дь этот тип просто шел себе по дорожке, и все. Потом, правда, сказал, что он царь и священник. - Персиммонс подошел поближе и тихо добавил:
     - Я сначала подумал, не связан ли он.., ну, с той лавкой.
     Ты понимаешь? Но, по-моему, он с ней как-то не сочетается.
     Сэр Джайлс задумался.
     - Царь и священник, говоришь? - переспросил он. - Ты сам-то не свихнулся, Персиммонс? - Сэр Джайлс резко встал. - Ты сказал, Иоанн?
     - Он так представился. А что, - ты знаешь какого-нибудь Иоанна?
     - Сэр Джайлс отошел к окну, выглянул, вернулся на середину кабинета и с сомнением поглядел на Грегори.
     - Вот что, послушайся доброго совета, - проговорил он, - оставь в покое эту чертову штуковину. Можешь нарваться на куда более сильного противника, любезный Грегори.
     - Да кто он такой? - вскричал Персиммонс. - Ему-то зачем Грааль?
     - Этого я тебе не скажу, - ровным голосом ответил сэр Джайлс. - Все равно не поверишь, а мне такие разговоры могут боком выйти. Слыхал я разные истории - может, и вранье, конечно, но слухи ходят и в Самарканде, и в Дели.
     Однажды кто-то, похожий на твоего серого незнакомца, поговорил с самым богатым человеком в Бенгалии, а тот и отдал все храму, а сам пошел в факиры. Я пока в Бога не верю, но иногда думаю, не твой ли приятель подал людям саму идею Бога.., если это он, конечно.
     - Мне-то что за дело до Бога? - спросил Грегори.
     - Не знаю, - не обращая на него внимания, продолжал сэр Джайлс, - Грааль принадлежит ему, или он Граалю. Я проследил путь Чаши во времени и в пространстве, но в ее истории есть разрывы. Если она каждый раз возвращалась к Иоанну, то послушай меня, сходи к архидиакону и попроси, чтобы он за тебя помолился. Может быть, не откажет...
     - Скажешь ты мне, кто это был? - спросил Грегори.
     - Нет, - покачал головой сэр Джайлс. - Слишком много о нем говорили. Брось все это, пока не поздно.
     - Неужто сам Иисус Христос собрался приглядеть за своим добром? - ухмыльнулся Грегори.
     - Иисус Христос то ли мертв, то ли на небе, то ли его присвоили церковники, - отвечал сэр Джайлс. - А вот о человеке, который приходил к тебе, говорят то же, что он и сам сказал: он царь и священник, и зовут его Иоанн. Так говорят. Как на самом деле - не знаю, но мне все это очень не нравится.
     - Ну так уноси ноги, - фыркнул Грегори. - А мы с моим владыкой встретим его и поговорим.
     - С вас станется, - сказал сэр Джайлс, повернулся и, не сказав больше ни слова, пошел к себе.

***

     Адриан спокойно спал. О том, какие сны ему снились, ведал лишь его ангел-хранитель, пребывающий вне тварного мира. Все прочие обитатели Калли, исключая слуг, провели ночь без сна. Лайонел прилег на кушетке рядом с женой и настороженно вслушивался в ее неровное дыхание Доктор не смог или не захотел сказать, сколько она проспит, и теперь Лайонел обмирал от мысли, что неподвижность ее не похожа на неподвижность спящего человека. Глаза ее были закрыты, дыхание отражало какую-то внутреннюю дрожь, а иногда с губ срывались невнятные, но глубокие стоны. Лайонел страдал. Его постоянная спутница оторвана от него, брошена в глубины каких-то джунглей, а он и постичь не может этот ужас. Сам он хоть как-то мог представить себя в подобном положении, но чтобы Барбара, простодушно поглощенная занавесочками на кухне, романами Вудхауза и кормлением Адриана, оказалась ввергнута вот в это! Против такой судьбы восстал даже его пессимизм.
     Неподалеку от комнаты, занятой супругами Рекстоу, лежал без сна и вспоминал былые приключения сэр Джайлс Тамалти. К себе он относился так же трезво и жестко, как и к остальным, и сейчас вполне отдавал отчет, что появление в Калли новых действующих лиц его тревожит. Исследуя пограничные зоны человеческой психики, он представлял ту загадочную силу, с которой время от времени приходилось сталкиваться разным людям в разных уголках земли. Откуда она исходит - неизвестно, вмешательство ее в дела людские - смертельно опасно. Однажды в Бейруте ему довелось присутствовать на полночном сборище. Тогда он смутно ощутил ее.
     Было очень страшно, чародеи орали, кто-то незваным явился среди них, едва различимый, грозный, гибельный. Тогда тару Джайлсу казалось, что он, как и все, стал жертвой массовой галлюцинации; но уж кто-кто, а он-то знал, что галлюцинация - пустое слово. Было, не было... Он решил как можно скорее покинуть Англию.
     Грегори Персиммонс у себя в комнате поразмышлял над словами сэра Джайлса и решил махнуть на них рукой.
     Все складывалось прекрасно. Если так и дальше пойдет, уже следующей ночью и Грааль, и Адриан будут в руках у него и его друзей.
     Пожалуй, среди бодрствующих в эту ночь в Калли только Грегори Персиммонс был от природы религиозен; только он живо и естественно воспринимал неведомое как иерархии сил, восходящих к подножию люциферова трона. Только Для него и мазь, и черная месса, и древние ритуалы сатанизма были естественными и живыми. Он требовал ответа от тьмы, страстно верил, что отклик придет, и вера эта определяла его слова и поступки. Ни Лайонел, ни сэр Джайлс, ни Барбара не прибегали так естественно к молитве, и его божество милостиво снисходило к сознанию фанатика. Он обращал, проповедовал, приносил в жертву и себя, и других, если Бог этого требовал. Лежа без сна, вознося свои молитвы, он поклонялся Ему, и обретал спокойную силу мистического единения.
     Утро он встретил счастливой улыбкой человека, которому не в чем сомневаться.
     Сэр Джайлс собрался уезжать сразу после завтрака, распорядившись отослать багаж вслед за ним.
     Грегори и Лайонел оставили Леддинга при Барбаре, дожидаться сиделки, а сами пошли звонить в Лондон. Дозвониться удалось не сразу, но в конце концов Персиммонс разыскал никому не ведомого Манассию, кратко изложил ему все обстоятельства и попросил ближайшим же поездом приехать в Фардль.
     - Что? - повторял он. - Да, да, Калли, на окраине Фардля... Да, конечно... Что? Не понимаю! Ну, что угодно, что угодно. Да, конечно, вы делали, но у меня его сейчас нет...
     Знаете? Откуда? Да, понял, но я не могу так сразу... Послушайте, Манассия, это серьезно. У нашей больной какой-то припадок. Нет, что вы! Да, хорошо, постараюсь...
     Он медленно положил трубку и очень серьезно поглядел на Лайонела.
     - Кошмар... - пробормотал он. - Помните потир, который был у меня в коллекции? Так вот, Манассия согласен вылечить вашу жену, если я уступлю потир ему.
     - Да? - неискренне удивился Лайонел. - Наверное, это ценная вещь... Как вы считаете, я смогу ее купить?
     - Дорогой мой, о чем вы говорите! - воскликнул Грегори. - Я бы отдал его, не задумываясь. Как можно сравнивать какую-то чашку и здоровье вашей жены? Я так ей восхищаюсь! Но дело в том, что у меня его нет. Я говорил вам вчера, но с тех пор столько всего случилось, немудрено, что вы не помните. Архидиакон стащил его. Он вбил себе в голову, что это его потир, даже полковник Коннерс не смог переубедить его. А уж кому, как не полиции разбираться в этом деле! Но архидиакон с Морнингтоном и еще с одним моим соседом утащили его прямо у меня из дома! Как вам это нравится?
     И вот теперь, когда я готов заплатить за него любую цену, я не могу до него добраться! - Грегори гневно топнул ногой.
     Его ожесточение расшевелило Лайонела. Он схватил Персиммонса за руку.
     - Неужели для вашего знакомого свет клином сошелся именно на этом потире? - вскричал он. - Может, он удовлетворится чем-нибудь другим? Неужели он оставит Барбару умирать из-за какой-то проклятой чашки? Позвоните ему еще раз, позвоните!
     Грегори покачал головой.
     - Он сам позвонит через час. Хочет узнать, что мы решили. Тогда он еще успевает на утренний поезд. Что же я могу сделать? Архидиакон и Морнингтон с потиром засели у этого герцога. Они очень злы на меня, я не могу их просить. - Вдруг он оживился. - А вы? С Морнингтоном вы дружите.
     Вчера я был в издательстве, разбирался с жалобой сэра Джайлса, и он меня не правильно понял. Он же такой.., ну, сами знаете. Но постойте... Он знаком с вашей женой, он может повлиять на архидиакона. Я бы на вашем месте позвонил ему и все объяснил. Попробуйте, попробуйте, надо же спасать ее!
     Он схватил трубку и заказал разговор с Лондоном.
     Теперь оставалось только ждать.
     - Манассия - человек тяжелый, - вздохнул Грегори. - Я не раз видел, как он поднимал людей на ноги даром, но уж если он чего захотел, то не уступит. Конечно, бывает всякое, но я ему доверяю. Он привез с Востока немало сильных лекарств, но лечит, в основном, гипнозом. Английские врачи об этом и слышать не хотят, однако я не знаю ни одного английского врача, которому удалось бы добиться успеха там, где не получилось у него. Поймите, Рекстоу, если вы уговорите архидиакона, или заполучите потир любым другим способом, Манассия - ваш. Ох, боюсь, не помогут уговоры!
     Лучше уж объясните Морнингтону, что речь идет о жизни и смерти, если не хуже. Упросите его привезти потир, тогда мы будем готовы к приезду Манассии. Вот и телефон! Слава богу, они поторопились!
     Лайонел схватил трубку и изверг в нелепое маленькое устройство целый водопад просьб и жалоб. На другом конце линии его слушал перепуганный Кеннет. Герцог и архидиакон стояли чуть поодаль и недоуменно прислушивались.
     - Подожди, - кричал Кеннет, - я не понимаю, что с Барбарой?
     - Никто не понимает! - в отчаянии отвечал Лайонел. - Похоже, сошла с ума, визжит, пляшет - невозможно передать!.. Послушай, Кеннет, можешь ты это сделать? Ну ради вашего Христа! Не может же твой друг так держаться за какую-то чашу!
     - Твой друг держится за нее именно так, - пробормотал Кеннет и прикусил губу от досады. - Извини, Лайонел, Подожди, не вешай трубку! Ох, ты же не можешь... Я должен разыскать архидиакона, - он жестом остановил шагнувшего вперед священника. - А что сейчас делает Барбара?
     - Ее накачали морфием, она лежит, - ответил Лайонел. - Но не очень-то она успокоилась. Стонет, словно в аду.
     Поторопись, Кеннет, умоляю тебя!
     Вконец растерянный Морнингтон повернулся к остальным.
     - С Барбарой Рекстоу беда, - сказал он.
     В ответ на удивленный взгляд герцога ему пришлось коротко объяснить, кто такая Барбара Рекстоу.
     - По-моему, это дело рук Персиммонса, - продолжал он. - Лайонел говорит, она сошла с ума. А этот.., негодяй вдруг достает откуда-то врача, и тот берется ее вылечить. Но взамен требует вот это, - Кеннет кивком указал на Грааль, стоявший на столике между ними.
     Архидиакон задумался. Герцог выглядел растерянным.
     - Что же мы можем сделать? - спросил он.
     - Лайонел просит отдать ему Грааль, - отчужденно ответил Кеннет.
     - Господь Всемогущий! - воскликнул герцог. - Отдать Грааль! Теперь, когда мы точно знаем, что это такое!
     Кеннет помолчал, потом медленно произнес:
     - Барбара - славная женщина. Я не хочу ей вреда.
     - Чего стоит жизнь одной женщины, да и наши жизни, все вместе, по сравнению с этим? - воскликнул герцог.
     - Да, конечно, вы правы, - неуверенно сказал Кеннет, - но Барбара... И потом, речь идет не о жизни, а о рассудке.
     - Мне очень жаль, - сказал герцог, - но он значит больше, чем весь мир.
     Кеннет взглянул на архидиакона.
     - Наверное, вам решать, - промолвил он.
     На протяжении предыдущего дня как-то само собой выяснилось, что общность духовных устремлений еще не гарантирует единства мнений. После ночной атаки на Грааль герцог проснулся поутру, переполненный идеями. Наиглавнейшая из них состояла в том, чтобы немедленно перевезти сокровище в Рим и сдать под надлежащий надзор. За завтраком он поведал план своим сообщникам и едва не уговорил их, заразив своей убежденностью. Архидиакон охотно согласился, что Рим - и в церковном, и в географическом смысле - вполне подходит. Там хранится немало реликвий, там их почитают, а на низшем, деловом уровне - умеют стеречь. Да, Рим не хуже Вестминстера и традиционней Кентербери <В Вестминстере, то есть в самом центре Лондона, находится т.н.
     Вестминстерское аббатство, теперь там музей. Кентербери - кафедра архиепископа Кентерберийского, главы англиканской церкви.>. Правда, он чувствовал, что какой бы ни была истинная ценность их реликвии, в Риме ее все равно раздуют сверх всякой меры. Это даже как-то невежливо... "Словно стянуть у матери бабушкину люстру и отдать тетке", - попытался он объяснить свои сомнения, но заметив, как похолодел взгляд герцога, поспешно добавил:
     - И потом, я человек подневольный. Не мне здесь решать. Пусть архиепископ думает или хоть епископ.
     - Судебный Комитет при Тайном Совете еще не распущен? - спросил герцог. - Правда, Саутэнд - иудейского вероисповедания, а еще двое-трое - многоженцы...
     - У Тайного Совета нет юридических полномочий, - начал было Морнингтон.
     - Ну вот, мы и вернулись к началу, - жалобно сказал архидиакон. - Какая разница, куда мы отвезем его? Это же не решение, в лучшем случае - отсрочка.
     - Так что же вы предлагаете делать? - спросил герцог.
     - Пожалуй, ничего, - ответил архидиакон. - Здесь Чаша в безопасности, правда? Если хотите, можем положить ее в саквояж и отвезти на Паддингтонский вокзал, в камеру хранения. Нет, нет, я не настаиваю, - поспешно добавил он, взглянув на герцога. - Просто с вами, пламенными борцами за веру, чувствуешь себя атеистом. Вообще-то епископа известить нужно, но его не будет до конца следующей недели. И архиепископа тоже. А ведь есть еще полиция.., ах, как все сложно!
     Да, полиция была. Утром позвонил полковник Коннерс, часом позже - помощник комиссара, набивавшийся на пятичасовой чай к герцогине, приходившейся герцогу теткой. И с тем, и с другим герцог разговаривал по-королевски (сказать "по-герцогски" - слабовато). Оба полицейских уверяли, что скандала не хотят, если только мистер Персиммонс не станет настаивать. Мистер же Персиммонс отбыл в Калли, заклиная их воздержаться от каких-либо публичных действий...
     Герцог намекнул помощнику комиссара, что потиру снова угрожали.
     - Грабители? - деловито осведомился тот.
     - Нет, - мрачно ответил герцог. - Скорее черная магия.
     - Да? - озадаченно произнес помощник комиссара, - А-а, понимаю... Ну и.., случилось что-нибудь?
     - Враги пытались уничтожить Чашу, направив на нее свою волю, - объяснил герцог, - но, благодатью Божией, не преуспели.
     - Так, так, направили волю... - осторожно повторил его собеседник. - Да, бывает.., если захотеть, много можно сделать... А вы.., что-нибудь видели?
     - Скорее, слышал, - ответил герцог, - а вот архидиакон чувствовал, как металл плавится у него в руках.
     - Ах, архидиакон... - протянул помощник комиссара и переменил тему.
     Короче говоря, день складывался явно не в пользу наших сообщников. В часы своих дежурств и герцог, и Морнингтон, конечно, пытались вернуть эмоциональный настрой прошлой ночи, но Грааль выглядел как самый обыкновенный потир, мало того - как любая посуда. Только архидиакон, и то немного слабее, ощутил возле Чаши извечное движение тварного мира, вливающегося в узкое русло своей судьбы. Поэтому теперь, когда пришлось решать, особенных колебаний он не испытывал. И все-таки...
     - "Будьте мудры, как змии" <Мтф. 10.16>, - процитировал он. - Уподобимся змее. Поедем в Калли, посмотрим на миссис Рекстоу, а заодно и на лекаря.
     Герцог совсем растерялся.
     - Как вы можете колебаться? - спросил он. - Неужели что-то стоит такой жертвы? Даже думать об этом - отступничество и святотатство!
     - А я и не думаю, - отвечал архидиакон. - Наши раздумья здесь не помогут. Когда придет время, Он все сам устроит так, как захочет, вернее, проявит то, что пожелает, то, что есть Он сам.
     - По-вашему, Он хочет Грегори Персиммонса? - скривился Кеннет.
     - Конечно, - ответил архидиакон. - Почему бы Ему не хотеть, чтобы и Персиммонс стал тем, что он выбрал для себя? Может, я не очень точно выражаюсь, но я в это верю.
     - У вас получается, что Он хочет зла, - угрюмо заметил Кеннет.
     - "Есть ли зло в городе, чтобы Я, Господь, не сотворил его?" - процитировал архидиакон. - Просто я уверен, что нам нужно поехать в Фардль. Такова Его воля. Об остальном поговорим позже.
     Ни Кеннет, ни герцог не стали возражать - оба чувствовали, что архидиакон говорит, пользуясь тем иномирным опытом, к которому сами они едва прикоснулись. Они пытались оправдать поездку простыми соображениями о том, что Богу не по нраву страдания и зло, но Он их попускает, и Кеннет, говоря с Лайонелом, напоминал себе об этом, чтобы уравновесить беспокойство. Никогда еще он не видел, чтобы сильный и деятельный разум сознательно творил зло, с причиной или без причины. Он все больше боялся Грегори Персиммонса и потому считал, что Грегори неприятен Богу.
     Это была единственная его защита; вот уж поистине "если Бога нет, его надо выдумать".
     Этого-то как раз совершенно не хотел понимать Лайонел, пока не встретил в зале всех троих. Да, конечно, мир обошелся с ним плохо, но из этого не следует, что есть какой-то бог, способный его спасти. Впрочем, иногда вселенная словно бы расслаблялась и он мог увернуться, но не надеялся, что сейчас ему выпадет такой шанс. Конечно, он упрекнул себя в корысти. Но ведь это не для него, это для Барбары, успокаивал он себя.
     Манассия явился первым и теперь болтал с Грегори в зале. Персиммонс просил Лайонела не менять условий сделки и во всем положиться на искусство знахаря. Но Лайонела не надо было уговаривать, он все равно понятия не имел, что делать в такой ситуации. Персиммонс и так предоставил весь дом в его распоряжение, вот-вот он получит потир (тоже, между прочим, собственность Персиммонса, хоть и бывшую) и отдаст его Манассии; за Адриана можно не беспокоиться, а здоровье Барбары опять же полностью зависит от Персиммонса. Какие уж тут возражения! Он и так по гроб обязан своему благодетелю. За неимением других забот, Лайонел торчал у Барбары, чем немало раздражал сиделку, приехавшую одним поездом с Манассией.
     Манассия и Грегори прохаживались по залу, оживленно беседуя. Сочувствие их к супругам Рекстоу заметно ослабело.
     - От вас потребуется всего две вещи, - говорил Грегори. - Проявите твердость, когда появится эта троица, и подействуйте на дамочку. Пусть думают, что ей лучше.
     - Насчет твердости можете не беспокоиться, - ответил Манассия, - насчет остального, впрочем, тоже. У меня есть с собой кое-что. Я пошлю ее в такой транс, по сравнению с которым морфий - детские игрушки. Двое суток проспит, а когда проснется, нас здесь уже не будет.
     - Это, конечно, хорошо, - проговорил Грегори, - но правильно ли мы делаем? Что-то мне не нравится, как все обернулось. У них сильная позиция. Герцог - это уже тяжелая артиллерия, черт бы его побрал! А тут еще Тамалти предупредил, что полиция до сих пор не закрыла дела об убийстве.
     - Петтисона, что ли? - удивился Манассия. - Димитрий говорил, что вы чисто провели это дело. Его же к вам послали, верно?
     - Да, его привели, но он-то думал, что сам идет, - отвечал Грегори. - Я чувствовал, что должен убить, а он как раз все больше досаждал мне. Когда-то он кое-что подделал для меня, и неплохо. Но месяц-другой назад снюхался с каким-то проповедником и стал опасным. Я собирался отправить его в Канаду, но тут подвернулся удобный случай...
     Манассия одобрительно посмотрел на него.
     - Скоро и вы поймете, - сказал он, - обладание - ничто, разрушение - все. Мы возьмем с собой мальчишку, Чашу и уйдем на Восток, а после себя оставим безумие, а может, и не только его... Надо будет перед уходом поговорить с Димитрием. Мне хочется, чтобы этот поп надолго нас запомнил.
     В прихожей послышался звонок. Леддинг отправился открывать. В дальнем конце зала Грегори и Манассия повернулись навстречу гостям, а Леддинг, очень старавшийся изобразить голосом иронию, прокричал словно герольд на площади:
     - Герцог Йоркширский! Архидиакон Фардля! Мистер Морнингтон!
     Так они и вошли. Архидиакон нес небольшой саквояж.
     Грегори старался не смотреть на него. Он приказал Леддингу: "Попроси