отвратительным  в  сплетении  Дарителя  с  телом  была  его
какая-то интимность. Пуговицы  сорвались  с  белого  савана,  и  он  висел
открытым нараспашку, обнажая зрелище щупалец, засунутых  прямо  в  грудные
разрезы, сделанные коронером при вскрытии. Эти  красно-пятнистые  отростки
исчезали внутри тела, пряча на неизвестную  глубину  свои  ледяные  ткани.
Существо, казалось,  наслаждалось  связью  с  мертвым  телом,  в  объятии,
которого было так же неописуемо, как и отвратительно.
     Само  его  существование  было  оскорбительным.  Оно  могло   служить
доказательством того, что вселенная  -  большой  сумасшедший  дом,  полный
миров без смысла и ярких галактик, населенных существами без цели.
     Оно взобралось на две ступени вверх от холла к площадке.
     Три. Четыре.
     Хитер подождала еще одной.
     Пять ступенек, до нее осталось семь.
     Щетинистая  масса  щупалец  вдруг  оказалась  между  раздвинутых  губ
мертвеца, как горсть черного языка с крапинками крови.
     Хитер открыла огонь, и жала на курок чересчур  долго,  теряя  слишком
много патронов: десять или двенадцать выстрелов, даже  четырнадцать.  Хотя
было удивительно - для ее состояния - что она не опустошила оба  магазина.
Девятимиллиметровые пули вышили бескровную диагональ  на  груди  мертвеца,
через тело и обвитые щупальца.
     Паразит и мертвый гость были отброшены вниз, на  пол  холла,  оставив
два куска нескольких щупалец на лестнице. Один около восьми дюймов  длины,
другой фута  на  два.  Ни  одна  из  этих  ампутированных  конечностей  не
кровоточила. Обе продолжали двигаться, дергаясь и молотя по полу, как тело
змеи извивается долго после того, как его отсекли от головы.
     Хитер охватил ужас при ртом зрелище, потому что очень скоро  движение
прекратило быть результатом  остаточного  возбуждения  отсеченных  нервов,
простыми   спазмами.   Части   начали   вести   себя   самостоятельно    и
целенаправленно.  Каждый  кусок  первичного  организма  казалось,  знал  о
втором,  и  они  начали  искать  друг  друга.  Первый  изогнулся  на  краю
ступеньки, пока второй грациозно, как зачарованная дудочкой змея, поднялся
ему навстречу. Когда они соприкоснулись, случилось превращение, которое по
существу было черной магией, и которого Хитер не могла  понять,  хотя  все
происходило на ее глазах. Два куска стали одним: не  просто  сплелись,  но
сплавились, стеклись воедино,  как  будто  копотно-темная  шелковая  кожа,
заключавшая их, была не более, чем  поверхностное  натяжение.  Оно  просто
придавало  форму  отвратительной  протоплазме.  Как  только  оба  сошлись,
получившаяся масса выпустила восемь маленьких щупалец. С блеском,  похожим
на  быстрые  тени  на  луже  воды,  новый  организм  поднялся   в   смутно
крабоподобную - но все еще безглазую - форму, хотя она и оставалась  такой
же мягкой и гнущейся, как и была. Дрожа, как  будто  бы  для  того,  чтобы
поддержка в себе такой  большой  угловой  формы  требовала  монументальных
усилий, новое существо начало толчками  подвигаться  к  своей  материнской
массе, от которой его так недавно отсекли.
     Менее  полминуты  прошло  с  тех  пор,  как  два  отдельных  отростка
принялись искать друг друга.
     Есть тела.
     Эти слова были, согласно Джеку,  частью  того,  что  Даритель  сказал
через Тоби на кладбище.
     Есть тела!
     Тогда загадочное утверждение.  Теперь  слишком  ясное.  Есть  тела  -
теперь и всегда, плоть без конца. Есть  тела  -  растяжимые,  если  нужно,
приспособленные для всего. Их можно разодрать на куски без  потери  разума
или памяти, и поэтому они бесконечно возрождающиеся.
     Мрачность ее внезапного озарения, понимание того, что они  не  смогут
победить, как бы храбро ни боролись и  каким  бы  мужеством  ни  обладали,
отбросило  ее  к  пограничной  черте.  Где  беспросветное  безумие,   даже
сумасшествие, не менее тотальное за счет его краткости. Вместо того чтобы,
как любой здравый человек на ее  месте,  отскочить  от  чудовищно  чуждого
создания,   вышагивающего,   как   на   ходулях,   определенно   с   целью
воссоединиться со своей матрицей, она нырнула за ним, с площадки,  вытянув
перед собой "узи". Издала придушенный крик, который прозвучал, как  тонкий
и жгучий вопль  скорби  умирающего  зверя,  попавшего  в  зубодробительный
капкан.
     Хотя и знала, что подвергает жуткому риску себя и Тоби, оставляя  его
одного на верху лестницы, Хитер не могла остановиться.  Сбежала  на  одну,
две, три, четыре, пять ступенек за то время, что крабоподобное  спустилось
на две. Их разделяло четыре ступени, когда оно резко изменило направление,
даже не затрудняя себя разворотом. Как будто для него что зад, что  перед,
что бок было одним и тем же. Она затормозила так резко, что почти потеряла
равновесие, а  краб  попер  вверх,  на  нее,  много  быстрее,  чем  раньше
спускался.
     Три ступени между ними.
     Две.
     Она нажала на спусковой крючок, и выпустила последние пули из "узи" в
удиравшую тварь, разрубив  ее  на  четыре-пять-шесть  бескровных  шматков,
которые полетели вниз на несколько ступеней,  где  и  залегли,  извиваясь.
Беспрерывно извиваясь. Опять гибкие и змеиные. Жадно  и  молчаливо  ищущие
друг друга.
     Это молчание было почти самым худшим в поведении  мерзкого  существа.
Никаких криков  боли,  когда  в  него  стреляли.  Никаких  воплей  ярости.
Терпеливое и  молчаливое  возрождение.  Дерзкое  и  отчаянное  продолжение
атаки, словно насмешка над ее надеждами на триумф.
     У подножия лестницы существо подняло себя над  полом.  Даритель,  все
еще безобразно сплетенный с трупом, снова влез на ступеньку.
     Приступ безумия Хитер окончился. Она устремилась к площадке, схватила
канистру с бензином, и понеслась на второй  этаж,  где  ее  ждали  Тоби  и
Фальстаф.
     Пес дрожал. Скорее воя, чем лая, он выглядел, как будто понимал то же
самое, что и Хитер: эффективная защита невозможна. Это был враг,  которого
не могут свалить ни зубы, ни когти, ни человеческое оружие.
     Тоби сказал:
     - Я должен это делать? Я не хочу.
     Она не поняла, что он имеет в виду, а времени спросить не было:
     - Все будет в порядке, малыш, мы справимся.
     От первого марша лестницы, вне зоны видимости за  площадкой,  донесся
звук поднимающихся тяжелых ног. И свист. Это было похоже на шипящий прорыв
струи из дырочки в трубе. - Но холодный звук.
     Она отложила "узи" и нащупала крышку на горлышка канистры.
     Огонь сработает. Она должна верить в это. Если оно сгорит, ничего  не
сможет остаться,  нечему  будет  воссоздать  себя.  Есть  тела.  Но  тела,
превращенные в пепел, не могут снова проявить свою  форму  и  функции,  не
важно, как чужды их  плоть  и  метаболизм  человеческому  пониманию.  Черт
возьми, огонь должен сработать.
     - Оно  никогда  не  боится,  -  сказал  Тоби  голосом,  который  шел,
казалось, из самой глубины его собственного страха.
     - Уходи отсюда, малыш! Иди! Иди в спальню! Быстро!
     Мальчик побежал, и пес за ним следом.


     Иногда Джек чувствовал себя пловцом в белом море под  белым  небом  в
мире, каждый кусок которого странен,  как  и  планета,  с  которой  пришло
существо на ранчо Квотермесса. Хотя и  ощущал  землю  под  ногами  все  то
время, что пробивался полмили до сельской дороги, он никогда не  видел  ее
под прочной белой коркой, нанесенной бурей.  Она  казалась  ему  такой  же
нереальной, как дно Тихого океана могло представляться  пловцу  в  тысячах
футов над ним. Снег покрыл весь рельеф, и земля была укутана ровно, только
с легкой зыбью на поверхности. Да еще в некоторых местах ветер вырезал  из
сугробов  гребни,  будто  волны,  закаменевшие  точно  во   время   своего
обрушивания на берег. Лес, который мог предложить хоть  какой-то  контраст
белизне, залившей зрение Джека, был большей частью скрыт за потоком снега,
как за туманом на побережье.
     Опасность потерять верное направление была постоянно угрозой  в  этом
выбеленном краю.  Он  дважды  сбивался  с  курса,  пока  все  еще  шел  по
территории поместья. Каждый раз обнаруживал свою ошибку только потому, что
примятая трава луга под снегом  пружинила  ощутимо  сильнее,  чем  сбитая,
твердая поверхность дорожки.
     Пробивая каждый шаг с большим трудом,  Джек  все  время  ожидал,  что
нечто вот-вот появится из-за пелены снега  или  подымется  из  сугроба,  в
котором  затаилось.  Даритель  собственной  персоной  или  один   из   его
заменителей, до того смирно лежавший на кладбище. Он постоянно оглядывался
по сторонам, готовый расстрелять все патроны из обоймы во что угодно,  чем
вздумается напасть на него.
     Он был рад, что надел солнечные очки. Даже с затемнением блеск  снега
был едва выносим. Он пытался разглядеть хоть что-то в ветреной белой мути,
чтобы уберечься от нападения и отыскать какие-то знакомые черты местности,
которые помогли бы ему придерживаться верного пути.
     Он старался не думать  о  Хитер  и  Тоби.  Когда  это  не  удавалось,
замедлял  шаги  и  его  почти  полностью  захватывало  неистовое   желание
повернуть назад, к ним, и забыть о "Железных Соснах" навсегда. Ради них  и
себя самого он изгонял их черты из своих мыслей,  сосредоточиваясь  только
на  ватном  покрове  земли,  и  постепенно  становясь  машиной  для  пеших
прогулок.
     Зловещий ветер  выл  без  отдыха,  задувал  снегом  лицо,  и  пытался
заставить нагнуть голову. Он дважды сбивал  его  с  ног  -  один  раз  так
неожиданно, что Джек выпустил из рук дробовик. Тот улетел в сугроб, и  ему
пришлось ползать по снежной куче в  торопливых  поисках  оружия.  Он  стал
почти реальным его противником, как любой, кто хоть однажды вступил с  ним
в  противоборство.  Когда  достиг  конца  частной  дорожки  и  остановился
перевести дух между каменными столбами под деревянной аркой со  знаком,  о
въезде на ранчо Квотермесса, он клял ветер так,  как  будто  тот  мог  его
слышать.
     Стал тереть рукой в перчатке очки, чтобы соскрести снег, налипший  на
линзы. Глаза жгло так же, как когда  какой-нибудь  окулист  капал  в  них,
чтобы расширить зрачки перед осмотром. Без темных стекол он, должно  быть,
уже давно ослеп бы.
     Его  мутило  от  привкуса  во  рту  и  вони  мокрой  шерсти,  которой
наполнялся воздух, проходя через шарф при каждом вдохе.  Пар,  который  он
выдыхал, мгновенно впитывался тканью, и тут же  замерзал.  Рукой  принялся
тереть свое кашне, отламывая тонкие, хрупкие льдинки и  соскребывая  более
толстый слой сбившегося снега.  Он  очистил  весь  шарф,  и  дышать  стало
гораздо легче.
     Хотя ему было сложно поверить в то, что Даритель не знает о его уходе
из  дому,  но  границы  ранчо  он  достиг,   не   подвергшись   нападению.
Значительная часть пути была еще впереди, но самая опасная  зона  осталась
за спиной. Может быть, кукольник не был так всемогущ, как притворялся.


     Раздувшаяся и зловещая тень, всклокоченная, как страшилище в  комнате
ужасов, поднималась вдоль стены: кукольник и его разлагавшаяся  марионетка
тяжело, но упрямо перли к верху первого пролета  лестницы.  Пока  существо
поднималось, оно, без сомнения, поглотило фрагменты своей  плоти,  которую
пули вырвали из него, но для этого даже не потрудилось остановиться.
     Хотя оно не очень спешило, для Хитер и это было  слишком  быстро.  Ей
казалось, что существо просто несется по ступеням следом за ней.
     Несмотря на трясущиеся руки, она наконец открутила упрямую крышку  на
горле канистры с горючим. Взяла ее за ручку. Подняла другой рукой за  дно.
Белесый поток бензина по дуге выплеснула из горла. Она поводила  канистрой
из стороны с сторону, насыщая ковер по всей ширине  ступенек,  и  позволяя
жидкости залить всю верхнюю площадку.
     Даритель внизу, облепивший живые ходули, казался чем-то,  не  могущим
реально существовать, вылупившейся тенью, раскисшей конструкцией из  грязи
в скользких извивах.
     Хитер поспешно закрутила крышку. Отнесла канистру недалеко от себя  в
коридор, вне пути будущего огня, и вернулась к лестнице.  Даритель  достиг
площадки. Он двинулся по второму пролету.
     Хитер рылась в кармане куртки, куда, как ей  казалось,  она  положила
спички, но находила  только  запасные  заряды  для  "узи"  и  кольта.  Она
нащупала другой карман, влезла в него - опять патроны, но спичек все нет.
     На марше мертвец поднял голову, чтобы поглядеть на нее, что  означало
- Даритель тоже смотрел глазами, которые она не могла увидеть.
     Может ли он учуять бензин? Поймет  ли,  что  бензин  горюч?  Он  ведь
разумен. Даже слишком, увы. Может оценить  это  как  нечто,  грозящее  ему
разрушением?
     Третий карман. Еще пули. Она ходячий склад амуниции, черт возьми.
     Один из глаз трупа был  все  еще  покрыт  тонкой  желтой  катарактой,
промелькивающей между веками, нитки в которых почти все разошлись.
     Воздух почти сочился бензином. Хитер с трудом сделала чистый вдох  со
стороны: у нее началась  одышка.  Даритель,  видимо,  не  возражал  против
изменений в атмосфере, а труп вовсе не дышал.
     Слишком много карманов. Боже! Четыре поверх куртки,  три  внутренних.
Карманы, карманы; по два на каждом бедре, и все на молниях.
     Другая глазница была пуста, частично прикрытая расщепленным  веком  и
болтающимися концами ниток. Внезапно кончик щупальца вывалился из черепа.
     Отростки,  похожие  на  усики   черноморской   анемоны,   задергались
оживленней, как будто подстегнутые усилившимся морским течением.  Существо
снова полезло вверх.
     Спички!
     Маленькая картонная коробочка деревянных спичек. Она нашла ее.
     В двух ступенях от площадки Даритель тихо засвистел.
     Хитер раскрыла коробок, чуть не высыпав  все  спички.  Они  зашуршали
друг о дружку и о картон.
     Существо преодолело еще одну ступеньку.


     Когда мама сказала ему идти в спальню, Тоби не понял, что она имела в
виду, - свою спальню или его. Он хотел убраться как можно дальше от  того,
что со скрипом поднималось по парадной лестнице. Поэтому бросился  в  свою
спальню в конце коридора, хотя и  остановился  пару  раз  и  оглянулся  на
Хитер, даже чуть было не вернулся к ней.
     Не хотел оставлять ее там одну. Ведь она была его мама. Он  не  видел
всего Дарителя, только виток щупалец, пролезший в щель парадной двери,  но
знал, что тот гораздо больше, чем то, с чем она может справиться.
     Для него оно тоже слишком велико, поэтому  он  решил  забыть  о  том,
чтобы что-то сделать. Он и думать о каком-либо  действии  не  осмеливался:
знал, что нужно делать, но для этого был слишком испуган.  Это  в  порядке
вещей, потому что даже герои иногда боятся. И прямо сейчас он был  уверен,
что не обезумел ни на каплю, потому что  был  напуган  очень  сильно.  Так
сильно, что хотел писать. Эта штука была похожа на Терминатора и  Хищника,
и на пришельца из фильма "Чужой". На акулу из "Челюстей", на велоциратопса
из "Парка Юрского Периода" и на многих других монстров одновременно. Может
быть, он тоже герой, как сказал его папа,  даже  если  не  чувствует  себя
таким. Но если он и был им, то не мог совершить то, что, как понимал,  был
должен совершить.
     Он добрался да конца коридора, где стоял, дрожа и скуля, Фальстаф.
     - Ну давай, приятель, - сказал Тоби.
     Он прошел мимо собаки в спальную комнату, где уже горел свет,  потому
что они с мамой зажгли все лампы в доме, прежде чем  папа  ушел,  хотя  за
окном еще был день.
     - Выходи из коридора, Фальстаф. Мама хочет, чтобы нас в  коридоре  не
было. Давай!
     Первое, что он заметил, когда отвернулся  от  собаки,  что  дверь  на
заднюю лестницу была распахнута.  А  должна  была  быть  заперта.  Они  же
сделали здесь крепость. Папа забил нижнюю дверь, но и эта тоже должна быть
закрыта на замок. Тоби подбежал к ней, и захлопнул ее. Завернул  замок,  и
почувствовал себя чуть уверенней.
     Фальстаф все еще бы у двери и не заходил. Он прекратил выть.
     Он рычал.


     Джек был у выезда с ранчо. Он решил слегка отдохнуть после  первой  и
самой напряженной части пути.
     Вместо мягких хлопьев, снег  падал  жгучими  кристаллами,  градинами,
размером с крупинку соли. Ветер мощно швырял  их  в  него,  и  они  больно
жалили, попадая в незащищенный лоб.
     Дорожная бригада уже успела побывать здесь по крайней мере один  раз,
потому что четырехфутовая стена отброшенного снега высилась у самой  арки.
Он перебрался через нее ползком на сельскую двухполосную дорогу.


     Пламя вспыхнуло на головке спички.
     На секунду Хитер замерла, ожидая, что взорвется и воздух, но  тот  не
был насыщен испарениями в концентрации, необходимой для возгорания.
     Паразит и его  мертвый  хозяин  взобрались  еще  на  одну  ступеньку,
очевидно, не подозревая об опасности. Или уверенные, что ее вообще нет.
     Хитер отступила назад, из зоны вспышки, и бросила спичку.
     Продолжая отступать,  пока  не  уперлась  спиной  в  стену  коридора,
наблюдая, как пламя бьется в арке перед лестничной шахтой,  она  была  так
внезапно охвачена  шквалом  маниакальных  мыслей,  что  разразилась  почти
судорожным лаем безумного смеха. Мрачным ослиным  криком,  который  грозил
закончиться густым рыданьем:
     - Сжигаю свой собственный дом! Добро пожаловать в Монтану: прекрасные
виды, ходячие мертвецы и твари из других миров! А вот и я,  огонь!  Можете
сгореть в аду, сжигаю свой собственный  дом,  и  не  нужно  делать  это  в
Лос-Анджелесе, другие устроят это там за тебя...
     УУУШ!
     Пропитанный  бензином  ковер  взорвался  пламенем  так,   что   языки
рванулись до потолка. Огонь не разошелся по  лестничному  колодцу:  просто
вдруг стал повсюду. Одновременно на стенах и перилах, на всех  ступенях  и
подъемах.
     Жалящая волна жара добежала до Хитер, заставив  ее  зажмуриться.  Она
должна немедленно отодвинуться от  пламени,  иначе  горячий  воздух  может
обжечь кожу. Но ей надо остаться и посмотреть, что случится с Дарителем.
     Лестница стала адом. Ни  одно  человеческое  существо  не  смогло  бы
выжить там дольше нескольких секунд.
     В этом пожаре мертвец и живая тварь  стали  единой  темной  массой  и
поднялись еще на ступеньку. И еще. Ни крики, ни стоны боли не сопровождали
этот подъем. Только рев и треск яростного огня, который теперь  вырвался-с
лестницы и забрался в верхний коридор.


     Когда Тоби запер дверь и отвернулся от  нее,  а  Фальстаф  зарычал  а
пороге открытой двери, оранжево-красный свет вспыхнул в холле за псом. Его
рычание перешло в вопль удивления. Вспышку сменили мерцающие фигуры света,
которые затанцевали на стенах - отблески пламени.
     - Тоби понял, что его мама подожгла пришельца. Она была  смелая,  она
была умная! Как будто горячий поток надежды пронизал его тело.
     Затем заметил вторую  странность  в  спальне.  Занавески  вокруг  его
кровати в нише были задернуты.
     Он оставил их раздвинутыми, оттянутыми по  обе  стороны  от  алькова.
Закрывал их только на ночь или когда играл. Этим утром он их открыл,  и  с
тех пор у него не было времени для игр.
     Воздух пах чем-то мерзким. Он не  заметил  этого  сразу,  потому  что
сердце сильно колотилось, и долго дышал ртом.
     Двинулся к кровати. Один шаг, другой.
     Чем ближе он подходил к нише, тем хуже становился запах: был похож на
вонь на задней лестнице в первый день, когда они осматривали  дом.  Но  на
этот раз намного отвратительней.
     Тоби остановился в нескольких шагах от кровати. Напомнил себе, что он
герой. Для героев нормально бояться, но даже когда они  боятся,  им  нужно
что-то делать.
     Стоя у двери, Фальстаф сходил с ума.


     Асфальт  проглядывал  в  нескольких  местах,  обнаженный  ветром,  но
большая часть дороги была  покрыта  двухдюймовым  слоем  свежего  порошка.
Многочисленные кучи снега,  отброшенные  чистилками,  сливались  в  единую
стену на обочине.
     Судя по этим знакам, Джек решил, что бригада  заезжала  в  эти  места
едва ли не два часа