а смертном одре, было бы попросту неприлично.
   - Ваша воля, мсье, для меня закон, - сказал я с поклоном.
   - Вы умны, monsieur mon neveu [38], - сказал он, - и  ум  ваш  самого
драгоценного свойства: вы не болтливы. Многие на вашем месте оглушили бы
меня изъявлениями благодарности. Благодарность! - с каким-то особым  вы-
ражением повторил он, снова опустился на подушки и улыбнулся про себя. -
Но поговорим о материях более существенных. Вы ведь военнопленный - име-
ете ли вы право наследовать английские имения? Я этого не знаю; хоть я и
прожил в Англии много лет, но не изучал их так называемые законы. С дру-
гой стороны, как быть, если Роумен не поспеет вовремя? Мне осталось  со-
вершить два дела: умереть и составить завещание, - и сколь бы я ни желал
быть вам полезен, я не могу отложить первое дело ради  второго  -  разве
лишь на несколько часов.
   - Что ж, сэр, в этом случае я постараюсь обойтись без наследства, как
обходился прежде.
   - Нет, - возразил граф. - У меня есть другая  возможность.  Я  только
что снял все деньги со своего счета в банке, сумма изрядная, и  я  наме-
рен, не откладывая, вручить ее вам. Вы получите всю эту сумму, и тем са-
мым меньше достанется тому... - Он умолк и так зло усмехнулся, что я был
поражен. - Но передать вам эти деньги необходимо при свидетелях. У  гос-
подина виконта нрав весьма своеобразный, и, если дар не  будет  засвиде-
тельствован, сей господин без зазрения совести обвинит вас в воровстве.
   Он позвонил, и на его зов тот же час явился какойто человек, по  всей
видимости, камердинер, пользующийся особым  доверием  своего  господина.
Граф отдал ему ключ.
   - Лаферьер, принесите сумку для бумаг, что привезли вчера, - распоря-
дился он. - Кроме того, засвидетельствуйте мое почтение доктору  Хантеру
и мсье аббату и попросите их на несколько минут пожаловать ко мне.
   Кожаная сумка для бумаг оказалась весьма объемистой и  туго  набитой.
Она была вручена мне на глазах у доктора и милейшего улыбающегося стари-
ка священника, причем владелец ее весьма ясно и определенно выразил свою
волю; сразу после этого мсье де Керуаль отпустил меня, и я отправился  к
себе в сопровождении Лаферьера, который нес бесценную сумку, доктор же и
священник задержались, чтобы вместе составить и подписать  свидетельство
о передаче мне денег.
   Подле своей двери я взял у Лаферьера сумку, поблагодарил его  и  ска-
зал, что он может идти. В комнате моей  все  уже  было  приготовлено  на
ночь: занавеси спущены, огонь в камине догорал, и Роули старательно сте-
лил постель. Когда я вошел, он обернулся так радостно, что на душе у ме-
ня потеплело. Право же, сейчас, став обладателем  целого  состояния,  я,
как никогда прежде, нуждался в добром отношении, пусть даже не бог весть
каком глубоком. В комнате дяди меня  обдало  холодом  разочарования.  Он
осыпал меня золотом, но в его присутствии  угасала  без  пищи  последняя
искра возвышающих душу чувств. От этой встречи сердце мое  оледенело,  и
мне довольно было взглянуть на юное лицо Роули, чтобы тот же час проник-
нуться к нему доверием: Роули совсем еще мальчик, душа его не успела за-
черстветь, в нем, конечно, еще живы и некоторая наивность и простые  че-
ловеческие чувства; он может даже сболтнуть какую-нибудь  глупость,  это
не машина, произносящая гладко отшлифованные фразы! Впрочем, мучительное
впечатление от встречи с дядей уже рассеивалось, я начинал  приходить  в
себя, и, увидав веселую, бездумную физиономию мистера Роули, который ки-
нулся, чтобы взять сумку, мсье Сент-Ив снова стал самим собой.
   - Ну-ну, Роули, не спеши, - сказал я. - Тут дело нешуточное. Ты нахо-
дишься у меня в услужении с младых ногтей, уже около трех часов.  Должно
быть, ты успел заметить, что я человек суровый и не терплю  даже  намека
на фамильярность. Мистер Поуль, или Поул, видно, оказался пророком и ос-
терег тебя против сей опасности.
   - Да, мистер Энн, - растерянно отозвался Роули.
   - Но сейчас выпал один из тех редких случаев, когда я намерен  отсту-
пить от своего правила. Дядя - преподнес мне  подарок,  что  называется,
рождественский подарок, он в этой сумке. Каков этот подарок, я не  знаю,
и ты тоже не знаешь; возможно, меня надули, а возможно, я уже обладатель
несметных богатств; в этом скромном на вид  вместилище  может  оказаться
пятьсот фунтов.
   - Да неужто, мистер Энн! - воскликнул Роули.
   - Так вот, Роули, протяни, правую руку и повторяй за мною слова клят-
вы, - сказал я, положив сумку на стол. - Чтоб меня перекосило, чтоб  мне
почернеть и посинеть, если я когда-нибудь открою мистеру Поулю, или  ви-
конту мистера Поуля, или кому-либо из родни мистера Поуля, из его друзей
и знакомых, не говоря уже о мистере Доусоне и о докторе, какие сокровища
содержатся в сей сумке; чтоб мне провалиться в самые  черные  тартарары,
если я не буду весь век охранять, блюсти, оберегать, любить  и  почитать
нижепоименованного, вышеупомянутого (тут я спохватился, что назваться-то
и позабыл) виконта Энна де Керуаля де Сент-Ива, попросту называемого ви-
контом мистера Роули, если я не буду  повиноваться  ему  беспрекословно,
служить верой и правдой, следовать за ним по всему свету, по  земле,  по
воде и под землей. Быть по сему. Амиль!
   Он повторил слова клятвы с той же преувеличенной серьезностью, с  ка-
кой я их произносил.
   - А теперь, - сказал я, - вот тебе ключ. Я же обеими руками буду дер-
жать крышку. - Роули повернул ключ, - Принеси  все  свечи,  какие  здесь
есть, и поставь их рядом с этой сумкой. Что там может быть? Голова  Гор-
гоны? Чертик-попрыгунчик? Пистолет-самострел? На колени,  сэр,  и  ждите
чуда.
   С этими словами я перевернул сумку вверх дном. И в  изумлении  застыл
перед грудой золота и кредиток, что рассыпались на столе меж  свечами  и
попадали на пол.
   - О господи! - воскликнул Роули. - Ох, господи боже милостивый!  -  и
кинулся подбирать упавшие на пол гинеи. - Ох, мистер Энн, да  вы  только
поглядите, сколько денег! Все равно как в книжке! Все равно как в сказке
про Али Бабу и сорок разбойников.
   - Ну, вот что, Роули, будем вести себя хладнокровно и по-деловому,  -
сказал я. - Богатство обманчиво, в особенности же когда оно несчитанное,
и прежде всего надобно узнать, каково же  мое...  ну,  скажем,  скромное
состояние. Ежели я не ошибаюсь, тут с лихвой хватит на то, чтобы  ты  до
конца жизни ходил в ливрее с золотыми пуговицами.  Собери  золото,  а  я
займусь кредитными билетами.
   Итак, мы расположились на коврике перед камином, и некоторое время  в
комнате только и слышно было, что шелест ассигнаций да позвякиванье  ги-
ней, изредка прерываемые  восторженными  восклицаниями  Роули.  Подсчеты
оказались долгими и кого другого, наверно, сильно бы утомили, но  только
не меня и не моего помощника...
   - Десять тысяч фунтов, - провозгласил я наконец.
   - Десять тысяч! - эхом отозвался Роули.
   И мы уставились друг на друга.
   У меня захватило дух - так  огромно  было  это  богатство.  С  такими
деньгами мне не страшны никакие враги. В  девяти  случаях  из  десяти  в
тюрьму попадают не оттого, что полиция хитра и проницательна, но оттого,
что у людей мало денег; а в сумке для бумаг, лежащей передо мною, храни-
лись самые разнообразные возможности и ухищрения,  которые  обеспечивали
мне совершеннейшую безопасность. Более того, вдруг подумал я - и при од-
ной мысли об этом затрепетал от волнения, - обладая десятью тысячами,  я
становился весьма достойным женихом. Все ухаживания, что я позволял себе
прежде, когда был простым солдатом в военной тюрьме или беглым  военноп-
ленным, можно было объяснить или даже извинить как поступки вконец отча-
явшегося человека. Теперь же я могу войти в дом с парадного крыльца, мо-
гу приблизиться к грозному дракону в сопровождении стряпчего  и  предло-
жить вполне солидное обеспечение. Несчастный военнопленный француз  Шан-
дивер ежеминутно опасался ареста, но богатый англичанин Сент-Ив, разъез-
жающий в собственной карете с туго набитой деньгами  сумкой  для  бумаг,
может ничего не бояться, может смеяться над тюремщаками. Я с  торжеством
повторил про себя пословицу: "Любовь смеется над замками". В одно  мгно-
вение, оттого только, что у меня появились деньги, любовь моя  перестала
быть запретной, она приблизилась ко мне, стала достижимой, и,  возможно,
таковы уж странности человеческой натуры, но от  этого  она  разгорелась
еще ярче.
   - Роули, - сказал я, - будущее твоего виконта обеспечено.
   - И мое тоже, сэр, - отвечал Роули.
   - Да, и твое тоже, - согласился я. - И  ты  будешь  плясать  на  моей
свадьбе. - С этими словами я кинул в него пачкой кредиток, и только  ус-
пел высыпать ему на голову горсть золотых, как дверь распахнулась  и  на
пороге встал мистер Роумен.
 
 
   ГЛАВА XVIII
   МИСТЕР РОУМЕН РАЗНОСИТ МЕНЯ В ПУХ И ПРАХ
 
   Застигнутый врасплох за таким занятием, я почувствовал себя последним
дураком, неловко поднялся и поспешил приветствовать гостя. Он  не  отка-
зался пожать мне руку, но сделал это  с  такой  сдержанностью  и  холод-
ностью, что я растерялся, и лицо его при этом выражало крайнюю озабочен-
ность и суровость.
   - Итак, сэр, вы здесь? - сказал он голосом,  не  предвещавшим  ничего
хорошего. - И ты здесь, Джордж? Можешь идти, у меня дело к твоему госпо-
дину.
   Он выпроводил Роули и запер за ним дверь. Потом опустился в кресло  у
камина и посмотрел на меня взглядом строгим и непреклонным.
   - Право, не знаю, как начать, - заговорил он. - Вы завели нас в такой
редкостный лабиринт грубейших промахов и препон,  что  я  решительно  не
знаю, с чего начать. Пожалуй, лучше всего, если вы сперва прочитаете вот
это сообщение.
   И он протянул мне газету.
   Заметка оказалась совсем краткой. Она извещала  о  том,  что  схвачен
один из военнопленных, совершивших недавно побег из Эдинбургской крепос-
ти: имя его - Клозель. Далее говорилось, что  он  рассказал  подробности
случившегося недавно в крепости гнусного убийства и открыл имя убийцы:
   "Это рядовой солдат Шандивер, он также бежал из крепости и,  по  всей
вероятности, разделил судьбу своих товарищей. Несмотря на тщательные по-
иски вдоль залива Форт и по Восточному побережью, до сих пор не  удалось
обнаружить  никаких  следов  шлюпа,  который  эти  лиходеи  захватили  в
Грейнджмуте, и теперь можно сказать почти с полной уверенностью, что они
покоятся на дне морском".
   При чтении этой заметки сердце у меня упало. Мигом рушились мои  воз-
душные замки, и сам я, минуту назад всего лишь беглый военнопленный, об-
ратился в преследуемого властями убийцу, которого ждет виселица;  теперь
нечего было и мечтать о возлюбленной, которая  еще  несколько  мгновений
назад казалась мне столь близкой и достижимой. Но  отчаяние,  охватившее
было меня, длилось недолго. Я понял, что товарищам моим все  же  удалось
осуществить их почти фантастический план и что считается,  будто  я  был
вместе с ними и погиб при кораблекрушении - по общему мнению, именно так
и окончилось их дерзкое предприятие. Ежели полагают, что  я  покоюсь  на
дне Северного моря, я могу не опасаться,  что  ко  мне  станут  особенно
приглядываться на улицах Эдинбурга. Им нужен был Шандивер, а что у  него
общего с Сент-Ивом? Конечно, повстречайся я с майором Шевениксом, он бе-
зусловно меня узнает - на этот счет не могло быть никаких  сомнений:  он
так часто меня видел, его интерес ко мне под конец так  разгорелся,  что
его не обмануть никакими хитростями и маскарадами. Ну что ж, даже если и
так, ему придется выбирать между объяснениями, которые я дал ему одному,
и показаниями Клозеля. Он знает Клозеля, знает меня и, конечно же, решит
в пользу человека чести. К тому же перед моим мысленным взором так осле-
пительно засиял образ Флоры, что я позабыл обо всех прочих соображениях;
кровь во мне закипела, и я поклялся, что увижу и завоюю ее,  хотя  бы  и
ценою собственной жизни.
   - Да, это неприятно, - сказал я, возвращая газету мистеру Роумену.
   - Вы полагаете это всего лишь неприятным? - спросил он.
   - Если угодно, весьма досадным, - отвечал я.
   - И это правда? - спросил он.
   - Что ж, в известном смысле правда, - отвечал я. -  Но,  быть  может,
дело станет вам яснее, если я изложу все обстоятельства?
   - Разумеется, - согласился он.
   Я поведал ему все, что мне казалось необходимым, о нашей ссоре, дуэли
и смерти Гогла и о том, что представляет собою  Клозель.  Мистер  Роумен
слушал мрачно и безмолвно, что отнюдь меня не радовало, и ничем не выда-
вал своих чувств, только при описании поединка на ножницах его  багровый
румянец заметно слинял.
   - Надеюсь, я могу вам верить? - сказал он, когда я закончил свою  по-
весть.
   - В противном случае беседа наша окончена, - отвечал я.
   - Неужто вы не в состоянии понять, что мы обсуждаем сейчас дела вели-
чайшей важности? Неужто вы не в состоянии понять, что я обременен тяжким
грузом ответственности за вашу судьбу и что сейчас не время  разыгрывать
забияку, да еще перед кем - перед вашим же поверенным! Бывают минуты, от
которых зависит вся дальнейшая жизнь, мистер Энн, - продолжал он сурово.
- Вы совершили тяжкое уголовное преступление, оно носит поистине  зверс-
кий характер и осложнено на редкость неприятными обстоятельствами: нали-
цо этот Клозель, который (судя по вашему же отзыву) относится  к  вам  с
крайней враждебностью и способен под  присягой  утверждать,  что  черное
есть белое; все прочие свидетели рассеяны по свету или утонули  в  море;
прибавьте к этому естественное предубеждение против француза, да  еще  в
придачу беглого военнопленного; все это в совокупности ставит перед  ва-
шим поверенным чрезвычайно трудную задачу, и ваше неисправимое легкомыс-
лие и безрассудство нисколько ее не облегчают.
   - Виноват, как вы сказали?!
   - О, я весьма тщательно выбирал выражения, - отвечал он. -  За  каким
занятием я застал вас, сэр, когда пришел объявить о сей катастрофе?  Вы,
точно неразумное дитя, сидели на ковре и играли со своим слугой, не  так
ли? И весь пол был усыпан золотом и кредитными билетами. Хороша  картин-
ка, нечего сказать! Ваше счастье, что вошел я. А ведь с таким же успехом
вместо меня мог войти кто угодно - хотя бы, скажем, ваш кузен.
   - Мне нечего вам возразить, сэр, - признался я. -
   Я пренебрег всеми  предосторожностями,  и  вы  вправе  негодовать.  A
propos, мистер Роумен, как вы-то сами оказались в этом доме и  давно  ли
вы здесь? - прибавил я, задним числом удивившись, что не слышал, как  он
подъехал.
   - Я приехал в карете, запряженной парой лошадей, - отвечал он, -  Лю-
бой мог бы меня услышать. Но вы, я полагаю, не прислушивались?  Вы  были
веселы и беззаботны, несмотря на то, что находитесь в доме своего закля-
того врага и к тому же вам грозит смертная казнь! Я здесь уже достаточно
давно и успел уладить ваши дела. Да-да, я сделал  это,  бог  мне  судья,
сделал, даже не спросив объяснений по поводу сей заметки. Завещание под-
готовлено было раньше, теперь оно подписано, и ваш дядя ничего не  знает
о вашем последнем художестве. Вы спросите, почему? Да потому, что  я  не
желал тревожить его на смертном одре;  могло  оказаться,  что  обвинение
ложное, а кроме того, по мне уж лучше убийца, нежели шпион.
   Да, спору нет, поверенный был на моей стороне, однако столь же  бесс-
порно, что дурное расположение духа и тревога за исход всего предприятия
побуждали его выражаться весьма неделикатно.
   - Быть может, вам покажется, что я излишне чувствителен, -  заговорил
я, - но вы употребили одно слово...
   - Я употребляю слова, которые точно  определяют  суть  дела,  сэр!  -
воскликнул он, хлопнув ладонью по газете. - Вот тут все написано  черным
по белому. И напрасно вы так спокойны: суда ведь еще не было и  вас  еще
не оправдали. Это - скверное дело, оно  дурно  пахнет.  Сейчас  все  это
весьма некстати. Я отдал бы на отсечение собственную руку... вернее ска-
зать, я выложил бы сотню фунтов, лишь бы не иметь к этому никакого каса-
тельства. Но при том, как все сложилось, нам надо  действовать  немедля.
Выбора нет. Вам следует немедля покинуть Англию и отправиться  во  Фран-
цию, или в Голландию, или хоть на Мадагаскар.
   - Я хотел бы сказать два слова.
   - Ни единого звука, - возразил он. - Тут не о чем спорить.  Все  ясно
как божий день. Вы умудрились поставить себя в такое чудовищное  положе-
ние, что следует надеяться единственно на отсрочку разбирательства. Воз-
можно, придет время, когда дело примет другой оборот. Но не сейчас, сей-
час вам грозит виселица.
   - Вы сильно заблуждаетесь, мистер Роумен, - сказал я. -  Я  вовсе  не
стремлюсь на скамью подсудимых. Напротив того, я не менее вас желаю  от-
ложить свое первое там появление. С другой стороны, я вовсе  не  намерен
покинуть Англию: она чрезвычайно пришлась мне по вкусу. Я малый не  про-
мах, у меня хорошо подвешен язык, вполне приличный выговор, и  благодаря
дядюшкиному великодушию карманы полны денег. При столь удачном  стечении
обстоятельств странно было бы, ежели бы мистер Сент-Ив не обрел  где-ни-
будь тихого пристанища, покуда власти тешат себя поисками Шандивера.  Вы
забываете, ничто не связует эти две личности.
   - А вы забываете о своем кузене, - возразил Роумен. - Вот вам и  свя-
зующее звено. Вот вам и ключ к загадке. Он-то знает, что Шандивер -  это
вы. - Роумен приставил ладонь к уху,  словно  прислушиваясь,  и  тут  же
воскликнул: - Пари держу, вот и он сам!
   Со стороны подъездной аллеи донесся своеобразный звук - словно  порт-
ной кинул штуку материи на стол и отрывает от нее кусок:  то  мчалась  к
дому карета четвериком. Слегка раздвинув шторы, мы  увидели  на  пологом
склоне холма огни фонарей, с каждым мгновением они становились все ярче.
   - Да-а, - молвил Роумен, протирая стекло, чтобы лучше видеть. - Да-а,
так гнать лошадей может только он, больше некому! Сыплет деньгами, дурак
набитый! Швыряет золото каждому встречному и поперечному, лишь бы поско-
рей поспеть, а куда? В долговую яму, вот куда, а то и похуже - в уголов-
ную тюрьму!
   - Так вот он каков?! - спросил я, вглядываясь в фонари кареты, словно
они могли открыть мне, что за человек мой кузен.
   - Он таков, что иметь с ним дело опасно, - отвечал поверенный. -  Для
вас эти огни - грозный знак, будьте начеку. Да, вот заговорил о нем -  и
призадумался: какое почтение и трепет внушал он прежде, как был предста-
вителен! И как близка минута, когда он будет  повержен  во  прах!  Здесь
никто его не любит, скорее, мы даже ненавидим его, и, однако, у меня та-
кое чувство... вряд ли в мои лета это можно назвать состраданием... вер-
нее сказать, не хочется погубить  нечто  столь  огромное  и  живописное,
словно бы это даже не человек, а огромная фарфоровая ваза  или  огромная
картина, которой нет цены. Ага, вот этого я и ожидал! - прибавил Роумен,
когда замерцали огни второй кареты. - Теперь уже нет  никаких  сомнений.
Первая карета была подпись, вторая - росчерк. Две кареты, во второй сле-
дует багаж - он всегда велик числом и увесист - и один  из  лакеев:  без
лакея виконт не может шагу ступить.
   - Вы все повторяете "огромный", - заметил я, - но вряд ли  он  такого
уж крупного сложения.
   - Нет, - отвечал поверенный, - он примерно вашего роста, я так и ска-
зал портным и, как вижу, не ошибся. И, однако, он  всюду  и  везде  гла-
венствует, у него во всем особенный размах, и своими каретами, скаковыми
лошадьми, игрой в кости и уж не знаю, чем еще, он всю жизнь создает вок-
руг себя такой шум, что поневоле проникаешься к нему почтением. Мне  ка-
жется, когда комедия окончится и его запрут во Флитской тюрьме и  больше
некому будет поднимать в мире шум, кроме как Буонапарте, лорду  Веллинг-
тону да атаману Платову, - в подлунном мире станет куда тише  и  спокой-
нее. Но это к делу не относится, - прибавил Роумен с усилием  и  отворо-
тился от окна. - Теперь мы под огнем, мистер Энн, как говорит  ваш  брат
военный, и нам давно пора готовиться к бою.