н. А что?
 - Я  еврей,  -  улыбнувшись,  сказал  Азеф, -  две  больших разницы. Вы
учились, кажется, в Варшаве? Ваш отец мировой судья?
 - Откуда вы знаете?
 -  Гоц говорил. Только не понимаю, зачем  вы пошли в революцию? Жили не
нуждаясь. Могли служить. Зачем вам это?
 - То есть что?
 - Революция.
 Савинков коротко рассмеялся.
 -  А  декабристы,  Иван  Николаевич?  Бакунин? Ну,  а  Гоц?  Он же ведь
богатый? Вы странного мнения о революционерах.
 - Исключения, - бормотнул Азеф.
 - Ну, а зачем  же  вы в  революции? Вы инженер? Азеф мельком  глянул на
Савинкова.
 -  Я другое дело.  Я местечковый  еврей, не мне, так  кому ж  и  делать
революцию. Я от царского правительства видел много слез.
 - И я видел.
 -Что значит, вы видели? Видели одно, вы чужое видели. Я свое видел, это
совсем  другое.  -  Ну,  да  ладно.  Мне  пора.  Стало  быть не  забудьте  в
воскресенье в 12  в  кафе  Бауер.  - Простившись,  Азеф повернул в  обратную
сторону.
 Над Женевским озером, в тучах, выплыл матовый полулунок. Азеф  не видел
его.  Он шел тяжело раскачиваясь. Возле знакомого кафе, на рю Жан-Жак Руссо,
Азеф стал оглядываться по сторонам, ища женщину.
 8
 - Как  рад,  что  зашли,  -  приподнялся  в кресле Гоц.  - Я  назначил?
Позабыл. Так устал, было собрание, но ничего, потолкуем.
 Гоц был еще мертвенней и бледней.
 - Вы были  у Виктора и  Ивана? Они говорили. На  товарищей вы произвели
прекрасное впечатление. Иван Николаевич берет вас к себе. Он разбирается. Он
большая величина. Вам  надо  будет всецело  подчиняться ему,  без дисциплины
дело террора  гроша  ломаного не стоит...  Да, Иван Николаевич о  вас  очень
хорошо  отозвался.  Стало  быть  завтра  поедете. Кроме  вас  едут  еще  два
товарища. Паспорта, явки, деньги, все у Ивана Николаевича. В организационные
планы и технику мы не входим.
 Глядя на Гоца, Савинков думал:, "нежилец, жаль".
 - Ну, о делах вот собственно все. Ваше  желание исполняется, идете... -
Гоц оборвал,  любовно глядя  на Савинкова:  - молодого,  перенесшего тюрьму,
крепость, ссылку, теперь идущего на смерть.
 - Вы знаете на кого?
 - Предполагаю.
 - На Плеве, - тихо сказал Гоц. - Вы понимаете насколько это необходимо,
насколько  ответственно? Ведь  он  нам  бросил вызов,  заковывает  Россию  в
кандалы.
 - Я считаю за величайшую честь, что выхожу именно на него.
 - Может быть мы и не увидимся больше.  Давайте останемся  друзьями,  вы
можете  сделать  многое:  вы  смелы, образованы,  талантливы, берегите себя,
Борис  Викторович. Скажите,  вы ведь  пишете? Вашу  статью в  No 6 "Рабочего
дела" Ленин страшно расхвалил  в  "Искре". Знаете? Но статьи - одно. А у вас
беллетристический вид. Скажите, не пробовали?
 - Пробовал, - сказал Савинков. - Вот недавно написал.
 - Что?
 - Рассказ.
 - О чем? Расскажите, это интересно! - заволновался Гоц.
 - Выдумка из французской революции. Называется "Тоска по смерти".
 - По смерти? - переспросил Гоц. - Тоска? Не понимаю. Расскажите.
 - Сюжет простой, Михаил Рафаилович. В Париже  93-го года живет девушка,
дочь суконщика. Отец ее влиятельный  член монтаньяров, партия идет к власти,
семья  живет  в  достатке.  Жанна  весела,  спокойна. Но  вдруг однажды  она
подходит  к окну и бросается  в него. Все в  отчаяньи, не  понимают  причины
самоубийства. Разбившуюся Жанну  вносят в  дом.  Возле нее рыдает мать.  Все
спрашивают  Жанну  о причине, но  Жанна на все отвечает "я не знаю". А через
несколько минут умирает и шепчет "я счастлива".
 Гоц забеспокоился.
 - Все? - сказал он.
 - Все.
 - Только и  всего?  Так и умерла? С бухты барахты бултыхнулась в  окно?
Неизвестно почему?
 - Рассказ называется "Тоска по смерти".
 - Я понимаю, - загорячился Гоц. -  Но  это же  упадочничество! Здоровая
девушка бросается в окно и говорит, что она счастлива.
 - Может быть она была нездорова? - улыбнулся Савинков.
 - Ну, конечно, же! Она у вас  психопатка! Очень  плохой сюжет. И как вы
до этого додумались? Не  знаю, может  вы хорошо написали,  но выдумали очень
плохо. И зачем это вам, революционеру?
 Гоц помолчал.
 - Идете  на такое дело и вдруг такое настроение. Что  это с вами? У вас
действительно такое настроение?
 - Нисколько.
 -  Как  же  это  могло  взбрести?..  Знаете  что,  Борис Викторович,  -
помолчав, сказал  Гоц,  - говорят, у надломленных скрипок  хороший звук. Это
наверное верно. Но  звучать одно, а дело делать - другое, -  вздохнул Гоц. Я
вас  так и буду звать: надломленная скрипка  Страдивариуса!  А? А  стихи  вы
пишете?
 - Пишу.
 - Прочтите что нибудь.
 "Гильотина - жизнь моя! Не боюсь я гильотины! Я смеюсь над палачом, Над
его большим ножом!"
 -  Вот это прекрасно, вот это талантливо! - радостно говорил Гоц. - Ну,
идите, дорогой мой, - приподнялся он. - Увидимся ли только? Дай бы Бог.
 Они крепко обнялись и расцеловались.
 9
 Над  Берлином светило желтое  солнце. В 12 часов в кафе Бауер на  Унтер
ден Линден не было никого. Сидели три проститутки,  отпаивая усталую за ночь
голову кофеем.
 Пять минут первого в кафе тучно вошел Азеф. Не глядя по сторонам, сел к
стене. Заказав кофе, он взял "Фоссише Цейтунг" и стал читать хронику.
 Десять  минут первого  вошел Савинков,  одетый  по заграничному,  вроде
туриста. По походке было видно, что жизнь он любит, нет забот  и хлопот. Еще
с улицы, сквозь стекло он увидал Азефа.
 -  Здрасти, садитесь.  -  Азеф  отложил  "Фоссише"  в  сторону,  и,  не
поднимаясь, подал руку.
 - Где вы были?
 - В Иене.
 - Почему же не во Фрейбурге? Ведь я же сказал вам во Фрейбург.
 - А чем собственно Иена  отличается от Фрейбурга? В следующий раз поеду
во Фрейбург.
 - Странно, - сердито сказал Азеф, - вы могли мне  понадобиться. Ну, все
равно. "Хвостов" не заметили?
 - Никаких.
 - Уверены?
 - Как в том, что передо мной мой шеф, Иван Николаевич.
 Азеф отвел в сторону скуластую голову.
 - Стало быть готовы к отъезду?
 - В любую минуту.
 - Сейчас, - Азеф вытянул часы, - придут двое товарищей, поедут вместе с
вами. А в час, - гнусавым рокотом добавил, - должен быть Каляев.
 - Неужели?
 -  Я  не  знаю, почему "неужели"? -  сказал Азеф. снова взяв "Фоссише",
рассматривая объявления, - говорю, что будет, я его еще не видал.
 Азеф  разглядывал  объявления фирмы  Герзон, изображавшие бюстхальтеры.
Оторвавшись, сказал:
 - Да, ваша партийная кличка "Павел Иванович". Запомните.
 Стеклянное   окно  на   улицу,  захватывавшее  почти  всю  стену,  было
приподнято.  Но  воскресный  Берлин тих.  С  улицы  не  шло  никакого  шума.
Монументальный шуцман в синем мундире стоял на углу  в бездействии.  Изредка
были видны его поднимавшиеся большие, белые перчатки.
 Оглядываясь,  в кафе  Бауер  вошли  двое.  Азеф шумно  отложил  газету.
Савинков понял, товарищи по работе.
 В  одном безошибочно определил  народного  учителя. Бородка  клинушком,
глаза цвета пепла, жидкая грудь. Был худ, может быть, болен туберкулезом.
 Другой,  смуглый с малиновыми губами,  с которых не сходила полуулыбка,
был выше и крепче спутника. Его руку Савинков ощутил, как чугунную перчатку.
 Азеф заказывал  обоим, не  спрашивая о  желаньях. Оба выражали фигурами
незнанье языка. Лакей  смотрел  на них  снисходительно.  Когда же  он  ушел,
четверо налегли на стол грудью.
 - Прежде всего, познакомьтесь, -  гнусавой скороговоркой сказал Азеф, -
товарищ Петр, Иван Фомич, Павел Иванович.
 Товарищ Петр не стер улыбки. Иван Фомич оглядел Савинкова.
 - Вам я  уже сказал явки, - обратился Азеф  к Ивану  Фомичу  и Петру, -
тебе, Павел Иванович, сообщу. Савинков понял, перейти на "ты" нужно.
 - Вы,  Иван Фомич, едете завтра вечером через Александрове в Петербург,
купите пролетку и лошадь, купите не  дрянь и  не  рысака,  а среднюю хорошую
лошадку,  задача  - наблюдать  выезды  Плеве. Он живет  на  Фонтанке в  доме
департамента полиции. К царю ездит еженедельно с докладами. Вы легко сможете
установить дни и часы выезда.  Они обставлены  такой  охраной и  помпой, что
сразу узнаете. У него черная  лакированная карета с белыми, кажется, спицами
и  гербом.  За ним  едут  филеры  на  велосипедах,  лихачах.  Все это должны
наблюдать  точно,  сдавать наблюдения Павлу Ивановичу, он  будет со  мной  в
связи.
 - А вы тоже едете в Петербург? - глухим голосом сказал Иван Фомич.
 -  Вас  не касается,  куда я еду, - лениво оборвал  Азеф.  - Вы держите
связь  с  Павлом Ивановичем. Павел Иванович держит связь со мной и  получает
все  необходимое.  Товарищ  Петр,  вы   едете   послезавтра   вечером  через
Вержболово. В Петербурге в первые дни выправите в полиции патент на  продажу
в  разнос  табачных изделий. Обратитесь  в полицейский  участок. Лучше всего
остановитесь в  каком-нибудь ночлежном доме  на Лиговке. Там  разузнайте как
быстрей,  лучше выправить. Выправляйте за взятку, непременно, тогда сомнений
не будет.  Ивану  Фомичу  удобнее  установить наблюдение  непосредственно  у
Фонтанки. А вам надо попробовать с Балтийского вокзала. Плеве ездит с него в
Царское.  При правильности наблюдений вы  совершенно  точно  установите дни,
время и маршрут кареты. Тогда уж метальщики сделают нужное партии дело.
 - А разве метальщиками будем не мы? - твердо проговорил Петр.
 - Об этом рано говорить, - пророкотал  Азеф. - Есть у товарищей ко  мне
вопросы?
 - По-моему все ясно,  - сказал Савинков. Азеф  исподлобья  скользнул по
всем трем.
 - Тогда нечего сидеть вместе,  - пробормотал он. - Надо расходиться. Вы
товарищи идите,  а ты Павел Иванович останься. Вы помните точно поезда? Азеф
вынул  записную книжку. - Вы через  Александрове завтра в 7.24 вечера. Вы на
Вержболово  в 12.5 послезавтра. Первая  явка  с  Павлом Ивановичем  будет на
Садовой между Невским и Гороховой. На явку придет товарищ Петр.
 - Так, - глухо сказал Иван Фомич.
 Все пожали друг другу руки. Товарищ Петр и Иван Фомич вышли из широкого
кафе Бауер.  Было видно, как пошли и как пересеченные движением остановились
недалеко от шуцмана в белых перчатках.
 10
 Когда Савинков с  Азефом  остались вдвоем,  Азефу изменило спокойствие.
Азеф казался взволнованным. Он тяжело сопел. Скулы скривились.
 - Жаль будет,  если  не  удастся,  - проговорил он. -  Вы как  думаете,
удастся?
 - Думаю.
 - Если не будет провокации, удастся, - сказал Азеф.  - Как вам нравится
товарищ Петр? Вы ему верите? Чорт его знает, я его слишком мало знаю. Трудно
быть  уверенным в людях,  которых видишь  пять  раз  в жизни. У него хорошие
рекомендации, его рекомендует бабушка, она разбирается.
 -  Иван  Николаевич, - проговорил Савинков, -  все удастся.  Если Плеве
уйдет от нас, не на нас кончилась Б. О.* От партии он не уйдет. Я уверен.
 Азеф смотрел  непроницаемыми беззрачковыми  глазами. Трудно было понять
выражение его лица. Глаза, казалось, улыбаются, любят, благодарят.
 Вы правы, - проговорил Азеф.

 * Боевая Организация партии социалистов-революционеров.

 Он посмотрел на часы.
 - Странно, Каляева нет.
 - Наверное плутает.
 В это время Каляев,  ругая  себя за опоздание,  и не догадываясь  взять
извозчика, бежал по Фридрихштрассе.
 Савинков  узнал бы  его среди  миллиона  людей: та  же  легкая, молодая
походка, насмешливые глаза, нервные жесты, странная улыбка.
 Янек!
 Каляев бросился.
 - Вы  с  ума сошли,  - проворчал Азеф. - Ваши объятия обратят внимание,
это не Россия.
 Азеф  хрипел, был взбешен.  Чтоб  скорей  кончить  разговор, проговорил
быстрым рокотом, который уже знал Савинков:
 - Мне сказали, вы хотите работать в терроре?
 - Да, - громко сказал Каляев.
 - Давайте говорить тише, - недовольно пророкотал Азеф, -  почему именно
в терроре, а не на другой работе в партии?
 - Если у  вас есть время, - заносчиво откидывая голову, признак, что он
недоволен, оказал Каляев, - я вам объясню.
 - Иван Николаевич, я знаю Янека с детских лет. Если я иду в  террор, то
мое ручательство...
 Каляев вспыхнул. Глаза потемнели, его оскорбили.
 -  Сейчас,  -  равнодушно  пророкотал  Азеф,  -   мне  люди  не  нужны.
Возвращайтесь в Женеву. А если понадобитесь, я вызову.
 - Я не могу вас  ни в чем уговаривать, - еще заносчивей  сказал Каляев,
заносчивость  подчеркнулась  польским  акцентом.  -  Я  служу  партии и делу
освобождения  России.  Я  буду  работать  там,  где  найду  более  нужным  и
целесообразным.  -  Каляеву   изменило  самообладание,  оборвав,  он  глядел
ненавистным взглядом на урода в сером костюме.
 Азеф под взглядом Каляева отвел глаза.
 -  Стало быть, говорить  нам  не о чем, - резко  зашумев  стулом, встал
Каляев. - Может, ты меня проводишь, Борис?
 11
 Когда они вышли, Азеф сидел еще минут десять.
 "Zahlen", - махнул он лакею и, заплатив, тяжело поднялся.
 Азеф шел  по Унтер  ден Линден, как купец в  воскресенье,  раскачиваясь
находу.  Встречные  проститутки  смотрели на него с удовольствием.  Он был в
дорогом костюме, с большим животом. Это их профессионально волновало.
 12
 - Янек, он тебе не понравился?
 - Не понравился? - захохотал Каляев нервным глухим хохотом. - Я в жизни
не видел отвратительней этого толстопузого купца. - Каляев был возбужден. На
бледном  лице выступили красные пятна. Его  оскорбили в заветном, оттолкнули
от дела жизни, от убийства во имя России, во имя любви Каляева к людям.
 Извозчик въехал под  каменные ворота  Ангальтского вокзала. У  вокзала,
среди спешащих людей Савинков и Каляев крепко обнялись, прощаясь.
 13
 Красавец  мужчина,  бывший   кавалерист,  театрал-любитель,  прозванный
"корнетом  Отлетаевым", волновался  в Париже на рю  де Гренель 79.  Это  был
заведующий заграничной агентурой департамента  полиции  Леонид Александрович
Ратаев. Даже не Ратаев, а  Рихтер.  Но  Ратаев-Рихтер  был  далеко неглуп. А
волновался потому, что в  департаменте вилась сеть интриг, жалоб, сплетен, а
от Азефа два месяца уже не было сведений.
 Ратаев долго  что-то обдумывал. Наконец стал выводить изящным почерком,
отводя удары и сплетни департамента:
 Дорогой   Алексей  Александрович!  Вашу  в  полном  смысле  шифрованную
телеграмму  я  получил и не могу скрыть, что  содержанием ее крайне огорчен.
Суть  в  том  недоверии  ко  мне,  признаки   коего  я  замечаю  со  стороны
департамента. Но смею думать, что я своей  многолетней  службой не  заслужил
этого и вы  упрекаете меня незаслуженно. Так, еще  недавно, удар, занесенный
над жизнью господина министра внутренних дел, статс-секретаря фон Плеве, был
отведен  именно  руководимым  мной  сотрудником.  И  разрешите  мне  вкратце
напомнить вам обстоятельства этого дела:  - 11 октября  1902 года совершенно
секретным письмом на ваше имя  я сообщил,  что боевой организацией выработан
план покушения на жизнь министра внутренних  дел статс-секретаря  фон Плеве.
Предполагалось   открытое  нападение  на   улице  на  карету  министра  двух
всадников, вооруженных пистолетами большого  калибра системы  Маузера,  были
уже подысканы исполнители, изъявившие готовность пожертвовать собой. То были
два  офицера,  проживающие  в Петербурге,  при чем  один  должен  был  убить
лошадей, в то  время как другой должен  стрелять  в министра. Получив  общие
указания заграницей, руководимый  мной  секретный сотрудник имел  свидание с
членами  боевой организации,  Мельниковым и Крафтом, при чем  оказалось, что
автором  вышеприведенного  плана  был   именно  Мельников,   который  назвал
сотруднику  фамилию  одного  из  вышеуказанных  офицеров,  который  оказался
поручиком
 33 Артиллерийской  бригады Евгением  Григорьевым,  слушавшим  лекции  в
Михайловской  академии. Именно  мои сведения, я  подчеркиваю  это, послужили
основанием как  к аресту  поручика Григорьева, так  и к  получению  от  него
известного откровенного показания, явившегося  главной уликой против Гершуни
и  Мельникова,  благодаря  чему оба  они были  своевременно  заарестованы  и
присуждены  к  смертной  казни,  замененной  пожизненным заключением.  Таким
образом моей работой и работой секретного сотрудника, руководимого мною была
спасена жизнь министра внутренних дел, статс-секретаря фон Плеве.  Предлагая
вспомнить вам мою работу по департаменту и особенно обращая внимание ваше на
вышеизложенное, думаю, что вы согласитесь, что интриги  вокруг моего  имени,
имеющие целью  скомпрометировать  в  ваших глазах меня  и руководимого  мной
секретного сотрудника, являются злостными и для нашего общего дела вредными.
 Искренно преданный вам Л. Ратаев.
 Р.  S.  На днях посылаю вам новые интересные данные. Письма отправляйте
на 79 рю де Гренель.


 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
 1
 Вячеслав  Константинович  Плеве  был  человеком  сильным  и   холодным.
Замкнутый мальчик с туманными  глазами, приемыш  польского  помещика, он  не
знал ласк в детстве. Одни говорили, что отец его церковный органист; другие,
что смотритель училища, третьи, что аптекарь, никто не знал родителей Плеве.
Он был сирота.
 Когда  Славе,  как  звал его  помещик, исполнилось  17 лет, Слава донес
генералу Муравьеву на приемного отца. Польского  помещика генерал повесил. У
мальчика была воля. Он мечтал о головокружительной карьере.
 Учась на медные гроши, пешком месил грязь большой дороги, возвращаясь с
каникул  в университет.  Мечты не покидали. Властный, гибкий, самоуверенный,
переменил  католичество на православие.  Уже  шел высоко  по бюрократической
лестнице. Победоносцев называл его "негодяем", ибо был слух, что Плеве через
провокаторов замешан в убийстве губернатора Богдановича. Плеве был тщеславен
и ненавидел людей.
 Ни   пост   директора  департамента,   ни  пост  товарища  министра  не
удовлетворяли его полностью. Только раз в жизни Плеве был счастлив. Это было
в апреле, когда Балмашов  убил Сипягина. Генерал-адъютант  сообщил  монаршью
волю  назначения  Плеве.  Плеве ехал  по  Дворцовой набережной.  Черный  куб
лакированной кареты плавно колыхался на рессорах, цокали подковы коней.  Это
были счастливые минуты.
 Рысаки  стали  у  подъезда  дворца.  Плеве   поднимался  по  Иорданской
лестнице.  Первыми  здоровались  министр  двора  барон  Фредерикс, дворцовый
комендант  генерал Гессе. По пожатию рук, наклону  голов Плеве знал уже, кто
он. Твердо пошел по Аван-залу.  Император  вышел навстречу ласково, любезно.
Плеве показалось, что у него слегка кружится голова.
 Морщась от света, Николай II сказал:
 - Вячеслав Константинович, я назначаю вас вместо Сипягина.
 Плеве чуть побледнел.
 - Ваше величество,  я  знаю, злоумышленники меня могут убить. Но пока в
моих жилах есть  кровь, буду твердо  хранить заветы  самодержавия. Знаю, что
либералы ославят меня злодеем,  а революционеры извергом. Но пусть будет то,
что будет, ваше величество.
 - Сегодня будет указ о вашем назначении,  - закрываясь рукой от солнца,
проговорил Николай II.
 Плеве наклонил голову.
 И когда выходил от императора, его толпой поздравляли придворные. Плеве
знал людей. Тем, с кем  вчера  еще  был  любезен, бросил сквозь топорщащиеся
усы:
 Время, господа, не разговаривать, а действовать.
 И спустился по великолепной дворцовой лестнице к карете.
 2
 Мечта Плеве исполнилась. -  В два месяца  революция будет раздавлена, -
говорил  он. И  из  его  канцелярии  то и  дело шли  секретные  распоряжения
губернаторам.
 Плеве  сторонился двора.  Государственный  совет называл стадом  быков,
кастрированных для  большей  мясистости.  Он искал только  дружбы  правителя
Москвы, великого князя Сергея, с  ним обсуждал меры пресечения революционных
волнений.
 - Но  надежна ли  ваша личная охрана, Вячеслав Константинович? -  часто
спрашивал великий князь.
 - Моя охрана совершенно  надежна, ваше  высочество.  Думаю, что удачное
покушение может  быть  произведено только по случайности  -  отвечал  Плеве,
зная, что Азеф охраняет его жизнь, что  выданные им, Гершуни и Мельников уже
пожизненно в каземате.
 3
 Савинков шел по Петербургу, мосты, арки, улицы которого так любил. Те ж
рысаки, коляски, кареты, переполненные звенящие рестораны.  Машины в  пивных
поют "Трансваалями", "Пятерками", вальсами "Разбитое сердце".  Мощный разлив
широкой  Невы  под  мостами. Величественнейшие в  мире  дворцы.  Н