время  брала  самую  высокую  ноту,  которая  почти
обрывалась, такая была высокая, - вспоминала позже Мария  Бабанова.  -  Пела
чисто, не хрипела, брала верхнее "ми". И  тут  темнота,  и  я  в  это  время
прыгала вниз, и, когда зажигался свет, я качалась уже как труп.  Вот  и  вся
история, остальное - легенды.
   Эмоционально это было на все двести градусов.
   Сегодня единственный спектакль в Москве, где актриса играет чисто мужскую
роль, - это "Любовный напиток",  поставленный  в  театре  имени  Маяковского
Татьяной Ахрамковой. На роль  адвоката,  написанную  английским  драматургом
Шеппардом исключительно для мужчины,  Ахрамкова  назначила  Татьяну  Орлову.
Почему?

   Татьяна Ахрамкова: Пьеса сама по себе странная. Мало того,  что  героини,
их играют Евгения Симонова и Наталья Гундарева, все время что-то  устраивают
с переодеванием, я тоже решила поиграть со зрителем. Поэтому мой  адвокат  -
мужчина. "Давай не капустничать, не ломать комедию с мужиком, а  смоделируем
движение мужской мысли в женском исполнении", - сказала я Орловой.

   Сказано - сделано. Татьяна Орлова в строгой костюмной тройке является  во
втором акте деловым и, судя по всему, преуспевающим адвокатом. Перед нами  -
мужчина. А кто же еще? - спросит зритель. Более того, после спектакля  он  с
возмущением требует от билетера исправить ошибку в программке, в  том  самом
месте, где против персонажа Адвокат стоит - "Татьяна Орлова".
   Курьезы с  программками  -  это  мелочь.  Когда  где-то  на  гастролях  в
провинциальном театре уже загримированная и одетая в муж-ской костюм  Орлова
забежала в зрительский женский  туалет,  там  раздался  дикий  визг.  Вполне
естественно, что переодетую актрису природа повела именно к дверце с  буквой
"Ж", но гражданки, смирно стоявшие в очереди, природы актрисы не раскусили.

   Татьяна Орлова: Вообще у меня проблем с этой ролью не было. На репетициях
коллективно искали моего мужчину. Гундарева говорила мне: "Не сиди  нога  на
ногу,  сексуальности  никакой".  Походку  меняла,  появились  более   грубые
ухватки, сутулость. Если бы я надела юбку и говорила высоким голосом,  я  бы
даже курила по-другому. Вообще это объяснить сложно.
   IX
   Конечно, актрисы рады, когда им предлагают столь радикально  не-ожиданные
роли. Далеко не всякой за долгую сценическую жизнь  доведется  почувствовать
себя мужчиной. Но иногда  выбор  режиссеров  -  обескураживает.  Именно  это
произошло   с   актрисой   экспериментальной   сцены   "Балтийского    дома"
Санкт-Петербурга Ириной Соколовой. Если ее московская коллега Марина Неелова
так и не сыграла Гитлера, то Соколова получила и сыграла  роль  Геббельса  в
картине Александра Сокурова "Молох".
   Правда, об этом почти никто не знает, кроме съемочной  группы  и  близких
актрисы, потому что в титрах против имени Геббельса значится мужское  имя  -
Леонид Сокол.  И  зритель  пребывает  в  блаженном  заблуждении,  как  ловко
режиссер  нашел  на  роль  главного  идеолога  фашистской  Германии   такого
маленького, хрупкого мужчину, так  неловко  и  трогательно  подволакивающего
правую ножку.

   Ирина Соколова: Поскольку я  по  амплуа  травести  и  в  ТЮЗе  переиграла
множество разных мальчиков, нельзя сказать, что роль  Геббельса  далась  мне
тяжело. Скорее, предложение сыграть его было неожиданным, ведь  до  этого  у
Сокурова в  других  фильмах  у  меня  были  две  женские  роли.  Конечно,  я
согласилась сразу: роль, кроме того, что мужская, еще и знаковая, шоковая.

   Физические параметры актрисы, сыгравшей Геббельса, потрясающие: рост -  1
м 53 см, размер ноги - 35-й, возраст - 60 лет. Ей  выбрили  затылок  и  лоб,
волосы оставили свои и только красили каждый день  в  черный  цвет.  Грим  -
минимальный, лишь теневые оттенки вокруг глаз.
   Вот Геббельс с женой, выше его на голову, приезжает на уик-энд к Гитлеру.
Маленький, чуть суетливый,  в  большом  плаще,  шляпе  и  тяжелых  ботинках,
которые кажутся ортопедическими. Держится за поясницу, как старик. А лицо  -
пожилой мальчик. Глазки - цепкие, умные... Тоненькая вытянутая шейка.
   - Мне нечего бояться, - высоковатым и бескровным голосом  произносит  он,
развалясь  на  горе  возле  супруги.  -  Я  любое  свое  мнение   сменю   на
противоположное. Например, тысячелетний Рейх есть  не  тысячелетнее  царство
праведных, а тысячелетнее  хамство,  разбой  и  мародерство.  Вот  оно,  это
царство.
   Вот такое это маленькое чудовище.

   Ирина Соколова: Все равно, кого бы ты  ни  играл,  надо  защищать  своего
героя. Он хромал и пытался всячески скрыть хромоту. Поэтому, наверное, такой
маленький и, конечно, жестокий. Очень любил  женщин,  у  него  было  четверо
детей. Я думаю, что все его комплексы - это реванш за физическую ущербность.
   - Вы играли на немецком языке, но на экране - ваш голос?
   - Нет, озвучивал меня немец. Тенор такой  сладковатый,  который  пел  про
любовь и цветы в двадцатые-тридцатые годы. Кстати, немцы так  и  не  узнали,
что Геббельса играла женщина.
   - Скажите, ваша карьера, начавшаяся с пионеров в ТЮЗе и продолжившаяся  в
международном проекте ролью Геббельса, повлияла на вас как на женщину?
   - Вы знаете, я даже на себя иногда раздражаюсь:  почему  я  в  жизни  все
время хожу в брюках? С одной стороны, вроде как  удобно,  а  с  другой  -  я
мучаюсь от этого. Может быть, даже в характере что-то  изменилось.  Не  могу
сказать, что моя личная жизнь сложилась очень удачно: мы разошлись с  мужем,
но у меня есть дочь, внучка... Я привыкла отвечать за все  и  за  всех  -  в
этом, может быть, проявилась  неженская  суть.  В  общем,  дефицит  женского
счастья ощущаю.
   X
   Несмотря ни на что, женщины, и особенно на Западе,  продолжают  осваивать
мужской репертуар.  Английский  режиссер  Дебора  Уорнер  десять  лет  назад
поставила "Ричарда III", где Ричарда играла замечательная актриса Фиона Шоу.
Это был успешный спектакль. Боб Уилсон - знаменитый американский режиссер  -
выпустил "Короля Лира", где Лиром выступила немецкая актриса. А в Австрии  в
этой же пьесе четыре основные мужские роли - Шута, Лира, Глостера и Кента  -
были отданы женщинам. Тем более  что  Шута  в  этой  шекспировской  трагедии
традиционно исполняли женщины. Великий итальянец Джорджо  Стреллер  в  своем
"Лире" шутом сделал не абы какую женщину, а любимую дочь Лира - Корделию.  В
последнее время по миру странствовал "Гамлет"  известного  режиссера  Петера
Цадека, где Принца Датского замечательно играет Анжела Винклер.
   Почему же женщины так тянутся к мужскому на сцене?
   Многие склонны объяснять это тем, что  происходит  в  жизни:  размываются
границы  между  полами.  Вполне  возможно,  что   это   так,   но   актрисы,
попробовавшие на вкус мужские роли, вряд ли согласятся с таким мнением.
   Алексей Бартошевич: В жизни женщины давно освоили мужские профессии,  что
же говорить о театре.

   Ученый муж прав, но...
   Подход к мужскому вопросу явно изменился. Если в конце прошлого века Сара
Бернар делала своего Гамлета мужественным и решительным и серьезно искала  в
себе мотивацию его мужских поступков, то для  некоторых  современных  актрис
вопрос, как играть мужчину, вообще лишний. Например, Алла Демидова,  которая
готовилась вывести на международные подмостки  сразу  две  мужские  особи  -
Гамлета из одноименной трагедии и Поприщина из  "Записок  сума-сшедшего",  -
уверяет, что она собирается  играть  не  Принца  Датского,  а  идею  -  идею
столкновения реального и нереального мира, воплощенного во встрече Гамлета с
Призраком. Гамлет на пенсии - помним, был. Гамлет в  виде  панка  -  сколько
угодно. Но Гамлет как идея? Заметим, что идея - женского рода.  Такое  может
прийти только в хорошенькую головку.

   Театр - учреждение консервативное. Он не любит  чужаков,  которые  так  и
норовят проникнуть в чужой монастырь со своим уставом. Но  уж  если  наглецу
удается в нем задержаться, значит, его устав пришелся ко двору. Более яркого
примера, чем модельер Андрей Шаров, пожалуй, не  найти.  И  теперь  что  там
псевдобогемный Каплевич с его льняными панамками  и  короткими  штанами  для
взрослых мужчин...
   Кринолины с моргающими глазами, лифчики из иголок!  Стеклянные  бюстье  и
мельхиоровые корсеты, не говоря уже о заворотной цветовой гамме,  замешанной
в основном на  светофорных  тонах!  Шокирующие  театральные  костюмы,  одних
пугающие дурновкусием, других приводящие в восторг. В  общем,  беспредел  на
театре - это Андрей Шаров. Известный модельер - маленький, щуплый и всегда в
окружении длиннющих манекенщиц,  совсем  как  Пьер  Карден.  Но  пока  Шаров
единственный, кто способен сделать так, чтобы на сцену вышли

   Три сестры
   в стеклянных кринолинах
   Тайна Железной маски пока ждет -
   Слабительное для художника -
   Мешки денег уходят в мешки под глазами -
   Шекспир в кроссовках - Чехов в столовом серебре

   - Парадокс заключается в том, что в театр я не ходил, не считая  школьных
походов, - говорит Андрей Шаров. - Но от них в памяти  ничего  не  осталось,
разве только "Принцесса Турандот" в Вахтангов-ском и "Синяя птица" во МХАТе.
   Пока  я  дошел  до  решения,  что  буду  художником,  я  переменил  много
профессий. Сначала хотел поступать в  Историко-архивный  и  навечно  себя  в
архивах закопать. Потом под воздействием Пикуля задумал  стать  писателем  и
разобраться  с  тайной  Железной  маски.  И  вдруг  ошарашил  всех  -   буду
художником, хотя до этого практически не рисовал. Правда,  я  хорошо  лепил.
Три года учился у частных преподавателей, чтобы  профессионально  заниматься
монументальной жи-вописью в Строгановке. Но там был безумный  конкурс,  и  я
пошел туда, где он был поменьше, в Институт легкой промышленности - двадцать
девять человек на место.
   В  результате  поступил  на  модельера  в  расчете  позже  перевестись  в
Строгановское. Но как  только  я  попал  в  этот  девичник  (на  три  группы
модельеров два парня!), тут же решил остаться в таком малиннике.
   - Как монтировались в твоем сознании монументальная живопись  и  какие-то
там тряпки, называемые модной одеждой?
   - Я всегда легко менял свои убеждения: где лучше, там  мне  и  нравилось.
Если серьезно, я понял, что все зависит не от института, а от  тебя  самого.
Не важно, где ты учишься и кто твои преподаватели, главное -  взять  от  них
то, что  тебе  нужно.  Тем  более  что  в  то  время  в  институте  бытового
обслуживания (МТИБО) очень серьезно преподавали  живопись.  Чтоб  ты  знала,
преподавал у нас Вячеслав Зайцев,  он-то  меня  и  приметил  в  свое  время.
Всячески прикрывал, когда я прогуливал другие предметы.

   Но института я не закончил, потому что уже с восемьдесят девятого года  у
меня были выставки за рубежом. В Москве, на Кузнецком мосту, в  ЦДХ,  работы
хорошо покупали. Я попал в бум на советскую  живопись.  В  девяносто  первом
году выставки в Париже и Лондоне... Денег тогда, мне казалось,  было  караул
много. Я помню, что из Киева, где продал несколько своих работ, привез сумку
денег - четырнадцать тысяч. Думал, на две машины хватит, но  за  две  недели
мешки денег ушли в мешки под глазами. Веселье шло круглосуточно.
   - То есть ты оправдывал звание пьющего художника?
   - О-о!!! Приезжали к какому-нибудь приятелю чайку попить - и  на  четверо
суток. С подвигами, с гуляньями. В принципе, мы не алкоголики были. Главное,
чтоб затея была. А  когда  есть  затея,  то  под  это  можно  пить,  гулять,
развлекаться. А без идеи скучно было.
   - А что ты в то время рисовал? За что платили большие деньги?
   - Меня метало от реалистических сюжетов до невозможной абстракции.  Я  не
был ни конформист, ни нонконформист... Для меня живопись, если  вдуматься  в
слово, это писать живо. Свою философию  я  не  выкладывал  на  холст,  чтобы
человек напрягал мозги и думал, что ты ему хотел сказать. Я писал совершенно
не думая, выражал свои эмоции так, как хотел. Например, веник макал в краску
и - на холст. Что я хотел сказать? Да плевать! Главное -  трогает  меня  это
или не трогает. Были веники, руки по уши в краске. У меня  в  мастерской  на
полу лежали огромные холсты, я бегал с банками, все это  лил,  набрасывал  -
эмоциональные порывы. У меня были запойные живописные периоды, когда  я  мог
не спать, не есть. И только писать.
   И никогда я не мог работать на заказ.
   - А упасть в краску и своим телом елозить по холстам?
   - Нет, этого не было. Сейчас один американский художник выпивает огромное
количество специальных красителей, замешанных на  слабительном.  И  "рисует"
посредством заднего прохода: бегает по холсту, а из  него,  значит,  как  из
брандспойта,  краска  хлещет.  Говорят,  что  картинки  пользуются  огромным
успехом. Хотя Джексон Полак был в этом смысле круче художником. В свое время
он доходил до того, что на аэродроме ставил огромные холсты и лил краски под
мощный   поток   воздуха   сверхзвуковых   самолетов.   Получалось    что-то
фантастическое. Вот это размах, а так бегать по холстам с голой задницей...
   - Это все, конечно, интересно, но все-таки как тебя,  такого  внезапного,
занесло в театр?
   -  Совершенно  случайно.  Сначала  это  был   театр   "Здравствуйте!"   -
любительская студия на Новослободской. Там не было ни одного  профессионала.
Своего рода секта. Первый спектакль, который я оформил, - "Что  случилось  в
зоопарке" Олби.  Там  я  наворотил  железных  деревьев,  скамеек,  все  было
железное, ржавое. Причем денег не было, и все это мы собирали  на  стройках,
помойках. Чем меньше денег иногда, тем больше работает фантазия.
   Потом я познакомился с Сергеем Виноградовым и  он  меня  привел  в  театр
Виктюка. Виноградов искал художника для спектакля "Пена дней". Я  загорелся,
напридумывал всяческих трансформаций, но постановка  не  пошла  -  денег  не
было. Зато мы быстро сделали "Коллекционера" Фаулза. Вот где я по-настоящему
узнал, что такое профессиональный театр, что такое колосники. Я учился прямо
в театре. Так начался мой театральный роман.
   - Шаров - это театр, модельный бизнес, цирк, живопись... Как внутри  тебя
все это уживается?
   - Все зависит от настроения. Иногда мне кажется, что я не там и не там. А
иногда  мне   кажется,   что   все   идет   правильно,   потому   что   есть
взаимообогащение. Переныривания из театра в цирк, из  цирка  -  в  модельный
бизнес дают потрясающие результаты. Я знаю много цирковых секретов,  которые
могут стрельнуть на  подиуме,  потому  что  в  цирке,  например,  "говорящая
голова" давно приелась. Или трансформация костюмов - то же самое. Или полеты
в цирке - это не более чем полеты. А вдруг полететь в театре - это круто.
   Вот в спектакле "Нижинский" Домогаров  выходит  в  таком  белом  плаще  с
большими карманами. Это абсолютно носимая вещь. Я  хотел  бы  сделать  такую
коллекцию из белых плащей с нижними костюмами тоже белого цвета. Или у  меня
был проект, аналога которому в мире нет, - соединить моду и цирк. Он  так  и
назывался "Цирк высокой моды Андрея Шарова". К примеру, идет манекенщица  по
подиуму и пропадает - чистый цирк. Или она же в кринолине шикарном, кринолин
раскрывается, а ног нет. Как это?
   - А манекенщиц распилить слабо?
   - Пилить не пробовал. Или была у меня такая коллекция - большие кринолины
с высоким бюстье, а весь кринолин состоял из пластиковых глаз. Но глаза были
закрыты и реснички как бы составляли ажур. Представляешь - весь кринолин  из
закрытых глаз, и когда манекенщица выходила  на  финальную  точку,  нехитрым
движением все глаза открывались. Не поверишь: весь зал "России" тогда ахнул.
А в цирке, например, таким трюком никого не удивишь. Жалко,  что  для  этого
проекта не хватило финансов, а уже был сделан  фантастиче-ский  подиум,  где
можно было кататься на роликах, там была масса  трюмов,  встроенные  батуты,
люки...
   - Почему в последней постановке  "Венецианский  купец"  ты  всех  обул  в
кроссовки? Шекспир в кроссовках? Не стыдно перед классиком?
   - С Шекспиром особая история. Житинкин мне сказал, что  по  костюмам  это
должно быть как минимум "Версаче" - Италия, кланы, мафия. Я  денек  подумал,
звоню ему: "А я-то зачем нужен, есть магазин  "Версаче"  напротив.  Ищи  там
художника". Я принес ему свою концепцию, и даже скандальный Житинкин,  когда
увидел ее, опешил:
   - И Козаков в кроссовках?
   - Все.
   Незадолго до этого я увидел коллекцию Бальмена,  где  шикарные  мужики  в
шикарных дорогих костюмах шли в кроссовках. Раньше для меня ничего  не  было
ужаснее - мужик в метро в пиджаке, с портфелем и в кроссовках.  Но  когда  я
увидел коллекцию,  понял,  что  может  быть  очень  стильно,  если  к  этому
приложить руку.
   - Неужели Козаков согласился на этот кроссовочный бред?
   - Он художников видал-перевидал. Он мне даже борьбы не предлагал,  а  так
раз - и уложил меня. Зато теперь ходит по сцене в камуфляже.
   - Послушают со стороны умные люди: театр, Шекспир, высокое  искусство,  а
они про какие-то кроссовки... Разве это театральный костюм?
   - Но, между прочим, кроме кроссовок, там все специально сшито по эскизам,
из хороших тканей. Это для меня всегда  принципиально  -  хорошие  ткани.  Я
почему старый театр ненавидел - трехкопеечная тканюшка, красочкой  расписана
под парчу или искусственный мех задутый - смотреть на это  не  могу.  Должна
быть концепция, тогда костюмом можно рассказать обо всем.
   - Ты пьесы читаешь, которые "одеваешь"?
   - Нет. Мне режиссер рассказывает. Я слушаю  его,  память  у  меня,  слава
Богу, нормальная, и  у  меня  тут  же  начинает  рисоваться  какая-то  идея.
Единственное, что я прочел, -  это  "Милый  друг"  Мопассана  -  я  тогда  в
больницу попал. И Арбузова (пьесу "Мой бедный Марат". - М.Р.). Все остальное
практически прошло мимо меня.
   - Дремучий ты человек.  Скажи  лучше,  с  кем  интереснее  работать  -  с
артистками или манекенщицами?
   - Ну конечно, с артистками. Девчонки-модели, как сказать,  они  пришли  и
ушли. Причем со многими я дружу, общаюсь. Но это один мир. В театре  же  мир
совсем другой - мало  того,  что  это  актрисы  с  биографией,  с  ролями...
Сталкиваешься все время с личностями.
   - Многие художники жалуются,  что  артисты,  особенно  артистки  -  букет
капризов, мука сплошная любого художника. Это так?
   - Когда я делал костюмы для "Поля битвы" в Театре  Сатиры,  меня  жалели,
что мне предстоит работать с Гурченко. "Ну ты, парень,  попал",  -  говорили
мне,  и  меня  трясло.  Но,  ты  знаешь,  все  прошло  настолько  гладко   и
замечательно... Я  даже  благодарен  Людмиле  Марковне  -  она  открыла  мне
некоторые секреты. Как  поигравшая  актриса,  она  знает  много  примочек  в
костюме. Помню, однажды пришла в  гримерку  и  увидела  платье,  которое  мы
только-только из мастерской привезли, оно висело  на  плечиках.  Она  кинула
один  взгляд:  "Андрюш,  я  это  платье  не  надену".  Это  было   настолько
убедительно, что я даже не спрашивал, почему  "не  надену".  Мне  все  сразу
стало ясно. Гурченко имеет на это право, потому что знает,  как  это  должно
быть. То же самое и с Тереховой:  все  уверяли,  что  страшнее  характера  в
театре нет. В "Милом друге" все прошло мило.
   Вот кто меня поразил - это дядя  Боря  Иванов.  В  "Милом  друге"  я  ему
забубенил фрак ярко-чернильно-анилинового цвета. Андрюша Ильин, который чуть
постарше меня, увидев его, аж ошалел.
   - Сейчас  дядя  Боря  приедет,  мокрого  места  от  тебя  не  оставит!  -
предупредил он.
   А дядя Боря сказал:
   - Это мое, давай скорее мерить.
   И с цилиндром, тоже немыслимого вида, играл, как ребенок. Мало того,  что
он все это сразу принял, он к лиловому фраку подобрал перстень  с  таким  же
камнем, поменяв свой традиционный с красным камнем. Я даже о такой мелочи не
подумал, а он до мельчайших подробностей  влезал  в  роль.  Вот  это  старая
школа.
   С Ширвиндтом был смешной случай.  Ему  нужен  был  белый  смокинг,  и  мы
объездили все магазины, но не нашли. "Сшить надо", - убеж