нашей  нынешней  жизни,  воспоминания,  разбуженные  невзначай  каким-нибудь
ароматом, очертаниями холма, старой песенкой, чем-то совсем  обычным,  вдруг
заставляющим нас пробормотать:
   - Помню, как... - с особым и неизъяснимым наслаждением.
   Воспоминания - одна из наград,  которые  приносит  возраст,  и  при  этом
награда сладостная.
   К  несчастью,  вам  очень  часто  хочется  не  только  вспоминать,  но  и
рассказывать. Постоянно повторяйте себе, что людям  скучно  слушать  вас.  В
самом деле, с какой стати  их  должна  интересовать  ваша  жизнь,  а  не  их
собственная?  В  молодости  они  порой  снисходят  до  вас  из   соображений
исторической любознательности.
   - Полагаю, - вежливо интересуется юная особа, - вы помните все о Крымской
войне?
   Почти оскорбленная, я отвечаю, что для этого еще  недостаточно  стара.  Я
категорически отбрасываю возможность своего участия  в  восстании  сипаев  в
Индии. Но согласна поделиться всем, что знаю об англо-бурской войне,  потому
что мой брат сражался в Южной Африке.
   Первое воспоминание, которое возникает у  меня  в  памяти,  -  отчетливая
картина: я иду с мамой по улицам Динара на  базар.  Мальчишка  с  тяжеленной
корзиной пирожков на полном ходу пулей врезается в меня,  расцарапывает  мне
руку и чуть не опрокидывает на землю.  Больно.  Я  заливаюсь  слезами.  Мне,
наверное, лет семь.
   Мама, превыше всего ставящая стоицизм поведения  в  общественных  местах,
тихо увещевает.
   - Подумай, - шепчет она, - о наших храбрых солдатах в Южной Африке.
   В ответ я реву еще громче.
   - Не хочу быть храбрым солдатом, я хочу быть трусихой.
   Отчего вспоминается то, а не другое? Жизнь -  вереница  диапозитивов.  Вы
сидите и смотрите на экран. Хлоп! Я, совсем маленькая, ем шоколадные  эклеры
на своем дне рождения. Хлоп! Прошло два года, и я на коленях у  Бабушки,  со
связанными взаправду руками и ногами. Я - цыпленок, прибывший только что  от
мистера Уайтли и приготовленный для духовки, и я почти в истерике от смеха.
   Всплывают мгновения - а между ними долгие месяцы или даже годы. А что  же
происходило тогда? И поневоле возвращаешься к вопросу Пер Гюнта: "Где я был,
я сам, я весь, я настоящий?"
   Нам не дано знать всего человека, хотя иногда в ярких мгновенных вспышках
мы видим его истинным. Думаю, что воспоминания,  какими  бы  незначительными
они ни казались, как раз и высвечивают внутреннюю человеческую суть.
   Я, сегодняшняя, точно такая же, как  та  серьезная  маленькая  девочка  с
белесыми льняными локонами. Дом - тело, в котором обитает дух, -  вырастает,
развивает инстинкты, вкусы, эмоции,  интеллект,  но  я  сама,  я  вся,  я  -
настоящая Агата, я - остаюсь. Я не знаю всей Агаты.  Всю  Агату  знает  один
только Господь Бог.
   Вот мы проходим  все  поочередно:  маленькая  Агата  Миллер,  юная  Агата
Миллер, Агата Кристи и Агата Мэллоуэн. Куда мы идем?  Конечно  же  никто  не
знает, и именно от этого перехватывает дыхание.
   Я всегда считала жизнь захватывающей и думаю так  до  сих  пор.  Мы  мало
знаем о ней - разве что крошечную частичку собственной, как актер,  которому
предстоит произнести несколько строк в первом акте. У него есть напечатанный
на машинке текст роли, и это все, что ему известно. Пьесы он не читал. Да  и
зачем? Все, что от него требуется, это  произнести:  "Телефон  не  работает,
мадам" - и исчезнуть.
   Но когда в день спектакля занавес  поднимется,  он  увидит  всю  пьесу  и
займет в ней место наряду с остальными персонажами.
   Думаю, что быть частичкой чего-то целого - одно  из  самых  увлекательных
таинств жизни.
   Я люблю жизнь. И никакое отчаяние, адские муки  и  несчастья  никогда  не
заставят меня забыть, что просто жить - это великое благо.
   Насладиться радостями памяти, не спеша писать время от времени  несколько
страниц - вот что я собираюсь делать. Задача,  на  решение  которой,  скорее
всего, уйдут годы. Но почему же задача? Это не задача, а прихоть, потворство
своему желанию.
   Однажды  меня  восхитил  старинный  китайский  рисунок,  я  полюбила  его
навсегда. На нем изображен сидящий под деревом старик. Он играет в бильбоке.
Рисунок называется: "Старик, наслаждающийся праздностью". Никогда не  забуду
его.
   Итак, предупредив, что собираюсь развлекаться, пожалуй, и начну.  И  хотя
нисколько не верю в свою способность  придерживаться  хронологии,  могу,  по
крайней мере, начать с начала.

   Часть первая
   ЭШФИЛД
   О! Ма сh`еrе Maison; mon nid, топ g^?te
   Le Passґe t'habite... O! mа ch`еre Maison*
   Глава первая
   Самое большое счастье, которое может выпасть в жизни,  -  это  счастливое
детство. У меня было очень счастливое детство. Милые моему сердцу дом и сад;
мудрая и терпеливая Няня; мама и папа, горячо любившие друг друга,  сумевшие
стать счастливыми супругами и родителями.
   Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что в нашем доме в  самом  деле  царило
благоденствие и главной его причиной была необыкновенная доброта моего отца.
В наши дни доброта не слишком ценится. Людей гораздо больше интересует, умен
ли человек, трудолюбив ли, приносит ли пользу  обществу,  вписывается  ли  в
принятые  рамки  поведения.  Но  Чарльз  Диккенс  в   "Давиде   Копперфилде"
восхитительно сказал об этом:
   " - А твой брат - добрый, Пеготти? - предусмотрительно осведомился я.
   - Ах, какой добрый! - воздев руки, воскликнула Пеготти"** .
   Задайте  себе  этот  вопрос,  вспомните  ваших  многочисленных  друзей  и
знакомых, и вы, наверное, удивитесь, как  редко  сможете  ответить  на  него
словами Пеготти.
   Сейчас мой отец вряд ли заслужил бы одобрение. Он был  ленив.  Но  в  его
времена никто не работал, имея постоянный доход, никто и не  ждал  этого.  В
любом случае я решительно  склоняюсь  к  тому,  что  из  папы  не  вышел  бы
работяга.
   Каждое утро он покидал наш дом в Торки и отправлялся в свой клуб. К обеду
возвращался в коляске, а после полудня снова ехал в клуб  играть  в  вист  и
приезжал домой как раз вовремя, чтобы переодеться к  ужину.  Весь  сезон  он
коротал свои дни в Крикетном клубе, президентом которого состоял.
   Иногда папа с удовольствием играл в любительских спектаклях. У него  было
несметное количество друзей, и он обожал приглашать их в гости. Два или  три
раза в неделю родители выезжали сами.
   Только позднее я поняла, как любили его окружающие. После смерти папы нас
засыпали письмами - местные лавочники, извозчики, старые рабочие; то и  дело
ко мне подходил какой-нибудь старичок со словами:
   - Ах, я отлично помню мистера Миллера.  Никогда  его  не  забуду.  Теперь
таких людей не бывает.
   Между тем он не обладал ни какими-то особыми достоинствами, ни редкостным
умом. У него было простое и любящее сердце, и он действительно любил  людей.
Выделяло его отменное чувство юмора, он легко мог рассмешить кого угодно.  В
нем  не  было  ни  мелочности,  ни  ревности,  он  отличался  фантастической
щедростью, вплоть до расточительности. Счастливый и безмятежный.
   Совсем другой была мама. Натура загадочная, притягательная, более сильная
личность, чем папа, на удивление оригинально мыслящая и в то же время робкая
и  неуверенная  в  себе,  в  глубине  души,  как  мне  кажется,  склонная  к
меланхолии.
   Слуги и дети были всецело преданы ей и немедленно повиновались каждому ее
слову. Она могла бы стать первоклассным педагогом. Все,  что  она  говорила,
казалось важным и неизменно вызывало прилив энтузиазма. Ничто не  раздражало
ее больше, чем однообразие, и в разговоре она перескакивала с одной темы  на
другую с такой легкостью, что иной раз трудно было уловить ход ее мысли. Как
считал папа, у мамы не было ни  малейшего  чувства  юмора.  Мама  возмущенно
протестовала против этого обвинения.
   - Представь себе, некоторые из твоих историй я вовсе не нахожу забавными,
Фред! - говорила мама, и отец заливался смехом.
   Мама была  лет  на  десять  младше  папы  и  страстно  полюбила  его  еще
десятилетней  девочкой.  Пока  молодой  беспечный  повеса  курсировал  между
Нью-Йорком и  югом  Франции,  мама,  робкая,  тихая  девочка,  сидела  дома,
погруженная в мечты о нем, писала в дневнике стихи и вышивала  ему  кошелек.
Этот кошелек отец хранил всю жизнь.
   Типичный для викторианской эпохи  роман  оказался  наполненным  глубокими
чувствами.
   Я пишу о родителях не только потому, что  они  мои  родители,  они  явили
собой редкий феномен - счастливый брак.
   До сих пор я видела только четыре счастливых супружества.  Существует  ли
рецепт успеха в браке? Вряд ли. Из четырех  моих  примеров  в  одном  случае
семнадцатилетняя девушка вышла замуж за человека  старше  ее  на  пятнадцать
лет. Он сопротивлялся, уверяя, что она не понимает, что делает.  Она  упрямо
отвечала, что прекрасно понимает и уже три года как твердо решила стать  его
женой! В дальнейшем их  супружеская  жизнь  осложнилась  появлением  сначала
одной, а потом и другой матери, которые стали жить вместе с ними; уже  этого
более чем  достаточно,  чтобы  разрушить  любой  союз.  Но  жена  отличалась
спокойствием и положительностью. В чем-то она напоминает мне маму, хоть и не
блещет  ее  интеллектуальными  достоинствами.  У  них  трое  детей,  которые
рассеялись теперь по всему белу  свету.  Брак  этот  длится  вот  уже  более
тридцати лет, и супруги по-прежнему преданы  друг  другу.  В  другом  случае
молодой человек женился на вдове, пятнадцатью  годами  старше  него.  Многие
годы она отказывала ему, наконец приняла  его  предложение,  и  они  прожили
тридцать пять счастливых лет вплоть до самой ее смерти.
   Мама, урожденная Клара Бомер, в детстве была очень несчастлива. Ее  отца,
служившего в шотландском полку  в  Аргайле,  сбросила  лошадь,  он  разбился
насмерть; моя Бабушка, юная и красивая, осталась вдовой с четырьмя детьми на
руках и, кроме скудной вдовьей пенсии, без всяких средств  к  существованию.
Ее старшая сестра, только  что  вышедшая  замуж  за  богатого  американского
вдовца,  написала  Клариной  матери  письмо,  в  котором  предложила   взять
кого-нибудь из детей на воспитание и обещала обращаться  с  ребенком  как  с
родным.
   Молодая вдова, не выпускавшая из пальцев иголки, чтобы как-то  прокормить
и воспитать четырех детей, приняла предложение. Из трех мальчиков и  девочки
она выбрала девочку; то ли оттого, что ей  казалось,  будто  мальчики  легче
найдут дорогу в жизни, в то время как девочка нуждается в поддержке, то  ли,
как всегда говорила мама, потому, что она больше любила мальчиков.
   Мама покинула Джерси и поселилась в незнакомом  доме  на  севере  Англии.
Думаю, нанесенная ей обида, горькое чувство отринутости  наложили  отпечаток
на всю ее жизнь. Она потеряла уверенность  в  себе  и  стала  сомневаться  в
чувствах окружающих. Тетя, щедрая, веселая, не имела, однако,  ни  малейшего
представления о детской психологии. Мама получила все:  богатство,  комфорт,
уют, заботу. Но безвозвратно потеряла беспечную жизнь  с  братьями  в  своем
доме.
   В газетных столбцах, отведенных  для  писем  обеспокоенных  родителей,  я
часто наталкиваюсь на просьбы: "Хотела бы передать на воспитание  в  богатую
семью ребенка, чтобы он получил блага, которых я не могу ему  обеспечить,  -
прежде всего первоклассное воспитание и образование".
   Мне всегда хочется закричать: "Не отпускайте своего ребенка!" Дом, семья,
любовь и надежность домашнего очага - разве самое лучшее образование в  мире
может заменить это или сравниться с этим?
   Моя мать была глубоко несчастна в новом доме. Каждый вечер она засыпала в
слезах, бледнела, худела. Наконец она  заболела,  и  тете  пришлось  вызвать
врача. Пожилой опытный доктор немножко поговорил с девочкой, потом  вернулся
к тете и сказал:
   - Девочка тоскует по дому.
   Тетя страшно удивилась и не поверила.
   - О нет, - возразила она,  -  этого  не  может  быть.  Клара  -  хорошая,
спокойная девочка. Она нисколько не скучает и совершенно счастлива.
   Но старый доктор снова пошел к девочке и еще  раз  поговорил  с  ней.  Не
правда ли, у нее есть  братья?  Сколько?  Как  их  зовут?  В  ответ  девочка
разрыдалась, и сомнения рассеялись.
   Когда все вскрылось,  наступило  облегчение,  но  ощущение  отверженности
осталось навсегда. Думаю, мама сохранила горечь обиды на  Бабушку  до  конца
жизни. Она очень сильно  привязалась  к  своему  американскому  "дяде".  Уже
тяжело больной, он полюбил тихую маленькую Клару и часто читал девочке вслух
ее любимую книгу "Король золотой реки".  Однако  настоящим  утешением  в  ее
жизни  были  периодические  визиты  пасынка  тети  -  Фреда   Миллера,   так
называемого кузена Фреда.  Фреду  было  около  двадцати  лет,  и  он  всегда
проявлял большую нежность к своей маленькой кузине.  Однажды  -  Кларе  было
одиннадцать лет - Фред сказал мачехе:
   - Какие у Клары красивые глаза!
   Клара, твердо считавшая себя уродиной, побежала в тетину  комнату,  чтобы
посмотреть в большое зеркало, перед которым одевалась и причесывалась  тетя.
Может быть, у нее и вправду  красивые  глаза...  Клара  ощутила  невероятный
восторг. С того момента ее сердце безвозвратно принадлежало Фреду.
   В Америке старинный друг семьи как-то сказал юному бонвивану:
   - Фредди, когда-нибудь ты женишься на своей маленькой кузине.
   Пораженный Фред ответил:
   - Она ведь совсем крошка!
   Но он всегда питал особое чувство к обожавшей его девочке, хранил детские
письма и стихи,  которые  она  ему  писала.  После  длинного  ряда  любовных
приключений с нью-йоркскими красотками и представительницами  высшего  света
(среди них - Дженни Джером, будущая леди Рэндолф Черчилль),  он  вернулся  в
родную Англию и попросил тихую маленькую кузину стать его женой.
   Характерно для мамы, что она решительно отказала ему.
   - Но почему же? - спросила я ее однажды.
   - Потому что я была скучная, - ответила она.
   Причина довольно-таки необычная, но для мамы совершенно достаточная.
   Отец не стал спорить.  Он  повторил  предложение,  и  на  сей  раз  мама,
преодолев свои опасения, согласилась выйти замуж за него,  хотя  с  большими
сомнениями, и страх разочаровать мужа по-прежнему терзал ее.
   Так они поженились. У меня есть портрет мамы в свадебном платье: красивое
серьезное лицо, темные волосы и большие глаза цвета ореха.
   Перед тем как родилась моя сестра, они переехали в Торки,  в  те  времена
модный зимний курорт, впоследствии уступивший свой престиж Ривьере, и  сняли
там меблированную квартиру.  Торки  очаровал  моего  отца.  Он  любил  море.
Несколько его друзей жили здесь, а другие, из Америки,  приезжали  на  зиму.
Моя сестра Мэдж родилась в Торки,  и  вскоре  мама  с  папой  отправились  в
Америку, которой, как они тогда считали, суждено было стать их вторым домом.
Бабушка и дедушка моего отца были  еще  живы.  После  того  как  во  Флориде
скончалась его мать, бабушка и дедушка воспитали отца в сельской тиши  Новой
Англии. Папа был привязан к ним всей душой, они спешили познакомиться с  его
женой и малышкой. Брат родился в Америке. Некоторое время спустя отец  решил
вернуться в Англию. Но не успел он  вернуться,  как  деловые  хлопоты  снова
призвали его в Нью-Йорк. Он попросил маму  снять  дом  в  Торки  и  до  поры
обосноваться там.
   Мама послушно отправилась на поиски