ухлопали,  а  те  двое  нас  разыскивают.  Все  хорошо,  просто
великолепно!
   - Ладно, Джерри. Давай, жми. Нам нужно уехать как можно подальше.
   К шести часам вечера мы уже проехали Окалу. Я забыл включить радио, а
когда спохватился, диктор уже вовсю рассказывал о событиях  в  Валенсии.
Из  приемника  доносился  его  бархатно-сладкий  голос:  "...  мало  что
известно. Знаем только, что диктатор, генерал Пераль, опираясь  на  свою
немногочисленную, но преданную профессиональную армию,  уже  практически
подавил переворот, возглавленный Мелендесом. В столице  введено  военное
положение, жителям запрещено выходить на улицу. Как нам  стало  известно
из  информированных  источников,  все  заговорщики  -   за   исключением
немногих,   оказавших   сопротивление,   -   находятся   под    арестом.
Штаб-квартира заговорщиков, находящаяся на  фазенде  Мелендеса  "Де  лас
Трес Мариас", окружена правительственными войсками.
   Мы неоднократно предупреждали об опасности подобных событии для всего
свободного мира.  По  всей  видимости,  этот  путч  является  еще  одной
попыткой   насаждения   прокоммунистического   режима   в    одной    из
разваливающихся стран. Выяснилось, что заговорщики во главе с Мелендесом
готовили этот переворот в течение нескольких  месяцев,  закупая  крупные
партии  оружия.  Остается  лишь  гадать,   каким   образом   просочилась
информация о заговоре,  благодаря  чему  генерал  Пераль  успел  принять
ответные меры".
   - Ну, конечно, что вам, дуракам, еще остается делать? - заметил Винс.
   "Только что мы получили еще одно сообщение из Валенсии. Возможно, это
прольет  свет  на  некоторые  обстоятельства  подавления  путча.  Личный
секретарь Рауля Мелендеса, очаровательная Кармела де ля  Вега,  по  всей
видимости, получила сведения о готовящемся перевороте. По версии  нашего
корреспондента, она и явилась тем лицом, кто, исполняя свой  гражданский
долг, предупредил генерала Пераля.  Затем,  опасаясь  мести  со  стороны
заговорщиков,  она  вылетела  на  двухместном  самолете,  принадлежавшем
Мелендесу, в сторону северной границы страны.  Кармела  де  ля  Вега  не
являлась профессиональным пилотом. Подлинных причин,  толкнувших  ее  на
этот отчаянный шаг,  мы  уже  никогда  не  узнаем,  потому  что  самолет
разбился, заходя на посадку возле города Вьядидад. Кармела  де  дя  Вега
погибла".
   После небольшой паузы другой диктор с еще более сладким голосом  стал
расхваливать преимущества нового дезодоранта. Я выключил радио  взглянул
на Винса. Его лицо ничего не выражало.
   - Предупреждал  ее,  что  нужно  быть  внимательнее,  -  произнес  он
наконец. - Небось пыталась сесть в тридцати футах над землей и врезалась
в грунт. Вечно спешила.
   - Как ты? Не пора нам остановиться? - спросил я.
   - Да, пора бы. Из-за  этого  кровотечения  страшно  пить  хочется.  Я
остановился возле нового мотеля в Старке, штат  Флорида.  Уже  стемнело.
Было  крайне  нежелательно,  чтобы  Винса  кто-нибудь  видел   в   таком
состоянии, и я оставил его в машине. За конторкой сидела полная женщина.
Она любезно предложила мне двухкомнатный коттедж. Я объяснил ей, что мой
приятель  очень  устал  и  заснул  в  машине,  и   она   позволила   мне
зарегистрировать нас обоих.  Мальчик-посыльный  отпер  наш  домик,  и  я
послал его принести льда. Как только он скрылся из виду, я  помог  Винсу
вылезти из машины и буквально втащил его по  ступенькам.  Мальчик  через
порог передал мне лед, и я запер дверь, но тут  же,  вспомнив  о  черном
чемодане, внес его в комнату. Я тщательно проверил, хорошо ли запирается
наш коттедж, задвинул шторы и включил кондиционер. Винс, сидя в  кресле,
большими глотками пил воду. Выпив пятый  стакан,  он  почувствовал  себя
получше.
   - Давай я уложу тебя в кровать.
   - Нет. Сначала посмотрим, что в чемодане. Вдруг он набит кирпичами.
   - Типун тебе на язык.
   Я положил чемодан набок. Он был  заперт,  и  замки  выглядели  весьма
внушительно. Пришлось взять из багажника монтировку.  Взломав  замки,  я
откинул крышку. Сверху лежало старое тряпье. Я разгреб  его  трясущимися
руками, и нашим взорам открылось удивительное зрелище.
 
Глава 5 
 
   Банкнота  в  один  доллар  выглядит  скромно  и  непритязательно.   У
пятидолларовой бумажки вид более солидный.  Десятка  внушает  доверие  и
требует к  себе  уважение,  как  лидер  скаутов.  Если  поднести  к  уху
двадцатидолларовую банкноту, свернув ее  в  трубочку,  тебе  померещится
морской прибой и  сладкая  музыка,  доносящаяся  из  ночных  ресторанов.
Пятьдесят долларов самодовольно усмехаются, как толстяк,  выигравший  на
скачках. Так и видишь его, лоснящегося, с золотым перстнем  на  мизинце.
Ну, а сотенную купюру просто  распирает  от  собственного  величия.  Она
надменна и не любит валяться рядом с какой-то мелочью.
   Впрочем, количество банкнот тоже говорит о  многом.  Несколько  мятых
бумажек, по одному доллару засунутых в грязный  карман  или  развернутых
веером во время игры в железку. Потом идут  трешки  в  тощем  бумажнике.
Вслед за ними выступают всякие там пятерки, десятки и двадцатки, набитые
в портмоне из кожзаменителя. Ступенькой выше появляется платиновый зажим
с пятидесятидолларовыми банкнотами, новенькими и хрустящими. И, наконец,
гордый конверт с внушительной пачкой стодолларовых  купюр,  передаваемый
из рук в руки в правительственных коридорах.
   А еще существуют банки. Вы подходите к окошечку кассира, а  при  виде
пачек денег у вас перехватывает дыхание. Вам знакомо это чувство?
   Когда школьников приводят  на  экскурсию  на  монетный  двор,  добрый
дяденька разрешает какой-нибудь симпатичной девчушке подержать  в  руках
миллион долларов - совсем небольшую пачку банкнот по десять тысяч, всего
сто казначейских билетов.  Эти  купюры  водятся  где-то  в  таинственных
недрах федеральной банковской системы.  Даже  не  верится,  что  миллион
можно так просто взять и подержать в руках. Но  вот  унести  его  оттуда
можно и не пытаться. Такие банкноты все равно никто не разменяет.
   Ладно.  Это  было  лирическое  отступление.  Совсем  иначе  выглядело
содержимое черного  чемодана.  Куда  более  реально.  Джерри  Джеймисон,
ломавший замки и выбрасывающий из чемодана  старое  тряпье,  -  это  был
прежний я. Но я, увидевший деньги  в  чемодане,  -  это  был  уже  новый
человек. В ту самую минуту я всем своим  нутром  почувствовал,  что  мне
больше никогда не  стать  прежним  Джеймисоном,  как  бы  мне  этого  ни
захотелось.
   Сидя на корточках, я поднял глаза на Винса. Взгляды наши встретились.
Несколько мгновений мы обалдело смотрели  друг  на  друга  со  смешанным
чувством неловкости и какого-то дикого, сумасшедшего восторга, потом оба
отвели взгляд в сторону.
   - Даже не знаю, что сказать в такой момент, - тихо произнес Винс.
   - Надо не говорить, а считать. - Я  сам  не  узнавал  своего  голоса.
Деньги были упакованы в толстые пачки, в четыре дюйма каждая. Пачки туго
перевязаны и плотно уложены рядами. Я с трудом вытащил одну.  Верхняя  и
нижняя  банкноты  оказались  стодолларовыми,  не   новыми,   бывшими   в
употреблении. Я несколько раз подбросил пачку на ладони, наслаждаясь  ее
ощутимым весом, и передал Винсу. Он зажал ее  между  коленями  и  провел
большим пальцем по боковой  стороне,  пытаясь  заглянуть  внутрь  пачки.
Деньги были плотно спрессованы. Винс взвесил пачку на ладони.
   - Здесь, похоже, бумажек пятьсот, - прикинул он.
   - Значит, тысяч пятьдесят.
   - И сколько таких пачек в чемодане?
   Я начал вытаскивать их одну за  другой,  пересчитывая.  Казалось  бы,
следовало считать  медленно,  растягивая  удовольствие.  Но  мой  взгляд
лихорадочно стремился  вперед,  и  руки  едва  успевали  за  ним.  Итак,
шестьдесят восемь пачек сотенных и еще одна  пачка  банкнот  по  пятьсот
долларов, такой же толщины.
   - у меня просто в голове не  укладывается,  -  хрипло  произнес  Винс
откашлялся. - Джерри, вон та пачка с  пятисотенными  -  в  ней  четверть
миллиона! Возьми карандаш и бумагу и валяй...
   - Постой-ка, что там у нас? - На  самом  дне  чемодана  лежал  листок
бумаги с цифрами, напечатанными вкривь и  вкось,  видимо,  на  старой  и
разбитой пишущей машинке.
   34.000 х 100= 3.400.000
   500 х 500 = 250.000
   - ----------------------------3.650.000
   Я передал листок Винсу. Он не  ошибся  -  в  каждой  пачке  ровно  по
пятьсот бумажек. Трудно поверить! Тридцать четыре тысячи  сотенных!  Два
миллиона - Винсу и один - мне.
   - Значит, Кармела не в счет? - спросил я.
   - Ну ты же слышал все по радио. Все, что больше трех миллионов, делим
пополам.
   Итак,  я  стал  владельцем  миллиона  трехсот  двадцати  пяти   тысяч
долларов. Я посмотрел на разбросанные по полу пачки.
   - Давай одну распечатаем и разделим. Мне не терпелось.
   - Валяй.
   Развязывая узел, я порвал верхнюю банкноту. Пачка,  освободившись  от
тугой бечевки, стала вдвое толще. Я на глаз разделил ее на две  части  и
пересчитал половину. Двести шестьдесят две бумажки.  Я  взял  двенадцать
сотенных и переложил в другую стопку. Теперь поровну.  Двести  пятьдесят
своих банкнот я сунул себе в чемодан  пол  одежду.  Подумаешь,  двадцать
пять тысяч. Так, мелочь! Сверху была порванная банкнота.  Я  показал  ее
Винсу.
   - Эту мы выбросим.
   - Черта с два. Дай ее мне, а себе возьми  одну  из  моих.  Для  друга
ничего не жалко. Закурим?
   Я достал сигареты и зажигалку. Винс взял порванную купюру за уголок и
поднес ее к огню. Прикурив от нее, мы полюбовались, как она  догорала  в
пепельнице.
   - Вот уж не думал, что смогу себе такое позволить, - заметил Винс.  И
тут мы начали хохотать как безумные, до слез. Отсмеявшись,  я  вспомнил,
что должен Винсу пятьсот долларов и  хотел  немедленно  вернуть.  Но  он
гордо отказался, не желая даже слышать о такой мизерной  сумме.  На  мою
долю  пришлось  двадцать  шесть  пачек.   Пачку   с   пятисотдолларовыми
банкнотами получил Винс.
   - Мне будет их легче разменять, чем тебе, - объяснил  он.  Я  любовно
сложил свои двадцать шесть пачек. Но при взгляде на  долю  Винса  где-то
внутри у меня зашевелилось смутное недовольство.  Впрочем,  это  чувство
появилось  так  же  быстро  и  исчезло.  Мы  запомнили,  сколько   пачек
приходится на каждого, и  я  сложил  все  обратно  в  чемодан.  Пришлось
повозиться со сломанными замками, но они в конце концов защелкнулись,  и
я запер чемодан в стенной  шкаф.  После  этого  принес  Винсу  еще  пару
стаканов воды, помог дойти до туалета и уложил в кровать. Он сказал, что
боль немного уменьшилась,  но  тело  стало  неметь.  Симптомы  были  мне
знакомы. Они не предвещали ничего доброго.
   Вспомнив, что нужно перекусить, я вышел из домика. В  ночном  баре  я
купил два гамбургера и кофе. Отпирая дверь, я вдруг подумал о том,  что,
пока меня не было, Винс забрал чемодан с деньгами  и  смылся.  Глупость,
конечно, но в тот момент я был уверен, что не увижу его на месте.
   Нет, он спал. Я решил, что ему необходимо поесть, и разбудил его.  Он
с трудом запихнул в себя гамбургер и отпил чуть-чуть кофе.
   - Дальше-то что нам делать, - спросил я.
   - Посмотрим, как будут заживать раны.
   - Не думаю, что особенно быстро.
   - Если все пойдет нормально, дней через десять я  встану  на  ноги  и
смогу уехать.
   - Куда?
   - Есть  одно  укромное  местечко.  Теперь,  после  того  как  Кармела
приказала долго жить, мне не нужно никуда заезжать.
   - Я смотрю, ты не особенно ее оплакиваешь?
   - Ты очень догадлив.
   - Так где же ты хочешь провести эти десять дней?
   - По-моему, Джерри, надежнее всего, а главное - удобнее, у тебя дома.
   Я задумался. По-своему он был прав, но мне совсем не хотелось  вешать
на себя эту обузу. Распознать в нем  таинственного  мужчину,  с  которым
разговаривал курьер в Тампе, проще простого.
   - Послушай, а в Штатах ты легально?
   - На этот раз - да.
   - А ты понимаешь, чем я рискую?
   - Твой риск не лишен здравого смысла.
   - Винс! Чем больше риск, тем больше вознаграждение. Он  посмотрел  на
меня и зевнул.
   - Сколько?
   - Еще одна пачка сотенных. Он присвистнул.
   - Дорогая у тебя, однако, жилплощадь! Тот,  прежний  Джерри,  который
ломал замки у чемодана, никогда бы не потребовал такого. Но  я  был  уже
другим человеком, куда более жестким.
   - Есть другой вариант. Я могу найти  тебе  квартиру  и  раз  в  сутки
приносить еду.
   - И сколько мне это будет стоить?
   - Нисколько.
   Он закрыл глаза. Время шло. Я уже решил, что Винс уснул, но он просто
дремал.
   - Ладно, поехали к тебе.  Получишь  двадцать  седьмую  пачку,  можешь
подавиться. Может, тебе удастся выманить у меня  еще  несколько  за  эти
десять дней.
   - Да заткнись ты, Бискэй! Можно подумать, я тебя  обобрал  до  нитки!
Это все равно была бы доля Кармелы. Кстати, ты забываешь,  что  я  и  не
подумал смыться, когда у вас там началась заварушка.
   Он устало закрыл глаза.
   - Спокойной ночи, старина. А взял  я  тебя  именно  потому,  что  был
уверен, что ты не смоешься.
   На следующее утро Винсу стало гораздо хуже. Мы выехали в одиннадцатом
часу. В пути он часто впадал в забытье и громко стонал. Я остановился  у
придорожного кафе перекусить, но он не смог взять в рот ни кусочка.
   К вечеру у него начался жар, я заметил это  по  лихорадочному  блеску
его глаз. Я потрогал ему лоб - как печка.
   - Это из-за ноги, - сказал он.
   - Нужен врач.
   - Плевать, само пройдет. Ты знай рули, лейтенант!
   Но еще через час, когда мы  проехали  Бирмингем,  он  начал  бредить,
говорил что-то по-испански, попытался открыть  дверцу  и  выпрыгнуть  на
скорости шестьдесят пять миль в час. Я едва успел  его  удержать.  Ехать
дальше в таком состоянии было невозможно.
   Я остановился у первого попавшегося  мотеля  на  окраине  Бирмингема.
Втащить его в комнату стоило мне больших трудов. Но он же, черт  возьми,
тоже изрядно попотел тогда, выволакивая меня из реки! Нет,  вру.  Совсем
другая мысль пришла мне в голову в тот момент.  Подлая  такая  мыслишка:
взять, запереть его в этой комнате  и  уехать,  прихватив  с  собой  все
денежки. Но это было бы безумием.
   Я сунул в карман несколько банкнот и отправился в город. В Бирмингеме
я нашел врача и привез с собой в мотель. За пять  тысяч  долларов  он  с
готовностью согласился оказать помощь человеку, случайно ранившему  себя
из револьвера. Дважды. За пять тысяч долларов он был  готов  на  все  и,
разумеется, на  то,  чтобы  не  сообщать  в  полицию  о  таком  странном
несчастном случае. Он промыл и перевязал раны, сделал уколы, и  я  отвез
его обратно. На прощание он сказал, что Винсу не  стоит  несколько  дней
вставать с постели, а тем более путешествовать в машине.
   На следующее утро Винс разбудил меня на рассвете. Он  был  еще  очень
слаб, но в полном сознании. Я передал ему слова  доктора.  Винс  сказал,
что если я помогу ему добраться до машины,  то  он  вполне  может  ехать
дальше, я взял из номера четыре одеяла и оставил на столе  сто  долларов
Для портье - на случай, если ему взбрело в голову  сверить  номер  моего
автомобиля с записью в регистрационной книге.
   Я устроил Винса на заднем  сиденье,  но  ехать  ему  все  равно  было
тяжело.  Лицо  его  пожелтело,  глаза  ввалились.  Когда   стемнело,   я
остановился у обочины и пару часов поспал. Потом мы  снова  тронулись  в
путь и ехали всю ночь. Мимо пронеслись Спрингфилд, Престон и Канзас-Сити
и, наконец, в пять часов вечера, в субботу,  мы  добрались  до  Вернона.
Хорошо бы Лоррейн не оказалось дома, подумал я. Ни Лоррейн, ни Ирены  не
было. Я вытащил Винса из машины.  Надо  было  поскорее  поднять  его  на
второй этаж. Сам он идти не мог. Я взвалил его  себе  на  спину,  но  он
оказался слишком тяжел, пришлось  отказаться  от  этой  затеи.  Тогда  я
потащил его волоком.  Он  помогал  мне,  как  мог.  Общими  усилиями  мы
добрались до свободной спальни. Там я раздел его и уложил в постель.
   На все это ушло  минут  сорок.  Теперь  надо  было  куда-то  спрятать
деньги. Лоррейн чертовски любопытна и непременно захочет выяснить, где я
был и чем занимался. Она обнюхает все углы и  доберется  до  чемодана  в
багажнике. Единственное место, куда она  не  любит  заглядывать,  -  это
подвал.  Там  у  нас  хранились  дрова  для  камина,  не  меньше  восьми
кубометров березовых и дубовых поленьев - сложенные штабелями до  самого
потолка. Мы не разжигали камин с прошлой зимы. Камин - символ  семейного
счастья и благополучия. Чего-чего, а этого у нас не было. Ну что ж,  нет
худа без добра. Значит, никому не взбредет в голову копаться в дровах. Я
поставил чемодан к стенке  и  стал  обкладывать  его  поленьями.  Я  так
спешил, что все руки у меня были в занозах и царапинах.
   Закончив работу, я поднялся к себе в спальню и выдернул самые крупные
занозы щипчиками, лежавшими на туалетном столике  Лоррейн.  Мне  страшно
хотелось поскорее принять душ, но сначала нужно было решить, куда девать
двадцать пять тысяч, оставшихся в моем чемодане. Времени на раздумья  не
было, и я переложил пять сотенных  в  свой  бумажник,  остальные  деньги
запечатал в большой конверт и  приклеил  его  клейкой  лентой  к  задней
стенке письменного  стола.  Конверт  был  слишком  толстым,  и  ящик  не
задвигался до конца, но я решил, что сойдет и так.
   Начало седьмого. Я зашел проведать  Винса.  Он  дремал  и  проснулся,
когда я присел на край кровати.
   - Ну, как дела?
   - Господи, Джерри, неужели мы уже приехали? По-моему, грешников в аду
держат на заднем сиденье автомобиля и катают по этому чертову шоссе.
   - Давай скорее решим, что сказать Лоррейн.
   - Чем меньше ты ей скажешь, тем лучше.
   - Но я же не могу ей вообще ничего не говорить.
   - Тоже верно.
   - Только ни слова про огнестрельное оружие. У  нее  буйная  фантазия.
Она черт-те что может напридумывать, а  после  трех  коктейлей  об  этом
будет знать вся округа. Надо выдумать что-нибудь поскучнее.
   - Нет ничего скучнее, чем хирургическая операция. А  Джерри?  Как  ты
считаешь?
   - Во, отлично! Но какая?
   - Ну, например, хронический - как его? - бурсит... Мне вскрыли нарывы
на плече и бедре и выпустили жидкость, или что они там делают?
   - Ладно. Значит, так. В прошлый раз ты сказал мне,  что  ложишься  на
операцию. И ей ты тоже об этом говорил. Можешь смело ей это сказать: она
все равно спьяну ни черта не помнит.  Итак,  я  ездил  тебя  навесить  в
больнице. Да, а где ты лежал?
   - Скажем, в Филадельфии.
   Д,а вроде все сходится. Я решил забрать  Винса,  чтобы  он  отлежался
меня. После такой пустячной операции это выглядит вполне  правдоподобно.
Лоррейн не станет возражать - я видел в прошлый раз, какое Винс произвел
на нее впечатление.
   - А деньги куда ты спрятал?
   - Они в надежном месте.
   Он испытующе посмотрел на меня.
   - Приятно слышать, но все-таки где именно?
   - Я же тебе ясно сказал: в надежном месте.
   Винс с трудом приподнялся на локте. Заходящее  солнце,  пробивавшееся
сквозь щели жалюзи, отбросило полосатый отсвет на его осунувшееся  лицо.
Трехдневная щетина отливала медью.
   - Старик, давай договоримся раз и навсегда. В этом  чемодане  чертова
прорва денег. Имея дело  с  такими  деньгами,  очень  легко  забыться  и
наделать глупостей. Я должен знать, куда ты их спрятал.
   - В подвал, под дровами.
   Винс вздохнул с облегчением и откинулся на подушку.
   - Вот и отлично, молодец.
   В этот момент я услышал знакомый рев мотора  "порше"  и,  выглянув  в
окно, увидел, как Лоррейн въезжает в гараж.
   Я спустился по лестнице и встретил ее у входной двери.
   - А, вернулся, - протянула она и направилась на кухню. Под  ее  синим
махровым халатом виднелся купальный костюм.  Непросохшие  темные  волосы
завились колечками на висках.
   - Купалась?
   - Нет, была на танцах. -  Она  достала  из  холодильника  ведерко  со
льдом. - Ну, как съездил?
   - Отлично, дорогая. Знаешь, у нас гость.  Лоррейн  бросила  в  стакан
несколько