оны в сторону и скользить по мокрой ледяной
каше. Она покачнулась, задние  колеса  занесло  вбок.  Миссис  Адамс  нажала
тормоз, и машина стала поперек дороги.
     Ax, как не хотелось вылезать из теплой машины и погружать ноги в тонких
городских ботинках в ледяную сахарную воду! Было решено  надеть  цепи.  Хотя
мистер Адамс и не принимал непосредственного участия в надевании  цепей,  он
счел своим долгом вылезть из машины и промочить ноги вместе со всеми.
     -  Я  прошу  тебя  только  об  одном,  -  сказала  ему  миссис   Адамс,
руководившая работами, - не мешай.
     - Но,  Бекки,  Бе-кки,  -  бормотал  опечаленный  супруг,  -  я  обязан
трудиться наравне со всеми.
     Так Скалистые горы и остались в памяти;  светлый  и  холодный  весенний
день двадцать седьмого ноября, по зеленоватому  и  прозрачному  небу  мчатся
маленькие плотные облачка, над краями плато  выступают  ровные,  как  забор,
серые и синие скалы. Позади, внизу - Техас, Чикаго, Нью-Йорк,  Атлантический
океан, Европа. Впереди, внизу - Калифорния,  Тихий  океан,  Япония,  Сибирь,
Москва. Мы стоим по щиколотку в ледяной жиже и неумело  натягиваем  цепи  на
твердые, чисто вымытые водой шины.
     Через час цепи были надеты, и миссис  Адамс  включила  мотор.  В  самой
высокой точке перевала  оказалась  полуразвалившаяся  бревенчатая  хижина  с
вывеской "Кафе-бар". Там торговала  девушка  в  бриджах,  сапогах  и  тонкой
кофточке с короткими рукавами. Хотя вокруг на много миль  не  было  никакого
жилья, внешность девушки никак нельзя было бы назвать деревенской. Это  была
типичная нью-йоркская, чикагская или амарилльская девица из кафе, -  плотная
завивка,  нарумяненные  щеки,  выщипанные  брови,  отлакированные  ногти   и
безукоризненное профессиональное умение работать.
     Мы выпили по стаканчику джина, согрелись и отправились в путь,  позабыв
обо всех наших горестях.
     Но как только мы начали восхищаться природой, раздался ужасный  грохот,
и миссис Адамс, остановив машину, посмотрела  сперва  на  нас,  а  потом  на
мистера Адамса.
     - О Бекки, - пробормотал он, - видишь, видишь, я говорил...
     - Что ты говорил?
     - Нет, серьезно, Бекки, не спрашивай меня ни с чем. Это ужасно!
     Однако ничего особенно ужасного не произошло. Просто порвалась неплотно
прилаженная цепь и поломала подпорку левого крыла.
     Мы сняли цепь и осторожно поехали дальше. Солнце грело все сильнее. Лед
совершенно исчез, и мы, как  кинематографические  свинки,  снова  ожили.  Мы
восхищались суровой красотой плато и ярким днем.
     - Нам хорошо, сэры! - говорил мистер Адамс. - А каково  было  пионерам,
которые шли этой дорогой неделями, месяцами, без пищи,  без  воды.  Да,  да,
сэры! Без воды, с женами и маленькими детьми...
     Мистер-Адамс вдруг замолк. Мы  так  и  не  узнали,  каково  приходилось
пионерам. Вытянув шею, он с ужасом смотрел вперед.
     Дорога была загорожена доской. На ней висел плакат:
     "Дорога ремонтируется. Детур - одиннадцать миль". "Детур" - это значило
объезд. Тут, собственно, и наступил редкий случай,  когда  в  Америке  могут
понадобиться цепи. Но одной цепи уже не было. Посредине этого самого детура,
состоящего из размокшей  розовой  глины,  стоял  боком  голубой  двухэтажный
рейсовый  автобус  компании  "Серая  борзая",  шедший  в  Лос-Анжелос.  Если
застряла  эта  могучая  машина,  то  что  будет  с   нами?   Автобус   стоял
накренившись, как корабль, налетевший на рифы. Ему на помощь шел ярко-желтый
гусеничный трактор - дорожный плуг.
     Перед нами уже несколько часов ехало странное существо,  которое  можно
было назвать автомобилем только из милости: не автомобиль, а  авто-вигвам  с
ржавой железной трубой от печки и развевающимися по  ветру  рваными  ватными
одеялами,  составляющими  стены  воображаемой  кабины.  Внутри  были   видны
металлический бак и большие замурзанные дети.
     К нашему удивлению, авто-вигвам смело полез в глубокую мягкую грязь. Мы
последовали за ним. Из окон "Серой борзой" выглядывали скучающие  пассажиры.
Вероятно, эти одиннадцать миль были самыми худшими в Америке,  и  надо  было
иметь какое-то особенное автомобильное счастье, чтобы  нарваться  именно  на
них. Во всяком случае, за всю поездку по Америке мы ни разу больше не видели
такого плохого куска дороги.
     Мы  несколько  раз  застревали  в  огромных  лужах   жидкой   грязи   и
подталкивали автомобиль плечами. Ботинки, брюки, края пальто, плечи  и  даже
лица - все было покрыто розовой глиной.
     Выехав на твердую дорогу,  авто-вигвам  остановился.  Из  него  вылезла
многочисленная семья и стала собирать щепки, чтобы  развести  огонь.  Семья,
очевидно,  решила  пообедать.  Мы  пронеслись  мимо,  поглядев  на  семью  с
некоторой завистью. После всех перенесенных нами страданий захотелось есть.
     Солнце припекало довольно сильно, мы быстро высохли и взыграли духом.
     - Смотрите! Смотрите! - крикнула миссис Адамс, взмахнув руками. - Какие
скалы!
     - Бекки! Не отпускай руль и смотри только на дорогу,  -  сказал  мистер
Адамс, - мы опишем тебе потом все виды.
     - Нет, вы только посмотрите, - крикнула Бекки, - скала похожа на замок.
     - А вот эта - на башню.
     - Сэры! Смотрите скорей! Нет, нет, это просто удивительно! Скала похожа
на огромный надрезанный кусок сыру.
     - Нет, скорее на пирог.
     - С мясной начинкой.
     - На длинную, длинную колбасу... знаете, мистеры, есть такая  миланская
колбаса, очень вкусная.
     Есть хотелось все больше и больше. Проезжая живописные скалы,  похожие,
как нашел мистер Адамс, на тарелку горячего супа, мы поняли, что умираем  от
голода.
     Однако новое происшествие отвлекло наши мысли.  Мистер  Адамс  нечаянно
приоткрыл дверцу, и его  чуть  не  выбросило  из  машины  вихрем  встречного
воздуха.
     Когда  мы  ехали  по  главной   улице   города   Галлона,   высматривая
ресторанчик, раздался треск, по  сравнению  с  которым  известный  нам  звук
лопнувшей  цепи  показался  мелодичным  стрекотанием  кузнечика.   Наш   кар
содрогнулся и стал. В первую секунду мы поняли, что живы, и обрадовались. Во
вторую секунду сообразили, что являемся жертвой эксидента, -  в  бок  нашего
нового серого грязного кара врезался старый зеленый полугрузовичок.
     Вокруг  наших  автомобилей  вмиг  образовалась  пробка.  Мы  с  грустью
смотрели на смятое крыло и слегка погнутую ступеньку. Виновник  происшествия
вылез из своего полугрузовичка, бормоча извинения.
     - Сэр! - сказал мистер Адамс горделиво. - Вы врезались в наш кар.
     Он был готов к бою.
     Но боя  не  последовало.  Наш  противник  и  не  думал  отрицать  своей
виновности и упирал главным образом  на  "проклятые  тормоза".  Он  был  так
смущен происшествием, а повреждения, которые он причинил нам, были так малы,
что мы решили не таскать его по судам, и расстались друзьями.
     Город Галлоп дал нам очень много  для  понимания  Америки.  Собственно,
этот город совсем не  отличался  от  других  маленьких  городков,  и  задача
писателя сильно облегчается, так как внешность городка можно  не  описывать.
Какой-нибудь старый галлопчанин, уехавший на два-три года, едва ли узнал  бы
свой родной город, так как нет ни одной приметы, по которой он  мог  бы  его
узнать. "Какой город?" - спросил бы он, высунувшись из автомобиля. И  только
узнав, что он действительно в Галлопе,  а  не  в  Спрингфильдс  или  Женеве,
принялся бы целовать родную землю (асфальт).  Именно  этим  вот  отсутствием
оригинальности и замечателен  город  Галлоп.  Если  американцы  когда-нибудь
полетят на луну, они обязательно построят там точь-в-точь  такой  же  город,
как Галлоп. Ведь стоит же среди лунных пустынь Нью-Мексико, этот  бензиновый
оазис с Мейн-стритом, "Манхэттен-кафе", где можно выпить  помидорного  соку,
съесть яблочный пирог и, бросив пять центов в автомат,  послушать  граммофон
или механическую  скрипку;  с  универсальным  магазином,  где  можно  купить
рубчатые бархатные  штаны  цвета  ржавчины,  носки,  галстуки  и  ковбойскую
рубашку; с магазином фордовских автомобилей;  с  кинематографом,  где  можно
увидеть картину из жизни богачей или бандитов, и с аптекой,  где  подтянутые
девушки, щеголеватые, как польские поручики, едят гэм энд  эгг,  прежде  чем
отправиться на работу. Добрый город Галлоп!  Его  не  интересуют  события  в
Европе, Азии и Африке. Даже американскими делами город Галлоп не  слишком-то
озабочен. Он гордится тем, что  со  своими  шестью  тысячами  жителей  имеет
горячую и холодную воду, ванны, души, рефрижераторы  и  туалетную  бумагу  в
уборных, - имеет тот же комфорт, что Канзас-сити или Чикаго.
     Хотя не было еще трех часов, мистер Адамс уговорил нас не ехать дальше.
     - Это роковой день, сэры, - говорил он, - это день несчастий.  Да,  да,
было бы глупо не понять этого. Сэры! Мы обманем  судьбу.  Завтра  она  будет
бессильна помешать нашему дальнейшему путешествию.
     И он ушел в фордовский  магазин  узнавать,  во  что  обойдется  починка
повреждений. Он просил подождать его в автомобиле, за углом. Прошло двадцать
минут, в течение  которых  мы  вели  с  миссис  Адамс  беседу  о  несчастьях
сегодняшнего дня.
     - Ну, сегодня нам уже бояться нечего, - сказала  миссис  Адамс.  -  Все
несчастья позади.
     Прошло еще десять минут, а мистера Адамса все не было.
     - Я знаю, - воскликнула миссис  Адамс,  -  его  никуда  нельзя  пускать
одного. Я уверена, что сейчас он сидит с дилером и  разговаривает  с  ним  о
Лиге наций, совершенно позабыв, что мы его ждем.
     Еще через десять минут к нам подбежал мальчик-рассыльный и передал, что
мистер Адамс просит нас немедленно прийти к нему  в  магазин.  Миссис  Адамс
побледнела.
     - С ним что-нибудь случилось? - спросила она быстро.
     - Но, мэм, - ответил мальчик, глядя в сторону.
     Мы бросились в магазин со всех ног. Странное  зрелище  предстало  нашим
глазам. Думается, что не только мы, но ни один житель Галлопа за  все  время
существования городка не видел ничего подобного. Было  похоже,  что  тяжелый
бомбардировщик  "Капрони"  только  что  сбросил  здесь  весь   запас   бомб,
предназначенных для негуса Хайле Селасие. Большое зеркальное стекло магазина
лежало на тротуаре, расколоченное вдребезги. В пустой  раме  окна,  на  фоне
двух новеньких фордов, стоял мистер Адамс, держа в  руках  дужку  от  очков.
Палец его правой руки был порезан, но он, не обращая на это внимания, что-то
еще втолковывал насчет Лиги наций растерянному хозяину магазина.
     - Но, но, сэр, - говорил он, - вы не знаете, что такое Лиг оф Нэйшенс!
     - Что ты наделал! - воскликнула миссис Адамс, тяжело дыша.
     - Но, но, Бекки! Нет, серьезно, я ничего не наделал.  Я  прошел  сквозь
витрину. Разговаривал с этим сэром и не заметил, что иду не  в  дверь,  а  в
окно. Что я мог сделать, сэры, если это окно такое большое,  что  похоже  на
дверь! И еще к тому же доходит до земли.
     Миссис Адамс принялась ощупывать своего любимого мужа. Это было  просто
невероятно, - мистер Адамс был абсолютно невредим, только разлетелись очки.
     - И тебе не было больно? - спрашивала миссис Адамс. - Это  же  все-таки
толстое зеркальное стекло!
     - Но, Бекки, я был так удивлен, что ничего не почувствовал.
     Мистер Адамс вознаградил ошеломленного  дилера  за  потерю  и  радостно
сказал:
     - Вы не должны думать, сэры, что я потерял здесь  даром  время.  Я  все
узнал насчет ремонта вашего кара. Его не стоит сейчас чинить. О, но! Это был
не последний  эксидент.  Нам  еще  успеют  намять  бока.  Когда  вернемся  в
Нью-Йорк, починим и закрасим все сразу. Не будем торопиться, сэры! Вы всегда
успеете израсходовать ваши доллары.
     Мы так боялись, что несчастья этого дня еще не кончились,  что  шли  по
улице, осторожно передвигая ноги и поминутно оборачиваясь, как  затравленные
олени. Только уже улегшись в кровати, мы успокоились немного и  поняли,  что
день несчастий миновал.



        Глава двадцать пятая. ПУСТЫНЯ

     Америка готовилась к рождеству. В маленьких городках  уже  сияли  перед
магазинами разноцветные электрические лампочки картонных  елок,  надетых  на
уличные фонари.  Традиционный  Санта  Клаус,  добрый  рождественский  дед  с
большой белой  бородой,  разъезжал  по  улицам  в  раззолоченной  колеснице.
Электрические вентиляторы выбрасывали изнутри колесницы искусственный  снег.
Хоры радиоангелов исполняли старые английские песни. Санта  Клаус  держал  в
руках плакат универсального магазина: "Рождественские подарки -  в  кредит".
Газеты писали, что предпраздничная торговля идет лучше, чем в прошлом году.
     Чем дальше мы  подвигались  по  направлению  к  Калифорнии,  чем  жарче
становилось солнце, а небо чище и голубее, тем  больше  было  искусственного
снега, картонных елей, седых бород, тем шире становился  кредит  на  покупку
рождественских подарков.
     Мы переехали границу Аризоны. Резкий и сильный свет  пустыни  лежал  на
превосходной дороге, ведущей  во  Флагстаф.  Надоедливые  рекламные  плакаты
почти  исчезли,  и   только   изредка   из-за   кактуса   или   пожелтевшего
"перекати-поле"  высовывался  на  палочке  нахальный  плакатик  "Кока-кола".
Газолиновые станции попадались все реже. Зато  шляпы  редких  здесь  жителей
становились все шире. Мы еще никогда не видели и, вероятно, не увидим  таких
больших шляп, как в Аризоне, стране пустынь и кэньонов.
     Едва ли можно найти  на  свете  что-либо  величественнее  и  прекраснее
американской  пустыни.  Целую  неделю  мы  мчались  по   ней,   не   уставая
восхищаться. Нам повезло. Зима в пустыне - это то же светлое и чистое  лето,
только без удручающей жары и пыли.
     Край, в который мы заехали,  был  совершенно  глух  и  дик,  но  мы  не
чувствовали  себя  оторванными  от  мира.  Дорога  и  автомобиль  приблизили
пустыню, сдернули с нее покрывало тайны, не сделав ее менее привлекательной.
Напротив того - красота, созданная природой, дополнена  красотой,  созданной
искусными руками человека. Любуясь  чистыми  красками  пустыни,  со  сложной
могучей архитектурой, мы никогда не переставали  любоваться  широким  ровным
шоссе, серебристыми мостиками, аккуратно уложенными  водоотводными  трубами,
насыпями и выемками. Даже газолиновые станции, которые надоели на Востоке  и
Среднем  Западе,   здесь,   в   пустыне,   выглядели   гордыми   памятниками
человеческого могущества. И автомобиль в пустыне казался вдвое красивей, чем
в городе, - его обтекаемая полированная поверхность отражала солнце, а  тень
его, глубокая и резкая, властно лежала на девственных песках.
     Дороги в пустыне - вероятно, одно  из  самых  замечательных  достижений
американской техники. Они так же хороши, как и в населенных  местах.  Те  же
четкие и ясные желто-черные таблицы напоминают о поворотах, узких  мостах  и
зигзагах. Те же белые с черной  каемкой  знаки  указывают  номера  дорог,  а
деревянные стрелы с названиями городков - расстояние  до  этих  городков.  В
пустыне есть также особые дорожные сооружения, которые встречаются  довольно
часто и называются  "каттл  гард".  Огромные  земельные  участки  скотоводов
отделены друг от друга колючей проволокой, чтобы скот не переходил с участка
на участок, чтобы не было тяжб и живописным ковбоям не приходилось пускать в
ход свои кольты. Но как сделать,  чтобы  скот  не  переходил  с  участка  на
участок через шоссе? Ведь шоссе не перегородишь колючей  проволокой!  И  вот
некий безымянный изобретатель додумался. Проволока доходит до  шоссе.  Здесь
на дороге лежит металлическая решетка, покрывающая канаву.  Автомобилям  это
нисколько не мешает, а коровы боятся, что их ноги провалятся сквозь  прутья,
и  поэтому  воздерживаются  от  нежелательных  экскурсий  в  чужие  участки.
По-американски просто!
     В Америке путешественника не угнетают обычные дорожные  сомнения:  "Где
мы сейчас? Найдем ли  мы  ночлег?  Не  врет  ли  спидометр?  Уж  слишком  мы
забрались  на  Запад,  -  не  пора  ли  передвинуть  стрелку  часов?"   Нет.
Путешественника не волнует вопрос о ночлеге. Он привык к тому, что на дороге
его поджидают кэмпы, то  есть  лагери,  состоящие  из  нескольких  маленьких
домиков (в каждом домике - комната, душ и газовая кухня, а рядом с домиком -
гараж). Ежедневно на дороге можно встретить на  маленьком  столбике  плакат:
"Через полмили - проверка спидометра". И действительно, через полмили  стоит
новый столбик. И от этого столбика до  следующего  будет  пять  миль,  и  вы
можете  проверить  правильность   своего   спидометра-прибора,   отмечающего
пройденное расстояние. Встретится вам и совсем уже заботливый плакат:  "Пора
передвинуть стрелку часов". А на вопрос: "Где мы  сейчас?"  -  есть  точный,
даже несколько торжественный ответ:
     "Покидаете Нью-Мексико. Въезжаете в Аризону".
     Звучит это так, как будто вы покидаете землю и въезжаете на небо.
     Мы весело катили по пустыне, совершенно позабыв о вчерашних ужасах. Уже
казалось невероятным, что на свете существуют грязь, снег  и  холод.  Мистер
Адамс, хорошенько выспавшийся в Галлопе и основательно закусивший на дорогу,
чувствовал  себя  великолепно.  Он  был  полон  идей  и   томился   желанием
поговорить. Мы перебрали десяток  тем;  выслушали  мысли  мистера  Адамса  о
положении в Германии после фашистского  переворота,  о  состоянии  школьного
дела в Америке и о шансах Рузвельта на новых выборах.
     Но мистеру Адамсу всего этого казалось мало. Он нетерпеливо  поглядывал
на дорогу в надежде увидеть человека с поднятым  кверху  пальцем.  Навстречу
машине летел красный придорожный песок. Людей в  пустыне  не  было.  Но  тут
мистеру Адамсу пришла на помощь природа, которой он и отдал весь распиравший
его запас чувств.
     Мы проезжали "painted desert" - "окрашенную пустыню".
     До самого горизонта, подобно штормовому океану, волны которого внезапно
окаменели, тянулись гладкие песчаные холмы.  Они  налезали  друг  на  друга,
образовывали гребни и жирные  круглые  складки.  Они  были  чудесно  и  ярко
раскрашены природой в синий, розовый,  красно-коричневый  и  палевый  цвета.
Тона были ослепительно чисты.
     Слово "пустыня" часто употребляют как символ однообразия.  Американская
пустыня необычайно разнообразна. Через каждые два-три часа внешность пустыни
изменялась. Пошли холмы и  скалы,  имеющие  форму  пирамид,  башен,  лежащих
слонов, допотопных ящеров.
     Но впереди нас ожидало нечто еще более замечательное.
     Мы въезжали в огороженный колючей  проволокой  заповедник  окаменевшего
леса. Сперва мы не заметили ничего особенного, но вглядевшись попристальнее,
увидели, что в песке и щебне торчат пни и  лежат  стволы  деревьев.  Подойдя
поближе, мы рассмотрели, что  и  щебень  представлял  собою  мелкие  частицы
окаменевшего леса.
     На этом месте несколько десятков миллионов лет тому назад рос  лес.  Не
"так давно лес этот нашли в виде поваленных окаменевших стволов. Это порази-
тельное зрелище - посреди пустыни в великой тишине  лежат  стволы  деревьев,
сохранившие    внешность    самых     обыкновенных     древесных     стволов
красно-коричневого цвета. Миллионы лет  шел  процесс  замены  частиц  дерева
частицами соли, извести, железа. Деревья приобрели твердость мрамора.
     В заповеднике выстроен  маленький  музей,  где  препарируют  чурбанчики
окаменевшего дерева. Их распиливают, полируют. Поверхность  среза,  сохраняя
все линии дерева, начинает сверкать красными, синими и желтыми жилками.  Нет
таких мраморов и малахитов,  которые  могли  бы  соперничать  по  красоте  с
отполированным окаменевшим деревом.
     В музее нам сказали, что этим деревьям  сто  пятьдесят  миллионов  лет.
Самому музею было, вероятно, не больше года. Это было маленькое,  но  вполне
современное здание с металлическими рамами окон и дверей, с водопроводом,  с
горячей и холодной водой. Выйдя из такого  зданьица,  ожидаешь  найти  здесь
метрополитен, аэропорт и универсальный магазин, а  на