а и
самое возмутительное богатство.
     Перед самым отъездом мы увидели большую  очередь  людей,  выстроившихся
перед входом в ресторан. Надетое на постоянную вывеску  полотнище  извещало,
что  здесь  Армия  спасения  дает   бесплатный   рождественский   обед   для
безработных. Двери ресторана были  закрыты,  до  обеденного  часа  было  еще
далеко. Очередь демонстрировала все виды и типы американских  безработных  -
от бродяги, с давно не бритыми щеками и подбородком, до смирного  служащего,
еще не отказавшегося от галстука и не потерявшего надежду когда-нибудь снова
войти в общество. Здесь стояли юноши, - они выросли уже в  то  время,  когда
работа исчезла, они еще никогда не работали,  ничего  не  умеют  делать,  им
негде научиться работать. Они не нужны никому, полные сил, способные молодые
люди. Здесь стояли старики, работавшие всю жизнь,  но  которые  уже  никогда
больше работать не будут, отцы семейств, честные  работяги,  обогатившие  за
свою рабочую жизнь не одного хозяина, - они тоже никому не нужны.
     Эптон  Синклер,  с  которым  мы  встретились  несколько  дней  назад  в
Пассадене, маленьком и красивом калифорнийском городке, сказал нам:
     - Капитализм как строй, приносящий людям выгоду, заработок  как  строй,
который дает возможность существовать, давно кончился. Но, к сожалению, люди
этого еще не поняли. Они думают, что это - временная заминка, какие бывали и
раньше. Они не понимают того, что уже  никогда  капитализм  не  даст  работы
тринадцати миллионам  американских  безработных.  Ведь  кризис  за  время  с
тридцатого года, когда он начался, заметно ослабел, дела идут гораздо лучше,
а безработица не уменьшается. Людей заменили новые машины  и  рационализация
производства. Самая богатая в мире страна, "божья страна", как  ее  называют
американцы, великая страна не в состоянии обеспечить своим людям ни  работы,
ни хлеба, ни жилища.
     И этот большой, страстный  человек,  всю  жизнь  метавшийся  в  поисках
правды,  бывший  и  либералом,  и  социалистом,  и  основателем  собственной
социальной теории,  под  флагом  которой  он  баллотировался  в  губернаторы
Калифорнии от демократической партии и даже собрал девятьсот тысяч  голосов,
- устало опустил голову. Мы сидели  в  его  доме,  темноватом,  старомодном,
пыльном и каком-то нежилом. Дом  тоже  был  усталый  и  старый.  Из  попытки
устроить в Калифорнии обособленный штат, где не будет безработицы, ничего не
вышло. В губернаторы штата Синклер не прошел. Да ничего и не вышло бы,  даже
если бы он и сделался губернатором.
     - С этим кончено, - сказал на  прощанье  Синклер.  -  Я  возвращаюсь  к
литературной работе.
     У Синклера красивая  серебряная  голова.  Он  был  в  сером  фланелевом
костюме и летних башмаках, сплетенных из узеньких ремешков. В руке он держал
суковатую и искривленную палку. Таким он остался в  нашей  памяти  -  старый
человек,  стоящий  в  дверях  своего  скромного  старого  дома,   освещенный
калифорнийским закатом, улыбающийся и усталый.
     Улицы праздничного Лос-Анжелоса были необычайно тихи.
     На вокзале  было  пустовато.  В  киоске  торговали  газетами,  цветными
открытками, пятицентовыми пакетиками с  леденцами.  Эти  круглые  леденцы  с
дырочкой посредине  похожи  на  мозольный  пластырь.  Вкус  их  подтверждает
зрительное впечатление.
     Какой-то железнодорожный чин храпел за своей перегородкой, надвинув  на
нос форменную фуражку с лакированным козырьком.  Мы  вошли  в  пульмановский
вагон и уселись на вращающихся бархатных креслах с  кружевными  салфеточками
на спинках. Проводник-негр неслышно внес наши чемоданы, неслышно поместил их
на багажную сетку и безмолвно удалился.
     Сейчас же за городом показались рощи апельсиновых  деревьев.  Их  яркие
плоды выглядывали из  лохматой  медвежьей  зелени.  Десятки  тысяч  деревьев
стояли правильным строем. Почва между деревьями была идеально  расчищена,  и
под каждым из них стояла керосиновая печка. Десять тысяч деревьев  -  десять
тысяч  печек.  Ночи  были  довольно  прохладны,  я  апельсины  нуждались   в
подогретом воздухе. Как-никак, стояла зима. Печки  производили  еще  большее
впечатление, чем сами апельсиновые плантации. Снова мы увидели безупречную и
грандиозную американскую организацию.
     Внезапно апельсиновые рощи сменились рощами нефтяными. Это были даже не
рощи, а густые заросли нефтяных вышек. Они стояли на океанском  пляже,  иные
из них уходили в самый океан.
     Потом все перемешалось. Апельсиновые и нефтяные плантации шли  одна  за
другой, и в окно одновременно врывались аромат апельсинов  и  тяжелый  запах
сырой нефти.
     Наконец скрылись из виду все произведения рук человеческих и перед нами
открылся океан, широкий, гордый и спокойный. Был час отлива, и океан  далеко
отступил от берегов. Мокрое морское дно отражало закатывающееся солнце.  Оба
солнца (настоящее и отраженное) во весь дух бежали за поездом. Солнце быстро
опускалось  на  горизонт,  краснело  все  больше,  приплюснулось,   смялось,
потеряло форму. Теперь это было  вялое,  потерявшее  всякую  торжественность
светило.   А   океан   все   шел   рядом   с   поездом,   накатывая   легкую
зеленовато-голубую волну, не суетясь и не набиваясь на внимание.
     Пассажиры  шумели  газетными  листами,  спали  в  креслах,   ходили   в
курительную  комнату,  где  одновременно   можно   было   выпить   бокальчик
какого-нибудь "Баккарди" или "Манхэттена", поговорить с  соседом,  покричать
свое извечное "шурли" или просто подремать на бархатных диванах.
     Уже стемнело, когда мы прибыли в Сан-Диэго. На  вокзале  нас  встретили
радостными   воплями   супруги   Адамс.   Адамсов   распирали   мексиканские
впечатления, и супругам не терпелось поделиться ими.
     - Мистеры! - воскликнул Адамс, едва мы ступили на перрон. - Вы  знаете,
кто был первый человек, которого' мы увидели на  мексиканской  почве?  Самый
первый, который попался нам на пути! Да, да, сэры, это  был  терский  казак!
Самый  настоящий  терский  казак,  сэры!  Отлично   говорит   по-русски.   А
по-испански - ни слова.
     Адамсы повезли нас в "Калифорниа Отто  Корт"  (автомобильный  постоялый
двор, он же кэмп), в котором жили уже со вчерашнего дня  и,  подружившись  с
его хозяином, узнали все сан-диэгские новости:  каков  в  этом  году  урожай
апельсинов, как обстоят нефтяные  дела,  увеличился  ли  приток  туристов  в
Калифорнию и еще много  других  полезнейших  сведений,  необходимых  каждому
вдумчивому путешественнику.
     Хозяин кэмпа  встретил  нас,  как  своих  любимых  родственников.  Надо
полагать, что супруги представили нас  ему  в  наивыгоднейшем  свете.  После
радостных и долгих излияний мы оставили свои вещи в отведенной нам комнате и
отправились обедать.
     Сан-Диэго и расположенный поблизости город  Сан-Педро  являются  базами
тихоокеанского военного флота  Соединенных  Штатов.  По  улицам  разгуливали
матросы. Торжественные, долговязые и молчаливые, они  вели  под  руку  своих
девочек. Веселые крошки цеплялись за кавалеров, болтая и хохоча.
     Мы кружили в автомобиле вокруг  выбранного  нами  ресторана,  никак  не
находя места, где могли бы "припарковаться". Все обочины были заняты,  всюду
стояли автомобили. В поисках "паркинга" мы отъезжали от своего ресторана все
дальше и  дальше,  перекочевывали  с  улицы  на  улицу.  Но  город  был  так
переполнен автомобилями, что не находилось места еще только для одного,  для
одного маленького автомобиля благородного мышиного  цвета.  Черт  знает  что
такое!
     Мы заехали в самый конец Сан-Диэго; куда не  доносился  даже  городской
шум. Во мраке слышался лишь гул океана. Мы наконец "припарковались" и  пошли
в ресторан. До него было полчаса пути пешком. Вот какие иногда бывают казусы
в стране, где двадцать пять миллионов автомобилей!
     В ресторане,  держа  на  вилке  большой  кусок  бледной  рождественской
индейки, мистер Адамс торжественно воскликнул:
     - Теперь,  сэры,  мы  попали  на  самый  край  Юнайтед  Стейтс.  Дальше
двигаться некуда. Отныне, что бы мы ни делали, куда бы мы  ни  ехали,  -  мы
едем домой, в Нью-Йорк! Съедим, сэры,  эту  индейку  за  наше  здоровье!  Мы
проехали уже шесть тысяч миль! Ура!



         * Часть пятая. НАЗАД К АТЛАНТИКЕ * 


        Глава сороковая. ПО СТАРОЙ ИСПАНСКОЙ ТРОПЕ

     Щедрое  декабрьское  солнце  изливало  свой  свет  на   веселый   город
Сан-Диэго, на его ярко-желтые особнячки, построенные в  испанском  стиле,  с
железным" балконами и коваными решеточками на окнах, на остриженные  лужайки
перед домами и на декоративные деревца с жирной темно-зеленой  листвой  -  у
входных дверей.
     В сиянии прозрачного  утра  стоял  на  рейде  военный  флот.  Миноносцы
расположились борт о борт, по четыре штуки  вместе,  тесно,  как  патроны  в
обойме браунинга. Светло-серые линии старых крейсеров и броненосцев тянулись
к самому горизонту. Теплая зимняя дремота сковала бухту,  и  высокие  тонкие
мачты военных судов недвижимо торчали в бледно-голубом  небе.  Дредноутов  и
новейших кораблей здесь не было. Может быть, они сейчас стояли в  Сан-Педро,
а может быть, ушли в океан, на боевое ученье.
     Мы выехали на глубоко уходящий в море  мыс.  Это  была  уже  территория
военной гавани. Часовой в шершавом зеленом мундире вышел из своей стеклянной
будки вежливо посмотрел на нас. Увидев фотоаппарат, он сказал; -  Прошу  вас
этим аппаратом ничего не снимать. Это запрещено.
     Мыс был пустынен. Ни один человек не попался нам навстречу. Даже  самый
неквалифицированный японский разведчик мог бы без помехи сделать нужное  ему
количество снимков с военных построек, четко  вырисовывавшихся  внизу.  Надо
полагать, что снимки эти, конечно, давно сделаны, и морские базы американцев
так же хорошо известны японцам, как  свое  собственное  Нагасаки.  Когда  мы
ехали назад, часовой даже не вышел из будки. Он только  подмигнул  нам,  как
старым знакомым, и пропустил не осматривая.
     В самом Сан-Диэго есть большой авиационный завод. Он интересен по  двум
причинам. Прежде всего - он построен за три  месяца.  Второе  -  возле  него
толкутся посторонние люди, словно возле популярного  кафе.  К  заводу  можно
подойти вплотную, не нужны ни разрешения, ни пропуска. Можно не сомневаться,
что эта беззаботность доставляет японцам истинное удовольствие.
     По дороге к океану мы увидели великолепно нарезанные улицы  с  широкими
асфальтированными  мостовыми,  с  тротуарами,   с   фонарями,   выкрашенными
алюминиевой  краской.  Мы  увидели   целый   городок,   с   канализацией   и
водопроводом, с подведенным на все участки  газом  и  электричеством,  одним
словом - город со всеми удобствами. Но без домов. Еще ни  одного  домика  не
было в этом городке, где улицам были даны даже названия.
     Так продаются в  Америке  участки  для  постройки  домов.  Какая-нибудь
большая компания покупает  землю,  где,  по  ее  соображениям,  будет  новый
поселок или город, приводит его в только что описанное состояние, а затем  с
прибылью распродает участки. Другая компания, занимающаяся постройкой домов,
возведет вам за два месяца чудесный испанский домик, с полосатыми маркизами,
с ванной в первом этаже, с ванной во втором этаже, с  балконом,  с  лужайкой
перед домом и фонтаном позади дома,  -  все  сделает,  отдайте  только  свои
десять тысяч долларов, если они у вас есть. Можно и не наличными, можно и  в
рассрочку. Но не  дай  вам  великий  американский  боже  потерять  работу  и
прекратить платежи!
     - Мистеры, - торжественно говорил старый Адамс, -  вы  должны  помнить,
что  вся  растительность,  которую  вы  здесь  видите   -   пальмы,   сосны,
апельсиновые и лимонные деревья, каждая травинка, - посажены рукой человека.
Калифорния вовсе не была раем. Это была  пустыня  Калифорнию  сделали  вода,
дороги и электричество. Лишите Калифорнию искусственного  орошения  на  одну
неделю - и этой беды нельзя будет поправить годами. Она снова превратится  в
пустыню. Мы называем Калифорнию "Золотым  штатом",  но  правильнее  было  бы
назвать ее штатом  замечательного  человеческого  труда.  В  этом  раю  надо
беспрерывно трудиться, иначе он  превратится  в  ад.  Помните,  сэры!  Вода,
дороги и электричество.
     У самого океана стояла прехорошенькая вилла, на дверях  которой  почище
калифорнийского солнца сияла медная дощечка:
     "Главная контора международного общества теософов".
     - Но, но, сэры! - кричал мистер Адамс. - Пусть  это  вас  не  удивляет.
Там, где уже есть вода, дороги и электричество, там легко жить. Как  видите,
теософы совсем не дураки.
     Против многомильного прекрасного пляжа стояли  длиннейшим  рядом  жилые
кабины. Даже сейчас, зимой, некоторые из них были заселены. На их  крылечках
грелись девушки с какими-то независимыми мордочками, - трогательные дикарки,
бежавшие к природе от чопорных и богатых родителей,  от  безумия  и  грохота
больших городов.
     У старой испанской миссии мы повернули назад на восток, домой.
     высокий кирпичный крест стоит  здесь  на  холме,  в  честь!  испанского
монаха по имени Жюниперо Серра. Когда-то он захватил эту землю -  "во  славу
бога и испанского короля". С холма виден весь город и залив.
     Мы выехали на "Олд спэниш  трэйл"  -  старую  испанскую  тропу.  Бетон,
асфальт и гравий сильно изменили старую дорогу. Конквистадоры,  пожалуй,  не
узнали бы сейчас этих мест. Там,  где  свистела  оперенная  стрела  индейца,
теперь стоит "гэзолин-стейшен" и быстро дышит компрессор, нагнетая воздух  в
автомобильную камеру. И там, где  испанцы,  задыхаясь  под  тяжестью  своего
кожаного и стального вооружения, тащились по еле заметной  тропинке,  сейчас
пролегает обычный американский "хай-вей",  дорога  высокого  класса,  иногда
даже с наклонными виражами.
     Хотя мы двигались теперь к востоку, но солнца с каждым днем становилось
меньше. Опять мы увидели далекие горы, синеющие и лиловеющие  на  горизонте,
опять спустился сумрак, настала ночь,  засверкали  фары.  Было  уже  поздно,
когда мы прибыли в Эль-Сентро.
     Дрянной городишко Эль-Сентро  лежит  в  "Импириэл-валли"  -  "Имперской
долине". Вся долина - размером  тридцать  на  тридцать  миль.  Лимоны  здесь
снимают три раза в году, апельсины - два раза.  В  декабре  и  январе  здесь
выращиваются овощи, которые в  это  время  нигде  в  Соединенных  Штатах  не
произрастают. Сейчас начиналась уборка салата, затем пойдут дыни. И  в  этой
райской долине, где зреют большие и бледные грейпфруты, в  долине,  насквозь
пропитанной одуряющим запахом лимонов и апельсинов, в этой  долине  жестоко,
как, может быть, нигде в мире, идет эксплуатация мексиканцев и  филиппинцев.
И еще больше, чем салатом  и  апельсинами,  известна  эта  долина  зверскими
расправами с забастовщиками, с несчастными - многодетными, нищими  и  всегда
голодными - мексиканцами-сезонниками. Отсюда  до  Мексики  всего  двенадцать
миль.
     "Лас-Пальмас", кэмп, в котором мы остановились, представлял собой нечто
среднее между кэмпом и  гостиницей.  Здесь  уже  был  холл  с  декоративными
растениями в кадушках, с качалками и мягкими диванами, этим  он  походил  на
гостиницу и давал  сердцу  путника  повод  наполниться  гордостью  (помните?
"Пусть ваше сердце наполнится гордостью, когда вы произносите имя  отеля,  в
котором остановились!"). С другой же стороны, цена комнаты была  невелика  и
явственно давала понять, что "Лас-Пальмас" - все-таки кэмп.
     В общем, это было удобное  пристанище.  Хозяином  его  был  австрийский
немец, тридцать лет назад приехавший в  Америку  в  каюте  третьего  класса.
Сейчас, кроме кэмпа, ему принадлежит еще "Калифорниа-отель",  четырехэтажное
здание, с кафе и табльдотом. Поэтому с его лица  не  сходит  оптимистическая
американская улыбка, роднящая его  с  мистером  Максом  Фактором  и  прочими
счастливчиками.
     Эль-Сентро  с  его  разбитыми   тротуарами   и   кирпичными   аркадами,
Эль-Сентро, мрачный город эксплуатации и большого бизнеса, находился  еще  в
Калифорнии. Бенсон, куда мы приехали на следующий день вечером,  был  уже  в
Аризоне.
     К  Бенсону  мы  ехали  через  громадные   поля   кактусов.   Это   были
"джайент-кэктус" - кактусы-гиганты. Они росли группами и в одиночку  и  были
похожи на увеличенные в тысячу раз и поставленные стоймя огурцы Они  покрыты
ложбинками, как коринфские колонны, и волосками, как обезьяньи лапы.  У  них
есть  короткие  толстые  ручки.  Эти  придатки  делают  гигантские   кактусы
необыкновенно выразительными. Одни кактусы  молятся,  воздев  руки  к  небу,
другие  обнимаются,  третьи  нянчат  детей.  А  некоторые  просто  стоят   в
горделивом спокойствии, свысока посматривая на проезжающих.
     Кактусы живут, как жили когда-то индейские племена. Там, где живет одно
племя, другому нет места. Они не смешиваются.
     Пустыня кактусов сменилась  песчаной  пустыней,  настоящей  Сахарой,  с
полосатыми от теней или рябыми дюнами, но Сахарой американской: ее пересекла
блестящая дорога с оазисами, где вместо верблюдов отдыхали  автомобили,  где
не было пальм, а вместо источников текли бензиновые ручьи
     В Бенсоне восемьсот пятьдесят жителей. Что им тут  делать,  в  пустыне?
Зачем они собрались в этой точке земного шара?
     Оказывается, здесь есть пороховой завод  Дюпона,  одного  из  подлинных
властителей Америки, - Дюпона, который так замечательно  делает  кинопленку,
гребешки и взрывчатые вещества!
     Что  можно  тут  делать,  в  обыкновенном  американском   городишке   с
несколькими  газолиновыми  станциями,  с  двумя  или   тремя   аптеками,   с
продуктовым магазином, где все продается уже готовое  -  хлеб  нарезан,  суп
сварен, сухарики к супу завернуты в прозрачную бумагу? Что  тут  люди  могут
делать, если не сходить с ума?
     В магазине, где мы покупали нарезанный хлеб, сваренный суп  и  какой-то
уже съеденный сыр (во всяком случае у него был такой вид), нам сказали,  что
дела поправились, безработицы в городе нет, потому что пороховой завод  стал
работать полным ходом.
     Когда мистер Адамс, схватив хозяина лавки за лацкан  пиджака,  принялся
выспрашивать у него, что делают люди в Бенсоне, хозяин ответил:
     - Известно, что делают. Курят "Честерфильд", пьют "Кока-кола", сидят  в
аптеке. Завелись деньги. Кому-то нужен порох.
     Кому-то нужен порох, кому-то нужна медь, военная  промышленность  стала
работать лучше.
     На другое утро мы попали в Бисби, городок в горах. Здесь медные рудники
Аризоны. Домики  расположились  на  крутых  склонах.  К  ним  ведут  длинные
деревянные лестницы. На площади городка  стоит  красный,  отлитый  из  сырой
меди, памятник  рабочему,  неизвестному  рабочему,  который  сделал  большие
деньги  владельцу  рудников.  В  аптеке  на  столиках  красуются  сахарницы,
выштампованные  из  тонкой  красной  меди.  Сейчас  же  за  городком   виден
гигантский кратер, будто созданный природой. На самом деле его вырыли  люди.
Это - место старых разработок меди.
     Затем мы попали в пустыню, заселенную кактусами, каких мы до сих пор не
видели. Большой игольчатый шар выбрасывает  вверх  длинную  цветущую  ветку.
Когда мы миновали  эту  пустыню,  то  попали  в  другую,  где  росли  только
телеграфные столбы и ничего больше. Прошел  еще  один  день,  и  из  пустыни
телеграфных столбов мы попали в пустыню, поросшую  объявлениями,  плакатами,
рекламами и всякого рода письменными,  рисованными  и  печатными  воплями  о
городе Уайт-сити.
     Через каждые две мили, а потом еще чаще,  плакаты  неистово  приглашали
путешественника в Уайт-сити. При этом плакаты  обещали  такие  радости,  что
если бы даже под псевдонимом Уайт-сити  скрывались  Ницца  или  Сочи,  то  и
тогда, кажется, это не могло бы оправдать сумасшедшего энтузиазма, с которым
были составлены просьбы, требования и мольбы о посещении городка.
     Смущенные такой требовательностью, мы несколько отклонились  от  своего
маршрута. Из Аризоны мы проско