и  усталый  голос  Кейси  Брауна. -- Он вроде чем-то
расстроен?
     -- Еще бы ему не расстраиваться! -- улыбнулся  Андреа.  --
Увидел, что руки у Луки не связаны.
     -- Так почему же он снова его не связал?
     -- Может,  он и туго соображает, но совсем не такой лопух,
-- пояснил Андреа. -- Побоялся  попасть  в  ловушку  и  поэтому
побежал за подмогой.
     Почти  тотчас  же  они услышали глухой стук, словно где-то
хлопнули дверью, затем грохот сапог. Наконец зазвенели  связкой
ключей,  заскрежетал  дверной  замок, щелкнул, завизжали ржавые
петли, и в помещение, стуча сапогами, вошли два солдата.  Видны
были  их  винтовки,  взятые наизготовку. Некоторое время они не
двигались, привыкая к полумраку камеры. Тот, что стоял ближе  к
двери, проговорил:
     -- Куда это годится, шеф! Стоило их оставить на минуту без
присмотра,  как  они  тут  же  и  вляпались!  Вся шайка-- лейка
связана, словно  Гарри  Гудини  [Гарри  Гудини  (1877-1926)  --
американский  маг  и  фокусник,  умевшей освобождаться от любых
оков, благодаря  чему  получил  прозвище  "Король  наручников".
Однажды  он  велел  связать  себя, упаковать в ящик, стянув его
затем стальной  лентой,  и  бросить  в  воду  возле  Баттери  в
Нью-Йорке. Через 59 секунд все увидели его на поверхности воды.
(Прим. пер.)] перед очередным представлением.
     Трое   узников,   ошеломленно   уставившись   на   солдат,
приподнялись. Первым пришел в себя Браун.
     -- Давно бы так, -- произнес он. -- Мы уж думали,  что  вы
так к нам и не заглянете.
     -- Он хочет сказать, что мы уже не надеялись больше с вами
увидеться,  -- спокойно пояснил Андреа. -- Я тоже. А вы тут как
тут, целые и невредимые.
     -- Да, -- кивнул Мэллори. -- А все благодаря Дасти  и  его
подозрительности.  Мы  уши  развесили, а вот он приглядывался к
Панаису.
     -- А где он? -- поинтересовался Лука.
     -- Панаис-то? -- Янки неопределенно махнул  рукой.  --  Мы
его  оставили. Беда, можно сказать, с ним приключилась. -- Стоя
возле Брауна, янки старательно пилил веревки, стянувшие раненую
ногу радиста, и при этом  насвистывал.  Капитан  тоже  был  при
деле: освобождал от пут Андреа, сообщив ему в нескольких словах
о  том,  что с ними произошло, а взамен услышал столь же сжатый
рассказ о событиях в  крепостной  башне.  Поднявшись  на  ноги,
Андреа принялся растирать занемевшие руки. Взглянув на Мэллори,
грек произнес;
     -- Надоел  мне  этот свистун, капитан. Свистит фальшиво и,
главное, слишком громко. Часовые услышат...
     -- Не переживай за них, -- сурово сказал Маллори.  --  Они
никак   не  ожидали  снова  встретиться  с  нами.  Бдительность
утратили.  --  Взглянув  на  Брауна,  ковылявшего  по  комнате,
спросил: -- Как нога, Кейси?
     -- В порядке, сэр, -- обронил Браун небрежно. -- Я выходил
на связь с Каиром. Докладываю...
     -- С  докладом  придется  повременить,  Кейси.  Нужно живо
сматываться отсюда. Ты здоров, Лука?
     -- Я   убит   горем,   майор   Мэллори.   Ведь   он    мой
соотечественник, друг, которому я доверял...
     -- С этим тоже придется повременить. Двинулись.
     -- Слишком уж ты спешишь, -- возразил Андреа. Группа вышла
в коридор,   перешагнув  через  часового,  бесформенной  грудой
валявшегося на каменных плитах. --  Конечно,  если  все  они  в
таком же состоянии, как и этот друг...
     -- На  этот  счет  можешь  не беспокоиться, -- оборвал его
Мэллори. -- Другое дело -- солдаты в городе. Они, должно  быть,
знают,  что  Панаис  или  удрал, или мы его прикончили. В любом
случае они наверняка  сообразят,  что  мы  непременно  бросимся
сюда.  Они,  верно, уже на полпути к замку, а уж если придут...
-- Он умолк, заметив  вдребезги  разбитую  взрывную  машинку  и
рацию, валявшиеся в углу. -- Постарались, ничего не скажешь! --
расстроился капитан.
     -- Ну  и слава Богу, -- возразил Миллер. -- Тащить меньше.
Посмотрел бы, во что превратилась моя спина  от  этой  чертовой
машинки!
     -- Сэр!  --  схватил  капитана за руку Браун, обычно такой
сдержанный. Мэллори умолк и изумленно взглянул на  радиста.  --
Сэр, это очень важно. Вы должны выслушать рапорт.
     Его  жест  и  чрезвычайно  серьезный  тон подействовали на
Мэллори. Он с улыбкой повернулся к Брауну.
     -- Хорошо, Кейси, докладывайте, -- проронил  он.  --  Хуже
того, что с нами произошло, ничего уже не может быть.
     -- Может,  сэр.  --  В голосе Кейси прозвучали усталость и
такая тоска, что каменный  этот  склеп  показался  Мэллори  еще
холоднее.  --  Очень  опасаюсь,  что  так.  Сегодня  вечером  я
связался с Каиром. Слышимость была отличная. Сам Дженсен был  у
передатчика.  Он  прямо-таки  рвал  и  метал. Целые сутки ждал,
когда мы выйдем на связь. Спросил, как у нас дела.  Я  сообщил,
что  в  крепость вы еще не проникли, но рассчитываете попасть в
артиллерийский погреб примерно через час-другой.
     -- Продолжайте.
     -- Дженсен ответил, что это самое лучшее известие, которое
он когда-либо слышал. И добавил, что его дезинформировали,  что
ударная  флотилия  немецкого  десанта  не стала двигаться через
Циклады  и  направилась  на  исходные  позиции   прямиком   под
прикрытием такого количества торпедных катеров и авиации, каких
в  Средиземном  не видывали. Удар по Керосу планируется нанести
перед самым рассветом завтрашнего дня.  Каперанг  добавил,  что
наши  эсминцы весь день были наготове, в сумерках переместились
севернее,  рассчитывая   получить   от   него   соответствующую
информацию.  Тогда  командиры  кораблей решат, смогут ли пройти
Майдосским  проливом.  Я  сказал,  что  дело  может  сорваться.
Дженсен  возразил,  что  такого  быть не должно, если Мэллори и
Миллер в крепости.  Кроме  того,  он  добавил,  что  не  вправе
рисковать жизнью тысячи двухсот человек, находящихся на Керосе,
что   срыва   эвакуации   допустить  нельзя.  --  Браун  угрюмо
потупился. Никто не произнес ни слова.
     -- Дальше, -- едва слышно произнес бледный Мэллори.
     -- Это  все,  что  он  сказал,  сэр.  Эсминцы   войдут   в
Майдосский  пролив  в  полночь. -- Взглянув на светящиеся часы,
Кейси проговорил: -- Осталось четыре часа.
     -- О господи! В полночь! -- Потрясенный известием, Мэллори
уставился в одну точку. Руки сжались в кулаки, суставы  пальцев
побелели.  --  Сегодня в полночь. Господи, помоги им! Помоги им
всем, Господи!

     Глава пятнадцатая. В СРЕДУ ВЕЧЕРОМ. 20.00--21.15

     Часы показывали половину девятого. До комендантского  часа
ровно тридцать минут. Мэллори распластался на крыше, прижался к
низенькой  подпорной стенке, почти касавшейся кладки крепостной
стены, и беззвучно выругался. Появись хоть один немец и  освети
фонарем верх стены, в четырех футах ниже которого шли мостки, и
всем  конец! Часовой не мог бы не заметить их с Дасти Миллером,
который распластался сзади, вцепившись в  тяжелый  аккумулятор,
снятый  с  грузовика.  Пожалуй, надо было остаться с остальными
участниками группы на крыше второго  от  крепости  дома.  Кейси
вязал  на  веревке  узлы на некотором расстоянии друг от друга,
другой  приплеснивал  согнутый  из  куска  проволоки  крючок  к
бамбуковому  шесту, выдернутому из забора неподалеку от города.
За ним они спрятались, когда в сторону замка  Вигос  промчались
три грузовика.
     Восемь  тридцать две. Какого там черта копается Андреа? Но
в следующее мгновение  Мэллори  устыдился  своего  раздражения.
Понапрасну  Андреа  и  секунды  не потеряет. Быстрота нужна, но
спешка опасна. Вряд ли в крепости  остались  офицеры.  Судя  по
всему,   половина   немецкого  гарнизона  прочесывает  город  и
местность в районе Вигоса. Но если хоть один офицер остался, то
стоит ему крикнуть, и они пропали.
     Мэллори посмотрел на ожог на тыльной стороне ладони.  Все,
что  он  этой  ночью  сделал  для группы, -- это сжег грузовик.
Остальное -- заслуга Миллера и Андреа. Именно Андрея настоял на
том, чтобы занять единственный пустующий дом  среди  других,  в
которых  расквартированы немецкие офицеры, -- единственное, что
можно предпринять в  их  положении.  А  Миллер,  оставшись  без
химических  детонаторов,  бикфордова  шнура, взрывной машинки и
иных  источников  энергии,  вдруг  заявил,  что  ему  необходим
аккумулятор.  И  опять-таки именно Андреа, заслышав вдалеке рев
грузовика, успел откатить на середину дороги  к  замку  тяжелые
камни  бордюра,  вынудив  солдат  оставить  грузовик  у ворот и
топать к замку на  своих  двоих.  Напасть  на  водителя  и  его
напарника  и  оглушить обоих было делом нескольких секунд. Чуть
больше, чем понадобилось Миллеру на то, чтобы  снять  клеммы  с
тяжелого  аккумулятора,  отыскать под кузовом канистру и облить
бензином мотор,  кабину  и  кузов,  которые  тотчас  исчезли  в
ревущем  огненном  вихре. Лука оказался прав: жечь грузовики --
опасное занятие; ожог на руке оказался очень болезненным.  Зато
и  зрелище  великолепное.  Но вот досада: этот гигантский факел
раньше времени выдал немцам тот факт, что диверсионной группы в
замке нет. Однако сжечь грузовик было необходимо, хотя немцы  и
могли  сообразить,  какова  действительная  цель  нападения  на
грузовик.
     Миллер  потянул  капитана  за  ногу.   Тот   вздрогнул   и
обернулся.   Американец   показывал   куда-то   за  его  спину.
Оглянувшись, Мэллори увидел Андреа, махавшего рукой из  люка  в
дальнем  углу  крыши. Гигант-грек, как всегда, крался бесшумно,
как  кошка.  Мэллори  и   не   заметил,   как   тот   появился.
Раздосадованный  собственной  рассеянностью,  Мэллори  забрал у
Миллера аккумулятор,  вполголоса  велел  позвать  остальных  и,
стараясь  производить как можно меньше шума, стал передвигаться
по крыше. Ему показалось, что батарея весит  не  меньше  тонны,
но,  легко  подхватив ее, Андреа перенес аккумулятор через край
люка, словно пушинку, и, сунув  его  под  мышку,  опустился  по
лестнице в тесную прихожую.
     Вот  уже  Андреа  на  балконе, нависшем на высоте тридцати
метров над темной водой гавани. Шедший  следом  Мэллори  тронул
плечо  грека  после того, как тот осторожно опустил аккумулятор
на пол.
     -- Никаких осложнений? -- вполголоса спросил капитан.
     -- Никаких, Кейт, -- Андреа выпрямился. -- Дом пуст. Я так
удивился, что дважды осмотрел его. На всякий случай.
     -- Вот и отлично! Весь  гарнизон,  видно,  с  ног  сбился,
разыскивая  нас.  Интересно,  что-то  сказали  бы  фрицы,  если
сообщить им, что мы находимся под самым их носом?
     -- Ни за что не поверили  бы,  --  не  колеблясь,  ответил
Андреа. -- Им и в голову не придет искать нас здесь.
     -- Очень бы хотелось, чтобы ты оказался прав! -- вырвалось
у новозеландца.  Подойдя к узорчатым перилам, он глянул вниз, в
разверзающуюся под ногами бездну, и поежился. Если упадешь,  то
падать  устанешь.  Ко всему, очень холодно: дождь хлещет как из
ведра, пронизывает до костей... Отступив на шаг, Мэллори потряс
руками перила. -- Как  думаешь,  перила  надежны?  --  негромко
спросил он Андреа.
     -- Не  знаю,  Кейт.  Представления  не  имею, -- пожал тот
плечами. -- Надеюсь, что да.
     -- Надеюсь, что да, -- эхом отозвался Мэллори. -- Да  дело
и  не  в  этом. Иначе и быть не должно. -- Подойдя к решетчатым
перилам, он перегнулся и,  подняв  голову,  посмотрел  направо.
Сквозь  серую пелену дождя с трудом можно было различить темные
очертания устья пещеры, где спрятаны  два  чудовищной  величины
орудия.  До  пещеры,  расположенной самое малое метрах в девяти
выше балкона, по прямой метров двенадцать. Чтобы  добраться  до
пещеры,  надо вскарабкаться по отвесной скале -- это все равно,
что добираться до Луны.
     Услышав, как, прихрамывая, идет по балкону Браун,  капитан
оглянулся.
     -- Идите  к фасаду, Кейси, и оставайтесь там. Подежурьте у
окна. Парадный вход не запирайте... Впускайте всех, кто придет.
     -- Бить дубиной, ножом, не стрелять, -- буркнул Браун.  --
Я правильно понял, сэр?
     -- Правильно, Кейси.
     -- Хоть  на  это  гожусь, -- угрюмо проговорил шотландец и
поковылял к двери.
     -- На моих без  двадцати  три,  --  повернулся  Мэллори  к
греку.
     -- На  моих  тоже, -- ответил Андреа. -- Без двадцати трех
девять.
     -- Желаю удачи, -- промолвил капитан. С улыбкой  посмотрел
на Миллера: -- Пошли, Дасти. Представление начинается.

     Пять  минут  спустя  Мэллори  и  Дасти  сидели  в таверне,
выходившей на южную сторону площади. Несмотря  на  ярко-голубой
цвет,  в который владелец выкрасил стены, столы, стулья и полки
(кстати, на островах  издавна  заведено  красить  в  голубой  и
красный цвета питейные заведения, а в зеленый -- кондитерские),
таверна,  где  царил  полумрак,  производила такое же тягостное
впечатление, как и мрачные взоры суровых усачей -- героев войны
за независимость, глядевших на гостей с  выцветших  литографий,
развешанных  по  стенам.  Портреты  эти  перемежались  с яркими
плакатами, рекламирующими пиво, -- впечатление  ошеломительное.
Слава Богу, что у кабатчика, кроме двух чадящих ламп, нет более
яркого  освещения.  Что  за  кошмар  представляла  бы тогда эта
таверна!
     Новым посетителям полумрак был  на  руку.  Темная  одежда,
украшенные  шитьем  куртки, кушаки и сапоги, черные фески ничем
не выделяли их среди завсегдатаев -- тех было  человек  восемь.
Наряд   капитана   и  Миллера  не  привлек  внимания  владельца
заведения, вряд ли знавшего  в  лицо  всех  жителей  городка  с
населением  в  пять  тысяч.  Но даже если кабатчик и заподозрил
что-то неладное, то он, по словам Луки, грек-патриот, не  подал
и   виду,   поскольку   в   таверне  сидели  четыре  немца.  Те
расположились за столиком у самой  стойки.  Полумрак  устраивал
новозеландца вовсе не потому, что они с Дасти опасались немцев,
которых  Лука  презрительно назвал сборищем старых баб. Мэллори
знал, что это штабные писаря, которые приходят в таверну каждый
вечер.
     Закурив  вонючую  сигарету  местного  производства,  Дасти
скорчил гримасу.
     -- Ну и дух стоит в этом кабаке, шеф. Хоть топор вешай.
     -- Так потуши сигарету, -- посоветовал Мэллори.
     -- Ты  не  поверишь,  но  запах, который я чую, много хуже
сигаретного дыма.
     -- Гашиш, -- лаконично ответил  капитан.  --  Бич  здешних
портов. -- Кивнув в темный угол, он продолжал. -- Вон те ребята
каждый день приходят сюда нюхать эту дрянь. Иной цели в жизни у
них и нет.
     -- И  по  сему  случаю  подняли  такой  хипеж? -- сварливо
произнес янки. -- Послушал бы их Тосканини!
     Сидевшая  в  углу  компания  окружила  молодого  человека,
игравшего  на  бузуке  --  похожем  на  мандолину инструменте с
длинным грифом. Слышались тоскливые, за  душу  хватающие  звуки
рембетик  --  излюбленных песен курильщиков гашиша, выходцев из
Пирея. В песнях была своя прелесть, свое обаяние, но сейчас они
раздражали Мэллори. Чтобы  оценить  их  по  достоинству,  нужно
особое,  лирическое  настроение,  а  капитан  был  в эту минуту
взвинчен до предела.
     -- Действительно, песня  навевает  уныние,  --  согласился
новозеландец.   --   Зато   мы   имеем   возможность   спокойно
разговаривать. Что  бы  мы  стали  делать,  вздумай  эти  парни
разойтись по домам?
     -- Ну  и убирались бы ко всем чертям, -- угрюмо проговорил
Дасти. -- Лучше сам буду помалкивать. -- Миллер рассеянно тыкал
вилкой в мезе -- ассорти из олив, печенки, сыра  и  яблок.  Как
истинный янки, приверженец виски, он не одобрял привычку греков
закусывать  во время выпивки. Раздавив сигарету о крышку стола,
Миллер поднял глаза на капитана: -- Сколько можно тут  торчать,
командир?
     Посмотрев  на  товарища, Мэллори отвел взгляд. Он понимал,
каково капралу, поскольку и с ним творилось то же самое. Он был
напряжен, взвинчен, каждый нерв натянут, как струна. Ведь через
несколько минут решится, нужны ли были все их усилия и лишения,
погибнет или будет спасен гарнизон Кероса, напрасно или нет жил
и умер Энди Стивенс. Снова взглянув на янки, Мэллори увидел его
нервные руки, "гусиные  лапки"  у  глаз,  добела  сжатые  губы,
выдающие  волнение,  и  тотчас  об этом забыл. Для предстоящего
дела сухощавый сумрачный американец подходил как никто  другой,
если  не  считать  Андреа.  "Лучший  специалист по диверсионным
операциям во всей Южной Европе" -- так охарактеризовал  Миллера
каперанг  Дженсен.  Далеконько  пришлось  добираться  до  места
работы Дасти -- аж из самой Александрии. Но  операция,  которую
предстоит выполнить этой ночью, по плечу одному лишь Миллеру.
     -- Через  пятнадцать  минут начнется комендантский час, --
взглянул на  циферблат  новозеландец.  --  Сигнал  дадут  через
двенадцать минут. В нашем распоряжении четыре минуты.
     Американец молча кивнул. Снова наполнив стакан из стоящего
на столе   кувшина,   закурил  сигарету.  Капитан  увидел,  как
подергивается нервным тиком бровь на лице Дасти, и подумал, что
и сам едва ли выглядит  спокойнее.  Что-то  поделывает  раненый
Кейси? Сумеет ли он справиться со своей работой, пожалуй, самой
ответственной?   Ведь   в   критический   момент,  когда  Браун
поднимется на балкон, наружная дверь  окажется  без  присмотра.
Случись  какой  прокол,  и тогда... Миллер странно посмотрел на
капитана и криво улыбнулся.  Должно  получиться,  не  может  не
получиться.  О  том,  что произойдет в случае неудачи, лучше не
думать...
     Любопытно,  там  ли,  где  им  положено,  находятся   двое
остальных.  Должно быть, там, ведь участвующие в облаве солдаты
давно  оставили  верхний   город.   Но   обстоятельства   могли
измениться,  случается  всякое. Мэллори снова взглянул на часы.
Стрелки словно застыли на месте. Закурил  напоследок  еще  одну
сигарету,  налил последний стакан вина, вполуха прислушиваясь к
заунывному пению. Песня замерла на  жалобной  ноте,  курильщики
допили свои стаканы, и тут Мэллори поднялся на ноги.
     -- Всему  свое  время,  и  время всякой вещи под небом, --
проговорил он вполголоса. -- Начали.
     Попрощавшись  с  кабатчиком,  упругой   походкой   капитан
направился к выходу. У самой двери остановился, принялся шарить
по   карманам,  словно  что-то  потерял.  Ветра  не  было,  шел
проливной дождь, струи воды отскакивали от  булыжной  мостовой.
На улице ни души, с удовлетворением отметил капитан. Хмуря лоб,
он  резко  повернулся  и,  выругавшись,  направился к столу, за
которым только что сидел. Руку он держал во внутреннем  кармане
куртки.  Исподтишка  взглянув  на  Миллера,  заметил,  что  тот
отодвигает  стул,  готовясь  встать   из-за   стола.   Перестав
ощупывать карманы, новозеландец остановился примерно в метре от
стола, за которым сидели немцы.
     -- Не двигаться! -- произнес капитан по-немецки негромким,
но твердым   голосом.  Особую  весомость  его  словам  придавал
тяжелый флотский  "кольт"  сорок  пятого  калибра,  который  он
сжимал   правой  рукой.  --  Нам  терять  нечего.  Всякий,  кто
пошевелится, будет убит.
     Несколько секунд солдаты  сидели  неподвижно,  лишь  глаза
расширились  в  изумлении.  Сидевший  ближе всех к стойке немец
моргнул, поведя плечами, но  в  то  же  мгновение  из  уст  его
вырвался  крик  боли:  в  руку  ему уходила пуля 32-го калибра,
выпущенная Миллером из пистолета с глушителем.
     -- Виноват, шеф, -- произнес янки. -- Может, у него пляска
святого Витта, а я черт-те  что  подумал.  --  С.  любопытством
посмотрев  на  искаженное  лицо  раненого,  увидел,  как из-под
пальцев, зажавших рану, капает кровь. -- Похоже, дело уже  идет
на поправку.
     -- Вполне,  -- угрюмо сказал Мэллори. Обратясь к кабатчику
-- высокому  тощему  верзиле  с  висячими,  как  у   китайского
мандарина,  усами, -- он спросил его на местном наречии: -- Они
по-гречески секут?
     Кабатчик отрицательно покачал головой, с  виду  ничуть  не
удивленный появлением двух налетчиков.
     -- Куда им! -- презрительно отозвался владелец таверны. --
По-моему,  немножко  по-английски  знают.  А по-нашему ни в зуб
ногой.
     -- Вот и хорошо. Я офицер английско