.
     И что, собственно, произошло? Совсем не улыбалось объяснить  то,  что
он ощутил, а не то, что видел: присутствие  призрачное  и  загадочное,  не
более материальное, чем ветер. С каждым часом  встреча  казалась  ему  все
менее похожей на что-либо испытанное им в жизни, и  все  более  напоминала
сон.
     Он зарядил кольт и положил его на край стола.
     Конечно, он мог рассказать ей о енотах, хотя сам их никогда не  видел
и они никому не причинили вреда. Мог рассказать  и  о  дробовике,  который
яростно сжимал Эдуардо перед  смертью.  Но  старик  не  был  убит  врагом,
уязвимым для дроби: его поразил сердечный приступ. Обширный инфаркт так же
жуток, как и ад, это точно, но это не тот убийца, которого  можно  сразить
стрелковым оружием.
     Джек полностью зарядил и "моссберг", загнал патрон в казенную  часть,
а затем втиснул еще  один  дополнительный  в  патронник.  Призовой  заряд.
Эдуардо приготовил свой дробовик  точно  таким  же  образом  незадолго  до
смерти...
     Если попытаться объяснить все это Хитер теперь, возможно, ему удастся
ее встревожить, но это совершенно бесполезно. Может быть, никаких  бед  не
случится, и он больше никогда не столкнется лицом к лицу  с  тем,  о  чьем
присутствии догадался на кладбище. Один такой эпизод за жизнь - это и  так
больший контакт со сверхъестественным,  чем  переживало  множество  людей.
Осталось ждать развития событий и надеяться, что их больше  не  будет.  Но
если они все  же  произойдут  и  если  он  полнит  твердые  доказательства
опасности, тогда придется дать ей знать, что,  может  быть,  только  может
быть, их год несчастий еще не окончен.
     "Мини-узи" имел два магазина, приделанных под  прямым  углом,  значит
всего сорок патронов.
     Более двух кило смерти ожидали часа, чтобы быть  выпущенными.  Нельзя
представить себе врага  -  дикую  тварь  или  человека,  -  с  которой  не
справился бы "узи".
     Джек положил кольт в верхний правый ящик  стола,  в  глубину.  Закрыл
ящик и вышел из кабинета с двумя оставшимися ружьями.
     Прежде чем проскользнуть в гостиную, подождал, пока не раздался  смех
Тоби, а затем поглядел из-за угла. Мальчик сосредоточил свое  внимание  на
экране. Фальстаф с ним рядом. Джек поспешил к кухне в конец коридора,  где
положил "узи" в буфет, за грудой коробок  дробленой  пшеницы,  которые  не
собирались вскрывать еще по крайней мере неделю.
     Вверху, в главной спальне, веселая музыка играла за  закрытой  дверью
смежной ванной комнаты. Отмокая в пенной воде,  Хитер  включила  радио  на
станции, передающей "золотые" старые песни.
     Джек запихнул "моссберг" под кровать. Достаточно  далеко  в  глубину,
чтобы она не смогла его заметить, когда будет застилать постель утром,  но
и не так уж, чтобы он не мог его схватить в любую минуту.
     "Поэзия в движении". Джонни Тиллотсон.  Музыка  из  далекой  невинной
эпохи. Джек даже не родился, когда была сделана эта запись.
     Сел на край кровати, слушая музыку, и ощущая себя  немного  виноватым
за то, что не разделил  свои  страхи  с  Хитер.  Он  просто  не  хотел  ее
расстраивать без надобности: она так много пережила. В каком-то смысле его
рана и лечение в госпитале были для нее тяжелее, чем для него самого.  Она
была  вынуждена   переносить   в   одиночку   все   давление   ежедневного
существования, пока он набирался сил. Ей нужна передышка.
     Возможно, и беспокоиться вообще не о чем.
     Какие-то больные еноты. Тупая маленькая ворона. Странное  переживание
на кладбище, которое  было  вполне  пригодным  жутковатым  материалом  для
телешоу, "Неразгаданные Тайны2, но  не  было  такой  уж  угрозой  жизни  и
здоровью, как  сотня  вещей,  которые  могли  случиться  за  рабочий  день
обычного полицейского.
     Зарядка и припрятывание оружия, возможно, окажутся перестраховкой.
     Зато, он сделал то, что может  полицейский.  Приготовился  служить  и
защищать.
     По радио в ванной комнате Бобби Ви пел "У ночи тысяча глаз".
     За окном спальни снег валил сильнее прежнего. Хлопья, раньше пушистые
и сырые, теперь  были  маленькие,  сухие  и  многочисленные.  Ветер  снова
разгневался. Холодная занавесь снега рябила и волновалась в черной ночи.


     После того как мама напомнила ему  о  запрещении  брать  Фальстафа  в
кровать и ее поцелуев на ночь, после того, как папа  сказал  ему  оставить
собаку на коврике, а свет потушили весь, исключая красный ночник, да дверь
в коридор оставили полуоткрытой, прошло достаточно  времени.  Ни  мама  ни
папа больше не должны были прийти, чтобы проверить, как там ретривер. Тоби
сел на кровати и, погладив приглашающе матрас, прошептал:
     - Сюда, Фальстаф. Давай, приятель!
     Пес деловито  обнюхал  дверь  у  задней  лестницы  и  провыл  тихо  и
несчастно.
     - Фальстаф, - сказал Тоби громче, - сюда, малыш, иди сюда, быстрее.
     Фальстаф поглядел на него,  затем  снова  приложил  морду  к  порогу,
принюхиваясь и скуля одновременно.
     - Иди сюда - мы сыграем в  закрытый  автомобиль,  или  в  космический
корабль, или во что ты хочешь, - подольстился Тоби.
     Внезапно, учуяв что-то, что ему не понравилось,  пес  дважды  чихнул,
потряс головой так энергично, что его  длинные  уши  громко  захлопали,  и
отскочил от двери.
     - Фальстаф! - прошипел Тоби.
     Наконец пес пошел к нему - в красном  свете  того  же  свойства,  что
можно видеть в  моторном  отсеке  космического  корабля  или  у  костра  в
пустынной прерии, где остановился вагон поезда на ночь. Даже в причудливом
храме Индии, где вы прогуливались с Индианой Джонсон и  пытались  избежать
неприятных встреч а бандой жутких типов, которые поклоняются Кали,  Богине
Смерти. После некоторых колебаний, Фальстаф запрыгнул в постель.
     - Хорошая собака, - обнял его Тоби. Затем сказал таинственным голосом
старого  конспиратора:  -  Отлично,  смотри,  мы  на   мятежном   звездном
истребителе у края Туманности Краба.  Я  капитан  и  ас-стрелок.  А  ты  -
супер-суперразумный пришелец с планеты, которая вертится  вокруг  Собачьей
Звезды, и еще телепат. Да, ты можешь  читать  мысли  плохих  пришельцев  с
других звездных истребителей, которые пытаются нас разлучить, но не знают,
кто ты. Они не знают. Они такие крабы с  руками  вместо  клешней.  Слушай:
точно, у них крабьи руки,  -  скрак-скрик-скрак-скрик,  -  и  они  ужасно,
ужасно злобные. Ну, например,  когда  мама  рожает  их  сразу  восемь  или
десять, они от злости съедают ее заживо! Понимаешь?  Просто  сгрызают  ее.
Питаются ею. Думаю, они просто дерьмо, эти ребята.  Ты  понимаешь,  что  я
говорю?
     Фальстаф сидел к нему вплотную во  время  всего  этого  сообщения,  а
затем, когда мальчик закончил, облизал его от щеки до носа.
     - Отлично, ты понимаешь! Хорошо, давай посмотрим, нельзя ли  сбросить
с хвоста этих дрянных крабов, убравшись  в  гиперпространство,  -  прыгнем
через полгалактики и оставим их в космической пыли.  Так  что  нам  делать
сначала? Да, точно: надо поднять космическо-радиационные щиты,  чтобы  нас
не прикончили все эти субатомные частички, которые мы пролетаем  с  жуткой
скоростью. Они же нас пробьют!
     Тоби включил лампочку у изголовья, ухватив за шнурок.
     - Щиты поднять! - и опустил все занавески  вокруг  кровати.  Внезапно
кровать в алькове стала уединенной кабиной  какого-то  аппарата.  Древнего
или из будущего, путешествующего со скоростью портшеза, или быстрее света,
через любую часть мира, или даже из него.
     - Лейтенант Фальстаф, вы готовы? - спросил Тоби.
     Прежде чем игра началась, ретривер соскочил с кровати и  проскользнул
через занавески, которые снова за ним запахнулись.
     Тоби дернул за шнурок и раскрыл занавески.
     - Да что там с тобой?
     Пес был у двери на лестницу, нервно втягивал ноздрями воздух.
     - Ты знаешь, дышать по-собачьи - это можно рассматривать как бунт.
     Фальстаф оглянулся  на  него,  затем  продолжил  изучать  тот  запах,
который его так приворожил.
     - Нас тут крабулоны хотят убить, а ты в собаку играешь! - Тоби слез с
кровати и подошел к ретриверу у двери. - Понимаю, что ты не должен  больше
писать. Папа тебя уже выводил, и ты весь снег желтым сделал.
     Пес снова заскулил, издал какой-то неприятный звук, затем отступил от
двери и низко зарычал.
     - Да тут ничего нет, просто ступеньки и все.
     Черные губы Фальстафа раздвинулись на зубах. Он опустил  голову,  как
будто приготовившись к битве с крабулонами, которые прямо сейчас войдут  в
эту  дверь.  Скрак-скрик-скрак-скрик,  -  глаза  на  двухфутовых   стеблях
вертятся над головой.
     - Глупый пес. Я тебе покажу!
     Он открыл замок и повернул ручку.
     Собака захныкала и отступила.
     Тоби открыл дверь. На лестнице было темно. Он щелчком  зажег  свет  и
шагнул на площадку.
     Фальстаф помялся, оглянулся на  полуоткрытую  дверь  в  коридор,  как
будто ему померещилось, что он оказался запертым в спальне.
     - Да ведь ты сам интересовался, - напомнил ему Тоби. - Теперь  давай.
Я покажу тебе - просто лестница.
     Как будто устыдившись, пес присоединился  к  Тоби  на  площадке.  Его
хвост был опущен так низко, что кончик завивался вокруг задней лапы.
     Тоби спустился на три ступеньки, вздрагивая, когда скрипнула  сначала
первая, а потом и третья. Если мама или папа сейчас внизу  на  кухне,  его
могут поймать, и тогда они подумают, что он крутится тут,  чтобы  схватить
немного снега, - с босыми-то ногами! - и принести  его  в  комнату,  чтобы
посмотреть,  как  он  будет  таять.  Вообще-то,  неплохая  идея.  Подумал,
интересно ли есть снег?  Три  ступеньки,  два  скрипа,  он  остановился  и
оглянулся на пса.
     - Ну?
     С неохотой Фальстаф двинулся к нему.
     Вместе они полезли вниз по тесной, узкой спирали, пытаясь ступать как
можно глуше. Ну, по крайней мере, один  из  них  пытался,  идя  поближе  к
стене, где ступеньки, как казалось, меньше были расположены скрипеть. Но у
другого были когти, которые стучали и царапали дерево.
     Тоби прошептал:
     -  Лестница.  Ступеньки.  Видишь?  Ты   можешь   спуститься.   Можешь
подняться. А ты думал, что там за дверью? Собачий ад?
     Каждая  ступенька,  на  которую  они  ступали,  приводила  к   другой
ступеньке внизу. Из-за того, что стены загибались, впереди  ничего  видеть
было нельзя, и дна - тоже. Просто несколько ступенек со стертой краской  и
кучей теней, потому что лампочки тусклые. Низ мог быть в  двух  ступеньках
или в сотне, в пяти сотнях. Или, может быть, надо спускаться ниже и  ниже,
по кругу в девяносто  тысяч  ступенек.  А  когда  вы  достигнете  дна,  то
окажетесь в центре Земли, с динозаврами и пропавшими городами.
     - В собачьем аду, - рассказывал Тоби Фальстафу, - дьявол -  это  кот.
Ты знаешь, какой? Большой кот, по-настоящему  огромный,  стоит  на  задних
лапах, а когти как бритвы...
     Ниже и ниже, ступенька за ступенькой в медленном спуске.
     - ...этот большой дьявольский кот носит кепку, сделанную из  собачьей
шерсти, ожерелье из собачьих зубов...
     Ниже по кругу.
     - ...а когда он играет в шарики...
     Дерево скрипело под ногами.
     - ...то пользуется собачьими глазами! Да-да, так и есть...
     Фальстаф завыл.
     - ...он очень подлый кот, большой подлый кот, гадкий, как дерьмо.
     Они достигли дна. Вестибюль. Две двери.
     - Кухня, - прошептал Тоби, указывая на одну. Он повернулся к  другой.
- А эта - заднее крыльцо.
     Наверное, можно открыть замок, проскользнуть на крыльцо, набрать  две
горсти снега, даже если для этого придется идти во двор! Но он же вернется
и прибежит - в свою комнату так, что ни мама,  ни  папа  даже  не  узнают.
Сделает настоящий снежок, попробует его на вкус. Когда тот  начнет  таять,
положит его в угол комнаты, и утром от него и следа не  останется.  Просто
вода. Если кто-нибудь ее и заметит, все можно будет свалить на Фальстафа.
     Тоби протянул правую руку к ручке и повернул рычажок левой.
     Ретривер подпрыгнул и,  опустившись  обеими  лапами  на  стену  около
двери, сжал челюсти вокруг левого запястья Тоби.
     Тоби издал тихий вопль изумления.
     Фальстаф держал руку крепко, но не кусал, и вообще  не  было  больно:
просто держал и крутил глазами на  Тоби.  Будто  хотел  сказать,  если  бы
только умел, что-то вроде: нет, ты  не  можешь  открыть  этой  двери,  это
против правил, забудь это, ни за что!
     - Что ты делаешь? - прошептал Тоби. - Отпусти.
     Но Фальстаф не отпускал.
     - Ты дурака-то не валяй, - заявил Тоби, когда  тонкая  струйка  слюны
потекла по его левой руке в рукав пижамной курточки.
     Ретривер все еще сжимал зубы. Не сильно, не причиняя  никакого  вреда
своему хозяину, но ясно показывая, что он может  доставить  боль  в  любое
время, если захочет.
     - Что, тебя мама подкупила, да?
     Тоби отпустил ручку двери.
     Пес покосился на  это,  ослабил  захват,  но  полностью  не  отпускал
запястья, пока Тоби не провернул на место  рычажок  запора  и  не  опустил
руки. Фальстаф съехал по стене лапами и снова встал на все четыре.
     Тоби поглядел на дверь, размышляя, сможет ли действовать так  быстро,
чтобы открыть дверь прежде, чем собака сообразит вскочить и снова схватить
его за руку.
     Ретривер пристально смотрел на него.
     Затем мальчик задумался: а почему Фальстаф  не  хочет  его  выпускать
наружу? Собаки умеют чувствовать опасность.  Может  быть,  снаружи  бродит
медведь, про которых папа говорил, что они живут  в  лесу.  Медведь  может
распотрошить тебя и откусить голову так быстро, что и крикнуть не успеешь.
Хрустнет черепом, как карамелью, вцепится  зубами  в  кости,  и  все,  что
найдут от тебя утром, - кровавая полоска пижамы и, может быть, палец ноги,
который медведь проглядел.
     Сам себя напугал.
     Проверил щель между дверью и  косяком,  чтобы  убедиться,  что  запор
задвинут, как надо. Он  мог  видеть  тусклый  медный  блеск  языка  замка.
Хорошо. Безопасно.
     Конечно, Фальстаф боялся и за  верхнюю  дверь  потому  же:  ему  было
любопытно, но страшно. Он не хотел открывать ее. И спускаться не хотел. Но
никто их на лестнице не поджидал. Уж медведь-то точно.
     Может быть, это была бродячая собака?
     - Мой папа герой, - прошептал Тоби.
     Фальстаф вздернул голову.
     - Герой-полицейский. Он ничего не боится, и я ничего не боюсь тоже.
     Пес уставился на него, как будто говоря: да? Ну так и что же?
     Тоби снова посмотрел на  дверь  перед  собой.  Он  может  открыть  ее
чуть-чуть. Сразу заглянуть. А если медведь на крыльце,  быстро  захлопнуть
дверь перед его косом.
     - Если захочу выйти и погладить медведя, то я так и сделаю.
     Фальстаф ждал.
     - Но сейчас поздно. Я устал. Если  там  есть  медведь,  ему  придется
подождать до завтра.
     Они  взобрались  обратно  в  комнату.  Грязь   была   разбросана   на
ступеньках. Он ощущал ее под своими босыми ногами, когда спускался, теперь
чувствовал ее, поднимаясь. На верхней площадке  встал  на  одну  правую  и
отряхнул подошву левой ноги,  потом  встал  на  левую  и  очистил  правую.
Переступил через порог. Закрыл дверь. Запер ее. Выключил свет на лестнице.
     Фальстаф был у окна, глядел на задний двор, и Тоби подошел к нему.
     Снег валил так яростно, что, вероятно, накопился бы футов до девяти к
утру, а может быть, и до шестнадцати. Крыша над крыльцом внизу была белой.
Земля была белой повсюду, где он только мог видеть, но далеко ему углядеть
не удавалось, потому что снег действительно валил. Он не мог видеть  леса.
Домик управляющего распух под нависшими белыми облаками снега. Невероятно!
     Пес съехал лапами на пол и потрусил в сторону, но Тоби глядел на снег
еще долго. Когда глаза начали слипаться, повернулся и увидел, что Фальстаф
сидит на кровати и ждет его.
     Тоби скользнул под одеяло, оставив ретривера на нем. Позволить собаке
забраться  под  одеяло  было  нарушением  посерьезней.  Надежный  инстинкт
восьмилетнего мальчика говорил ему это. Если мама или папа обнаружат такое
мальчик головой на одной подушке, а пес на другой, и одеяло у них обоих до
щек - будут большие неприятности.
     Он протянул руку за шнурком, чтобы задернуть занавеску так, чтобы  он
и Фальстаф смогли спать, как в купе поезда, который несется  через  Аляску
зимой: в страну золотой лихорадки, чтобы сделать заявку на участок.  После
они сменят имя Фальстаф на Белый Клык.  Но  как  только  занавески  начали
задвигаться, пес вскочил на лапы на матрасе, готовый спрыгнуть на пол.
     - Хорошо, ладно. Боже ты мой,  -  сказал  Тоби  и  оставил  занавески
широко открытыми.
     Ретривер улегся у него под боком снова, мордой к  двери,  ведущей  на
заднюю лестницу.
     - Глупая собака, - пробурчал Тоби, засыпая. - У  медведей  не  бывает
ключей...


     В темноте, когда Хитер прижалась к нему, слабо пахнущая  мылом  после
горячей ванны, Джек понял, что ему придется  огорчить  ее.  Он  хочет  ее,
нуждается  в  ней  Бог  знает  как,  но  он  оставался  ошарашенным  своим
переживанием на кладбище. Как только память становилась чуть менее  живой,
ему все сложнее было припомнить ясную природу и силу эмоций, которые  были
частью встречи, он проворачивал ее все отчаянней  в  голове.  Рассматривая
снова и снова под разными углами, пытаясь выжать внезапное просветление из
этого, раньше чем оно станет, как и  все  воспоминания,  сухой  и  увядшей
шелухой реального опыта. Беседа с тем, что говорило  через  Тоби,  была  о
смерти - загадочная, даже непостижимая, но определенно о смерти. Ничто так
не остужало желания, как размышления о смерти,  могилах  и  гниющих  телах
старых друзей.
     В конце концов, именно об этом  он  думал,  когда  она  гладила  его,
целовала и бормотала всякие нежности.
     К своему удивлению, он был не  только  готов,  но  и  безудержен.  Не
просто способен, но переполнен страстью,  с  большей  силой,  чем  у  него
бывало уже задолго до перестрелки в марте. Хитер была такая податливая, но
и требовательная.  Одновременно  робкая  и  агрессивная,  целомудренная  и
всезнающая, вдохновенная, как невеста в брачную ночь. Нежная и шелковая, а
главное - живая, так восхитительно живая!
     Позже он понял, что заниматься любовью с ней - это значит избавляться
от пугающего, но и темно-манящего,  соблазняющего  существа  на  кладбище.
День размышлений о смерти оказался извращенным сладострастием.
     Посмотрел на окна. Ставни были открыты. Призраки снега  кружились  за
стеклами, танцевали  белыми  привидениями,  вертелись  под  музыку  флейты
ветра. Вальсирующие духи, бледные и холодные. И кружащиеся, кружащиеся...


     ...В пресыщенной темноте, на ощупь ищи путь к Дарителю, к дару мира и
любви, радости и веселья, к концу всех страхов, последней свободе! Все это
для него, если только он сможет найти путь,  тропу,  истину.  Дверь!  Джек
знал, что ему нужно только найти дверь,  открыть  ее,  -  и  мир  чудес  и
красоты раскинется за ней. Затем понял, что дверь в нем самом, ее не нужно
искать, шатаясь по вечной тьме. Такое волнующее  открытие.  В  нем  самом.
Рай, просто рай. Вечная  радость.  Просто  открыть  дверь  внутри  себя  и
впустить это, впустить. Так просто: только  впустить!  Он  хотел  принять,
включить это в себя, потому что жизнь была так тяжела, когда ей  не  нужно
такой быть. Но какая-то упрямая часть него сопротивлялась, и он чувствовал
огорчение Дарителя за дверью. Огорчение и нечеловеческую  ярость.  Сказал:
"Я не могу, нет, не буду, нет!" Резко тьма набрала вес,  собираясь  вокруг
него с неизбежностью камня, нарастающего на древние кости за  тысячелетия.
Сокрушительное и безжалостное давление, а с ним пришло жуткое  утверждение
Дарителя: "Все становится, все становится мною! Все, все становится  мною,
мною! Должен подчиниться... бессмысленно сопротивляться...  впусти  это...
рай, рай, радость навсегда... впусти это!" Стучит по душе. Все  становится
им. Раздражающие удары по всем тканям. Таран,  к