о  цинизме   и
бесцеремонности ельцинских подручных. "Хотя, мол, обещают сохранить "ценное"
в МИДе. Не верю, им главное -- кресла занять. Любуются собой и хвалятся друг
перед другом, какие кабинеты отхватили на Смоленской-Сенной!"
     М. С. поддержал эту тему, рассказал, что  Б. Н. чуть ли  не каждый день
напоминает -- освободить ему "хороший  кабинет" в этом (казаковском) здании,
присмотрели  на 2-м  этаже бывший  рыжковский  кабинет.  Да, мол, главное --
занять Кремль, остальное потом, заключил М. С.
     Вечером 20  декабря Игнатенко  сообщил  Горбачеву, что Верховный  Совет
Украины принял  "толкование" Беловежского  документа, несовместимое с  самой
идеей  Содружества. М.  С.  потребовал  текст, с  удовольствием  читал  нам,
комментируя: весь  замысел Ельцина с его уступками ради "сохранения" Украины
в СНГ --  проваливается. Мы  с А.  Н. охладили его: замысел-то как раз был в
другом -- с помощью Кравчука  нокаутировать СССР,  ликвидировать его самого,
Горбачева (это  сверхзадача),  а  потом  двинуть везде и  повсюду  Россию...
Остальные  приспособятся,  а если кто отвалится -- плевать.  М. С.  и с этим
соглашается...   Но   радуется   "неудаче"...   Кроет  опять  дилетантов   и
посредственностей,  самодовольных  и   безответственных.   А  потом  сказал:
"Документ они примут, пусть липовый, но  им теперь нельзя не демонстрировать
победу -- вот Горбачев едва 7 республик собрал для своего Союзного договора,
а мы  -- все  11, да  и Грузия присоединится, значит,  12! Но все  равно они
завалятся".
     Яковлев "предсказал": Ельцин дай Бог до весны продержится.
     Наши размышления прервал звонок от Миттерана (заявленный накануне). Тот
снял  маску  величия  и  напыщенности,  говорил  всякие  слова  о   значении
Горбачева, о бессмертии  сделанного  "ими  вместе". М.  С. в ответ (опять  и
опять) "разворачивал" свою "концепцию": мешать не буду, стараюсь "обогатить"
процесс СНГ,  если  Ельцин  не  отступит  от  демократических  реформ,  буду
оказывать содействие.
     Миттеран приглашал во Францию: "Вы хоть и были несколько раз, но страну
не видели..."
     Что ж, благородно!..
     И Андреотти в такой  момент не  грех было бы позвонить Горбачеву, после
визита Ельцина в Италию -- особенно.
     А Буш? Он очень уж на все оглядывается и говорил неделю назад суховато.
И первое, что сделал, -- пригласил вчера Ельцина в США.
     Ну, хорошо... А что же со мной-то? Не позаботился даже о пенсии. Завтра
М. С. произнесет  "прощание",  и нас тут же выставят из  помещений. Куда  за
пенсией-то идти, в какой райсобес?
     М. С. в разговоре о своей "рэнд корпорэйшн" обмолвился: приходите, всем
там место будет. Размахался бодро-весело. И деньги, мол, пойдут... Не верю я
в это. Да и хочется ощутить себя свободным. Но -- на что  жить? "Мне и рубля
не накопили строчки"... Что это? Бессребреник? Равнодушие к себе и к "дому"?
Лень заниматься пошлыми делами? Привычка к  номенклатурному сервису? Но ведь
и  до номенклатурности я  о себе  не умел заботиться...  Все  тут, наверное,
есть...
     Надо привыкать к "свободе"... Но  пока есть семья, свободным не будешь,
даже  в  смысле "без оглядки" выйти  куда-нибудь  из  дому!  Хватит ли  силы
плюнуть  на все  и уйти  к  любимой  женщине?  Но ведь я  женщине  нужен  --
приходящий,  веселый, уверенный, с положением, интересный, а не  иждивенец и
жалкий проситель ласки и утешения. А жить хочется...

     23 декабря
     Еще  вчера  вечером  по  телефону  М.  С.  стал  "увечить"  свой  текст
обращения-прощания.  Я, как  мог, его "облагородил",  ослабил места, которые
могли  вызвать  только иронию или насмешку. Он упрям, а мне теперь неловко с
ним резко спорить: подумает, что обнаглел, ведь перед ним уже не президент.
     Но он и не собирался сегодня "оглашать", хотя "все" ждут не дождутся.
     С 12 до 18 он сидел с Ельциным в Ореховой комнате + А. Н. Яковлев... Им
с самого начала таскали коньяк "под кофе", а потом они еще и обедали.
     В 18.00 -- был  назначен разговор с Мейджором... М. С. вышел к себе для
этого -- был уже очень "хорош"...
     Соответственно и говорил с британским премьером.  Это было трогательно.
Тот, наверное,  совсем  ошеломлен  был  такой  искренностью... Тоже  звал  в
Англию, от себя и своей прелестной жены Нормы.
     М.  С.  вернулся к  Ельцину, который тем временем "объяснялся" один  на
один с Яковлевым.
     Завтра М. С.  соберет коллектив аппарата  прощаться.  Сегодня собрались
было:  я  обратил  внимание,  что  70%  присутствующих  впервые  вижу,  хотя
представлен  был  лишь  комсостав...  М.  С.  перенес  сбор  из-за встречи с
Ельциным.
     Сегодня меня засняли из Эн-би-си, они вместе с  Егором Яковлевым делают
фильм "Последние  дни Горбачева".  Полтора  часа  я  им говорил... Яковлев и
Грачев  потом мне передали: жалеют, что раньше ко мне не пристали. А я потом
жалел,  что не  сказал им многого. Но,  впрочем, заинтриговал  будущей своей
книгой.
     Был издатель "Новостей" Эйдинов... Принес первые два заказа  на будущую
книгу  Горбачева. Готовы прямо сейчас выложить 1,5 миллиона долларов и ждать
мемуаров два года! В "Известиях" сегодня  уже сообщили о Фонде  Горбачева...
Вот  там с  "этого" и надо начать...  Прежде всего надо издать его  беседы с
инодеятелями  (1985 --  1991 годы).  Бесценный материал для  истории. Я  ему
сказал -- он отмахнулся, как всегда...

     27 декабря
     Сегодня  первый  день, когда я безработный (хотя  еще и  не пенсионер).
Надо опомниться. Но прежде всего попытаться восстановить события этих дней.
     В среду,  25-го,  М. С.  решил выступить  с  последним  "Обращением"...
Готовилось  оно  сначала  как Заявление. Я  уже писал о  некоторых  эпизодах
подготовки.  В конце концов  он  взял "за основу" да  и почти  "в целом" мой
текст,  даже  вернул  в  последний  момент кое-что  из предыдущих  вариантов
(например, что государство надо бы распускать с народного волеизъявления)...
Но и напичкал  деталями, которые все  равно  газеты  "не  взяли"... Ни  одна
газета полностью "Обращение" не напечатала! Уже все боятся Ельцина.
     Утром он попросил связать его с Бушем (на 17.00). И хоть там Рождество,
Павел Палажченко нашел Буша в Кэмп-Дэвиде, и тот согласился.
     Разговор  М. С.  вел  на  грани фамильярности  --  "по-русски"...  "как
друзья"... Но и Буш вперые "ушел" от сдержанности, наговорил много хвалебных
слов, многие из которых потом попали в  его  выступление -- о конце СССР и о
значении Горбачева.
     Запросился  на телефон Геншер,  а до этого  Блех принес  мне письмо  от
него. С Блехом был разговор интереснее, чем у М. С. с Геншером... Но это уже
было буквально за полчаса перед последним выступлением "Президента СССР".
     Рядом  с кабинетом,  где Горбачев обычно  выступал перед  телекамерами,
собралось много корреспондентов... Вообще, если б Егор Яковлев не притянул в
эти последние  дни Эн-би-си,  которая  буквально дневала в коридорах, снимая
все, что  попало, все, что так или иначе касалось  М. С.,  если  б не это --
остался бы  М. С. в информационной блокаде до самого своего  конца в Кремле.
Позорно для  нас, что только западные ТВ-журналисты  вертелись  вокруг него,
олицетворяя  ту  значимость  Горбачева  для  всего  мира,  которую  западная
общественность ему справедливо придает.
     Итак... Я  стоял  сбоку, метрах  в 8--10  от него. Прямой эфир. Он  был
спокоен.  Не стеснялся заглядывать в текст. И получилось "с  ходу" хорошо. И
потом,  сколько  ни   слышал  "домашних"   опросов,  --   оценки  сходились:
достоинство и благородство.
     Действительно, трагическая фигура, хотя  мне, который привык его видеть
в обыденности, трудно примерять  к  нему этот термин, с которым он, конечно,
войдет в  историю... "Известия"  все-таки дали цитаты  из оценок "выдающихся
государственных деятелей Запада". Он вернулся к себе в кабинет. Я остался  в
приемной. На  диванчике в  уголке  сидели неприметно  двое в  штатском. Лицо
одного мне показалось  знакомым (потом протокольщик Шевченко мне  разъяснил:
он же с нами во все поездки  за  границу ездил... Сидел в  самолете в заднем
отсеке и  "не  показывался").  Рядом стоял "чемоданчик"  и что-то похожее на
переносной телефонный  аппарат.  А  к М. С., оказывается, еще до того  как я
вошел, явился Шапошников.  Минут через 15  этих двоих  позвали в  кабинет...
Один из них вскоре вышел. Но пришли двое других, незнакомые, их тоже провели
в кабинет.  Потом вышли  все.  И минут через 10 вышел Шапошников, как всегда
"улыбающийся", поздоровался. Но был (видно!) и смущен.
     Мы  с двумя Яковлевыми пошли к М. С.  Он был  явно возбужден,  красный.
Сели   за  овальный  стол.  Рассказал:  Ельцину  очень  не  понравилось  мое
выступление. Прослушав минуту,  он отключил  ТВ и  велел Бурбулису доставить
ему "полный текст". Андрей послал ему...
     Потом стало известно, что,  "раз так", он не придет  получать "кнопку",
пусть Горбачев  сам  ее  принесет. Горбачев отказался. Тогда Ельцин послал к
нему Шапошникова...
     Между  тем хамить  Ельцин начал  раньше. Еще  до  разговора с Бушем  мы
сидели с Андреем у  М. С.  Он  "наносил" последние штрихи на свое прощальное
выступление. Вдруг позвонила Р.М. в панике: явились люди и потребовали, чтоб
она со всеми пожитками за два часа убралась из квартиры (на улице Косыгина).
М.  С.  рассвирепел, весь пошел  пятнами, позвонил  одному, другому  -- крыл
матом.  Вроде остановил разбой.  Но  вчера,  26-го, их  все-таки  выставили.
Причем долго отказывались подать грузовик, чтоб вещи отвезти!
     Вчера утром  (забегаю вперед) охране  едва удалось добиться  того, чтоб
выслали  на  дачу  "ЗИЛ"  за М.  С., который  ему  "снисходительно"  оставил
Ельцин...
     Утром 25-го М.  С. еще  не знал (мы с  Грачевым ему рассказали), что во
многих  газетах  напечатано: Ельцин  на Старой площади рассказал  редакторам
газет об "итогах" 8-часовой его встречи накануне  с  Горбачевым и Яковлевым:
я, мол, ему в 10 раз урезал охрану (вранье: Горбачев не просил 200 человек),
дачу  дал  "поменьше",  чем  сейчас,  минус   --  городская  квартира...   О
неприкосновенности не  может быть и речи: если есть  вина,  пусть признается
сейчас, пока он еще президент, положил ему 4000 рублей пенсии. И еще  что-то
в таком же гнусном стиле...
     Между  тем "иллюзионисты"  Горбачев  и  Яковлев  рассказывали  об  этой
встрече, которая длилась с 12 до 21 часа (с  перерывом только на разговор М.
С.  с Мейджором), в благостных тонах:  поговорили нормально, по-товарищески,
как ни в чем не бывало. Вот тебе и "не бывало"!
     Кстати, вчера Грачев устроил "гусарство", собрал всю прессу в гостинице
"Октябрьская" на ул. Димитрова.  На Горбачеве два часа висят корреспонденты,
не  давая  ему рюмки выпить... Это был порыв уже  не к главе государства, за
встречу  с   которым  бывает   журналистам  большой   гонорар  и   слава,  а
человеческое...  Он  выговорился до  конца.  И  нас  там,  грешных, порядком
попытали.
     Между  прочим, Крепостной (это фамилия), директор гостиницы, ставленник
покойного Кручины, долго  не давал разрешения устроить эту встречу, ссылаясь
на то, что счета у президентской службы "закрыты". Но ему сунули в нос живые
деньги,  которые  М. С. дал  из  своих.  Директор  тем  не  менее  побежал к
российским своим начальникам и опять стал отнекиваться. Но так как он теперь
не государственная, а частная лавочка, пришлось  уступить. Хоть такая польза
от приватизации!
     Но  я забежал  вперед.  После  передачи "кнопки" выпили коньяку (я, два
Яковлевых и М. С.), потом  перешли в Ореховую, присоединился Грачев... И  до
12  ночи "гуже-вались".  Запомнить всего  невозможно,  а жаль... Между делом
были  сказаны вещи, достойные скрижалей. Впрочем, больше речь шла о прошлом,
даже  о  Суслове...  и  о  том,  как М. С.,  приехав  в 1978 году  в Москву,
ужаснулся  политическим и прочим нравам, и тому, как, оказывается, "делают в
Москве политику"... Кое-что из этого я не раз  от него слышал. Между прочим,
он сказал, что первую  книгу  в Фонде,  которую он хотел бы написать, это --
как и почему родилась в мозгу идея перестройки.
     Дал  мне "по ходу" два задания:  сосватать Грачева в ЮНЕСКО  и  сказать
Тельчику, чтоб деньги (за книжку "Августовский путч") в Москву не высылал.
     Вчера  я принял двух  послов: испанского и норвежского, принесли письма
от своих глав. Первому --  Куэнке  -- я сказал о Грачеве. Он, несмотря на то
что  знает  Грачева довольно близко и дружит с Майором (директором  ЮНЕСКО),
изменился в  лице... Это -- невозможно, говорит,  не принято  (чтоб посол за
кого-то   ходатайствовал).   Ладно,   не  принято...   Сам  знаю,   но  чего
испугался-то? Козырева боишься, прогонит??
     Надо  устраивать  его к Аттали --  в  Европейский банк  реконструкции и
развития, в Лондон. Мишелю Пессику позвонить,  что ли (советник французского
посольства)?
     Второе  задание буду выполнять  через  Саню (Безы-менскую), она на днях
полетит в  Германию. Сказал ей уже  вчера  об этом, заехав (на метро) утром.
Она мне изложила всю механику банковского сервиса... с большим знанием дела.
Когда  я  ей  рассказал  вчера  утром  о  трудностях   у  М.  С.  с  оплатой
"мероприятия"   в  "Октябрьской",  она  мне:  "Подумаешь!  Дай  мне  Николая
Николаевича с машиной. Сейчас съезжу в офис возьму деньги. Сколько нужно? 25
тысяч?! Ерунда. 15 я даю -- всего-то 250 марок!
     Позвонил Гусенков, говорит. М.С. к одиннадцати приехал к себе в кабинет
в Кремль,  чтоб встретиться  с японцами... Но  за час до  этого  его кабинет
занял  Ельцин.  И  М.С.  стал принимать японцев  в  кабинете  Ревенко! Зачем
унижаться  так,  зачем он  "ходит" в Кремль?!! И флаг уже сменен над куполом
Свердловского зала, и не президент он уже!
     Кошмар!... А тот хамит все больше и больше. Топчет все наглее... Мстит,
наверное, и за вчерашнюю встречу с прессой!
     В  8.15  утра  Ельцин  со  свитой  появился  в  приемной  горбачевского
кабинета.  Дежурному  секретарю  скомандовал:  "Ну, показывай!"  И  пошел  в
кабинет...
     - А вот тут на столе стоял мраморный прибор - где он?
     Секретарь объясняет дрожа:
     -- Не было  прибора... Михаил  Сергеевич никогда не  пользовался такими
ручками. Мы ему набор фломастеров выкладывали на стол.
     -  Ну  ладно...  А там что? -  и двинулся  в  заднюю  комнату  (комната
отдыха). Стал выдвигать ящики стола. Один оказался запертым.
     - Почему заперт?!! Позвать коменданта! Прибежал кто-то с ключом,  отпер
- там пусто.
     -- Ну, ладно...
     Вернулись  в  кабинет,  расселись за  овальным  столом:  он,  Бурбулис,
Силаев, еще кто-то.
     -- Давай сюда стаканы!
     Вбежал человек с бутылкой виски и стаканами.
     "Основные" опрокинули по стакану.
     -- Вот так-то ладно. А Ореховую не буду смотреть
     и помещение Госсовета тоже  -- там  Политбюро раньше заседало... Бывал,
бывал...
     Гурьбой, гогоча, вышли из кабинета.Секретарю бросил напоследок: "Смотри
у меня! Я сегодня же вернусь!!"

     28 декабря
     Вчера отговорил  М. С. давать  интервью  Эн-эйч-кей (Япония):  постыдно
ездить в Кремль,  где  "веселился"в его  кабинете  Ельцин...  Еще  постыднее
искать в Кремле  какое-то другое место для интервью. Ревенко потом корил: за
это интервью японцы обещали миллион долларов.
     Послал  Горбачеву  письмо  Мейджора  (его  передал мне Брейтвейт),  сам
перевел -- от руки;  письмо Миядзавы (Тамара  съездила в посольство); книгу,
исписанную вахтанговцами, ее передала мне Юлия Хрущева. М.  С. мне отзвонил,
взволнован -- такие знаки внимания для него сейчас  -- бальзам. Сказал  мне,
что заболевает  -- грипп, наверное. Но дали  всего три дня, чтоб убраться  с
дачи. Приходится разбирать книги и  барахло...  Сказал: давай начинай делать
"хронику нового мышления" -- из записей его бесед с 85-го по 91-й г.
     Вебер и Ермонский вроде отчаливают. Сам начал сегодня разбор книг,  два
чемодана  уже вывез на свалку... Кое-что и годится только в макулатуру, хотя
жалко: с каждой всегда что-то связано, но читать уже никто не будет -- ни я,
ни Митька. Тяжелая работа. И долгая.

     30 декабря
     Вчера Ельцин произнес  новогоднюю речь. Можно бы и согласиться, если бы
"сообщил",  кому он  обязан тем,  что может  именно так выступать. Но --  ни
слова.  Напротив, оставили, мол, мне Россию, будто в  ней  70 лет хозяйничал
враг.
     А  в  Минске  -- все гладко,  но ничего  не  получается из Содружества,
которое лишь ширма для развала Союза...

        "Приложение 1"
     В конце марта 1996 года я был приглашен  Принстонским  университетом на
вторую  конференцию  по проблемам окончания "холодной войны".  Первая была в
1994  году, ее патронировал Джордж  Шульц, государственный секретарь США при
Рейгане  (я  там  тоже  был).   Эту,  вторую,  патронировал  Джеймс  Бейкер,
государственный секретарь при Буше.
     Наряду с Бейкером  мне было предоставлено "слово при открытии". Помещаю
ее  в  этой  книге  (с некоторыми  сокращениями),  потому  что  там  --  моя
неизменная позиция относительно мотивов горбачевской внешней политики.
        "Предварительные замечания к дискуссии"
     1.  Первое  замечание.  В  исследованиях  и  дискуссиях  о  перестройке
утвердилось  мнение --  и оно  в  общем правильно, -- что  внешняя  политика
Горбачева  не  только в своем стратегическом замысле, но и  в  конкретных ее
проявлениях и акциях целиком была завязана  на  внутренних обстоятельствах в
СССР, а иногда прямым образом зависела от тех или иных действий  и намерений
в сфере внутренней политики.
     Это правильно, но этого недостаточно.
     Новая  внешняя  политика   имела  для   Горбачева,   как   руководителя
сверхдержавы, как реформатора, самостоятельное значение.
     Это ее значение определялось рядом моментов:
     --  пониманием  реальной  возможности  ядерной катастрофы (в отличие от
прежних  наших лидеров и  официальной  точки зрения,  когда  считалось: если
ядерная  война  разразится,  мы, Советский  Союз, победим и  с империализмом
будет покончено);
     --  сложившимся  у  Горбачева  (еще  до  переезда  в  Москву),  хотя  и
неоформившимся,  убеждением,  что  идеологическая борьба на  мировой  арене,
которую мы вели столько  десятилетий, проиграна. И проиграна не потому,  что
нас   технически  переиграли   в  пропагандистской   схватке,   а   в   силу
несостоятельности  самой нашей  идеологии.  А  в том,  что на  нас  никто не
нападает, Горбачев был убежден еще до того, как стал генсеком;
     -- нравственными принципами. Они сложились,  видимо, на протяжении всей
его жизни. И предопределили его неприятие, его отвращение к применению силы,
к насилию как средству политики, вообще как фактору общественного развития.
     Отсюда, видимо, у  него  отсутствие  всякого пиетета к армии, к военной
символике и  парадности, к демонстрациям  военной мощи и  явно неприязненное
отношение ко всему, что связано с милитаризмом.
     Второе замечание. Наше доверие к  Соединенным Штатам, к руководству США
рождалось  трудно. Но,  "проклюнувшись"  у  Горбачева  и  его  команды,  оно
значительно опережало  формирование  доверия  к  нам со стороны американской
администрации,  американского   истеблишмента   и  общественности.   Процесс
сближения шел на разных скоростях и носил неодинаковый характер.
     Связано  это,  видимо, и с  национальными особенностями,  но в какой-то
степени это и парадоксально: ведь нас, советских,  десятилетиями воспитывали
во вражде к "империализму",  а олицетворением  его для  нас были Соединенные
Штаты. В нас  будто бы генетически  была заложена подозрительность к Западу.
Больше того, мы унаследовали еще от  дореволюционных времен, от Достоевского
и Салтыкова-Щедрина ощущение  того, что, как бы русские ни  старались, Запад
никогда не откажется от недоверия и неприязни к России, "не полюбит" нас.
     Третье  замечание. В  налаживании  отношений  мы меньше  полагались  на
дипломатическое  мастерство и  больше  на "чело