В пыль он со стоном свалился. И дух отлетел от оленя.
        Я, на него наступивши ногою, копье свое вырвал
 165 Вон из раны и наземь его положил возле трупа.
        После того из земли лозняку я надергал и прутьев,
        Сплел, крутя их навстречу, веревку в сажень маховую,
        Страшному чудищу ноги связал заплетенной веревкой,
        Тушу на шею взвалил и пошел, на копье опираясь,
 170 К берегу моря. Нести ж на плече лишь одною рукою
        Было ее невозможно. Уж больно огромен был зверь тот.
        Пред кораблем его сбросив, я начал товарищей спящих
        Мягко будить ото сна, становясь возле каждого мужа:
                – Очень нам на сердце горько, друзья, но в жилище Аида
 175 Спустимся все ж мы не раньше, чем день роковой наш наступит.
        Есть еще и еда и питье в корабле нашем быстром!
        Вспомним о пище, друзья, не дадим себя голоду мучить! –
                 Так я сказал. И послушались слов моих спутники тотчас.
        Лица раскрывши, глядеть они стали гурьбой на оленя
 180 Близ беспокойного моря. Уж больно огромен был зверь тот.
        После того как глазами они нагляделись досыта,
        Вымыли руки и начали пир изобильный готовить роскошный.
        Так мы весь день напролет до восшествия солнца сидели,
        Ели обильно мы мясо и сладким вином утешались.
 185 Солнце меж тем закатилось, и сумрак спустился на землю.
        Все мы спать улеглись у прибоем шумящего моря.
                 Рано рожденная встала из тьмы розоперстая Эос.
        Всех я тогда на собранье созвал и вот что сказал им:
                – Слушайте слово мое, хоть и много пришлось уж страдать вам!
 190 Нам совершенно, друзья, неизвестно, где тьма, где заря здесь,
        Где светоносное солнце спускается с неба на землю,
        Где оно снова выходит. Давайте размыслим скорее,
        Есть ли нам выход какой? Я думаю, нет никакого.
        Я на скалистый утес сейчас поднимался и видел
 195 Остров, безбрежною влагой морской, как венком, окруженный,
        Плоско средь моря лежащий. И видел я – дым поднимался
        Густо вдали из широко растущего темного леса. –
                 Так говорил я. Разбилось у спутников милое сердце,
        Вспомнились им и дела Антифата, царя лестригонов,
 200       И людоеда-циклопа насильства, надменного духом.
        Громко рыдали они, проливая обильные слезы.
        Не получили, однако, от слез проливаемых пользы.
        Тут разделил я красивопоножных товарищей на две
        Части и каждой из них предводителя дал. Над одною
 205 Был предводителем я, над другой – Еврилох боговидный.
        Жребий взявши, мы в медный их бросили шлем и встряхнули.
        Выпал жребий идти Еврилоху, отважному сердцем.
        В путь он отправился. Двадцать с ним два человека дружины.
        Плакали шедшие, плакали те, что на месте остались.
 210 Вскоре в горной долине лесистой, на месте закрытом,
        Дом Цирцеи из тесаных камней они увидали.
        Горные волки и львы сидели повсюду вкруг дома.
        Были Цирцеей они околдованы зельями злыми.
        Вместо того чтоб напасть на пришельцев, они поднялися
 215 И подошли к ним, приветно виляя большими хвостами,
        Как пред хозяином, зная, что лакомый кус попадет им,
        Машут хвостами собаки, когда от обеда идет он,
        Так крепкокогтые волки и львы виляли хвостами
        Около них. Но они испугались ужасных чудовищ.
 220 Остановились пред дверью богини прекрасноволосой
        И услыхали прекрасно поющую в доме Цирцею.
        Около стана ходя, нетленную ткань она ткала –
        Тонкую, мягкую; ткать лишь богини такую умеют.
        Спутникам стал говорить Полит, над мужами начальник,
 225 Между товарищей всех наиболе мне милый и близкий.
                – Кто-то, друзья, так прекрасно и звонко у ткацкого стана
        Песню поет, – по всему ее звуки разносятся полю.
        Женщина то иль богиня? Скорей подадим-ка ей голос! –
                 Так он сказал. И они закричали, ее вызывая.
 230 Вышла Цирцея немедля, блестящие двери раскрыла
        И позвала. Ничего не предчувствуя, в дом к ней вошли все.
        Только один Еврилох не пошел, заподозрив худое.
        В дом их Цирцея ввела, посадила на стулья и кресла,
        Сыра, зеленого меда и ячной муки замешала
 235 Им на прамнийском вине и в напиток подсыпала зелья,
        Чтобы о милой отчизне они совершенно забыли.
        Им подала она. Выпили те. Цирцея, ударив
        Каждого длинным жезлом, загнала их в свиную закутку.
        Головы, волосы, голос и вся целиком их наружность
 240 Стали свиными. Один только разум остался, как прежде.
        Плачущих, в хлев загнала их Цирцея и бросила в пищу
        Им желудей и простых и съедобных и деренных ягод –
        Пищу, какую бросают в грязи почивающим свиньям.
                 Быстро назад к кораблям прибежал Еврилох сообщить нам
 245 Весть о товарищах наших, об участи их злополучной.
        Как ни старался, не мог ни единого молвить он слова,
        Раненный в сердце печалью великой. Глаза его были
        Полны слезами. И духом предчувствовал плач он печальный.
        Все мы, его окружив, с изумленьем расспрашивать стали.
 250 Он наконец рассказал про жестокую спутников участь.
                – Как ты велел, Одиссей многославный, пошли мы чрез чащу.
        Вскоре в горной долине лесистой, на месте закрытом,
        Мы увидали прекраснейший дом из отесанных камней.
        Кто-то звонко там пел, ходя возле ткацкого стана,
 255 Женщина или богиня. Они ее вызвали криком.
        Вышла немедля она, блестящие двери раскрыла
        И позвала. Ничего не предчувствуя, в дом к ней вошли все.
        Я за другими один не пошел, заподозрив худое.
        Все там исчезли они, и обратно никто уж не вышел.
 260 Долго-долго сидел я и ждал. Но никто не вернулся. –
                 Так говорил он. Тотчас же на плечи свой меч среброгвоздный,
        Медный, большой я набросил, за спину же лук свой повесил
        И Еврилоху вести повелел меня той же дорогой.
        Но, охватив мне колени руками обеими, стал он
 265 Жарко молить и с тоскою крылатое слово промолвил:
                – Зевсов питомец, оставь меня здесь, не веди! Не хочу я!
        Знаю, и сам не вернешься назад и с собой никого ты
        Не приведешь из товарищей наших. Как можно скорее
        Лучше отсюда бежим, чтобы смертного часа избегнуть! -
 270         Так говорил он. Но я, ему возражая, ответил:
                – Ты, Еврилох, если хочешь, останься у берега моря
        С прочими. Ешь тут и пей себе. Я же отправлюсь.
        Необходимость могучая властно меня заставляет. –
        Так я сказал и пошел от нашей стоянки и моря.
 275 Я миновал уж долину священную, был уж готов я
        В дом просторный войти многосведущей в зельях Цирцеи.
        Вдруг, как уж к дому я шел, предо мной златожезлый явился
        Аргоубийца Гермес, похожий на юношу видом
        С первым пушком на губах, – прелестнейший в юности возраст!
 280         За руку взял он меня, по имени назвал и молвил:
                – Стой, злополучный! Куда по горам ты бредешь одиноко,
        Здешнего края не зная? Товарищи все твои в хлеве
        Густо теснятся, в свиней превращенные зельем Цирцеи.
        Или, чтоб выручить их, сюда ты идешь? Уж поверь мне:
 285 Ты не вернешься назад, останешься тут с остальными.
        Но не пугайся. Тебя от беды я спасу и избавлю.
        На! Иди с этим зельем целебным в жилище Цирцеи.
        От головы твоей гибельный день отвратит оно верно.
        Все я тебе сообщу, что коварно готовит Цирцея.
 290 В чаше тебе замешает напиток и зелья подсыпет.
        Не околдует, однако, тебя. До того не допустит
        Средство целебное, что тебе дам я. Запомни подробно:
        Только ударит тебя жезлом своим длинным Цирцея,
        Вырви тотчас из ножен у бедра свой меч медноострый,
 295 Ринься с мечом на Цирцею, как будто убить собираясь.
        Та, устрашенная, ложе предложит тебе разделить с ней.
        Ты и подумать не смей отказаться от ложа богини,
        Если товарищей хочешь спасти и быть у ней гостем.
        Пусть лишь она поклянется великою клятвой блаженных,
 300 Что никакого другого несчастья тебе не замыслит,
        Чтоб ты, раздетый, не стал беззащитным и сил не лишился. –
                 Так сказавши, Гермес передал мне целебное средство,
        Вырвав его из земли, и природу его объяснил мне;
        Корень был черен его, цветы же молочного цвета.
 305 "Моли" зовут его боги. Отрыть нелегко это средство Смертным мужам.
       Для богов же – для них невозможного нету.
                 После того на великий Олимп через остров лесистый
        Путь свой направил Гермес. К жилищу Цирцеи пошел я.
        Сильно во время дороги мое волновалося сердце.
 310 Остановился пред дверью богини прекрасноволосой.
        Ставши там, закричал я. Богиня услышала крик мой.
        Вышедши тотчас, она распахнула блестящие двери
        И позвала. С сокрушенным за ней я последовал сердцем.
        Введши, меня посадила в серебряногвоздное кресло
 315 Тонкой, прекрасной работы; была там для ног и скамейка.
        Мне в золотом приготовила кубке питье, чтобы пил я,
        И, замышляя мне зло, подбавила зелья к напитку.
        Выпить дала мне. Я выпил. Но чары бесплодны остались.
        Быстро жезлом меня длинным ударив, сказала Цирцея:
 320         – Живо! Пошел! И свиньею валяйся в закуте с другими! –
                 Так мне сказала. Но вырвавши меч медноострый из ножен,
        Ринулся я на Цирцею, как будто убить собираясь.
        Вскрикнула громко она, подбежав, обняла мне колени,
        Жалобным голосом мне начала говорить и спросила:
 325         – Кто ты, откуда? Каких ты родителей? Где родился ты?
        Я в изумленьи: совсем на тебя не подействовал яд мой!
        Не было мужа досель, кто пред зельем таким устоял бы
        В первый же раз, как питье за ограду зубную проникнет.
        Неодолимый какой-то в груди твоей дух, как я вижу.
 330 Не Одиссей ли уж ты, на выдумки хитрый, который,
        Как говорил мне не раз златожезленный Аргоубийца,
        Явится в черном сюда корабле, возвращаясь из Трои?
        Ну, так вложи же в ножны медноострый свой меч, а потом мы
        Ляжем ко мне на постель, чтоб, сопрягшись любовью и ложем,
 335 Мы меж собою могли разговаривать с полным доверьем. –
                 Так мне сказала. Но я, возражая богине, ответил:
                – Как же ты хочешь, Цирцея, чтоб ласковым стал я с тобою,
        Если товарищей ты у себя здесь в свиней превратила,
        А самого меня держишь, замысливши зло, и велишь мне
 340 В спальню с тобою идти и на ложе с тобою подняться,
        Чтобы, раздетый, я стал беззащитным и силы лишился?
        Нет, ни за что не взойду я на ложе твое, о богиня,
        Если ты мне не решишься поклясться великою клятвой,
        Что никакого другого несчастья мне не замыслишь. –
 345         Так я сказал. И тотчас же она поклялась, как просил я.
        После того как она поклялась и исполнила клятву,
        Я немедля взошел на прекрасное ложе Цирцеи.
                В зале Цирцеина дома служанки меж тем суетились.
        Было их четверо там – прислужниц – при доме Цирцеи.
 350 Все происходят они от источников, рощ и священных
        Рек, теченье свое стремящих в соленое море.
        Первая кресла покрыла коврами пурпурными сверху
        Тонкой, прекрасной работы, под низ же постлала холстину.
        К креслам покрытым вторая столы пододвинула быстро
 355 Из серебра, на столах золотые расставив корзины.
        Третья вино замешала в кратере серебряном, меду
        Равное сладостью, кубки поставив кругом золотые.
        Воду в треногий котел наносила четвертая, снизу
        Жаркий огонь разожгла, и стала вода согреваться.
 360 После того как вода закипела в сияющей меди,
        В ванну Цирцея меня усадила, приятно смешала
        Воду и голову мне поливала и плечи, покуда
        Вся в моих членах усталость, губящая дух, не исчезла.
        Вымывши, маслом она блестящим мне тело натерла,
 365 Плечи одела мои прекрасным плащом и хитоном.
        Введши, меня посадила в серебряногвоздное кресло
        Тонкой; прекрасной работы; была там для ног и скамейка.
        Тотчас прекрасный кувшин золотой с рукомойной водою
        В тазе серебряном был предо мною поставлен служанкой
 370 Для умыванья; после расставила стол она гладкий.
        Хлеб предо мной положила почтенная ключница, много
        Кушаний разных прибавив, охотно их дав из запасов.
        Есть пригласила Цирцея меня. Но к еде не тянуло.
        Думал совсем о другом я и духом чувствовал злое.
 375         Как увидала Цирцея, что молча сижу я и к пище
        Рук протянуть не хочу, охваченный горем жестоким,
        Близко ко мне подошла и крылатое молвила слово:
                – Что, Одиссей, за столом сидишь ты, подобно немому,
        Дух разъедая себе, ни питья не касаясь, ни пищи?
 380 Или коварства какого еще от меня ожидаешь?
        Страхи отбрось. Ведь тебе поклялася я клятвою крепкой. –
                 Так мне сказала. Но я, отвечая богине, промолвил:
                 – Есть ли, Цирцея, меж честных людей хоть один, кто
спокойно
        Сесть за еду и питье разрешить себе сможет, покуда
 385 Освобожденных друзей не увидит своими глазами?
        Если ж вполне непритворно ты хочешь, чтоб ел я и пил бы,
        Освободи их, чтоб милых товарищей мог я увидеть. –
                 Так говорил я. Цирцея пошла чрез палаты и вышла,
        Жезл держа свой в руке, и, свиную открывши закуту,
 390 Выгнала вон подобья свиней девятигодовалых.
        Вышедши, стали они одна близ другой, а Цирцея,
        Всех обходя по порядку, их мазала зелием новым.
        Тотчас осыпалась с тел их щетина, которою густо
        Были покрыты они от ужасного зелья Цирцеи.
 395 Все они сделались снова мужами – моложе, чем прежде,
        Стали значительно выше и ростом и видом прекрасней.
        Сразу узнавши меня, пожимать они руки мне стали.
        Всеми сладостный плач овладел. Загудели покои
        Дома высокого. Жалость саму охватила богиню.
 400 Близко став предо мною, богиня богинь мне сказала:
                 – Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей хитроумный!
        На берег моря теперь к своему кораблю отправляйся.
        Прежде всего ваш корабль быстролетный втащите на сушу,
        Снасти судна и имущество все отнесите в пещеру,
 405 Сам же обратно вернись, приведи и товарищей верных. –
                 Так мне сказала. Ее я послушался сердцем отважным.
        Быстро направился я к кораблю и к шумящему морю.
        Там, вблизи корабля, застал я товарищей верных,
        Тяжкой объятых печалью и льющих обильные слезы.
 410 Как на деревне телята к пасущимся в стаде коровам,
        В скотный вернувшимся двор, когда напитались досыта,
        Прыгая, мчатся навстречу и их удержать уж не могут
        Стойла; мыча непрерывно, вокруг матерей они быстро
        Бегают. Так и ко мне, когда увидали глазами,
 415 Спутники кинулись, плача. Такое они испытали,
        Словно вернулись внезапно на остров скалистый Итаку,
        В край свой родимый и город, где выросли все и родились.
        Мне огорченно они окрыленное бросили слово:
                – Так возвращенье твое нам радостно, Зевсов питомец,
 420 Словно назад мы вернулись в Итаку, родимую землю.
        Но расскажи, как погибли другие товарищи наши. –
                 Так говорили они. И весело я им ответил:
                – Вытащим прежде всего наш корабль быстролетный на сушу,
        Снасти судна и имущество все отнесемте в пещеру,
 425 Сами же все поспешите за мною отправиться следом
        В дом священный Цирцеи. Товарищей всех вы найдете
        Там едящих и пьющих, и все у них есть в изобильи. –
                 Так я сказал. И словам моим тотчас они подчинились.
        Только один Еврилох их всех удержать попытался
 430 И со словами крылатыми к спутникам так обратился:
                – Что вы, безумцы, куда? К каким еще бедам стремитесь?
        В дом Цирцеи идти вы хотите! Но всех ведь она вас
        Или в свиней превратит, иль в волков, или в львов. И придется
        Волей-неволей вам быть сторожами Цирцеина дома!
 435 Так же совсем и циклоп на скотном дворе своем запер
        Наших товарищей, с дерзким пришедших туда Одиссеем.
        Из-за безумства его и погибли товарищи наши! –
                Так говорил Еврилох. И в сердце своем я подумал:
        Вырвав из ножен с бедра мускулистого меч, не срубить ли
 440 Голову с шеи ему, чтоб на землю она покатилась,
        Хоть он и близкий мне родственник был. Но товарищи дружно
        Наперерыв меня стали удерживать мягкою речью:
                – Богорожденный, пускай он останется, если позволишь,
        На берегу близ судна, пускай его здесь охраняет.
 445 Нас же, других, поведи к священному дому Цирцеи. –
                 Так сказали они и пошли от судна и от моря.
        На берегу близ судна Еврилох не остался, однако, –
        Следом пошел, моего испугавшись ужасного гнева.
                 Спутников наших, в жилище Цирцеи оставшихся, чисто
 450 Вымыла в ванне богиня и маслом натерла блестящим,
        После надела на них шерстяные плащи и хитоны.
        Мы их застали сидящими в зале за пиром богатым.
        Только что все, повстречавшись, в лицо увидали друг друга,
        Скорбно они зарыдали и стонами дом огласили.
 455 Близко став предо мною, богиня богинь мне сказала:
                – Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей хитроумный!
        Слезы и горестный плач прекратите вы. Знаю сама я,
        Сколько вы бед претерпели в водах многорыбного моря,
        Сколько вреда принесли вам враждебные люди на суше.
 460 Сядьте теперь за еду и вино распивайте, покуда
        Снова в груди у себя вы прежний свой дух обретете, –
        Тот, с каким вы когда-то покинули землю родную
        Вашей скалистой Итаки. Теперь, изнуренные духом,
        Робкие, только о тяжких скитаньях вы помните, сердцем
 465 Всякую радость забыв: ведь бед вы познали немало. –
                 Так сказала. Ее мы послушались сердцем отважным.
        Дни напролет у нее мы в течение целого года
        Ели обильное мясо и сладким вином утешались.
                 Год наконец миновал, и Оры свой круг совершили,
 470 Месяц за месяцем сгиб, и- длинные дни воротились.
        Вызвали тут меня как-то товарищи все и сказали:
                – Вспомни, несчастный, хотя бы теперь об отчизне любимой,
        Раз уж судьбою тебе спастись суждено и вернуться
        В дом твой с высокою кровлей и в милую землю родную. –
 475         Так мне сказали, и я их послушался сердцем отважным.
        Целый мы день напролет до зашествия солнца сидели,
        Ели обильно мы мясо и сладким вином утешались.
        Солнце меж тем закатилось, и сумрак спустился на землю.
        Спутники спать улеглись в тенистых покоях чертога.
 480 Я же, к Цирцее взойдя на прекрасное ложе, колени
        Обнял ее и молил. И слух преклонила богиня.
        Так со словами крылатыми я обратился к Цирцее:
                – Данное мне обещанье исполни, Цирцея, – в отчизну
        Нас отошли. Уже рвуся я духом домой возвратиться,
 485 Как и товарищи все, которые сердце мне губят,
        Тяжко горюя вокруг, как только ты прочь удалишься. –
                 Так я сказал. И богиня богинь мне ответила тотчас:
                – Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей хитроумный!
        Нет, пусть никто против воли в моем не останется доме.
 490 Раньше, однако, другую дорогу свершить вам придется, –
        Съездить в жилище Аида и Персефонеи ужасной.
        Должен ты там вопросить Тиресия фивского душу, –
        Старца слепого, провидца, которого ум сохранился.
        Разум удержан ему Персефоной и мертвому. Души
 495 П