ли  подчеркнуто
не  замечали  присутствия  противника. Однако появление судов и
самолетов  враждующих  стран  постоянно  напоминало  о   войне.
Происходили  и  иные события, свидетельствующие, сколь непрочен
этот кажущийся мир. Медленно двигались стрелки часов, приближая
их с каждой минутой к той гигантской скале, которую  надо  было
покорить  через  какие-то  восемь  часов.  Впереди  по  курсу в
пятидесяти милях от каика возникли  очертания  мрачных,  словно
зазубренных  скал  острова  Навароне,  повисшего  над мерцающим
горизонтом. Остров, чей темный силуэт  выделялся  на  сапфирном
фоне неба, казался далеким, пустынным и грозным.
     В  половине  третьего  двигатель  остановился.  Не было ни
чиханья, ни перебоев -- признаков неизбежной беды. Еще  секунду
назад  слышалось  его  уверенное  тарахтенье, и вдруг наступила
полная и зловещая тишина. Первым к  машинному  отсеку  бросился
Мэллори.
     -- В  чем  дело,  Браун?  --  В  голосе капитана слышалась
тревога. -- Движок сломался?
     -- Не  совсем  так,  сэр.  --  Браун  все  еще  возился  с
двигателем, и голос его звучал глухо. -- Я его просто выключил.
-- Выпрямившись, он неуклюже вылез из люка, сел, свесив в отсек
ноги,  и  стал  жадно  хватать  ртом свежий воздух. Несмотря на
загар,  лицо  его  было  очень  бледным.  Мэллори   внимательно
посмотрел на механика.
     -- Можно подумать, вас кто-то до смерти напугал.
     -- Не  в  этом  дело,  -- помотал головой Браун. -- Сидя в
этой проклятой дыре все эти последние два или три часа, я дышал
ядовитыми газами. Только сейчас понял. -- Проведя по лбу рукой,
он простонал. -- Голова раскалывается, сэр. Закись углерода  не
очень-то полезна для здоровья.
     -- Утечка в выпускном коллекторе?
     -- Да.  И  не  только  это.  --  Он ткнул пальцем вниз. --
Видите вон ту водонапорную трубку? На ней шар,  водоохладитель.
Трубка  не  толще  листка бумаги. Должно быть, много часов была
утечка на фланце. Минуту назад в ней вырвало  огромную  дырищу.
Искры, дым, пламя длиной дюймов шесть. Пришлось сразу выключить
эту хреновину, сэр.
     Поняв, наконец, что произошло, Мэллори кивнул.
     -- Что же делать? Отремонтировать сумеете, Браун?
     -- Это  невозможно,  сэр,  --  решительно  мотнул  головой
механик. -- Нужно заварить или запаять. Внизу, в груде хлама  я
приметил  нужную  деталь.  Вся  ржавая, немногим лучше той, что
полетела... Но надо попробовать, сэр.
     -- Я помогу, -- вызвался Миллер.
     -- Благодарю  вас,  капрал.  Как  думаете,   сколько   вам
понадобится времени, Браун?
     -- Бог  его  знает. Часа два, может, четыре. Гайки и болты
заржавели, придется срубать или  отпиливать  их,  потом  искать
другие.
     Мэллори  промолчал,  медленно  повернулся  и  направился к
Стивенсу. Оставив рулевую рубку, тот  склонился  над  рундуком,
где лежали паруса. Подняв голову, юноша вопросительно посмотрел
на новозеландца.
     -- Доставай   и  ставь,  --  одобрительно  кивнул  головой
Мэллори. -- Брауну понадобится часа четыре на ремонт.  А  мы  с
Андреа поможем тебе, как сумеем.
     Два часа спустя двигатель все еще молчал. Каик удалился на
значительное  расстояние  от  турецких территориальных вод, его
несло к большому острову, находившемуся милях в восьми по курсу
вест-норд-вест. Теплый ветер стал крепчать  и  дул  с  0стовой,
затягиваемой  тучами,  части  горизонта. Под рейковым парусом и
кливером -- других  парусов  не  нашлось,  --  закрепленным  на
фок-мачте,  --  приблизиться  к территориальным водам оказалось
невозможно. Мэллори решил  идти  к  острову  --  там  их  будет
труднее обнаружить, чем в открытом море. Озабоченно взглянув на
часы,  он  перевел  огорченный  взгляд  на удаляющееся турецкое
побережье. И тотчас весь  насторожился,  вглядевшись  в  темную
полосу моря, суши и неба на востоке.
     -- Андреа! Видишь?
     -- Вижу,  капитан,  --  отозвался рядом Андреа. -- Каик. В
трех милях отсюда. Идет прямо на нас, -- добавил он тихо.
     -- Идет на нас, -- согласился капитан. -- Позови Миллера и
Брауна.
     Когда все собрались, Мэллори не стал терять времени даром.
,
     -- Нас задержат и будут обыскивать,  --  торопливо  сказал
он.  -- Если я не ошибаюсь, это тот самый каик, который попался
нам утром. Не знаю, каким образом, но немцы что-то пронюхали  и
будут   очень   внимательны.   Церемониться   не   станут,  все
перетормошат. Вооружены до зубов, с этими шутки плохи. Не будем
играть в кошки-мышки. Или  мы  их  --  или  они  нас.  Досмотра
допустить  нельзя.  Сами  знаете, что у нас за груз. Однако, --
прибавил он негромко, -- бросать за борт его мы не будем.
     Мэллори  поспешно  объяснил,  как   следует   действовать.
Стивенс,  смотревший  из  окна, снова ощутил пустоту в желудке,
почувствовал, как отхлынула от лица кровь.  Хорошо,  что  он  в
рулевой рубке: никто не заметит, как дрожит у него нога.
     -- Но   послушайте,   сэр...  --  произнес  он  дрогнувшим
голосом.
     -- Да. В чем дело, Стивенс? -- Несмотря на спешку, Мэллори
умолк, увидев бледное, неподвижное лицо и пальцы, вцепившиеся в
подоконник.
     -- Вы не посмеете  это  сделать,  сэр!  --  хриплым  из-за
волнения   голосом   произнес   Стивенс.  Несколько  секунд  он
беззвучно шевелил губами. Наконец, его прорвало: -- Это  резня,
сэр. Подлое убийство.
     -- Заткнись, пацан! -- рявкнул Миллер.
     -- Хватит,  капрал!  -- оборвал Мэллори американца. Долгим
взглядом посмотрев на него, перевел холодный взор на  Стивенса.
-- Лейтенант,  принцип  успешного  ведения войны состоит в том,
чтобы поставить противника в невыгодные условия и не  дать  ему
шансов  на  успех.  Или  мы  убьем  их,  или  они  нас. Или они
погибнут, или мы, а вместе с нами и тысяча  парней  на  острове
Керос. Неужели не ясно, лейтенант? Пусть вас не мучит совесть.
     Несколько   секунд  Стивенс  молча  смотрел  на  капитана,
сознавая, что все смотрят на него. В эту минуту он возненавидел
Мэллори, готов был убить его. И внезапно понял,  что  ненавидит
капитана   за   жестокую  логику,  заключенную  в  его  словах.
Посмотрел на свои сжатые кулаки. Мэллори, идол каждого молодого
скалолаза в  довоенной  Великобритании,  альпинистские  подвиги
которого  давали  пищу  для  сенсационных газетных заголовков в
38-м и 39-м годах. Мэллори,  лишь  из-за  неудачно  сложившихся
обстоятельств  дважды  потерпевший неудачу при попытке похитить
Роммеля, лису пустыни,  из  его  собственного  штаба.  Мэллори,
трижды  отказавшийся  от  повышения по службе, чтобы остаться с
критянами, обожавшими его. Все эти  мысли  пронеслись  в  мозгу
Энди.  Подняв  голову,  юноша  вгляделся  в худощавое загорелое
лицо, чувственный, словно высеченный резцом рот, густые  темные
брови, нависшие над карими глазами, которые могли быть и такими
холодными  и  такими  добрыми.  И он устыдился, осознав, что не
сможет ни понять, ни осудить Мэллори.
     -- Прошу прощения, сэр,  --  чуть  улыбнулся  он.  --  Как
выразился  бы  капрал  Миллер,  я  влез  без  очереди  со своей
критикой. -- Посмотрев на каик, несшийся  к  ним  с  зюйд-оста,
Стивенс  снова  почувствовал  тошнотворное  чувство  страха, но
произнес довольно твердо: -- Я вас не подведу, сэр.
     -- А я и не сомневался, -- улыбнулся  в  ответ  Мэллори  и
взглянул  на  Миллера и Брауна. -- Приготовьте все, что надо, и
положите куда  следует.  Не  суетясь,  чтобы  не  увидели.  Они
смотрят на вас в бинокли.
     Повернувшись, он пошел на нос, Андреа следом за ним.
     -- Круто  ты  обошелся  с  юношей,  -- сказал без упрека и
осуждения грек.
     -- Знаю, -- пожал плечами Мэллори. -- Я и сам не  рад.  Но
так было надо.
     -- Пожалуй,  --  проговорил  Андреа.  --  Да,  но это было
неприятно... Как думаешь, они пустят в ход носовые пушки?
     -- Вполне. Они б  не  стали  догонять  нас,  не  будь  они
уверены,  что  дело нечисто. Дадут предупредительный выстрел, и
только. Как правило, немцы ведут себя прилично.
     -- Прилично? -- сморщил лоб Андреа.
     -- Ладно, не  придирайся,  --  улыбнулся  Мэллори.  --  По
местам.  Ждите моего сигнала. Долго я вас ждать не заставлю, --
прибавил он сухо.
     Буруны от форштевня исчезли, мощный  рев  дизеля  сменился
ровным   рокотом.   Немецкое   судно,   двигаясь   по  инерции,
остановилось в полутора метрах от каика. Сидя на носу на  ящике
для  рыбы,  Мэллори  старательно пришивал пуговицу к поношенной
куртке, зажатой у него между ног.  Шестеро  немцев  в  флотской
форме   находились   на   палубе   каика.  Один  склонился  над
установленным на  баке  на  треножном  станке  крупнокалиберным
"шпандау"  со вставленной в приемник лентой. Трое расположились
группой в средней части судна, у каждого наготове "шмайсер".  В
дверях  рулевой  рубки  стоял  командир  --  молодой лейтенант;
волевое лицо, холодные глаза, на кителе  "Железный  крест".  Из
машинного отсека высунулась чья-то голова. Рейковый парус мешал
Мэллори видеть корму, но, судя по тому, куда нацелен "шпандау",
можно  было  заключить,  что  и  на  корме  "немца"  установлен
пулемет.
     Суровый лейтенант, поистине выкормыш "Гитлерюгенд", сложил
ладони рупором:
     -- Спустить паруса!
     Мэллори так и обмер. В ладонь ему вонзилась игла, но он не
заметил этого. Лейтенант отдал команду по-английски! А  Стивенс
так  молод,  так неопытен. Он непременно попадется на удочку...
Но этого не случилось. Приоткрыв дверь рубки, юноша  высунулся,
приставил   ладонь   к  уху  и  бессмысленно  уставился  вверх,
карикатурно  разинув  рот.  Изобразил  этакого   придурка,   не
понимающего,  чего от него хотят. Мэллори готов был обнять его.
Не  только  его  поступки,  но  и  одежда  и  черная   шевелюра
соответствовали     образу     медлительного,     недоверчивого
островитянина-рыбака.
     -- Чего надо? -- завопил Стивенс.
     -- Спустить паруса! Мы сейчас сойдем к  вам  на  борт,  --
добавил лейтенант опять по-английски.
     Стивенс  все  так  же  растерянно  смотрел на немца, потом
недоуменный взгляд перевел на Андреа и  Мэллори.  Те  столь  же
убедительно изобразили удивление.
     -- Виноват,  не понимаю по-немецки! -- пожал плечами Энди.
-- А  по-нашему  не  умеешь  говорить?  --   произнес   он   на
безукоризненном  греческом языке. Правда, так говорят в Аттике,
а не  на  островах  Архипелага;  но  Мэллори  был  уверен,  что
лейтенант не заметит разницы.
     -- Немедленно лечь в дрейф. Мы поднимемся к вам на борт.
     -- Лечь  в  дрейф?  -- Возмущение было таким неподдельным,
поток ругательств и проклятий столь обильным, что лейтенант  на
мгновение опешил. -- Да кто ты такой, чтоб нам приказывать?
     -- Даю  десять  секунд, -- оборвал его немецкий лейтенант.
Он успел прийти в себя и держался холодно и чопорно.  --  Потом
откроем огонь.
     Сделав  вид,  что  готов подчиниться, Стивенс повернулся к
Андреа и Мэллори.
     -- На то и победители, чтоб приказывать! -- произнес он  с
горечью. -- Убирай паруса!
     Быстро  освободили  фал,  закрепленный  на  утке.  Мэллори
потянул вниз кливер, сгреб  его  и  молча  присел  у  ящика  на
корточки,  зная,  что  за ним наблюдает дюжина враждебных глаз.
Парус  закрывал  его  колени,  старая  куртка  --   предплечья,
сложенные  на  ляжках  ног;  кисти  опущены, голова склонена --
воплощенное  уныние  и  покорность.  Под  тяжестью  рангоутного
дерева с шумом спустился рейковый парус. Андреа ступил на него,
сделал  пару  неуверенных шагов к носу, но остановился, опустив
руки. Усилившийся стук дизеля,  поворот  штурвала,  и  немецкое
судно  оказалось  у  борта  каика. Трое немцев с "шмайсерами" в
руках быстро, но так, чтобы не  оказаться  в  секторе  обстрела
своих  крупнокалиберных  пулеметов (теперь можно было видеть на
корме и второй), прыгнули на палубу каика. Один из трех тут  же
бросился  к  фок-мачте  и  встал  там,  держа  всю  команду под
прицелом.  Всех,  кроме  Мэллори.   Того   опекал   пулеметчик,
находившийся на носу.
     Мэллори  невольно  восхитился  безупречной  слаженностью и
четкостью действий немецких моряков.
     Подняв голову, капитан  осмотрелся  с  чисто  крестьянским
равнодушием. Кейси Браун присел на корточки у машинного отсека,
возясь  с  глушителем, лежавшим на крышке люка. В двух шагах от
него устроился Дасти Миллер. Нахмурясь, он старательно  вырезал
из  консервной  банки  кусок жести, видно, нужный для ремонтных
работ. Кусачки он держал в левой руке, хотя не был  левшой.  Ни
Стивенс,  ни  Андреа не сдвинулись с места. Часовой у фок-мачты
не сводил с них глаз. Двое других неторопливо шли на  корму  со
свободным,  непринужденным  видом.  Им и в голову не приходило,
что кто-то посмеет их ослушаться.
     ...Хладнокровно  расстреляв   пулеметчика   из   автомата,
спрятанного  в  парусе,  Мэллори  направил "брен" на часового у
фок-мачты. Тот рухнул, изрешеченный пулями. Не успел он  упасть
на палубу, как произошло сразу четыре события. Схватив пистолет
Миллера, спрятанный под глушителем, Кейси Браун четырежды нажал
на  спусковой  крючок,  и  пулеметчик,  находившийся  на корме,
поник. Пальцы его все  еще  сжимали  рукоятки.  Смяв  кусачками
трехсекундный химический запал, Миллер швырнул консервную банку
в  машинный люк немецкого судна. Стивенс метнул в рулевую рубку
гранату  со  взведенным  взрывателем.  Схватив  с  быстротой  и
точностью  атакующей  кобры обоих автоматчиков, Андреа изо всей
силы столкнул их меж собой головами. Все  пятеро  бросились  на
палубу.  Над  немецким  судном  с  грохотом взвился столб дыма,
пламени и груда обломков. Вскоре эхо взрыва стихло, слышен  был
лишь  стук  "шпандау", стрелявшего вверх до тех пор, пока ленту
не  заело.  Над  Эгейским  морем   вновь   воцарилась   тишина.
Оглушенный  двумя взрывами, Мэллори с трудом поднялся с палубы.
Ноги ему не повиновались. Он не представлял себе,  чтобы  взрыв
гранаты  и  двух  кусков  тола, связанных вместе, мог причинить
такие разрушения.
     Немецкое судно быстро  тонуло.  Должно  быть,  самодельной
бомбой,  изготовленной  Миллером, разворотило днище в дизельном
отсеке. Средняя часть судна была  в  огне.  Мэллори  представил
себе:  если над кораблем поднимутся клубы черного дыма, то сюда
тотчас  прилетят  немецкие  самолеты-разведчики.  Но   опасения
оказались  напрасными.  Сухое  просмоленное дерево горело почти
без дыма. Судно получило сильный крен. Еще несколько секунд,  и
оно  пойдет  ко  дну.  Мэллори  успел  разглядеть развороченную
рулевую  рубку  и   ужаснулся,   увидев   обезображенный   труп
лейтенанта,   распятый  на  искореженном  штурвале,  --  жалкое
подобие  того,  что  некогда  было  человеком.  Из   рубки   их
собственного   каика   доносились  характерные  икающие  звуки.
Капитан понял, что и  Стивенс  увидел  это  жуткое  зрелище.  В
утробе  тонущего судна раздался глухой взрыв топливных цистерн.
Судно встало на ровный киль. Вот уже  и  планширь  в  воде,  та
шипит, заливая пламя. Несколько мгновений спустя каик уходит ко
дну,  его  стройные  мачты  скрываются  в  круговороте  пены  и
радужных пузырей воздуха. И вновь  поверхность  Эгейского  моря
стала   гладкой   и   спокойной.   Лишь   обугленные  доски  да
перевернутый шлем лениво покачивались на ней.
     Мэллори заставил себя  отвернуться.  Осмотрел  собственное
судно  и  своих товарищей. Вскочив на ноги, точно зачарованные,
Браун и Миллер смотрели туда, где был  каик.  Стивенс  стоял  у
двери  в  рубку  целый и невредимый. Но лицо его было мертвенно
белым. Во время короткой стычки он вел  себя  молодцом,  однако
зрелище   изувеченного   лейтенанта   доконало  его.  У  Андреа
рассечена щека, течет кровь. Грек с бесстрастным лицом  смотрел
на двух автоматчиков, лежавших у его ног. Мэллори с сочувствием
поглядел на друга.
     -- Мертвы? -- спросил он негромко. Андреа кивнул.
     -- Да,  --  угрюмо произнес он. -- Я перестарался. Мэллори
отвернулся. Из всех, с кем ему доводилось  встречаться,  Андреа
более чем кто-либо был вправе ненавидеть и убивать врагов. И он
их  убивал.  Умело  и  беспощадно.  От его целеустремленности и
добросовестности становилось жутко. Но при  этом  он  редко  не
испытывал  угрызений  совести;  он  осуждал  себя,  считая, что
человек не  смеет  отнимать  жизнь  другого  человека.  Он  был
человеколюбив.  Простой,  прямодушный, Андреа был не в ладах со
своей совестью. Но он был честен перед собой  и  мудр  сердцем.
Убивал  он,  движимый не местью и не ненавистью, не во имя идеи
национализма  или  иных   "измов",   придуманных   себялюбцами,
глупцами  и  мошенниками,  дабы  внушить воинственные чувства и
оправдать убийство миллионов  молодых  и  неопытных  людей,  не
сумевших  понять  весь ужас и бессмысленность военных действий.
Андреа убивал врагов, чтобы могли жить люди достойные.
     -- Кто ранен?  --  с  деланной  жизнерадостностью  спросил
Мэллори.  --  Никто?  Превосходно. Надо убираться отсюда. И чем
раньше, тем лучше. -- Он взглянул на  часы.  --  Почти  четыре.
Пора  выходить  на  связь с Каиром. Оставьте на пару минут свой
склад металлолома, главстаршина. Выясните,  нельзя  ли  поймать
Каир. -- Посмотрев на восток, окрашенный зловещим багрянцем, он
покачал головой: -- Не худо бы и прогноз погоды узнать.
     Сигнал  был  слабый  (виной  тому,  по мнению Брауна, были
помехи: сзади по курсу сгущались грозовые тучи, обложившие чуть
ли не полнеба), но достаточно уверенный. Полученная  информация
была  настолько  неожиданной,  что  все замолчали. Сквозь треск
помех послышался голос, то усиливающийся, то исчезающий:
     -- Бедренец, я Ревень! Бедренец, я  Ревень!  --  То  были,
соответственно, позывные Каира и группы Мэллори. -- Перехожу на
прием!
     Браун отстукал "квитанцию". Динамик снова ожил:
     -- Бедренец,  я Ревень! Теперь "„Икс" минус один. Повторяю,
„Икс" минус  один".  --  У  Мэллори  перехватило  дыхание.  „Икс"
обозначал  субботнее  утро,  день  нападения  немцев  на Керос.
Выходит, операция состоится на сутки раньше. В  пятницу  утром.
Остается чуть больше трех суток.
     -- Сообщение "„Икс" минус один" понял, -- спокойно произнес
Мэллори.
     -- Прогноз   погоды   для   Восточной  Англии,  --  звучал
бесстрастный голос. Это означало Северные Спорады.  --  Сегодня
вечером  возможны  сильные  грозы  и  ливневые дожди. Видимость
плохая. Температура понижается.  В  ближайшие  сутки  ожидается
дальнейшее  ее  понижение.  Ветер  восточный  до юго-восточного
силой в шесть, местами  в  восемь  баллов.  Утром  ослабнет  до
умеренного.
     Поднырнув   под   нижнюю   шкаторину  наполненного  ветром
рейкового паруса, новозеландец медленно пошел на  корму.  Ну  и
дела!  Осталось  только  трое  суток,  движок  ни  к черту... В
довершение всего, нешуточный шторм  надвигается.  Он  вспомнил,
как бранили синоптиков летчики, но на этот раз служба погоды не
ошиблась.  Только  слепой мог не увидеть этих огромных, похожих
на грозные бастионы, туч, догонявших их судно.
     -- Видно, предстоит  хорошая  взбучка,  а?  --  послышался
сзади  слегка  гнусавый  голос.  В голосе этом звучала какая-то
надежность  и  уверенность.  Ту  же   уверенность   внушали   и
блекло-голубые глаза, окруженные паутинкой морщин.
     -- Да, похоже на то, -- согласился Мэллори.
     -- А что это за штука, восемь баллов, шеф?
     -- В   баллах   измеряется   сила   ветра,   --   объяснил
новозеландец. -- Если находишься в скорлупке,  вроде  нашей,  и
устал от жизни, при таком шторме у тебя никаких шансов выжить.
     -- Я  так  и  понял,  --  мрачно  кивнул Миллер. -- А ведь
клялся, что нога моя больше не ступит ни на одну посудину, будь
они все неладны. -- Помолчав, он со вздохом сел на крышку  люка
машинного  отсека  и ткнул большим пальцем в сторону ближайшего
острова, до которого оставалось меньше трех миль. -- А  там  не
безопаснее?
     -- Да  не  очень-то.  Правда,  судя  по  карте,  там  есть
Г-образная бухточка. В ней можно укрыться от ветра и волнения.
     -- Остров обитаемы