роха вскочил на постели.
 - Кто тут? - вскрикнул он.
 - Это я, Иван. Ты напугал Дору, ты кричишь.
 - В чем дело? - не понимая сказал Азеф. - Кричу? Что за чушь!
 - Ну, да, ты  сейчас  посылал  кого-то  к  чорту.  Не  волнуйся,  стены
капитальные, спи. - Запахивая на груди халат, Савинков вышел из его комнаты.
 Но Азеф  уже  не мог спать.  Боясь своих собственных криков, пролежал с
открытыми глазами, пока утром не вошел Савинков в мягком верблюжьем халате.
 - Вставай, толстый! Ну, и напугал ты Дору, всю ночь орал.
 Азеф сел на кровати, надевая розовый носок.
 -  Неужели кричал?  - пробормотал он и принужденно рассмеялся. -  Да вы
бредите, с чего я начну кричать?
 - Дора говорит, ты каждую ночь кричишь. Азеф встал, ноги были волосаты.
 - Что же я кричу?
 Надевая ботинок,  Азеф  согнулся  в пояснице.  Мешал нагибаться  живот.
Пошел  в уборную и здесь, на  стульчаке,  решил убить Плеве  в ближайший  же
четверг, а самому сегодня же уехать с квартиры.
 14
 - Ты думаешь, лучше по дороге на Балтийский? - говорил за чаем Азеф.
 - Да.
 Азеф был хмур.
 - Сегодня  вечером  выеду в Москву. За мной поодиночке  поедете,  - ты,
Егор, Каляев.  Швейцера я извещу.  Будем  ставить,  как хотите, на  улице по
дороге на Балтийский.
 В позе Сазонова, в румянце, в блеске глаз была твердость и радость.
 - Во вторник встретимся в Сокольничьем парке,  в Москве - говорил Азеф,
намазывая  булку  маслом. -  Обсудим детали. Квартиру  сразу бросить нельзя,
надо сделать  так, что  ты как  будто уехал от Доры. Лакея рассчитали, а вы,
Прасковья Семеновна и Дора, должны  жить здесь, пока я  не  дам знать. Перед
актом все уедут из Петербурга, квартиру бросим.
 Напившись  чаю, Азеф  встал  и улыбаясь, похлопал Савинкова по плечу: -
Так то, барин, кончать надо!
 - О  подробностях в Москве договоримся, Иван Николаевич? - глухо сказал
Сазонов.
 Азеф знал, о каких подробностях хочет говорить Сазонов.
 - Об этом поговорим в Москве, - улыбнувшись,
 сказал он. А ночью, подняв  воротник пальто, надвинув на глаза котелок,
Азеф выскользнул из квартиры.
 15
 Вечер  сумерками  кутал  Сокольничий  парк.  Под  ветром  шумела листва
толстых лип. Стар был парк, видел несчастия и счастия. Но этих четырех людей
видел в первый раз.
 По темной аллее шел Азеф. Из-за поворота вышли Каляев и Савинков. Вдали
в темноте показался, догонявший их, Сазонов.
 В  глубине аллеи,  охваченной черно-синим  сумраком,  пошли  вчетвером.
Азеф, Сазонов, Каляев, Савинков.
 -  "Леопольд"  не  приехал,  -  проговорил  Азеф.  -  Задержался  из-за
динамита, но все равно ждать нельзя, к четвергу он доставит.
 Они сели на скамью,  в темноте скрылись. Хотя присмотревшиеся к темноте
глаза видели, казалось, даже выражения лиц.
 -  Надо все  решить,  -  гнусаво рокотал  Азеф,  -предлагаю такой план:
убийство  -  на  улице,  по  дороге  на  Балтийский  вокзал.  Будет  четверо
метальщиков. Они  пойдут один за  другим  навстречу карете. Первый пропустит
ее, и тем замкнет  ей обратный  путь.  Второму принадлежит честь  нападения.
Третий мечет только в том случае, если бомба второго не взорвется, или Плеве
будет ранен.  Четвертый остается в резерве,  и действует, если  у второго  и
третьего будет неудача.  - Азеф говорил ровным рокотом. - Вот план,  как  вы
думаете, товарищи?
 - План верен, - сказал Савинков. - Плеве не может быть не убит. Но надо
обсудить и самый способ метания.
 Паузу прервал мягкий голос Каляева.
 - Есть верный способ не промахнуться. Броситься под ноги лошадям.
 - То есть как? - не понимая, раздраженно бормотнул Азеф.
 - Едет карета. Я с бомбой кидаюсь под лошадей.  Или взорвется бомба или
лошади испугаются, значит все равно остановка, может метать второй.
 - Но вас-то разорвет наверняка?
 Разумеется.
 Прошло молчание.
 -  Это  ненужно, - пророкотал Азеф.  - Если добежали до лошадей, значит
добежали  и  до кареты, зачем  же бросаться под  ноги лошадям,  когда  можно
метать прямо в карету. Как вы думаете, Егор?
 В темноте  хрустнула  скамья, Сазонов переменил позу, он заговорил, как
человек оторванный от своих мыслей.
 - Вы правы, добежав  до кареты.  можно конечно  метать в  карету. Общий
план хорош. Я  уверен, сквозь четырех  метальщиков  Плеве не прорвется. Надо
завтра же ехать. Меня берет ужас, - взволнованно проговорил Сазонов, - что с
таким трудом налаженное дело может сорваться по пустяку.
 - По какому пустяку? - опросил Азеф.
 - Мало ли что, филеры могут набрести на квартиру.
 - Вы боитесь провокации? - лениво сказал Азеф.
 - Случайности.
 -  Провокация может быть всегда, каждому в душу не влезешь, -  медленно
произнес  Азеф,  -  надо  действовать,  вы  правы.  Если  план  принят, надо
утвердить четырех товарищей, как исполнителей.
 Азеф замолчал.  Это была святая  минута Ивана Каляева и Егора Сазонова.
Они ее ждали. Голос Каляева проговорил :
 - Я хочу быть метальщиком.
 - И я, - ответил Сазонов. Азеф молчал.
 - Я должен передать  просьбу Доры, - словно стесняясь, сказал Савинков.
- Говорю заранее,  я против  того, чтобы  Дора  шла метальщиком, но  не имею
права не передать. Она хочет идти на Плеве.
 - Егор, как ваше мнение о Доре? - равнодушно опросил Азеф.
 - Что же я могу иметь против? По моему, Дора если пойдет...
 -  Я категорически против разрешения Доре идти  со  снарядом! - перебил
Савинков.
 - Что ты категорически, это  мы знаем, - тихо рассмеялся  Азеф. - Скажи
причину? Дора член партии, почему ей не идти со снарядом?
 - Моя  мать  никогда б  не простила,  если б узнала, что  мы,  мужчины,
посылаем на убийство женщину.
 Тихим,  презрительным  смешком  Азеф  расхохотался. Савинков  встал  со
скамьи.
 - Высказываясь против кандидатуры Доры, предлагаю себя в метальщики.
 Тишину разорвал равнодушный голос Азефа:
 - Хорошо,  будь по  твоему,  я  не назначаю Дору. Но,  как глава  Б. О.
отвожу и твою кандидатуру.
 - Почему? - тихо-быстро проговорил Савинков.
 - Это мое дело, Я считаю, что ты на этом месте неподходящ.  Мы не можем
выступать  метальщиками.  Ни я, ни  ты. Мы должны  сохранить  партии  боевку
дальше.  Если ты настаиваешь, то  я стану сам одним из метальщиков, - твердо
оказал Азеф.
 - Это же ерунда! - проговорил Савинков.
 -  Иван  Николаевич  прав,  - сказал  Сазонов,  -ни  он,  ни  вы, Павел
Иванович,  во имя террора  не должны подвергать свою жизнь прямой опасности.
Ваши жизни нужны. Партия идет не на последний акт.
 - Ты не возражаешь, Борис? - проговорил Азеф.
 -  Теоретически  может  быть  это  верно,  но  мне  тяжело,   если  мне
отказывают, и в особенности, если на дело пойдет женщина.
 -  Глупая романтика, - закашлявшись, бормотнул Азеф. - Мужчина, женщина
- одинаковые члены  партии,  но для твоего спокойствия  я отвожу Дору. Голос
Азефа показался сонным, усталым.
 - На кандидатуры "поэта" и Егора я согласен. Другими метальщиками будут
Боришанский и еще  один  товарищ,  вы его не знаете. Боришанский ручается за
него, это его друг.
 Парк  шумел  темной  невидимой  листвой.  Шли  Каляев,  Сазонов.  Сзади
Савинков,  Азеф.  Каляев  в  темноте  нашел руку Сазонова и  крепко сжал ее.
Сазонов ответил сильным пожатием.
 16
 В "Северной  гостинице",  где взорвался  Покотилов, Швейцер  должен был
окончить приготовление бомб. К семи утра был готов четвертый снаряд. Швейцер
поставил все  четыре  на комод. В  зеркале, завернутые в бумагу,  отражались
круглые тяжелые свертки.
 Передача  бомб  за  Мариинским  театром прошла  в  образцовом  порядке.
Цилиндрическую,   перевязанную   голубым  шнуром,   взял   Сазонов,   одетый
железнодорожником. Его бомба весила 12 фунтов. Круглую, завернутую в платок,
взял  худыми, бледными  руками,  одетый швейцаром,  Каляев.  Две одинаковые,
похожие на коробки конфет, взяли Боришанский и Сикорский, опрятав под плащи.
 17
 В садике церкви Покрова на Садовой карету министра внутренних дел ждали
Савинков  и  четыре метальщика. Боришанский сидел  на  лавочке спокойно.  На
другой  -  Сазонов подробно  объяснял  Сикорскому,  как  в случае надобности
утопить бомбу. Каляев, стоя у церкви, сняв фуражку,  крестился. В отдалении,
опершись на ограду, на него глядел Савинков.
 18
 В  9.30  от  подъезда  департамента  полиции,  рысаки  тронули   карету
министра.  Как всегда, кучер сразу  пустил  их  полным  ходом.  Махом, храпя
ноздрями,  не сбиваясь  с ноги, понеслись рысаки  по  Фонтанке.  И каждый  в
ветреном, утреннем беге слышал резкое дыхание другого.
 19
 Метальщики  тронулись по Садовой, на  дистанции в 40 шагов. Путь был по
Английскому проспекту,  Дровяной,  к  Обводному каналу,  мимо Балтийского  и
Варшавского  вокзалов  метальщики  выходили  на   Измайловский   проспект  -
навстречу карете Плеве.
 В 9  часов 45  минут на Измайловском проспекте со стороны Вознесенского
показалась карета. Рысаки несли ее крупным, размашистым махом, в  ногу,  как
кони Люцифера, вороные,  прекрасные  звери. Держась  дальше  от тротуара, по
середине  проспекта, мчалась карета. Спереди в  открытой коляске на яблочных
конях с изогнувшимися пристяжными летел полицмейстер. Блестя  металлическими
спицами  велосипедных колес, с неимоверной  быстротой крутил ногами, главный
телохранитель  министра,  Фридрих  Гартман  у заднего колеса кареты.  За ним
длинной  шеренгой  неслись  сыщики-велосипедисты.  В  пролетках  на  рысаках
мчались агенты и филера.
 20
 Метальщики двигались быстро. Чуть сгорбясь, первым, в широком плаще шел
Абрам Боришанский. Он должен замкнуть поворот кареты. За ним - Егор Сазонов,
у  него  была  высоко поднята голова, словно хотел  он  сейчас  же броситься
вперед  всем  телом.  12-ти  фунтовый  снаряд  держал высоко,  у  плеча.  За
Сазоновым легкой  походкой, иногда улыбаясь, шел  Каляев,  держа снаряд, как
сверток  белья.  За  Каляевым  торопясь  и  не поспевая,  шел  бледный юноша
Сикорский.
 21
 Карета стремительно сближалась с  метальщиками. В ушах и груди  секунды
рвались протяжным звоном. Сазонов услыхал  отчетливые удары копыт по торцам.
И  вдруг  перестало  биться сердце,  оборвалось  дыхание. "Неужели  пропущу?
Глупости", - пробормотал он. В этот момент Сазонов заметил, карета уж близко
и  на обратной стороне улицы, на вывеске синими буквами написано "Варшавская
гостиница".
 "Неужели  пропущу?".  Он  уже  видел  близко  несущихся, сытых  вороных
жеребцов. Одна  секунда.  Они  пролетят как поезд,  как  гроза  и  скроются,
сопровождаемые пролетками, велосипедистами.  Но вдруг перед каретой министра
вынырнул извозчик.  В  пролетке, развалясь, сидел  молодой  офицер. Чтобы на
всем ходу обогнуть  извозчика,  карета  метнулась  с  середины  проспекта  к
тротуару.  Было  видно,  как  натянул вожжи  рыжебородый кучер Филиппов, как
навалились  друг на друга рысаки в бешеном повороте. Не рассуждая, кинулся к
карете  Сазонов.  В  секунду  увидал  в  стекле  старика.  Старик  рванулся,
заслоняясь руками. И
 во взгляде отчаянных глаз Плеве и Сазонов  в ту же секунду  поняли, что
оба умирают. Цилиндрическая бомба ударилась разбив стекло...
 22
 Рысаков сшибло страшным  ударом, словно  они были игрушечными.  На всем
ходу  упали лошади. Серожелтым вихрем в улице взметнулся  столб дыма и пыли.
Заволоклось все. И первое, что увидели прохожие, - вскочивших в дыму вороных
коней, карьером помчавшихся по Измайловскому.
 Дым  быстро рассеялся. Лежа  на мостовой,  Сазонов  удивился, что  жив,
хотел  приподняться, но почувствовал,  что тела нет.  С локтя, сквозь туман,
увидал валяющиеся красные куски подкладки шинели и человечьего мяса. Сазонов
удивился, что нет ни коней,  ни  кареты. Хотелось  закричать "Да здравствует
свобода!"
 - Да здра... - Но все потемнело, на него прыгнул Фридрих Гартман.
 Судорожно  сжимая  бомбу, Каляев стоял на  мосту. Он не  знал,  жив  ли
Плеве.  Храпя,   хрипя,   хлеща  оглоблями  и   остатками  колес  пронеслись
окровавленные   кони.  "Убили  министра!"  -  закричал  бегущий,  незнакомый
человек. И Каляев понял, что приговор выполнен.
 Полицмейстер   схватил  неповрежденный   портфель   министра,  лежавший
посредине  мостовой.  Портфель  был  заперт.  Далеко,  согнув   ноги,  лежал
обезображенный труп рыжебородого кучера Филиппова.
 Сазонова  били  полицейские  и  филеры.  Он  не  видел, как  полотнянно
бледный, в  элегантном костюме,  подбежал к  месту взрыва  Савинков. Толстый
пристав  Перепелицын  размахивая  шашкой,  кричал:  -  Да  куда  вы  лезете,
господин! уходите!
 Савинков заметил, у пристава трясется нижняя челюсть.
 Паника овладела улицей. Двое городовых  волочили громадное тело кучера.
Для чего-то вели  пойманных, всеми мускулами дрожащих  окровавленных  коней.
Полицмейстер махал министерским портфелем. Женщины перевязывали гвардейского
офицера, пересекшего  путь.  Мундир был окровавлен.  Пристав записывал имя и
адрес.
 -  Цвецинский,  -  сдерживая  стоны,  говорил  офицер,  -  лейб-гвардии
Семеновского. Да везите  же,  - раздраженно простонал  он  и его понесли  на
пролетку.
 -   Самого-то  убило,  смотри  тащат,  смотри,  -  говорила  черненькая
мещаночка.
 - Кого самого?
 - Кого?  да  не видишь разе,  самого,  кто  бомбу кидал, того  и убило,
ужасти!
 Измайловский проспект был запружен сбегавшейся толпой.
 23
 Опустив  голову, Савинков  шел к Юсупову саду. Он был бледен, не  знал:
выполнен ли приговор  партии? Оставаться в толпе не мог. Казалось, что Плеве
спасен, а убит Сазонов.
 Мужчина в грязноватом,  чесучовом пиджаке с трясущейся  бородой схватил
его за руку.
 - Скажите пожалуйста, что произошло?
 -  Не знаю, -  вырвал  руку  Савинков, ускоряя шаг.  Возле Юсупова сада
никого не было. "Что значит? Где товарищи?" Савинков чувствовал, что внутри,
у сердца  что-то  болит, разрастается,  давит  тяжелая  пустота. Он  шел  по
Столярному.  "Надо успокоиться",  -  думал  он. Сталкивался с  людьми,  тихо
шедшими по  магазинам.  И  вдруг машинально остановился:  на  другой стороне
висела покосившаяся  вывеска  "Семейные  бани  Казакова".  Савинков  перешел
улицу. На двери  бани, писаное рукой, прижатое  кнопками, было объявление: -
"Стеклянной посуды в баню просят не  носить во избежание всяких случайностей
и вообще". Савинков, не думая, вошел в баню.
 Бани были  второразрядные. В коридоре пахло  банной прелью. Ходили сюда
не столько мыться, сколько за всякими другими надобностями.
 - Номера есть? - опросил у кассы Савинков и закашлялся.
 - Только в три рубля.
 - Да, в три, - сказал он, вытаскивая зелененькую бумажку.
 "Чорт знает, как дорого", -  подумал поднимаясь  по грязной лестнице. В
углу ковра заметил пятно обмылков. "Уронили белье, что ли?"
 Банщик с фиксатуаренными усами семенил с конца коридора.
 - В 12-й пожалте.
 - Мыла,  полотенце,  - рассеянно  говорил Савинков, входя в номер, -  и
эту, ну как ее... мочалку!
 - Как же без мочалки, - засмеялся богатому барину банщик.
 Савинков заперся. Бросил мыло, полотенце, мочалку в медный таз. Сбросил
пальто, пиджак  и лег на диван. Надо было сосредоточиться, решить. Но решить
было, оказывается, трудно. Вместо решения проносились  не относящиеся к делу
картины.  Мать,  умерший  брат  Александр,  Вера,  он  не мог  отогнать  их.
"Господи", - вдруг пробормотал он и, услышав свой голос, удивился.
 "Банщику  надо  было сказать,  что жду женщину, было бы  лучше". В  это
время  в  номер  раздался  стук.  Савинков  вздрогнул  и  прислушался.  Стук
повторился сильней.
 - Чего еще? - крикнул сердито Савинков, подходя к двери.
 - Ваше время вышла, господин, - ответил из-за двери банщик.
 - Сейчас выхожу.
 "Какая  ерунда, время вышло", - пробормотал  Савинков.  Он налил  в таз
воды,  намочил  полотенце и  мочалку,  бросил  все на продырявленный кожаный
диван и наплескал водой на полу.
 24
 Вечером  на  Невском  Савинков  стоял ошеломленный.  В  темноте  бежали
газетчики, крича: - "Убийство министра Плеве!" - Савинков не понимал, кто же
убил министра? Казалось, убил вовсе не он. Савинков держал газетный лист. Из
траурной  рамки смотрел министр. Колючие глаза,  топорщащиеся усы:  -  В. К.
Плеве не существовало:
 "Сегодня  в 9 ч. 49  минут на  Измайловском проспекте возле  Варшавской
гостиницы  злоумышленником,  имя  которого  не  удалось  установить,   убит,
брошенной в окно  кареты бомбой,  министр внутренних дел В.  К.  Плеве.  Сам
злоумышленник  тяжело  ранен.  Кроме  министра  внутренних  дел  убит  кучер
Филиппов,  а   также  ранен   проезжавший  по  улице  поручик   лейб-гвардии
Семеновского полка Цвецинский..."
 - Простите, - проговорил господин. Савинков  почувствовал, что с кем-то
столкнулся.
 "С места убийства  злоумышленник перевезен  в  Александровскую больницу
для   чернорабочих,  где  ему  в  присутствии  министра  юстиции   Муравьева
немедленно  была  сделана операция. На допросе,  состоявшемся  тут  же после
операции  и  произведенном  следователем  Коробчич-Чернявским  злоумышленник
отказался  назвать свою фамилию.  Департаментом полиции  приняты  энергичные
меры  розыска,  ибо предполагается,  что  убийство министра  является  делом
террористической организации".
 "Жив!  жив!"  -  повторял  Савинков,  переходя  Невский  меж  пролеток,
колясок, карет. "Егор герой!" И  вдруг  почувствовал,  мостовая поднимается,
плывут, дробятся  фигуры  прохожих, встречные  экипажи и здания  валятся  на
него. Савинков  понял,  надо скорей войти  в  этот  ресторан, у которого  он
остановился.
 - Что прикажете-с?
 - Дайте карту.
 - Слушаюсь.
 - Стерлядь кольчиком.
 - Слушаюсь.
 И вскоре лакей мягко подбежал к нему с серебряной дымящейся миской.
 25
 Прасковья  Семеновна Ивановская, как  член Б. О.  выполняла  приказания
начальника. Сейчас, в Варшаве шла не кухаркой, а барыней, в черном платье  с
легким кружевом, в соломенной шляпке, с зонтиком.
 Во  всей  фигуре  Азефа,  показавшегося  на  Маршалковской,  Ивановская
заметила волнение.  Азеф шел быстро, грузно,  раскачивая живот.  Лицо смято,
заспано, искажено. Он показался Ивановской прибитым.
 - К  часу должны все  узнать.  Если убьют, будут экстренные выпуски. От
Савинкова  должна придти  телеграмма.  Это  ужасно, - вдруг  проговорил  он,
тяжело дыша, приостанавливаясь. -  Быть вдали от товарищей, ждать,  вот так,
как мы с вами, это ужасно.
 Ивановская ничего не ответила, шла, опустив голову.
 - Зайдем в цукерню.
 В белой чистой цукерне пустовато. Девушка принесла им кофе с пирожными.
Отошла, села, сонно смотря в окно на Маршалковскую.
 Так прошел час. Почти все время они молчали.
 Ивановская видела: волнение  все  сильней охватывает  Азефа.  Уродливый
человек, никогда не вызывавший у нее симпатий, сейчас их вызвал. Азеф потел,
обтирая лоб.
 -  Уже  без  четверти  двенадцать,  -  сказал  он,  поворачиваясь  всем
туловищем. - Что-нибудь должно было случиться.
 Азефу стало душно. Он крепко обтер лицо.
 - Надо быть спокойней, Иван Николаевич.
 - Ах, - как от боли сморщился Азеф, - что вы говорите! Стало быть вы не
любите товарищей.  Я люблю  их, поймите, они все сейчас  могут погибнуть,  -
лицо Азефа задергалось и он отвел глаза от Ивановской.
 - Пойдемте, - вдруг сказал он. - Я не  могу больше.  Ивановская встала.
Сонная девушка подошла получила деньги  и опять села у окна без дела глядеть
на улицу.
 26
 Она видела сквозь  стекло,  как  прошли мимо цукерни толстый господин с
старой дамой, только что пившие у  нее  кофе. Но за  цукерней девушка уже не
видала, как  толстый  господин почти побежал к  газетчику-мальчишке, который
крича, продавал экстренные выпуски.
 - Брошена бомба!
 С газетой в руках Азеф сделал несколько шагов, лицо его было беложелто.
 - Брошена бомба... ничего... неудача... - растерянно пробормотал он.
 Но обгоняясь газетчики-мальчишки бежали с разных сторон, крича:
 - Замордовано Плевего!
 Азеф  выхватил  листок  у  одного из них. Руки  Азефа  дрожали  крупной
дрожью. Прочитал вслух: - "За-мор-до-ва-но Пле-ве-го". И  вдруг остановился,
осунулся, вислые руки  опустились  вдоль  тела,  смертельно  бледный, тяжело
дыша, Азеф схватился за поясницу.
 - Постойте, -  пробормотал  он, - я  не