подразумевается. Не сделал этого
после смерти Сталина  и ни один из руководителей иностранных компартий. Один
только  Пальмиро Тольятти в  своей "Памятной записке" ("Правда", 10 сентября
1964 г.) отважился сделать намек на эти истинные причины. Он писал:

     "...До тех  пор, пока в качестве первопричины ограничиваются в сущности
лишь тем, что разоблачают личные недостатки Сталина, мы остаемся по-прежнему
в сфере  культа личности...  Остаются вне  поля  зрения подлинные  проблемы,
которые заключаются в том,  каким образом и почему советское общество смогло
прийти  и пришло  к  известным  формам отхода  от  демократической  жизни  и
законности, которые оно раньше для  себя намечало. Почему  оно пришло даже к
некоторым  формам перерождения? При  исследовании  такого вопроса необходимо
прослеживать различные этапы развития советского общества...
     Нам представляется, что ошибки Сталина были связаны с чрезмерным ростом
удельного  веса  бюрократизма  и   бюрократического   аппарата  в  советской
экономической  и  политической  жизни  и,  возможно,  прежде всего,  в жизни
партии. Весьма  трудно  сказать,  где была  причина,  и где было  следствие.
Понемногу одно явление стало выражением другого".

     Рассмотрев   затем   возможные   причины   возникновения   и   развития
бюрократизма в  СССР  (наследие  самодержавия, трудности периода гражданской
войны и интервенции,  вызвавшие применение радикальных  репрессивных мер,  и
др.), Тольятти продолжает:

     "...Сам   Ленин,   как   это  явствует  из  письма,   направленного  им
Дзержинскому  и   только  теперь  опубликованного,  предвидел  необходимость
поворота, когда  контрреволюция  и  иностранная интервенция  будут полностью
побеждены,  что  и  произошло  за несколько  лет до его  смерти. Надо  будет
посмотреть, был ли осуществлен поворот или же напротив упрочилось кое-что из
того,  что должно было  быть  изменено или вовсе отброшено.  Может  быть, не
является  ошибкой утверждать,  что именно в  самой  партии начались  вредные
ограничения    демократического    строя    и    постепенное    преобладание
бюрократических организационных форм". (Подчерк. мною. - Авт.)

     Надо  отдать должное Тольятти:  несмотря  на то, что  в  свое  время он
принял участие в репрессиях  против коминтерновцев, он нашел в себе мужество
критически  взглянуть на  собственное прошлое. Несмотря на очень  осторожные
формулировки ("известные формы отхода от  демократической жизни...", "ошибки
(?) Сталина", "надо будет посмотреть",  "может быть, не является ошибкой..."
и т.п.), Тольятти по существу предлагал главное: провести объективный анализ
сталинских преступлений и причин перерождения советского общества.
     Но это не устраивало руководителей КПСС, даже Хрущева, который упрекнул
Тольятти в том,  что он  преувеличил глубину разложения партии.  А через два
месяца после опубликования "Памятной записки" Тольятти, Хрущев был удален из
Центрального  Комитета,  и  его   преемники  повели  линию   на  постепенную
реабилитацию Сталина.
     Разоблачение  Сталина на XX съезде получило широкую огласку на Западе и
поддержку  ряда  западных  компартий.   Буржуазная  печать  попыталась  было
использовать это разоблачение для дискредитации коммунистического движения в
целом.  Это,  однако,  не  удалось:  тот факт, что советские коммунисты сами
разоблачили Сталина на своем съезде, а западные компартии продолжили процесс
оздоровления,   разоблачая   собственных   сталинистов,   помог   компартиям
европейских  стран  сохранить  доверие   рабочего  класса  и   прогрессивной
интеллигенции.  Последующий  же  поворот  преемников Н.С. Хрущева  "назад  к
Сталину" вызвал сильное недовольство и в самих западноевропейских компартиях
(особенно в итальянской и  испанской),  и  в  широких  кругах поддерживающих
коммунистов рабочих и интеллигентов.
     Это  граничащее с  возмущением  недовольство возвращением к  сталинской
политике привело к серьезным разногласиям между компартиями западных стран и
КПСС. Эти  разногласия  особенно  обострились после  оккупации  Чехословакии
войсками стран Варшавского договора во главе с Советской армией.
     Западные  компартии видели  в реформах  Дубчека единственно  правильную
политику,    преследующую    цель    сделать    социалистическое    общество
демократическим  -  таким,  каким  его и  мыслили  основоположники  научного
коммунизма. Но руководителям компартий СССР и  стран-сателлитов не было дела
ни  до  демократизма,  ни  до научного  коммунизма. Они увидели  в  реформах
Дубчека  "дурной  пример",  опасную  возможность  борьбы  своих  народов  за
демократию, угрозу своей личной власти.
     Ряд  западных  компартий  официально  осудил оккупацию  Чехословакии  и
выступил в защиту Дубчека и других инициаторов "пражской весны".
     Следующим  пунктом  расхождений  между  компартиями  Италии,   Испании,
Франции,  Англии и других  западноевропейских стран  с одной стороны  и КПСС
вкупе с компартиями восточно-европейских стран, естественно,  стала проблема
прав человека в странах, именующих себя странами  социализма. Подталкиваемые
своим  рабочим классом и прогрессивной  интеллигенцией,  западные  компартии
присоединились   ко  всеобщему  осуждению  на   Западе  советской  и  вообще
восточно-европейской политики репрессий против борцов за права человека.
     Буржуазная печать Запада обвиняла и продолжает обвинять компартии своих
стран в том, что они выступают против подавления прав человека только до тех
пор, пока сами не придут к власти, для завоевания популярности  избирателей.
А заполучив  власть, они-де установят  в своих странах такой же тоталитарный
режим, как в СССР и в странах-сателлитах СССР.
     Это  неверно.  Конечно, борьба  западных  компартий за влияние на массы
своих народов теперь в значительной  степени зависит от  того,  поддерживают
или осуждают коммунисты борьбу за права человека диссидентов стран восточной
Европы. Но это только является  для западноевропейских коммунистов еще одним
аргументом, доказывающим, что невозможно построить социалистическое общество
с  помощью   тоталитарного   централизма,   что  необходимо   отказаться  от
бесконтрольной  однопартийной советской  системы в  пользу  многопартийного,
плюралистического общества.
     Такая эволюция во взглядах западных компартий привела летом 1977 года к
открытой дискуссии между ними и компартиями восточно-европейских стран.
     Один   из  ведущих  чешских  коллаборационистов,  второй  секретарь  ЦК
компартии  Чехословакии  Василь  Биляк  в  июне 1977  г. заявил,  что  линия
компартий  Испании,   Италии  и  Франции   -   "это  не   еврокоммунизм,   а
антикоммунизм".  Одновременно аналогичная мысль  была  развита  в  советском
журнале "Новое время",  направившем острие  критики  главным  образом против
генерального секретаря испанской компартии Сантъяго Каррильо.
     Разногласия между  основными  компартиями Западной Европы и  КПСС с  ее
сателлитами становятся все более глубокими.
     Как передавала недавно  "Немецкая волна", в книге, изданной в США неким
профессором Иельского  университета,  утверждается,  будто  бы Сталин был  в
Октябрьские  дни  "запасным руководителем"  на случай [в рукописи пропуск  -
прим. ред.] ... Ленина. Это утверждение абсолютно ни на чем не основано.
     Авторы имели  в виду выступление Зиновьева 11  декабря, а  Сталина - 15
декабря  1923  г.  Сталин  в этой своей речи говорил: "...левые  коммунисты,
составлявшие  тогда  отдельную фракцию,  дошли до  такого  ожесточения,  что
серьезно  поговаривали  о  замене  тогда  существовавшего  Совнаркома  новым
Совнаркомом, из новых людей, входивших в состав  фракции левых  коммунистов.
Часть  нынешних оппозиционеров -  тт. Преображенский, Пятаков, Стуков  и др.
входили в состав фракции левых коммунистов".

     Во время  дискуссии  о  Брестском  мире Антанта  предлагала  Советскому
правительству вооружение для борьбы с Германией. группа  Бухарина решительно
высказалась  против получения  оружия  от  империалистов;  Ленин  и  Троцкий
высказались за то, чтобы оружие взять.
     В своем  предсмертном  - накануне самоубийства - письме  Л.Д.  Троцкому
Иоффе сообщил о своем разговоре с Лениным по поводу былых разногласий Ленина
и Троцкого о  перманентной  революции.  Иоффе в этом письме свидетельствует,
что Ленин тогда сказал ему: правота была на стороне  Троцкого. Насколько мне
известно, Л.Д.  никогда не использовал этого свидетельства Иоффе.  Очевидно,
сам  он все-таки считал,  что в  этом споре ошибался  он, а правота  была на
стороне Ленина.

     Выше  я   писал,  что   во   всем,   касающемся   исторических  фактов,
подкрепленных документами, недопустимы всяческие домыслы и предположения. Но
когда  речь   идет  об   объяснении  мотивов  той   или  иной  позиции,  без
предположений не обойтись.









 * II. ЭВОЛЮЦИЯ СОВЕТСКОГО ОБЩЕСТВА *

14. Постановка вопроса
     Куда  эволюционирует  советское общество, советское  государство? Каков
характер, каковы причины этой эволюции? Вопросы эти давно являются предметом
пристального  внимания как  мыслящих  людей  внутри СССР, так и  особенно за
границей.
     Почему Сталин  пошел  на  разрушение советской  демократии  и  усиление
централизованной  власти  -  этот  вопрос занимает  как  сторонников, так  и
противников сталинского режима.
     Большинство  исследователей   объясняет  (а   многие   и   оправдывают)
диктаторский  режим тем,  что страна была  в  капиталистическом окружении, а
сроки для подготовки к столкновению с капитализмом были ей отпущены краткие.
Так считал, в  частности, Е. Варга,  так находил  Джилас,  так писали многие
буржуазные журналисты и советологи. Примерно такой же позиции придерживается
сейчас  безусловный  противник  сталинского  режима,  генеральный  секретарь
Испанской компартии Сантьяго Каррильо.
     По   мнению   Варги,    Сталин   вынужден   был   установить   жесткую,
централизованную   партийно-бюрократическую   иерархию   ("это   было   лишь
необходимой    системой    рычагов    централизованного    административного
управления"), чтобы выстоять против капиталистического  окружения  и  напора
мелкобуржуазной стихии.  Для этого  нужна  была,  утверждал  Варга,  сильная
централизованная власть.
     Но  такая власть после Октябрьской революции была у большевиков всегда.
Однако  при  Ленине,   несмотря   на  некоторые   отступления  от  принципов
демократического   централизма,  власть   эта   была   гибкой,  маневренной,
централизм  и демократия тогда более или менее уравновешивались. При Сталине
же централизм полностью поглотил демократию.
     Разве в обстановке гражданской войны, когда страна  находилась в кольце
блокады,  централизованная  власть  была менее  необходима,  чем в 1923-1929
годах?  Но даже  в  гражданскую войну съезды партии  созывались ежегодно,  и
перед  каждым из них и в ходе самих съездов происходили жаркие  дискуссии, и
ЦК, и  Ленин  неоднократно выслушивали критику  в свой адрес.  Линия  партии
определялась путем  подъема  активности  партийных  масс, а  не  диктовалась
сверху, административным путем, как установилось при Сталине.
     Сантьяго  Каррильо,  рассматривая в книге "Еврокоммунизм и государство"
вопрос об эволюции советского общества, пишет:

     "Необходимо вернуться к сложности этой ситуации и к тому, каким образом
она  находится  в  противоречии  с  примитивными схемами.  Среди тех стадий,
которые упоминались Марксом и Энгельсом (две из них мы  называем социализм и
коммунизм),  нет той, на которой государство,  созданное  революцией, должно
будет энергично приняться за осуществление первоначального социалистического
накопления, необходимого для организации  современного производства. Другими
словами,  не  было  учтено  того,  что  новое  государство  будет  вынуждено
выполнить  прежде всего  типично капиталистическую задачу, которая не  может
быть выполнена в короткое время".

     Идея первоначального социалистического накопления как особого этапа для
перехода от капитализма к социализму впервые выдвинута не  Сантьяго Каррильо
в 70-х, а  Е.  Преображенским в  20-х  годах (см.  об  этом ниже). Идея  эта
противоречит всему строю марксистского учения и его экономической теории. Из
учения  Маркса  вытекает   (и  это  подтверждено   жизнью),  что  гигантская
концентрация средств производства происходит еще в недрах капитализма. И это
само по себе,  без всякого  "первоначального  социалистического накопления",
путем   обобществления   средств   производства    обеспечит    переход   от
капиталистического к  социалистическому способу управления.  Маркс и Энгельс
считали, что  социалистическая революция сможет победить только тогда, когда
капитализм сам  проделает  всю  черновую  работу: достигнет высокого  уровня
производства и централизует промышленность  и  сельское хозяйство  до такого
уровня,  что  новому  социалистическому  строю  не  понадобится  начинать  с
первоначального накопления.
     А как же быть, если страна, совершившая социалистическую революцию, еще
не  созрела  для  социализма,  как,  например,  Россия в 1917  году?  Тогда,
отвечали классики марксизма, они  смогут построить социализм с помощью и при
поддержке более развитых стран.
     Ленин,  борясь в 1917  году за социалистическую революцию, понимал, что
Россия  еще не подготовлена к социализму. Он шел на революцию в уверенности,
что пролетариат передовых капиталистических стран  Европы  поддержит русскую
революцию. Его уверенность вытекала из анализа эпохи  империализма как эпохи
войн и революций.
     Да, говорят  критики, но ведь этого не случилось, предвидение Ленина не
осуществилось.  Русская  революция осталась  одинокой  в  безбрежном  океане
капиталистического окружения. И С.Каррильо в связи с этим задается вопросом:

     "Не является ли тип государства, который развился в Советском  Союзе, и
в частности та диктаторская система, которая ассоциируется с именем Сталина,
со  всеми  своими  эксцессами, злоупотреблениями  и  произволом,  следствием
именно   этой  функции   государства,   которая  состоит   в   осуществлении
первоначального накопления, в развитии современной индустрии любой ценой...
     ...Обратная  же  сторона   состоит  в  том,  что  это  накопление,  это
титаническое  усилие развить индустрию потребовало  огромных  и бесчисленных
жертв рабочего населения, жертв, на которые широкие массы этого населения не
могли согласиться. И в этом состоял просчет, который поразил союз рабочих  и
крестьян  и с неизбежностью  привел к установлению  государства такого типа,
которое  не только  подавляет прежние прогрессивные классы, но  также  и  ту
часть населения, ... которая не принимала эти  жертвы и, объективно  говоря,
могла быть мобилизована против нового правительства. Феномены бюрократизации
возникли не только на основе  традиций царизма, но также из  этой  ситуации,
которой не предвидели теоретики. Маркс, Энгельс, да и сам Ленин представляли
себе  диктатуру  пролетариата как власть огромного большинства, подавляющего
крошечное  меньшинство,  для  которой  организация  широкой демократии  была
предпосылкой.  На  практике так не произошло. Большая  часть населения  была
пассивной, а очень важная часть -  враждебной. Рабочая демократия продолжала
все больше  "сморщиваться", и то  же самое происходило  в партии, где острые
социальные противоречия проявлялись в обострении фракционной борьбы, которой
после  смерти  Ленина никто не способен  был управлять. В  результате  этого
образовался  бюрократический слой,  который  начал присваивать себе  функции
лидерства, будучи уверенным, что  он является  исполнителем воли  социальной
массы рабочего класса, воплощением его диктатуры, но который незаметно начал
пускать  свои   собственные   корни,   приобретать   собственные   интересы,
действовать в соответствии со своими собственными специфическими механизмами
и  объективными   законами".   (С.Каррильо  "Еврокоммунизм  и  государство".
Подчерк. мной. - Авт.)

     Здесь  многое  верно,   но  неверна   главная  посылка:  бюрократизация
советского  строя возникла и развилась  не из  потребности в  первоначальном
социалистическом   накоплении,   которая    (потребность)   якобы   породила
необходимое для  ее  удовлетворения насилие.  Нет,  насилие было  необходимо
Сталину для захвата им личной власти, и бюрократизация, централизация, отказ
от  установки  на  мировую  революцию  и замена  ее  установкой  на  сильное
национальное государство - все это нужно было  Сталину для достижения им той
же цели.
     Каррильо  сомневается в  том, что  сталинская политика насилия  явилась
результатом  его отхода  от  ленинской установки на  мировую  революцию.  Он
пишет:

     "В своей речи на 1-м Всероссийском съезде Совнархозов  26 мая 1918 года
Ленин  сказал:  "Мы   не   закрываем   глаза  на   то,  что   нам  одним,  -
социалистической революции  в одной стране, - если  бы она была даже гораздо
менее отсталой,  чем Россия, если бы  мы жили даже  в условиях более легких,
чем  после 4-х лет мучительной, тяжелой и разорительной  войны,  -  в  одной
стране социалистической революции своими силами  не выполнить". (Ленин, ПСС,
т.36, стр.382)
     "Эта  же  идея, -  продолжает  Каррильо,  -  высказывалась  и в  других
случаях,  и  Сталин  после  смерти   Ленина  в  течение  некоторого  времени
признавал, что невозможно построить полный  социализм в одной стране  и  что
это будет  достигнуто только  тогда, когда  триумфальное  шествие  революции
охватит другие развитые страны..." (С.Каррильо, там же).

     Однако  отход сталинской  фракции  от  установки на  мировую  революцию
начался  еще до смерти Ленина,  после провала германской  революции  в  1923
году, после начала стабилизации капитализма.
     В  своих предсмертных статьях В.И. Ленин наметил тактику партии в связи
со стабилизацией  капитализма и  затяжкой  мировой  революции.  Эта  тактика
предусматривала политику,  дававшую  возможность  пролетарскому  государству
продержаться  до  нового  подхода  мировой  революции,  надежда  на  которую
связывалась   у   Ленина   с   назревающим    восстанием    колониальных   и
полуколониальных народов.
     Но вскоре  после  смерти  Ленина  Бухарин  и  Сталин предложили  другую
тактику - установку на строительство социализма  в одной стране (конкретно -
в  России)  независимо  от  мировой  революции. Это обосновывалось тем,  что
капитализм стабилизировался, и вопрос  о мировой революции  откладывается-де
на  неопределенное время. Они выступали поэтому  против  "авантюристической"
политики  Троцкого,  продолжавшего  придерживаться  ленинской  установки  на
мировую революцию.
     Предлагая  коренным образом изменить тактику партии,  Бухарин и  Сталин
руководствовались различными мотивами. Бухарин, так же, как Ленин и Троцкий,
искал возможности  продержаться до  новой  революционной ситуации в  странах
Европы - а концепция  строительства  социализма  в  одной  России, казалось,
открывала возможность мирного сосуществования с капиталистическими  странами
и использования  этого  промежуточного  периода  для медленной,  постепенной
доделки того, что не успел сделать в России капитализм.
     Сталин ни  в  какую  мировую  революцию  не верил  и  был  к этой  идее
равнодушен. Социализм, как он его понимал, можно было насадить только силой,
а  для  этого  нужно  было  создать  сильное  централизованное  государство,
руководимое  единой волей  и способное силой же в  подходящее время насадить
угодный  ему строй в других странах. Таким  образом, концепция "социализма в
одной стране" совпадала с уже полностью сложившимся к тому времени у Сталина
стремлением к захвату личной власти и очень облегчала этот захват.
     "Каким образом,  - задает  себе вопрос Каррильо, - соотносится, с одной
стороны,  эта идея  (о  невозможности  построить социализм в одной  стране),
которая зат