двое, но они поедут завтра: лошадей нет.
Я вашу фамилию слышала в Ленинграде. Но это не вы.
     - Это мой отец, - сказал Михаил. - Учился там. У Шимкевича, по-моему.
     - У,  как давно!  Профессора уже нет много-много годов. Но там помнят и
его и вашего отца.
     С  шумом распахнулось окно  на  первом этаже.  Держась обеими руками за
рамы,  во  все окно выставился крупнолицый,  с  необъятной грудью и  плечами
богатырский человек. Голосом, от которого вздрогнули кони, он сказал:
     - Девочки,  пора,  пора.  Каждый час дорог.  Хлопцы,  давайте... А вы -
Зарецкий? Тогда ко мне на разговор.
     Окно захлопнулось, Михаил удивленно посмотрел на девушек.
     - Директор! - со значением сказала Шарова. - Ждать он не любит. Идите.
     - Сейчас пойду. Но прежде расскажу кое-что о дороге и Кише.
     И  Зарецкий отправился с  обозом.  Шел  минут двадцать,  рассказывая об
Аскании-Нова,  Кише и  сотрудниках.  Лишь у окраины города остановился,  тут
девушки взобрались на седла и тронули коней, а он стоял и смотрел им вслед.
     Они обернулись вместе и помахали ему. Тогда Зарецкий пошел назад.
     Директора в  кабинете уже не  оказалось.  Голос его гремел за домом,  у
сараев и  конюшен.  Михаил присел у  стола и  погладил массивного бронзового
зубра.  Со  стены на него смотрела косматая голова другого зубра -  чучело с
очень выразительными стеклянными глазами.  Когда-то  оно украшало псебайский
дом великого князя.
     Директор  рывком  распахнул дверь.  Поздоровались.  Рука  у  него  была
железная.  Выглядел он еще внушительней, чем в оконном проеме. Грудь, живот,
щеки, глаза, губы - все у него было полнее, чем положено по норме.
     - Слушай, Зарецкий, - командирским голосом спросил он, - ты, это самое,
зубров хотишь в заповедник? Без моего ведома и согласия?
     Он так и сказал: хотишь. Смешно. И грустно.
     - Да,  такое решение есть в  комиссии по зубру при Академии наук.  Надо
вернуть их в древнее место обитания. Долг человеческий.
     - Так. Долг общий, а забота моя. Кормить-то я их буду?
     - Природа позаботится. Ну, на первых порах и мы тоже. Зимой.
     - Это ж хлопот!.. А кто деньги даст? Может, в другой какой заповедник?
     - Здесь они жили тысячи лет. Не пугайтесь. Это будет еще не скоро. Года
через два, а то и через три.
     - Два года -  пустяки.  На Кише приготовились?  Никак не выберусь туда.
Хлопоты без конца.  Ты в Москву? Так вот, пособи одно дело пробить. Перемены
я задумал, товарищи подсказали. Придвинуть руководство ближе к производству.
Вот что.
     - Заповедник - не производство. Это наука.
     - Шутишь!  Еще какое производство! Надо иттить в ногу с народом, деньги
делать на  месте,  а  не  надеяться на  государство.  Что  на  одну  дотацию
сделаешь? А мы сами как бы на деньгах сидим. Лес у кого? Пиловочник, дранка,
дрова? Орехи тож, пушнина какая ни на есть!
     - В заповеднике нельзя рубить-стрелять. За-по-вед-ник!
     - Значит, пусть трава пропадает на лугу? Ни сам не гам, ни тебе не дам,
так?  Не согласный я!  Просеки нужны?  Нужны.  Вот и лес.  В общем,  так:  я
перевожу  управление из  Майкопа  в  Гузерипль.  Поддержи там,  в  комитете.
Объясни.
     - А дорога? До Гузерипля только на вьюках. Не навозишься.
     - Будет  и  дорога,   были  бы  деньги.  Деньги  я  сделаю.  Какие  еще
возражения?
     - Ученые весь сезон в  горах.  Но зимой приезжают в  город обрабатывать
материалы,  писать труды.  Им  нужна  постоянная связь с  университетами,  с
другими учеными. А Гузерипль отрезан зимой от мира. Сложности им создаете.
     - Ну,  ты,  это самое...  В общем,  решено и в крае согласовано.  А вот
зубры... Может, повременим с ними? Когда разбогатеем, тогда и примем. Сперва
хозяйство наладить надо.  Так и скажи там: директор деньги просить не будет.
Мы и зубров скупим по заграницам,  нечего по копейкам в народе собирать. Тут
тыщи под ногами.
     Зарецкий ушел.  Ну,  кажется, "повезло" заповеднику! Расспросил, кто он
такой:  руководил мельничным трестом  в  Ростове  и  что-то  там  не  сумел.
Определили на спокойную работу.


        "3"

     В   Краснодар  Михаил  ехал  расстроенный.   Все  вспоминал  директора.
Рассказывая о  нем  дома,  постарался внести в  эту  историю побольше юмора.
Смех, да и только!
     Отец слушал серьезно, постукивал пальцами по столу. Сказал коротко:
     - Вреда понаделает. Не везет заповеднику с директорами. Что он о зубрах
думает?
     - Спросил,  нельзя ли подождать.  Я, конечно, высказался. Нельзя. И так
ждем более десятка лет. Ты ведь тоже дни считаешь?
     - Будет кавказское стадо,  можно умирать спокойно... - Отец вздохнул. -
Кто отмахивается, а кто действительно ждет не дождется.
     - Ты,  как Телеусов,  принимаешь прошлую гибель зубров на себя.  -  Сын
рассердился.  - При чем здесь ты? Война их съела! Вы сделали все, что могли.
Чего терзаться?..
     - Повзрослеешь, поймешь. Есть в человеке великая ответственность за все
происходящее.  Хочется оставить после себя мир получше, поустроенней, чем он
был. Вот с этих позиций...
     - Еще год или два -  и Кавказ получит зубров. Все идет к тому. Помех не
вижу.
     Зарецкий строго посмотрел на сына.
     - Ты  газеты читаешь?  Мир под угрозой.  Этот Гитлер...  Не прошло двух
десятилетий, как опять пушки наготове.
     - Не надо о войне...  -  Данута Францевна обняла их обоих.  -  Расскажи
лучше о себе, сынок, о своих друзьях. А мы послушаем.
     В  теплом доме родителей ему  было так  хорошо,  так  покойно,  как это
бывает только в детстве.  И разговор пошел добрый, смешливый, но вертелся он
все-таки  около зубров,  отец с  сыном обговорили между делом каждую деталь.
Вспоминали,   конечно,   друзей,   было  радостно,  что  Задоров,  Телеусов,
Кожевников остались верны старому своему призванию,  что увлеченная молодежь
тоже переняла от стариков влюбленность в природу.
     - Новое пополнение прибывает,  -  сказал Михаил. - Я встретил в Майкопе
двух девушек. Не убоялись медвежьего угла! С хорошим настроением поехали.
     - Дурнушки, поди, - шутливо спросила мать. - Прячутся от людей.
     - Что ты! Напротив...
     - Ты познакомился, надеюсь?
     - А  как  же!  Зоолог Лидия Шарова.  И  Веля Альпер,  ботаник.  Славные
девушки!
     Отец  вышагивал  по   комнате,   руки  за  спиной,   что-то  обдумывал.
Остановившись перед Михаилом, сказал:
     - Мы вот тут обсуждали с  мамой...  Как ты смотришь,  не перебраться ли
нам  опять  в  Майкоп?  Ты  будешь  близко,  старые друзья.  Мне  предлагают
лесничество,  смогу  наведываться на  Кишу,  в  Гузерипль,  вдруг  и  помогу
чем-нибудь.  Что-то мне в  этом городе не по себе.  Ты у нас один.  Появится
своя семья, дед с бабушкой и пригодятся.
     - Категорически одобряю!  -  весело крикнул Михаил.  -  Меня  Москва не
удержит, хотя и много там для души и ума. - Он засмеялся. - Я ведь сам хотел
вам предложить... Категорически одобряю!..
     - Не помешают бирючьи настроения науке?  -  Зарецкий, похоже, шутил, но
была в этом вопросе и озабоченность.
     - Напротив! Мои руководители Мантейфель, Гептнер и Кожевников стараются
привить ученикам страсть к походам, к диким уголкам природы. Успех с зубрами
- дело их  рук.  Когда восстановим стадо,  их имена будут вписаны в  историю
России.  Не только полководцами и строителями славится государство,  правда,
папа?
     - Видимо, так. Кажется еще Фабр говорил, что земледельцам и украшателям
нашей планеты почему-то  меньше везет с  историей,  чем воителям и  королям.
История  помнит  Кира,  Чингис-хана,  Македонского,  Карла,  названного даже
Великим,  но забыла тех,  кто создал плужок, нашел виноградную лозу и стебли
ржи,  кто построил каналы в  пустыне и  превратил дикие места в чудную пашню
или сад. Грустно... Да, вот что хотел узнать: сроки намечены?
     - Еще не знаю.  Детали вырабатывает комиссия по зубрам. Создается наша,
советская Племенная книга зубров и зубробизонов. Продолжается отбор и оценка
гибридов. Очень нужен еще один чистокровный зубр!
     - Вы продолжаете сбор денег в зубровый фонд? Я послал свой вклад.
     - Дело идет, движется. Из копеек и рублей собралось около семи тысяч.
     - Сколько стоит один зубр?
     - Шведы оценивают своих по восемь тысяч золотом.
     - Вот как!  -  Андрей Михайлович даже присвистнул.  - Какую ценность мы
утеряли! Пятьсот зубров. По восемь тысяч!..
     - И столько же в Беловежской пуще,  -  поспешил добавить сын. - Правда,
там сегодня уже есть двенадцать голов.  Поляки приобрели в Германии Гагена и
Гатчину,  но  они  были уже в  возрасте,  поэтому купили Борусса,  Бискайю и
Бизерту.  Парадокс,  папа!  У них в резервате,  таким образом, разводятся не
чистые беловежцы, а кавказско-беловежские гибриды. Вот что натворил один ваш
Кавказ! Но на польской земле есть и чистые беловежцы, более десятка, уцелели
в Пшине, где зубропарк князя Плесса. Плесская линия.
     - Ты отсюда в Асканию-Нова?
     - Нет, в Москву. Документы для Племенной книги уже в комиссии.
     - Ты входишь в состав этой комиссии?
     - Да, папа. - И Миша покраснел. Понимал, какая честь.


        "4"

     Летом 1937 года из Москвы в Асканию-Нова выехали сотрудники Комитета по
заповедникам и ученые биологического отделения Академии наук.
     Отсюда  на  постоянное местообитание отправляли первую партию гибридных
зубробизонов. В Крым...
     Эта  неожиданная новость как гром обрушилась на  Михаила Зарецкого.  Он
срочно приехал в Комитет по заповедникам. Настроение у него было отчаянное.
     - Почему не на Кавказ?  -  с обидой спрашивал он в комитете.  - Ведь мы
готовили стадо для  Кавказского заповедника!  Там  основное обиталище зубра.
Кто принял такое решение?
     Заместитель  председателя  комитета  Макаров,   который  после   смерти
Смидовича руководил заповедниками, вышел из-за стола, сел рядом.
     - Обижен?  Гневаешься,  что обошли Кавказ? Послушай меня. Вот некоторые
аргументы.  Природные условия в  Аскании схожи  с  крымскими больше,  чем  с
Кавказом. Опасность неудачной акклиматизации для зверя меньшая. Ну, и письмо
из местного Совета...
     - Какое письмо? - Зарецкий уже догадался.
     - Директор заповедника просил отсрочить перевозку зубров на год-другой.
Ссылался на условия: не готовы к приему.
     - Да это же ложь!  -  Михаил вскочил.  -  Директору не хочется,  как он
выразился, лишней обузы! Мы готовы. И место давно выбрано. Ладно, мне можете
не верить. Так почему не спросили у Насимовича, который лучше знает?
     - Насимовича на Кише уже нет.  Он будет работать в комитете. Ты, Михаил
Андреевич, возьмешь на себя заботу о сохранности зубров. Научным сотрудником
поедешь. Помощником у тебя будет зоолог Шарова. И пожалуйста, не торопи нас.
Время летит быстро. Придет твой час.
     - И  все-таки...  Мы  в  Аскании готовили зубров для Кавказа,  знаем их
поименно. Кто-нибудь из них ушел в Крым?
     - Ни одного!  Вот список. Зубрицы Канна, Дора, Гроза. Все стельные. Все
от Бодо. Еще бык Лев. Ну, отлегло?
     - Почему Насимович ушел?
     - Не сработался с директором.
     - А если я не сработаюсь?
     - Не  будет этого.  Можно уступить раз...  Мы  знаем,  что  за  человек
руководит заповедником.  Снять  его  пока  нельзя,  директора поддерживают в
крае.  Насимович погорячился,  у них там...  Впрочем, дело прошлое. Послушай
моего совета.  Поезжай в Асканию,  побудь при операциях перегона, перевозки.
Поучись на ошибках, которые неминуемы, чтобы не повторить их потом. А оттуда
- в  горы.  Делай свои  дела  без  оглядки на  директора.  Прояви выдержку и
настойчивость. Скажи отцу: заминка на старте, не более.
     В Асканию-Нова Зарецкий приехал вовремя.
     От племенного рассадника в Буркутах зубрицы и бык в окружении всадников
довольно спокойно дошли до главной усадьбы.  Тут их завели в  загон и  после
отдыха  поместили в  клетки  -  ящики,  которые  уже  на  машинах повезли на
станцию. Погрузка в вагон не отняла много времени.
     До Симферополя зубры ехали всего десять часов. Выгрузили клетки ночью и
вскоре доставили на место.  Тут зубров выпустили в просторный загон. Словом,
операция прошла более чем успешно,  Зарецкий убедился в  сохранности стада и
вернулся в Асканию.
     Как написать обо всем случившемся на Кишу?
     Он  сочинил письмо на  имя  Лиды  Шаровой.  Ничего не  упомянул о  роли
директора,  просто сообщил: "По решению комиссии..." И заверил, что их зубры
в добром здравии, он возле них.
     Не  без скрытого лукавства Шарова в  своем ответе поздравила Михаила "с
успешной генеральной репетицией" и сообщила,  что для приема зубров, вопреки
всяческим домыслам,  у  них все готово,  загон сделан,  Задоров с плотниками
сооружают на Сосняках помещение для наблюдателей.  О Насимовиче, писала она,
Михаил узнает на месте. Кстати, когда он собирается в их Палестины?..
     Михаил прочитал это письмо, улыбнулся и сел сочинять ответное. Заметим,
что именно с этого дня молодые люди стали довольно часто беспокоить почтовую
службу.  Конечно,  речь  шла  о  зубрах.  Конечно,  о  других,  не  терпящих
отлагательства делах, но случались в этих письмах и строчки, предназначенные
только  для  одного  получателя.  Когда  Лидия  Шарова прочитывала очередное
письмо своим  коллегам,  она  пропускала некоторые фразы и  при  этом  очень
смущалась.
     Вскоре  Зарецкий  вернулся  на   Кишу.   Управление  находилось  уже  в
Гузерипле.
     О дороге туда директор как-то забыл.  Усложнилось сотрудничество ученых
со своими коллегами из университетских городов. Управление напоминало теперь
контору торгующей организации. Страсти кипели в директорском кабинете. Здесь
толпились люди,  договаривались о ценах и сроках поставок, пеклись о сбыте и
процентах.  Выше  Гузерипля уже  шла  разработка пихты,  резали и  продавали
дранку,  доски, даже жгли известь. На счету заповедника завелись деньги, но,
когда  ученые  просили  какую-то  сумму  на  постройку балаганов,  приютов и
дорожек, директор вдруг вспоминал о рачительности. У него было свое правило:
вкладывать рубль туда, где получишь три. Что получишь от науки?..
     Наука  оттеснялась на  второй план.  Зарецкий при  первой же  встрече с
директором высказал ему свое возражение.
     - С голоса Насимовича запел? - огрызнулся тот. - Ну, так это не звучит.
Я не потерплю самодеятельности!
     - Мы можем оставить вашу контору. Все! - запальчиво сказал Михаил. - Но
тогда не будет и заповедника!
     И директор напугался.  Понимал,  что переборщил. Насимовича ему удалось
убрать,  но повторение хода -  вещь уже опасная.  Он сбавил тон. К удивлению
своих друзей,  Зарецкий добился чего  хотел:  четыре плотника начали строить
мосты и приюты на кордонах.
     Однако при  очередном разговоре о  зубрах вспыхнула ссора.  Зарецкий не
сдержался и наговорил всякого обидного.  Директор промолчал. Некоторое время
они не разговаривали.
     Об этом Михаил рассказал только своей помощнице. Она свела брови.
     - Заповедник  уже   потерял  одного   отличного  работника.   Ты   тоже
собираешься, да?
     - Я не уйду. Это он уйдет.
     - Мы  все -  за тебя,  Миша.  Все на твоей стороне.  Но пожалуйста,  не
обостряй отношений. Тебе еще надо привезти зубров, выходить их.
     - Это  главное дело  моей  жизни.  Никакая сила  не  вытолкнет меня  из
заповедника!  Я тут родился и вырос. Или через год тут будут зубры, или я не
Зарецкий! Отец отвернется от меня, если я этого не добьюсь!
     Лида глаз с него не сводила. Лицо ее светлело.
     - Ну,  ты молодец! Право, не знаю, как тебя похвалить. И все-таки очень
прошу,  пожалуйста,  не надо шумных ссор,  пореже встречайся с директором! У
него свои хлопоты, у нас - свои. Время все изменит.
     - Ты учишь меня смирению?
     - Мудрости.
     - Да откуда она у тебя?..
     - Я женщина, - сказала она. - Просто женщина.
     Минуту они молчали,  даже не  смотрели друг на  друга,  а  потом Лида с
милой нелогичностью спросила:
     - Твои родители не переехали в Майкоп?
     - Жду  известия.  Собирались.  Мне  надо  будет поехать помочь им.  Дом
готов, я побывал там. Это наше старое-престарое жилье.


                              Глава четвертая

                  Знакомство в Майкопе. Хлопоты в Москве.
          Разговор у Гептнера. В дороге. Встреча на лесной поляне.
                  Осуществленная мечта. Перегон. Беглянка.
                  Август 1940-го: зубры снова на Кавказе!


        "1"

     Андрей  Михайлович Зарецкий признавался себе:  зубры,  главным  образом
они,  потянули его в  Майкоп.  Не мог остаться в  стороне.  Как же можно без
него?..
     Не  простое это  дело -  бросать дом,  работу и  возвращаться в  места,
память о  которых уже поистерта временем.  Да и  возраст.  Ему было близко к
шестидесяти,  здоровье поистрачено. В таких случаях люди стараются сидеть на
месте, чтобы избежать лишних перегрузок и волнений.
     Все  доводы,   о   которых  Зарецкий  не  один  раз  заводил  разговор,
убедительны:  старые друзья,  родные горы,  близость к  сыну  и  будущей его
семье.  Но  все же окончательное решение он принял после поездки на Кишу.  И
связано оно было, конечно, с зубрами.
     Сколько лет слышал он разговоры а возвращении зубров,  столько же думал
о  своей причастности к проекту -  и непосредственно,  и через сына.  Так уж
случилось,  что вся жизнь его,  все радости и беды,  даже трагическая гибель
родителей связывались с  заповедником и с зубрами.  Наконец,  возвращение их
становится реальностью. Звери эти выращены для Кавказа. Они близко.
     И вот подступили важные события.
     В конце 1939 года Михаила Зарецкого телеграммой вызвали в Москву.
     Из столицы родителям и, конечно, на Кишу полетели обстоятельные письма.
Тон их был приподнятый,  даже торжественный. Не обошлось без восклицательных
знаков,  без  слов "решено",  "наконец-то  долгожданное",  "мне приказано" и
редкостное для него откровение: "Радость моя так велика, что я улыбаюсь даже
когда сплю".
     Старые Зарецкие были уже в Майкопе,  в знакомом трехоконном домике, где
когда-то  принимали милых своих друзей -  Катю  и  Сашу Кухаревичей.  На  их
могилу они сходили в первый же день своего возвращения.
     А  неделю спустя возле  дома  зафыркали усталые кони,  и  Данута сквозь
только  что  вставленные зимние  рамы  узнала  Бориса Артамоновича Задорова.
Батюшки мои!  Вот  радость-то!..  С  другого коня  сползла женская фигурка в
мужской куртке и брюках.
     Андрей   Михайлович  вышел   в   сенцы   встречать.   Данута  Францевна
засуетилась.  Первым делом она остановилась перед зеркалом, наскоро оглядела
себя, поправила волосы. И все улыбалась.
     Гости вошли не раньше, чем расседлали и устроили коней.
     - Я так рада,  - смущенно произнесла скуластенькая, розовая от холода и
волнения Лида,  пожимая руку хозяйке.  - Именно такими и представляла вас по
рассказам Миши.  Как  у  вас хорошо,  тепло...  Мы  не  очень стесним,  если
попросим побыть здесь до  утра?  Борису Артамоновичу надо  кое-что  купить в
городе,  он ведь счастливый отец, поздравьте его со вторым сыном. Ну, а я...
Понимаете,  до  сих  пор не  могла переслать письма Михаилу Андреевичу,  нет
оказии, вот и напросилась в попутчики. Наше счастье, что снегу мало и не так
холодно.
     Продолжая   говорить,   Лида   помаленьку  справлялась  со   смущением.
Разделась,  сняла  с  пояса  кинжал и  сделала какое-то  неуловимое движение
головой,  от  чего  ее  помятая  башлыком короткая стрижка послушно улеглась
именно так, как того хотелось.
     Данута Францевна не спускала с девушки глаз. Понравилась. Хороша, умна,
воспитанна.
     Надо ли говорить,  что Лида давно хотела этого знакомства,  робела,  но
желала. И вот она в доме знаменитого Андрея Михайловича, егеря почти забытой
Кубанской охоты.
     Оставим их одних:  Зарецкого с  Борисом Артамоновичем,  усевшихся после
ужина,  чтобы  потолковать о  близком  торжестве  в  заповеднике.  И  Дануту
Францевну,  которая