нно. За нашею  спиной  только  что  убит
человек. Мы слышали его крик. Мы обернулись, но  не  увидели  ничего,  кроме
яркого дневного света. Чтобы видеть по-настоящему, нужно закрыть глаза,  как
только что сделал Рультабийль. Но, кажется, он открывает их  снова?  К  нему
возвращается энергия. Он уже на ногах. Он воздевает к небу сжатый кулак.
   - Это невозможно, - кричит он,  -  или  рассудок  больше  ни  на  что  не
годится!
   Он становится на четвереньки и  принимается  обнюхивать  каждый  камешек,
крутится вокруг трупа и матушки Бернье, которую нам никак не удается  увести
от тела мужа, крутится вокруг колодца, вокруг каждого из нас. Он  напоминает
свинью, которая роется в грязи в поисках пищи; мы  с  любопытством,  тупо  и
мрачно наблюдаем за ним. Вдруг он встает  и,  взяв  с  земли  щепотку  пыли,
кидает ее в воздух с победным криком, словно пыль эта нарисовала  ему  образ
неуловимого Ларсана. Какую новую победу над тайной одержал молодой репортер?
Почему к нему снова вернулась  уверенность?  Почему  его  голос  опять  стал
звучен? Да, он обращается к Роберу Дарзаку как обычно звонко:
   - Успокойтесь, сударь, ничего не изменилось.
   И, повернувшись к м-с Эдит, добавляет:
   - Теперь, сударыня, остается только ждать  полицию.  Надеюсь,  она  скоро
прибудет.
   Несчастная женщина вздрагивает. Этот мальчишка опять ее напугал.
   - Да, поскорее бы она явилась!  И  пусть  сама  всем  занимается.  Пускай
подумает за нас. Ничего не поделаешь! Поскорее бы она явилась, - говорит м-с
Эдит и берет меня за руку.

***

   Внезапно из-под потерны появляется  папаша  Жак,  за  которым  идут  трое
жандармов. Это бригадир из Мортолы с двумя своими людьми  -  их  предупредил
князь Галич, и они спешат на место преступления.
   -  Жандармы!  Жандармы!  Они  говорят,  что  случилось  преступление,   -
восклицает папаша Жак, который еще ничего не знает.
   - Спокойнее, папаша Жак!  -  громко  говорит  ему  Рультабийль,  а  когда
запыхавшийся старик подходит к нему поближе, вполголоса добавляет: -  Ничего
не изменилось, папаша Жак.
   Но папаша Жак уже увидел труп Бернье.
   - Ничего, если не считать еще одного трупа, - вздыхает он. - Это Ларсан!
   - Это неизбежность, - отвечает Рультабийль.
   Ларсан, неизбежность - разницы нет. Однако какой смысл заключен в  словах
Рультабийля о том, что ничего не изменилось, - быть может, он имеет в  виду,
что все вокруг нас, если не  считать  случайного  трупа  Бернье,  продолжает
пугать м-с Эдит и меня, точно так же заставляя вздрагивать, а мы  точно  так
же ничего не понимаем?
   Жандармы суетятся и что-то лопочут на своем непонятном диалекте. Бригадир
сообщает, что он  только  что  звонил  в  расположенный  неподалеку  трактир
Гарибальди, где как раз завтракает "delegate" - комиссар из  Винтимильи.  Он
вскоре начнет расследование, а продолжит его судебный следователь,  которому
тоже уже сообщили.
   И "delegate" появляется. Он в восторге, хотя  и  не  успел  дозавтракать.
Преступление! Настоящее преступление в форте Геркулес! Он весь сияет,  глаза
его горят. Он тотчас напускает на себя  важный  и  озабоченный  вид.  Первым
делом велит бригадиру поставить одного жандарма у входа в замок  с  приказом
никого не выпускать. Затем становится  на  колени  рядом  с  трупом.  Другой
жандарм уводит в Квадратную башню матушку Бернье, которая рыдает еще громче.
"Delegate" осматривает рану. На хорошем французском объявляет:
   - Экий славный удар ножом!
   Комиссар просто очарован. Конечно, если ему удастся задержать преступника
тут же, он будет рад. Он смотрит на  нас.  Пристально  разглядывает.  Должно
быть, ищет среди нас преступника, чтобы выразить ему свое восхищение.  Затем
встает.

***

   - А как это произошло? - ободряюще спрашивает он, предвкушая удовольствие
выслушать хорошенькую криминальную историю. - Просто невероятно! - добавляет
он. - Невероятно! Я уже пять лет как "delegate",  и  за  все  это  время  ни
одного убийства. Господин судебный следователь...
   Он замолкает,  но  мы  мысленно  заканчиваем  фразу:  "Господин  судебный
следователь останется доволен!" Он отряхивает запылившиеся  колени,  утирает
лоб и повторяет:
   "Невероятно!" - с южным выговором, который лишь удваивает его  ликование.
Во двор входит новое действующее  лицо:  комиссар  узнает  в  нем  врача  из
Ментоны, который пришел с визитом к Старому Бобу.
   - Ах, доктор, как вовремя вы появились! Осмотрите-ка эту рану и  скажите,
что вы думаете о таком  ударе  ножом.  Постарайтесь  до  прибытия  господина
следователя по возможности не сдвигать труп с места.
   Врач исследует рану  и  засыпает  нас  массой  технических  подробностей.
Сомнения нет. Удар нанесен снизу вверх в область сердца,  острие  ножа  явно
угодило в желудочек. Во время обмена  мнениями  между  "delegate"  и  врачом
Рультабийль не сводит глаз с м-с Эдит, которая,  ища  поддержки,  решительно
берет меня за руку. Она прячет глаза  от  взгляда  Рультабийля,  который  ее
гипнотизирует, приказывая молчать. Я же чувствую, что ее  распирает  желание
все рассказать.

***

   По просьбе "delegate" мы вошли в Квадратную башню и устроились в гостиной
Старого Боба, где сейчас начнется дознание и  мы  должны  будем  по  очереди
рассказать обо всем, что видели  и  слышали.  Матушку  Бернье  расспрашивают
первой, но что-нибудь вытащить из нее  не  удается.  Она  заявляет,  что  ей
ничего не известно. Она  сидела  в  спальне  Старого  Боба  и  наблюдала  за
раненым, когда мы влетели как сумасшедшие. Она сидела там уже с час, оставив
мужа в привратницкой башни Карла Смелого - он  плел  там  веревку.  Забавная
вещь, сейчас меня гораздо больше интересует не то, что я вижу и слышу, а то,
чего я не вижу, но жду. Заговорит ли м-с Эдит? Она упрямо смотрит в открытое
окно. Рядом с трупом, лицо которого закрыто платком, стоит жандарм.  Так  же
как и я, м-с Эдит вполуха слушает то, что происходит в гостиной.  Взгляд  ее
по-прежнему блуждает около трупа.
   От  возгласов  "delegate"  у  нас  заложило  уши.  Он  выслушивает   наши
объяснения,  и  его  изумление  начинает  приобретать  угрожающие   размеры:
преступление ему кажется все  более  и  более  невероятным.  Когда  подходит
очередь м-с Эдит, он готов считать его просто немыслимым.
   Допрос начинается. Она уже открывает рот для ответа, как  вдруг  слышится
невозмутимый голос Рультабийля:
   - Посмотрите туда, где кончается тень от эвкалиптов. - А что  там  -  где
кончается тень от эвкалиптов? - спрашивает "delegate".
   - Орудие преступления, - отвечает Рультабийль. Он выпрыгивает через  окно
во двор и из груды окровавленных камней извлекает острый и блестящий камень.
   Он потрясает им перед нами.
   Мы узнаем "самый древний скребок в ie?a".

Глава 19
Рультабийль закрывает железные ворота

   Орудие преступления принадлежало князю Галичу, однако было известно,  что
его украл Старый Боб; помнили все и о том, что, прежде чем сделать последний
вздох, Бернье обвинил в убийстве Ларсана. Образы Старого Боба  и  Ларсана  у
нас перепутались, особенно когда Рультабийль  поднял  из  лужи  крови  самый
древний скребок в мире. М-с Эдит сразу же поняла, что с этой  минуты  судьба
Старого  Боба  в  руках  Рультабийля.  Ему  достаточно  шепнуть   "delegate"
несколько слов относительно странных происшествий, сопровождавших  неудачный
визит  Старого  Боба  в  пещеру  Ромео  и  Джульетты,  перечислить  причины,
заставляющие подозревать, что Старый Боб и Ларсан - одно и  то  же  лицо,  а
также повторить обвинение, брошенное  последней  жертвой  Ларсана,  как  все
подозрения  правосудия  падут  на  увенчанную  париком  голову  престарелого
геолога. Конечно, будучи его племянницей, м-с Эдит  верила,  что  живущий  в
замке Старый Боб и есть ее  истинный  дядюшка,  но  благодаря  смертоносному
скребку она внезапно поняла: невидимка Ларсан стягивает над головой  Старого
Боба гибольные тучи, чтобы взвалить на него и вину за свое  преступление,  и
опасное бремя собственной  личности;  м-с  Эдит  затрепетала  от  страха  за
дядюшку - затрепетала, словно муха, попавшаяся  в  паутину,  которую  Ларсан
соткал из таинственных и незаметных нитей, прикрепив  их  к  древним  стенам
форта Геркулес. У нее было ощущение, что стоит ей сделать движение  хотя  бы
губами, и они оба  пропали,  что  мерзкое  насекомое  только  и  ждет  этого
движения, чтобы их сожрать. И м-с Эдит,  только  что  полная  решимости  все
рассказать, промолчала;  теперь  настал  ее  черед  опасаться  -  а  ну  как
Рультабийль заговорит? Рассказывая мне впоследствии о своем состоянии в  эти
минуты, она призналась, что испытывала  тогда  такой  ужас  перед  Ларсаном,
какого, возможно, не испытывали даже мы. Сначала, слыша страшные истории  об
этом оборотне, она лишь улыбалась;  затем,  узнав  о  деле  Желтой  комнаты,
заинтересовалась, поскольку  правосудие  было  не  в  силах  объяснить,  как
преступник оттуда вышел; потом, когда произошла драма  в  Квадратной  башне,
Ларсан увлек ее еще сильнее, так как никто не мог  объяснить,  как  он  туда
попал; но теперь, среди бела дня, буквально у нее на глазах Ларсан  совершил
убийство, причем сделал это в замкнутом пространстве,  где  находились  лишь
она, Робер Дарзак, Рультабийль, Сенклер, Старый  Боб  и  матушка  Бернье,  и
никто из них не был достаточно близко  к  Бернье,  чтобы  иметь  возможность
нанести удар. А Бернье обвинил Ларсана! "Так где же Ларсан? Под чьей личиной
скрывается?" - спрашивала она, рассуждая, как научил ее я,  рассказав  ей  о
"таинственном коридоре". Сама она стояла под аркой между Дарзаком и мною,  а
Рультабийль  был  перед  нами,  когда  раздался  предсмертный  крик  в  тени
эвкалиптов, то есть метрах в семи от нас. А Старый Боб и матушка Бернье были
все время вместе, так как она сидела у его постели. Выходит, если  исключить
всех нас, то убить Бернье было просто некому. На этот раз никто не  знал  не
только как Ларсан  скрылся  и  как  пришел,  но  и  каким  образом  он  смог
находиться на месте преступления. Вот тут м-с Эдит  поняла:  бывают  минуты,
когда при мысли о Ларсане дрожь пробирает до мозга костей.
   Ничего! Рядом с трупом, кроме каменного ножа, украденного Старым Бобом, -
ничего. Это было ужасно и вместе с тем достаточно, чтобы мы могли вообразить
что угодно.
   Твердую уверенность в этом м-с Эдит  прочла  в  глазах  у  Рультабийля  и
Робера Дарзака. Но с первых же слов Рультабийля она  поняла:  сейчас  другой
цели, кроме спасенья Старого Боба от  подозрений  служителей  правосудия,  у
него нет.

***

   Итак, сидя между "delegate" и только что прибывшим следователем и держа в
руках  самый  древний  в  мире  скребок,  Рультабийль  рассуждал.  В  момент
преступления поблизости от жертвы находились  лишь  те,  кого  я  перечислил
выше. Это казалось всем бесспорным,  как  вдруг  Рультабийль  с  необычайной
четкостью, которая привела в восторг следователя и  в  отчаяние  "delegate",
доказал, что настоящий и единственный виновник - это сам  покойник.  Четверо
стоявших под потерной и двое в комнате Старого Боба были  друг  у  друга  на
виду, когда убили Бернье; следовательно, Бернье мог убить себя  только  сам.
Судебный следователь чрезвычайно заинтересовался  и  спросил,  не  знает  ли
кто-нибудь из нас причин возможного самоубийства Бернье, на что  Рультабийль
ответил, что для того, чтобы умереть, можно обойтись без преступления и  без
самоубийства - достаточно несчастного  случая.  Об  этом  свидетельствует  и
"орудие преступления  (эти  слова  Рультабийль  произнес  с  изрядной  долей
сарказма). По  его  мнению,  представить,  что  убийца  замышляет  совершить
преступление с помощью этого старого  камня,  просто  немыслимо.  Тем  более
немыслимо представить себе, что Бернье,  решив  покончить  счеты  с  жизнью,
выбрал своим  орудием  этот  троглодитский  нож.  А  вот  если  этот  камень
необычной формы привлек его внимание, если Бернье поднял его, а потом  упал,
держа камень в руке, - вот тогда  драма  объясняется  очень  просто.  Папаша
Бернье упал на этот ужасный трехгранный камень  так  неудачно,  что  пронзил
себе сердце.
   После этого снова позвали врача, он снова обнажил торс жертвы и,  сравнив
рану с роковым скребком, вынес научное заключение: рана могла быть  нанесена
этим  предметом.  Отсюда  благодаря  доводам  Рультабийля  до  подтверждения
несчастного  случая  оставался  один  шаг.  Чтобы  сделать  его,   судейским
потребовалось шесть часов. В течение  шести  часов  они  допрашивали  нас  -
беспрерывно и безрезультатно.
   Когда этот  суматошный  и  ненужный  допрос  окончился  и  врач  принялся
осматривать Старого Боба, мы с м-с  Эдит  уселись  в  его  гостиной,  откуда
только что ушли представители власти. Дверь гостиной, выходившая  в  коридор
Квадратной башни, была отворена. Мы слышали, как плачет матушка  Бернье  над
телом мужа, которое перенесли в  привратницкую.  Должен  признать,  что  нам
нелегко было сидеть между трупом и раненым, которые,  ей-богу,  несмотря  на
усилия Рультабийля, оба казались мне подозрительными; весь ужас того, что мы
наблюдали, удваивался из-за  внутреннего  страха  перед  тем,  что  нам  еще
предстояло увидеть. Вдруг м-с Эдит схватила меня за руку и воскликнула:
   - Не оставляйте меня! Не оставляйте! Рядом со мной теперь только вы.  Где
князь Галич, я не знаю, от мужа тоже нет вестей. Это ужасно! Он оставил  мне
записку, что отправился на поиски Туллио. Ведь мистер Ранс еще не знает, что
Бернье убит. Нашел ли он Морского Палача? Я  теперь  жду  правды  только  от
него, от Туллио! А телеграммы все нет. Это невыносимо!
   С той минуты, как м-с Эдит так доверчиво взяла мою руку и задержала ее на
несколько мгновений в своей, я был всей душой с нею и дал  понять,  что  она
может рассчитывать на мою преданность. Мы вполголоса обменялись с нею  этими
незабываемыми  фразами,  а  тем  временем  во  дворе  мелькали  судейские  в
сопровождении  Рультабийля  и  г-на  Дарзака.  При  всяком  удобном   случае
Рультабийль бросал взгляд в нашу сторону. Окно все еще было открыто.
   - Он за нами наблюдает,  -  проговорила  м-с  Эдит.  -  Ну  и  прекрасно!
Возможно, сидя здесь, мы мешаем ему и господину Дарзаку.  Но  мы  отсюда  не
уйдем, что бы ни случилось, не так ли, господин Сенклер?
   - Нужно быть признательным Рультабийлю, - осмелился я оставить, - за  то,
что он  умещался  и  не  сказал  ничего  существенного  относительно  самого
древнего скребка в мире. Если следователю станет известно, что этот каменный
кинжал принадлежит вашему дядюшке, кто знает, чем все это  может  кончиться.
Если же им станет известно, что  Бернье,  умирая,  назвал  имя  Ларсана,  то
версия с несчастным случаем может не пройти.
   Последние слова я произнес с нажимом.
   - Ну, у вашего друга не меньше причин молчать, чем у меня! - вспылила м-с
Эдит. - И знаете, я боюсь только одного, да, только одного!
   - Чего же?
   Она в возбуждении встала:
   - Я боюсь, что он спас  дядю  только  затем,  чтобы  потом  надежнее  его
погубить.
   - Как вы можете так думать? - без особой убежденности спросил я.
   - Да я только что прочитала это в глазах  вашего  друга.  Будь  я  вполне
уверена в своей правоте, я предпочла бы иметь дело с представителями власти.
   Немного успокоившись, она, похоже, отбросила эту нелепую мысль и сказала:
   - В общем, нужно приготовиться ко всему; я буду защищать его до конца.  -
И, показав мне маленький револьвер, который прятала в складках  платья,  она
вскричала: - Ах, ну почему тут нет князя Галича?
   - Опять он! - с гневом воскликнул я.
   - А вы в самом деле готовы меня защищать?  -  спросила  она,  с  тревогой
вглядываясь мне в глаза.
   - Готов. - От кого угодно?
   Я промолчал, и она повторила:
   - От кого угодно?
   - Да.
   - И от вашего друга?
   - Если понадобится! - выдохнул я и утер пот со лба.
   - Ладно, я вам верю, - смилостивилась она. - В таком случае я оставлю вас
здесь на несколько минут. Наблюдайте за этой дверью - ради меня!
   С этими словами она указала на дверь, за которой отдыхал  Старый  Боб,  и
исчезла. Куда она отправилась? Позже она созналась:  побежала  искать  князя
Галича. Ах, женщины, женщины!
   Не успела она скрыться под потерной, как в гостиную вошли  Рультабийль  и
г-н Дарзак. Они все слышали. Подойдя поближе, Рультабийль  дал  мне  понять,
что знает о моем предательстве.
   - Ну, это слишком сильно сказано, Рультабийль, - принялся я защищаться. -
Вам прекрасно известно, что не в моих правилах кого-либо  предавать.  Миссис
Эдит нужно и в самом деле пожалеть, а вы  безжалостны,  мой  друг.  -  А  вы
слишком жалостливы. Я весь залился краской и уже готов был  взорваться,  как
Рультабийль сухим жестом остановил меня:
   - Поймите, я  прошу  вас  только  об  одном:  что  бы  ни  случилось,  не
заговаривайте со мной и господином Дарзаком.
   - Это будет нетрудно! - в глупом раздражении бросил я и отвернулся.
   Мне показалось,  что  он  с  трудом  сдержал  гнев,  однако  в  этот  миг
судейские, выйдя из Нового замка, окликнули нас. Дознание закончилось. По их
мнению,  учитывая  заключение  врача,  несчастный  случаи  доказан,  и   они
закрывают дело. Следователь и "delegate" направились к выходу из замка.  Г-н
Дарзак и Рультабийль пошли их провожать. Охваченный мрачными предчувствиями,
я стоял, облокотившись о подоконник, смотрел  на  двор  Карла  Смелого  и  с
растущей тревогой ожидал возвращения м-с Эдит; в нескольких шагах от меня, в
привратницкой, затеплив две погребальные свечи, матушка Бернье  монотонно  и
жалобно молилась над трупом мужа, как вдруг  над  моей  головой  в  вечернем
воздухе раздался звук, похожий на удар огромного гонга,  -  какой-то  гулкий
металлический звон, - и я понял, что это Рультабийль закрыл железные ворота.
   Не прошло и минуты, как я увидел,  что  ко  мне,  словно  к  единственной
защите, в неописуемом смятении спешит м-с Эдит.
   Потом появился г-н Дарзак.
   Потом Рультабийль под руку с Дамой в черном.

Глава 20
Наглядная демонстрация появления "лишнего трупа"

   Рультабийль и Дама в черном вошли в Квадратную башню. Я никогда не видел,
чтобы Рультабийль шествовал столь торжественно. В другое время мы посмеялись
бы над ним,  но  сейчас,  в  столь  драматическую  минуту,  это  нас  только
встревожило. Никакой одетый в мантию судья или прокурор  не  вступал  в  зал
суда, где его ждал обвиняемый, с такою грозной  величавостью.  Но,  как  мне
кажется, никакой судья не был и столь бледен.
   Что же до Дамы в черном, то было видно, с каким трудом она справляется  с
чувством ужаса, сквозившим, несмотря ни на что, в ее  тревожном  взгляде,  с
каким трудом прячет волнение, которое заставило  ее  судорожно  вцепиться  в
руку молодого спутника. Робер Дарзак  шел  с  мрачным  и  решительным  видом
поборника справедливости. Наше беспокойство усугубилось еще и тем, что вслед
за ним во дворе Карла Смелого появились папаша  Жак,  Уолтер  и  Маттони.  С
ружьями в руках они молча встали у двери в Квадратную  башню  и  с  поистине
солдатской дисциплинированностью выслушали из уст Рультабийля приказ  никого
не выпускать из Старого замка. Находясь на грани ужаса, м-с Эдит спросила  у
верных Маттони и  Уолтера,  что  означает  этот  маневр  и  против  кого  он
направлен, однако, к моему величайшему удивлению, они не ответили. Тогда она
в героическом порыве встала перед дверью в гостиную Старого Боба,  раскинула
руки, загораживая проход, и хрипло воскликнула:
   - Что вы хотите делать? Уж не собираетесь ли вы его убить?
   - Нет, сударыня, - глухо ответил Рультабийль, - мы собираемся его судить.
А чтобы иметь уверенность, что судьи не  превратятся  в  палачей,  мы  будем
судить  его  перед  трупом  папаши  Бернье,  причем  каждый   предварительно
расстанется со своим оружием.
   И  Рультабийль  повел  нас  в  привратницкую,  где  матушка  Бернье   все
оплакивала своего супруга, убитого с помощью самого древнего в мире ск