человека учащенный пульс, цвет лица то и дело меняется, дыхание затруднено и
больной постоянно ворочается с боку на  бок,  не  находя  себе  места!  Боги
благие, зачем  быть  искусным  доктором?  Достаточно  иметь  хоть  некоторое
представление о любви, чтобы понять, что  происходит  с  человеком,  который
пылает, не будучи в жару.
   3. Наконец, доведенная невыносимою страстью  до  ужасного  возбуждения,
нарушает она молчание, что хранила до сих пор, и велит позвать к себе сына,-
как бы охотно она лишила его этого имени,  чтобы  не  приходилось  краснеть,
вспоминая о позоре! Молодой человек не замедлил исполнить приказание больной
мачехи и, по-стариковски мрачно наморщив лоб, идет в  ее  спальню,  оказывая
должное повиновение супруге своего  отца  и  матери  своего  брата.  Та  же,
измучившись и измаявшись от долгого молчания, и теперь медлит, как бы  севши
на мель сомнения, и не умолкшая еще стыдливость не позволяет  ей  произнести
ни одного слова из тех, которые она считала наиболее подходящими для  начала
этой речи. А юноша, все еще не подозревающий ничего дурного,  потупив  взор,
сам почтительно осведомляется  о  причинах  ее  теперешней  болезни.  Тогда,
воспользовавшись пагубной случайностью,  оставившей  их  с  глазу  на  глаз,
набралась она храбрости и, заливаясь слезами, закрыв лицо полою платья,  так
говорит ему в кратких словах и дрожащим голосом:
   - Вся причина, весь источник моих теперешних страданий и в то же  время
лекарство и единственное мое спасение, все это - ты один! Твои глаза  в  мои
глаза проникли до глубины души и в  сердце  моем  жестокий  пожар  разожгли.
Сжалься над той, что  гибнет  из-за  тебя!  Да  не  смущает  тебя  нисколько
уважение к отцу - ты сохранишь ему жизнь супруги, твердо решившейся умереть.
В твоих чертах его признавши образ, по праву  я  люблю  тебя.  Доверься!  Мы
одни, и времени для необходимого действия достаточно. Ведь того, о чем никто
не знает, почти что и вовсе не существует.
   4. Молодого человека привела в смятение неожиданная беда,  но,  хотя  в
первую минуту он пришел в ужас от такого злодейского поступка, однако  решил
лучше не доводить  мачеху  до  отчаяния  неуместным  и  суровым  отказом,  а
образумить ее осторожным предложением отсрочки. Итак,  он  ласково  дает  ей
обещание,  но  горячо  уговаривает  ее  собраться  с   духом,   поправиться,
окрепнуть, пока какая-нибудь отлучка отца  не  предоставит  им  свободу  для
удовлетворения своей страсти. А сам поскорее удаляется с опасного свидания с
мачехой.  Считая,  что  такое   семейное   бедствие   заслуживает   особенно
тщательного  обсуждения,  он  немедленно  направляется  к   своему   старому
воспитателю, человеку испытанному и достойному. По  долгом  размышлении  они
пришли только к тому выводу, что всего спасительнее будет  для  него  скорее
бежать от грозы, воздвигнутой  жестоким  роком.  Но  женщина,  не  будучи  в
состоянии терпеливо вынести даже малейшую отсрочку, выдумав какой-то  повод,
начинает с удивительным искусством уговаривать мужа немедленно отправиться в
свои самые  отдаленные  поместья.  После  этого,  опьяненная  близившейся  к
осуществлению надеждой, нетерпеливо требует она, чтобы юноша  явился  и  дал
доказательства своей страсти, как обещал. Молодой человек то под тем, то под
другим предлогом уклоняется от этого гнусного свидания.  Тогда  она  из  его
сбивчивых ответов ясно  увидела,  что  не  получит  обещанного,  и  со  всей
стремительностью  непостоянства  сменила  преступную  любовь  гораздо  более
опасной ненавистью. Сейчас же берет она  в  сообщники  негодного  раба,  что
когда-то был дан за нею в приданое,  готового  на  всякое  грязное  дело,  и
сообщает ему коварные свои планы; они не нашли ничего лучшего,  как  извести
бедного юношу. Итак, подлец этот без промедления был послан раздобыть сильно
действующего яда и, искусно подлив отраву в вино, готовит  гибель  невинному
пасынку.
   5. Покуда злодеи  совещались,  когда  удобней  всего  поднести  отраву,
случилось, что младший мальчик, родной сын этой негодной женщины, вернувшись
домой после утренних занятий и позавтракав уже,  захотел  пить;  находит  он
бокал с вином, в  котором  заключен  был  невидимый  для  глаза  яд,  и,  не
подозревая о таящейся там  губительной  отраве,  залпом  его  выпивает.  Как
только выпил он смертельного снадобья, приготовленного для брата, сейчас  же
бездыханным падает наземь, а дядька, пораженный внезапной смертью  мальчика,
принимается вопить, сзывая мать и всех домочадцев. И вот сообразили уже, что
мальчик умер от яда, и каждый из присутствующих принялся  строить  различные
догадки, кто бы мог совершить это  ужасное  преступление.  Но  жестокая  эта
женщина, редкий образчик коварства мачехи, не  тронулась  ни  лютой  смертью
сына, ни своею нечистой совестью,  ни  несчастьем  всего  дома,  ни  скорбью
супруга, ни хотя бы горестью похорон, а семейной бедою воспользовалась,  как
удобным случаем для мести. Сейчас  же  она  посылает  вестника  вдогонку  за
мужем, который был в дороге, чтобы сообщить ему о  беде,  ворвавшейся  в  их
дом, и не поспел он вернуться, как она, вооружившись беспримерной наглостью,
принимается обвинять пасынка в том, что он отравил ее  сына.  В  утверждении
этом была доля правды, так как мальчик предупредил своею гибелью ту  смерть,
на которую был уже обречен молодой человек, но она-то уверяла, будто пасынок
потому  пошел  на  преступление  и  погубил  младшего  брата,  что  она   не
согласилась на гнусное сожительство, к которому он хотел  ее  принудить.  Не
довольствуясь такой чудовищной ложью, она добавила, что  он  и  ей  угрожает
мечом за то, что она раскрыла его преступления. Несчастный  муж,  удрученный
гибелью обоих сыновей, был подавлен тяжестью обрушившихся на него  бедствий.
Он видел на погребальном одре  тело  младшего  сына  и  наверное  знал,  что
смертная казнь угрожает старшему за кровосмешение  и  убийство.  К  тому  же
лицемерные  вопли  слишком  уж  горячо  любимой  супруги  возбуждали  в  нем
жесточайшую ненависть к собственному детищу.
   6. Едва закончилось погребальное шествие и обряды над телом  его  сына,
прямо от могилы мальчика несчастный старик со слезами, еще не  высохшими  на
щеках, и посыпая  седины  свои  пеплом,  спешно  направляется  на  городскую
площадь. Не зная об обмане негодной жены своей, он плачет, молит,  припадает
даже к коленям декурионов, упорно и неотступно требуя осуждения  оставшегося
в живых сына,  осквернителя  отцовского  ложа,  убийцы  собственного  брата,
злодея, покушавшегося на жизнь своей мачехи.  В  скорби  своей  он  возбудил
такое сострадание и негодование в сенате и  даже  в  самой  толпе,  что  все
присутствовавшие высказались за  то,  чтобы,  отбросив  судейскую  волокиту,
пренебрегши строгими доказательствами обвинения  и  заранее  подготовленными
уловками  защиты,  тут  же  на  месте  всем  обществом  побить  камнями  эту
общественную заразу.
   Между тем власти, сообразив, какая  опасность  грозит  им  самим,  если
слабые искры негодования вызовут крушение общественного порядка и  мятеж,  к
декурионам применяют меры  увещевания,  по  отношению  же  к  толпе  -  меры
насильственные, для того чтобы судопроизводство происходило должным  образом
и по обычаям предков, чтобы приговор был вынесен юридически правильно, после
того как будут выслушаны обе стороны, чтобы ни  один  человек  не  мог  быть
осужден невыслушанным, как в странах, где господствует варварская жестокость
или тиранический произвол, и не был  бы  дан  грядущим  векам  пример  столь
дикого явления в мирное время.
   7.  Благоразумное  мнение  одержало  верх,  и  сейчас  же  было  отдано
приказание глашатаю, чтобы он созывал сенаторов в курию 2. Когда они по чину
и по обычаю без промедления заняли свои места, снова раздается зов глашатая,
и первым выступает обвинитель. Только тут вызвали и ввели обвиняемого, и, по
закону Аттики и Марсова судилища 3, глашатай объявляет защитникам, чтобы они
воздержались от вступлений и не взывали к милосердию. О  том,  как  это  все
происходило, я узнал из многочисленных разговоров, которые вели между  собою
люди.  Но  в  каких  выражениях  нападал  обвинитель,  что  говорил  в  свое
оправдание обвиняемый и вообще каковы были прения сторон, я и  сам  сведений
не имею, так как там не присутствовал, а стоял в стойле, и вам докладывать о
том, чего не знаю, не могу; что мне  доподлинно  известно,  то  и  записываю
сюда.  После  того,  как   кончилось   судоговорение,   было   решено,   что
справедливость обвинения должна быть подтверждена надежными доказательствами
и что недопустимо основывать решение такой важности  на  одних  подозрениях:
поэтому надлежит во что бы то ни  стало  вызвать  главного  свидетеля,  того
раба, который, по-видимому,  один  только  и  знает,  как  все  происходило.
Висельник этот нисколько  не  был  смущен  ни  сомнениями  в  исходе  такого
крупного дела, ни видом  сената  в  полном  составе,  ни  хотя  бы  упреками
нечистой совести, а начал плести свои выдумки, будто чистую правду.  По  его
словам, его позвал к себе молодой человек, возмущенный неприступностью своей
мачехи, и, чтобы отомстить за оскорбление, поручил ему убить ее сына, обещая
щедро заплатить за молчание, а в случае отказа  грозил  смертью;  что  юноша
передал ему собственноручно приготовленную отраву, но  затем  взял  обратно,
боясь, как бы он, не исполнив поручения, не сохранил кубок как  вещественное
доказательство, и сам потом дал яд мальчику. Все, что  с  притворной  дрожью
говорил этот негодяй,  было  удивительно  похоже  на  истину,  и  после  его
показаний судебное разбирательство окончилось.
   8.  Не  было  никого  из  декурионов,  кто  продолжал   бы   относиться
благожелательно к молодому человеку; было очевидно, что  в  преступлении  он
уличен и приговор ему один: быть зашитым в мешок 4. Уже сенаторам предстояло
по стародавнему  обычаю  опустить  в  бронзовую  урну  свои  решения  -  все
одинаковые, так как каждый написал одно и то же 5;  а  раз  голоса  собраны,
участь подсудимого решена, ничего нельзя уже  изменить,  и  власть  над  его
жизнью передается в руки палача. Вдруг один из  старейших  сенаторов,  врач,
человек испытанной честности, пользующийся большим  влиянием,  закрыл  рукою
отверстие урны, чтобы кто опрометчиво не подал своего мнения, и обратился  к
сенату с такой речью:
   - Гордый  тем,  что  в  течение  всей  своей  жизни  я  снискивал  ваше
одобрение, я не могу допустить, чтобы, осудив оклеветанного подсудимого,  мы
совершили явное убийство и чтобы вы, связанные клятвой  судить  справедливо,
будучи введены в обман лживым рабом, оказались клятвопреступниками. И сам я,
произнеся суждение заведомо ошибочное, попрал бы свое  уважение  к  богам  и
погрешил бы против моей совести. Итак, узнайте от меня, как было дело.
   9.  Не  так  давно  этот  мерзавец  пришел   ко   мне,   чтобы   купить
сильнодействующего яду, и предлагал мне плату  в  сто  полновесных  золотых;
объяснял он, что яд нужен для какого-то больного, изнемогающего от тяжелой и
неисцелимой болезни, который хочет избавиться от мучительного существования.
Болтовня этого негодяя и нескладные объяснения внушили мне подозрения, и,  в
полной уверенности, что замышляется какое-то преступление, я дать-то  отраву
дал, но, предвидя в  будущем  возможность  допроса,  предлагаемую  плату  не
тотчас принял, а так ему сказал:
   - Чтобы среди тех золотых, которые ты  мне  предлагаешь,  не  оказалось
случайно негодных или фальшивых, положи их в этот мешочек и запечатай  своим
перстнем, а завтра мы их проверим в  присутствии  какого-нибудь  менялы.  Он
согласился и запечатал деньги. Как только его привели в  суд,  я  немедленно
послал одного из своих слуг на лошади к себе домой за этими деньгами. Теперь
их принесли, и я могу представить их вашему вниманию. Пусть он  посмотрит  и
признает свою печать. В самом деле, каким образом  можно  приписывать  брату
приготовление отравы, которую покупал этот подлый раб?
   10. Тут на негодяя этого нападает  немалый  трепет,  естественный  цвет
лица сменяется смертельной бледностью, по всему телу выступает холодный пот,
то нерешительно переступает он с ноги на ногу, то затылок, то  лоб  почешет,
сквозь зубы бормочет какие-то непонятные слова, так что ни у кого  не  могло
оставаться сомнения,  что  он  причастен  к  преступлению;  но  скоро  снова
хитрость в нем заговорила, и  он  принялся  упорно  от  всего  отпираться  и
уверять, что показания врача ложны. Тот, видя,  как  попирается  достоинство
правосудия, да и собственная его честность всенародно пятнается, с удвоенным
усердием стал  опровергать  мерзавца,  пока  наконец,  по  приказу  властей,
служители, осмотрев  руки  негоднейшего  раба  и  отобрав  у  него  железный
перстень, не сличили его с печаткой на мешочке;  и  это  сравнение  укрепило
прежнее подозрение. Не избежал он, по греческим обычаям, ни колеса, ни дыбы,
6 но, вооружившись небывалым упорством, выдержал  все  удары  и  даже  пытку
огнем.
   11. Тогда врач:
   - Не допущу, - говорит, - клянусь Геркулесом, не допущу, чтобы, вопреки
божеским установлениям, вы подвергли наказанию этого не повинного ни  в  чем
юношу, как и того, чтобы  раб,  издевавшийся  над  нашим  судопроизводством,
избегнул  кары  за   свое   гнусное   преступление.   Сейчас   я   очевидное
доказательство представлю вам по поводу настоящего дела. Когда  этот  подлец
старался купить у меня  смертельного  яда,  я  считал,  что  несовместимо  с
правилами моей профессии причинять кому бы то ни было гибель, так как твердо
знаю, что медицина призвана спасать людей, а не  губить  их;  но,  боясь,  в
случае если я не соглашусь исполнить его  просьбу,  как  бы  несвоевременным
этим отказом я не открыл путь преступлению, как бы кто другой не продал  ему
смертоносного напитка или сам он не прибег бы в конце концов к  мечу  или  к
любому другому орудию для довершения задуманного злодеяния,  дать-то  я  дал
ему снадобье, но снотворное, мандрагору 7, знаменитую своими  наркотическими
свойствами  и  вызывающую  глубокий  сон,  подобный   смерти.   Нет   ничего
удивительного в том, что, доведенный до  пределов  отчаяния  разбойник  этот
выдерживает пытки, которые представляются ему более легкими, чем  неизбежная
казнь, по обычаю предков  ему  угрожающая.  Но  если  только  мальчик  выпил
напиток, приготовленный моими  руками,  он  жив,  отдыхает,  спит  и  скоро,
стряхнув томное оцепенение, вернется к свету белому. Если же он погиб,  если
унесен смертью, причины его гибели вам следует искать в другом месте.
   12. Всем эта речь старца показалась очень  убедительной,  и  тут  же  с
великой поспешностью отправляются к  усыпальнице,  где  положено  было  тело
отрока; не было ни одного человека из сенаторов,  ни  одного  из  знати,  ни
одного даже из простого народа, кто с любопытством не устремился бы  к  тому
месту. Вот отец собственноручно открывает крышку гроба как раз в ту  минуту,
когда сын, стряхнув с себя смертельное оцепенение, возвращается  из  царства
мертвых; крепко обнимая мальчика и не находя слов, достойных такой  радости,
отец  выводит  его  к  согражданам.  Как  был  отрок  еще  увит  и   обмотан
погребальными пеленами, так и несут его в судилище. Преступление гнуснейшего
раба и еще более гнусной женщины было ясно изобличено, истина во всей наготе
своей предстает, и мачеху осуждают на вечное изгнание, а раба пригвождают  к
кресту. Деньги же по единодушному решению  остаются  у  доброго  врача  (как
плата за столь уместное  снотворное  снадобье.  Такой-то  конец  обрела  эта
знаменитая, чудесная история старика, который в  малый  промежуток  времени,
чуть ли даже не в один краткий миг, испытав  опасность  остаться  бездетным,
неожиданно оказался отцом двух юношей.
   13. А меня меж тем вот как бросали волны судьбы. Солдат  тот,  что,  не
спросив продавца, меня купил и без всякой платы присвоил, по приказу  своего
трибуна,  исполняя  долг  службы,  должен  был  отвезти  письма  к   важному
начальнику в Рим и продал меня за  одиннадцать  денариев  соседям,  каким-то
двум братьям, находившимся в рабстве у очень богатого господина. Один из них
был кондитером, выпекавшим хлеб разных сортов и печенья на  меду;  Другой  -
поваром, тушившим сочные мясные блюда с необыкновенно  вкусными  приправами.
Жили они вместе, вели общее хозяйство, а меня  предназначали  для  перевозки
огромного количества посуды, которая по разным причинам была  необходима  их
хозяину в его многочисленных путешествиях.  Так  что  я  вступил  третьим  в
товарищество к этим двум братьям, и никогда до сих пор не была ко мне судьба
так благосклонна. Хозяева мои имели обыкновение  каждый  вечер  приносить  в
свою каморку множество всяких остатков от  обильных  и  роскошно  устроенных
пиршеств; один приносил огромные куски  свинины,  курятины,  рыбы  и  Других
всевозможных кушаний  того  же  рода;  другой  -  хлеб,  пирожки,  блинчики,
булочки, печенье и множество сладостей на меду. Заперев свое помещение,  они
отправлялись в баню освежиться, а я  досыта  наедался  свалившимися  с  неба
яствами, потому что я не был так уж глуп и не  такой  осел  на  самом  деле,
чтобы, не притронувшись к этим лакомствам, ужинать колючим сеном.
   14. Долгое время эти воровские проделки мне отлично удавались, так  как
я брал еще довольно робко и притом незначительную  часть  из  многочисленных
запасов, да и хозяева никак не могли заподозрить осла в таких поступках.  Но
вот, твердо уверенный в невозможности разоблачения, я  принялся  увеличивать
свою порцию, выбирать все самое лучшее, пожирая кусочки пожирнее и  лакомясь
сладостями, так что братьев стало тревожить сильное подозрение,  и  хотя  им
все еще в голову не приходило, чтобы я был способен  на  что-либо  подобное,
тем не менее они старались выследить виновника ежедневных пропаж.
   Наконец они стали обвинять один другого в  гнусном  воровстве,  усилили
слежку, удвоили бдительность и даже пересчитывали куски. В конце концов один
из них перестал стесняться и говорит другому:
   - С твоей стороны это очень справедливо и человеколюбиво так  поступать
- лучшие части  каждый  день  красть  и,  продавши  их,  втихомолку  денежки
прикапливать, а потом требовать, чтобы остаток поровну делили. Если тебе  не
нравится вести общее  хозяйство,  можно  в  этом  пункте  разделиться,  а  в
остальном сохранить братские отношения. Потому что, как посмотрю я, если  мы
чересчур долго так будем дуться друг на  друга  из-за  пропаж,  то  можем  и
совсем поссориться.
   Другой отвечает:
   - Клянусь Геркулесом, мне нравится такая наглость: ты у  меня  изо  рта
выхватил эти жалобы на ежедневные покражи; хоть я и был огорчен,  но  молчал
все это время, потому что мне стыдно было обвинять родного  брата  в  мелком
воровстве. Отлично, оба мы высказались,  теперь  нужно  искать,  как  помочь
беде, чтобы наша безмолвная вражда не довела нас до боев Этеокла с Полиником
8.
   15.  Обменявшись  такими  упреками,  оба  клятвенно  заявили,  что   не
совершали никакого обмана, никакой кражи,  и  решили  соединенными  усилиями
найти разбойника, причиняющего им убытки; казалось невозможным, чтобы  осел,
который один только оставался дома, мог питаться такими кушаньями, или чтобы
в каморку их залетали мухи величиною  с  гарпий,  похищавших  некогда  яства
Финея 9, а между тем лучшие части не переставали ежедневно пропадать.
   Тем временем,  вдоволь  вкушая  от  щедрых  трапез  и  досыта  наедаясь
людскими кушаньями, я достиг того, что тело мое  раздобрело,  кожа  от  жира
стала мягкой, шерсть благородно  залоснилась.  Но  подобное  улучшение  моей
внешности сослужило плохую службу моему честному имени. Обратив внимание  на
необыкновенную ширину моей спины и замечая, что сено  каждый  день  остается
нетронутым, они стали неусыпно за мною следить. В обычное время они заперли,
как всегда, двери и сделали вид