на двери купе, так что из коридора не было видно,  что  происходит
внутри.
   Занавеска же на двери  купе,  где  сидели  Дарзаки,  задернута  не  была.
Рультабийль установил  все  это,  подробно  расспросив  г-на  Дарзака;  я  в
расспросах участия не  принимал  и  рассказываю  о  том,  что  выяснилось  в
процессе беседы, чтобы дать точное представление, где и  как  путешествовала
молодая чета до Бура, а г-н Стейнджерсон - до Дижона.
   Прибыв в Бур, путешественники узнали, что их поезд простоит полтора  часа
из-за аварии, случившейся на Кюлозском направлении.  Поэтому  они  вышли  из
вагона немного прогуляться. Во время разговора с женой г-н Дарзак  вспомнил,
что перед отъездом не успел написать несколько срочных писем. Супруги  зашли
в буфет, и г-н Дарзак попросил письменные принадлежности.  Матильда  сначала
сидела подле мужа, а потом сказала, что, пока он  пишет,  она  пройдется  по
привокзальной площади. "Ладно, - ответил г-н Дарзак. - Я закончу и  приду  к
вам".
   Теперь передаю слово г-ну Дарзаку:
   - Только я закончил писать и встал, собираясь идти к Матильде, как она  в
страшном возбуждении влетела в буфет. Увидев  меня,  она  бросилась  мне  на
грудь, повторяя: "О господи! О господи!" Больше она ничего не могла  сказать
и только вся дрожала. Я принялся ее успокаивать, повторяя, что я  с  ней,  а
затем осторожно, мягко спросил, что ее  так  страшно  напугало.  Усадив  ее,
потому что она едва держалась на ногах, я предложил ей  чего-нибудь  выпить,
но Матильда, стуча зубами, ответила, что не сможет  выпить  и  глотка  воды.
Наконец она обрела речь и начала  рассказывать,  запинаясь  чуть  ли  не  на
каждой фразе и со страхом оглядываясь вокруг. Она, как и  собиралась,  вышла
прогуляться у вокзала, но далеко уходить побоялась,  полагая,  что  я  скоро
кончу свои письма. Затем вернулась на вокзал и пошла вдоль перрона.  Подходя
к буфету, она взглянула в освещенные окна соседнего вагона  и  увидела,  что
проводники застилают там постели. Тут  ей  пришло  на  ум,  что  сумочка,  в
которую она положила свои драгоценности, открыта, и решила  тотчас  пойти  и
закрыть ее -  не  потому,  что  она  ставила  под  сомнение  честность  этих
почтенных служащих, а просто из осторожности, вполне  объяснимой  в  дороге.
Поднявшись в вагон и войдя в коридор, Матильда остановилась у двери того  из
наших купе, в которое после отъезда мы не  заглядывали.  Открыв  дверь,  она
громко вскрикнула. Этого крика никто не слышал, потому  что  из  вагона  все
вышли и It тому же в этот миг мимо проходил поезд,  наполнивший  шумом  весь
вокзал. Что же произошло?  Нечто  неслыханное,  жуткое,  чудовищное!  Дверь,
ведущая из купе в туалетную комнату, была  приоткрыта,  и  входящий  в  купе
человек мог видеть висящее на ней зеркало. Так вот, в этом зеркале  Матильда
увидела лицо Ларсана! С криком о помощи она бросилась вон  из  вагона  и,  в
спешке выпрыгнув на перрон, упала на оба колена. А поднявшись,  добежала  до
буфета - я уже говорил, в каком состоянии. Когда она все это мне рассказала,
первой моею заботой было не поверить:  во-первых,  потому  что  я  не  хотел
верить в этот ужас, во-вторых, потому что я обязан не  дать  Матильде  снова
сойти с ума и, значит, должен был притворяться, что не поверил. Разве Ларсан
не умер, да еще при таких обстоятельствах? Я и в самом деле в  это  верил  и
считал все происшествие лишь игрой отражения и воображения. Конечно, я хотел
убедиться во всем этом сам и предложил немедленно пойти с нею в  ее  купе  и
доказать,  что  она  стала  жертвой  чего-то  вроде  галлюцинации.  Матильда
запротестовала, крича, что ни она, ни я больше в  это  купе  не  вернемся  и
вообще этой ночью она ехать отказывается. Она говорила отрывистыми  фразами,
задыхалась - мне было очень за нее  больно.  Чем  больше  я  настаивал,  что
Ларсан не мог появиться снова, тем  упорнее  она  утверждала,  что  все  это
правда. Потом я стал ее убеждать: во время  событий  в  Гландье  она  видела
Ларсана так мало, что не могла запомнить его лицо  настолько  хорошо,  чтобы
быть уверенной, что это не было  отражение  лица  какого-то  человека,  лишь
похожего на него. Она отвечала,  что  прекрасно  помнит  лицо  Ларсана:  она
видела его дважды при таких обстоятельствах, что не забудет его и через  сто
лет! В первый раз в таинственном коридоре, а во второй - у себя  в  комнате,
как раз когда меня пришли арестовывать. И  кроме  того,  теперь,  когда  она
знает, кто такой Ларсан, в отражении в зеркале она увидела не  только  черты
знакомого ей  полицейского,  но  и  опасного  человека,  преследовавшего  ее
столько лет. Матильда клялась своей и моей жизнью, что видела Балмейера, что
Балмейер жив, что это было  его  отражение  -  очень  гладко  выбритое  лицо
Ларсана, высокий лоб с залысинами. Это он!  Она  вцепилась  в  меня,  словно
опасалась разлуки более страшной, чем прежние. Потом она  потащила  меня  на
перрон и  вдруг,  закрыв  глаза  рукой,  бросилась  к  помещению  начальника
вокзала. Тот, увидев, в каком состоянии бедняжка, испугался не меньше моего.
"Так она снова потеряет рассудок", - сказал я  себе.  Начальнику  вокзала  я
объяснил: моя жена испугалась, находясь одна в своем купе, и я прошу его  за
ней присмотреть, пока я схожу туда и  попытаюсь  выяснить,  что  же  ее  так
напугало. И вот, друзья мои,  я  вышел  из  кабинета  начальника  и  тут  же
отпрянул назад, поспешно закрыв за собою дверь. Выражение лица у  меня  было
такое, что начальник вокзала посмотрел  на  меня  с  любопытством.  Но  ведь
только что я сам увидел Ларсана! Нет, нет, моей жене ничего не почудилось  -
Ларсан был тут, на вокзале, на перроне, перед этой самой дверью.
   Тут Робер Дарзак умолк, словно воспоминание об увиденном лишило  его  сил
говорить. Потом, проведя рукою по лбу, вздохнул и продолжал:
   - Перед дверью начальника вокзала светил газовый фонарь, и вот  под  этим
фонарем я и увидел Ларсана.  Очевидно,  он  ждал  нас,  подстерегал...  И  -
удивительное дело! - не прятался! Напротив, казалось, он  стоит  там,  чтобы
его заметили. Совершенно машинально я захлопнул дверь.  Когда  я  открыл  ее
снова, полный решимости подойти к негодяю, он уже исчез. Начальник  вокзала,
видимо, подумал, что имеет дело  с  двумя  душевнобольными.  Матильда  молча
смотрела на меня, ее глаза были широко раскрыты, словно у сомнамбулы.  Через
несколько секунд она пришла в себя и осведомилась,  далеко  ли  от  Бура  до
Лиона и  когда  отходит  следующий  поезд  в  этом  направлении.  Затем  она
попросила меня распорядиться насчет нашего багажа и стала умолять как  можно
скорее догнать ее отца. Я не видел  другого  средства  ее  успокоить  и  без
возражений сразу же уступил. К  тому  же  теперь,  когда  я  увидел  Ларсана
своими, да, да,  своими  глазами,  мне  стало  ясно,  что  наше  путешествие
невозможно,  и  признаюсь,  мой  друг,  -  добавил  Дарзак,  повернувшись  к
Рультабийлю, - я подумал, что теперь нам действительно  угрожает  опасность,
опасность таинственная и небывалая, от которой вы один  можете  нас  спасти,
если, конечно, еще не поздно. Матильда была мне благодарна за то, что я  так
безропотно принял все меры, чтобы поскорее нагнать ее отца, и начала  горячо
меня благодарить, узнав, что через несколько  минут  -  а  все  эти  события
заняли не более четверти часа - мы можем сесть в поезд 9.29,  прибывающий  в
Лион около десяти. Справившись по расписанию, мы выяснили, что таким образом
нагоним господина Стейнджерсона в  Лионе.  Матильда  благодарила  меня  так,
будто  я  и  в  самом  деле  был  виновником  столь   счастливого   стечения
обстоятельств. Когда к перрону подали наш поезд, она немного успокоилась; мы
поспешили к своему вагону, однако, проходя мимо фонаря, под которым я  видел
Ларсана, я почувствовал, что она снова  теряет  силы,  и  оглянулся,  однако
ничего подозрительного не заметил. Я спросил, не увидела ли она чего-нибудь,
но Матильда не ответила. Тем временем ее беспокойство росло, и она принялась
меня умолять, чтобы мы не занимали отдельное купе, а сели туда, где уже были
другие пассажиры.  Я  сделал  вид,  что  хочу  присмотреть  за  багажом,  и,
ненадолго оставив ее среди этих людей,  побежал  отправить  вам  телеграмму,
которую вы и получили. Ей я не стал об этом говорить, потому  что  продолжал
делать вид, что она стала жертвой обмана зрения, и ни за  что  на  свете  не
хотел, чтобы она поверила в воскрешение Ларсана. К тому же,  открыв  сумочку
жены, я убедился, что ее драгоценности на месте. Несколько слов, которыми мы
обменялись с нею в дороге, сводились к тому, что мы не  должны  посвящать  в
нашу тайну господина Стейнджерсона - такое горе может его  убить.  Не  стану
говорить о его изумлении, когда он увидел нас на перроне Лионского  вокзала.
Матильда объяснила ему, что из-за серьезной аварии на Кюлозской линии мы, не
сумев найти иного пути, решили его нагнать, с тем чтобы  провести  несколько
дней у Артура Ранса с женой, которые настойчиво нас приглашали.

***

   Тут,  видимо,  нужно  прервать  повествование  г-на  Дарзака  и  сообщить
читателю, что г-н Артур Ранс, как я  рассказал  в  "Тайне  Желтой  комнаты",
давно и безнадежно любил м-ль Стейнджерсон. Получив окончательный отказ,  он
в конце концов вступил в законный брак с некой молодой американкой, ничем не
напоминавшей окруженную тайной дочь прославленного профессора.
   После  драмы  в  Гландье,  когда  м-ль  Стейджерсон  еще   находилась   в
психиатрической клинике неподалеку от Парижа,  в  один  прекрасный  день  мы
узнали, что г-н Уильям Артур Ранс собирается жениться на  племяннице  одного
старого геолога из Филадельфийской академии наук. Те, кто знал о его роковой
страсти к Матильде и понимал, до какого тяжелого состояния она его довела  -
одно  время  он,  человек  трезвый  и  уравновешенный,  чуть  было  не  стал
алкоголиком, - те полагали, что Ранс женится от отчаяния, и не ждали  ничего
хорошего от столь опрометчивого союза. Рассказывали, что  это  выгодное  для
него решение, поскольку мисс Эдит Прескотт была богата,  Артур  Ранс  принял
довольно странным манером. Об этом, однако, я расскажу в другой раз, когда у
меня будет время. Тогда вы  узнаете  также,  в  результате  какого  стечения
обстоятельств Рансы обосновались в  Красных  Скалах,  купив  прошлой  осенью
старинный замок-крепость на полуострове Геркулеса.
   Сейчас же я вновь отдаю  слово  г-ну  Дарзаку,  рассказывающему  о  своем
необычном путешествии.
   - Объяснив все,  таким  образом,  господину  Стейнджерсону,  мы  с  женой
увидели, что профессор не понял ни слова и  вместо  того,  чтобы  радоваться
встрече, выглядит весьма опечаленным. Напрасно Матильда  старалась  казаться
веселой. Ее отец прекрасно видел:  после  того  как  мы  с  ним  расстались,
произошло что-то, что мы скрываем.  Матильда  сделала  вид,  что  ничего  не
замечает, перевела разговор  на  состоявшуюся  утром  церемонию.  Когда  она
упомянула о вас, мой друг, - продолжал г-н Дарзак, обращаясь к  Рультабийлю,
- я воспользовался возможностью и дал понять господину  Стейнджерсону,  что,
поскольку все мы проведем какое-то время в Ментоне,  а  вы  не  знаете,  как
распорядиться своим отпуском, вы будете весьма довольны, если  мы  пригласим
вас провести это время с нами. Места в  Красных  Скалах  сколько  угодно,  а
господин Артур Ранс и  его  молодая  жена  будут  только  рады  сделать  вам
приятное. Матильда бросила на меня одобрительный взгляд и нежно  пожала  мне
руку, и я с радостью понял, что  мое  предложение  ее  устраивает.  Поэтому,
приехав в Баланс, господин Стейнджерсон послал по моей  просьбе  телеграмму,
которую вы, без сомнения, получили. Вам,  разумеется,  понятно,  что  мы  не
спали всю ночь. Пока ее отец отдыхал в соседнем купе, Матильда  открыла  мой
саквояж и достала оттуда револьвер. Зарядив оружие, она сунула его в  карман
моего пальто и сказала: "Если на нас нападут, вы сможете нас защитить".  Ах,
друзья мои, какую ночь мы провели! Мы оба  молчали,  обманывая  друг  друга;
закрыв глаза, мы притворялись спящими, однако  свет  погасить  не  решались.
Дверь купе мы заперли на защелку -  боялись,  что  он  появится  снова.  При
каждом шорохе в коридоре наши сердца начинали громко стучать, нам  казалось,
мы узнаем его шаги. Зеркало в купе Матильда завесила, страшась вновь увидеть
там его лицо. Следовал ли он за нами? Удалось ли нам сбить его со следа? Сел
ли он в кюлозский поезд? Могли ли мы на это надеяться? Лично я так не думал.
А она, она! Ах, Матильда тихонько сидела в своем углу словно мертвая,  но  я
чувствовал, в каком страшном отчаянии она  пребывает,  чувствовал,  что  она
несчастнее меня - из-за этой  беды,  которая  преследует  ее  как  рок.  Мне
хотелось ее утешить, ободрить, но я не мог найти слов, а когда  я  попытался
заговорить, она полным отчаяния жестом  остановила  меня,  и  я  понял,  что
милосерднее будет молчать. И следом за нею закрыл глаза...
   Так говорил г-н Дарзак, причем это вовсе не приблизительный пересказ  его
слов. Мы с Рультабийлем решили,  что  рассказ  этот  настолько  важен,  что,
приехав в Ментону, решили записать его как можно точнее. Когда текст  был  у
нас почти готов, мы показали его  г-ну  Дарзаку,  который  сделал  несколько
незначительных исправлений, и вот этот рассказ перед вами.
   Ночь, проведенная в поезде, ничего нового не принесла.  На  вокзале  г-на
Стейнджерсона и чету Дарзаков ждал г-н Артур Ранс, который весьма  удивился,
увидев новобрачных, однако узнав, что они решили провести у  него  вместе  с
г-ном Стейнджерсоном несколько дней, приняв, таким образом, его приглашение,
которое до этого г-н Дарзак под разными предлогами отклонял, он  обрадовался
и заявил, что жена будет просто счастлива.  Обрадовался  он  и  предстоящему
приезду Рультабийля. Нельзя сказать, что  г-ну  Рансу  была  безразлична  та
холодность, с какою даже после его женитьбы на мисс Эдит Прескотт  относился
к нему Робер Дарзак. Во время своей поездки  в  Сан-Ремо  молодой  профессор
Сорбонны ограничился лишь кратким церемонным визитом в его замок.  Когда  же
он возвращался во Францию, супруги Ранс, встретив его на вокзале в Ментоне -
первой станции после границы, были с ним весьма милы (о возвращении  Дарзака
им сообщили отец и дочь Стейнджерсоны, и Артур Ранс с женой поспешили с  ним
повидаться). И вообще, улучшение отношений с Дарзаком от самого Артура Ранса
не зависело.
   Мы знаем, как появление Ларсана на вокзале в Буре  расстроило  все  планы
четы  Дарзак.  Это  событие  так  их  потрясло,  что  они   отбросили   свою
сдержанность и осмотрительность по отношению к Рансу и решили вместе с г-ном
Стейнджерсоном, который уже начал что-то подозревать,  обратиться  к  людям,
быть может, и  не  слишком  им  симпатичным,  однако  честным,  преданным  и
способным их защитить. В то же время они призвали на помощь Рультабийля. Это
было полное смятение. Оно охватило г-на Дарзака еще сильнее, когда  в  Ницце
нас встретил Артур Ранс. Но  перед  этим  произошел  небольшой  инцидент,  о
котором я должен  рассказать.  Как  только  поезд  остановился  в  Ницце,  я
выскочил на перрон и побежал на почту узнать, нет ли на мое имя  телеграммы.
Мне выдали сложенный голубой листок, и я, не раскрывая его, бегом вернулся к
Рультабийлю и г-ну Дарзаку.
   - Читайте, - предложил я молодому человеку. Рультабийль вскрыл телеграмму
и прочел:
   - "Бриньоль точно не покидал Парижа с шестого апреля".
   Журналист взглянул на меня и фыркнул:
   - Вот оно что!  Это  вы  интересовались  Бриньолем?  Что  вам  взбрело  в
голову?
   - В Дижоне мне  пришло  на  ум,  что  в  несчастье,  о  котором  говорили
полученные вами телеграммы, может быть как-то замешан Бриньоль, - ответил я,
несколько задетый словами Рультабийля. - Вот  я  и  попросил  одного  своего
приятеля сообщить мне о действиях этого типа. Мне было любопытно  знать,  не
уехал ли он из Парижа.
   - Ну хорошо, - отозвался Рультабийль, -  теперь  вы  знаете,  что  хотели
узнать. Но не думаете ли вы, что за  бледными  чертами  Бриньоля  скрывается
воскресший Ларсан?
   -  Вот  еще!  -  неискренне  вскричал  я,  подозревая,  что   Рультабийль
подсмеивается надо мной. На самом же деле именно так я и думал.
   - Значит, вам все никак не  выбросить  Бриньоля  из  головы?  -  печально
осведомился г-н Дарзак. - Он человек бедный, но порядочный.
   - Что-то не верится, - возразил я и забился в свой угол.
   Вообще-то мне  не  очень  везет,  когда  я  выкладываю  Рультабийлю  свои
соображения - он часто над ними подтрунивает. Однако на этот раз  уже  через
несколько дней нам суждено было убедиться, что если Бриньоль и  не  воплощал
новую ипостась Ларсана, то мерзавцем все же был. По этому поводу Рультабийль
и г-н Дарзак, отдав должное моему дару предвидения, принесли мне потом  свои
извинения. Но не будем предвосхищать события. Об  этом  случае  я  рассказал
лишь для того, чтобы показать, насколько меня преследовала мысль, что Ларсан
скрывается  под  личиной  какого-нибудь  малознакомого  человека  из  нашего
окружения. Черт побери! Балмейер так часто  демонстрировал  свой  талант,  я
сказал бы, даже гений перевоплощения, что я был вполне прав, подозревая  все
и вся. Вскоре я понял - и неожиданное появление  г-на  Артура  Ранса  весьма
этому способствовало, - что на этот раз Ларсан  изменил  тактику.  Он  и  не
думал скрываться - напротив: негодяй нагло показывался на глаза, по  крайней
мере некоторым из нас. Чего ему было опасаться в этой стране? Ни г-н Дарзак,
ни  его  жена,  ни,  соответственно,  их  друзья  его  бы  не  выдали.   Его
настойчивость, казалось,  имела  своею  целью  разрушить  счастье  супругов,
которые считали, что избавились от него  навсегда.  Однако  в  таком  случае
возникает некоторое сомнение. Что за странная месть?  Ведь  он  отомстил  бы
гораздо лучше, если б появился до свадьбы. Помешал бы ей! Да, но  для  этого
ему нужно было появиться в Париже. А можем ли  мы  полагать,  что  опасность
появления в Париже могла остановить Ларсана? Кто возьмется это утверждать?
   Но давайте послушаем Артура Раиса, сидящего в нашем купе. Ничего не  зная
о происшествии в Буре и появлении Ларсана в поезде, он сообщил  нам  ужасную
новость. Если мы до сих  пор  надеялись,  что  сбили  Ларсана  со  следа  на
Кюлозской линии, теперь  эти  надежды  рухнули.  Артур  Ранс  тоже  встретил
Ларсана. Поэтому он и явился предупредить нас, чтобы мы могли наметить,  как
вести себя дальше.
   - Как вам известно, мы поехали на вокзал вместе с вами, - повернувшись  к
Дарзаку, начал Ранс. - Проводив вас, ваша жена, господин Стейнджерсон  и  я,
гуляя, дошли до мола  в  Ментоне.  Господин  Стейнджерсон  шел  под  руку  с
госпожой Дарзак; они беседовали. Я шел справа  от  господина  Стейнджерсона,
который таким образом оказался между нами. Внезапно, когда, выходя из  сада,
мы остановились, чтобы пропустить  трамвай,  какой-то  тип  толкнул  меня  и
извинился. Услышав знакомый голос, я вздрогнул  и  поднял  голову:  это  был
Ларсан. Этот голос я слышал в суде. Он стоял и спокойно смотрел на  нас.  Не
знаю, как мне удалось сдержать восклицание, готовое сорваться  с  моих  губ,
как я не вскрикнул: "Ларсан!" Я тут же постарался увести поскорее  господина
Стейнджерсона с дочерью, которые ничего  не  заметили;  обогнув  музыкальный
павильон, мы  направились  к  стоянке  экипажей.  Подойдя,  я  снова  увидел
Ларсана. Никак не могу, просто не могу понять, каким образом его не заметили
господин Стейнджерсон и его дочь!
   - Вы в этом уверены? - с тревогой спросил Робер Дарзак.
   - Совершенно! Я изобразил легкое недомогание,  мы  сели  в  экипаж,  и  я
приказал кучеру трогать. Мы поехали,  а  Ларсан  все  стоял  на  тротуаре  и
сверлил нас своим ледяным взглядом.
   - Но вы уверены, что моя жена его не заметила? - еще  тревожнее  повторил
свой вопрос Дарзак.
   - Да говорю же вам, уверен.
   - Боже мой! - вмешался Рультабийль. - Е