ваясь на филеров, пил, было мало  денег,  много грусти.
Планы   Азефа:   -   взрыв  Охранного,  арест  Витте,   взрывы   телефонных,
осветительных проводов - слушал безучастно.
 - Что  ты, Павел Иванович,  - недовольно рокотал Азеф  -  то Тутушкины,
динамитные пояса, то слова не выжмешь.
 - Ерунда все, Иван. Нужно возродить боевую. К чему  все это? Разве  это
сейчас надо? - идя с заседания, говорил Савинков.
 - Конечно, не это, - кряхтел Азеф.
 -  Так   ты  думаешь,  боевая  возродится?   Согнувшись  от  дождливого
промозглого  петербургского  ветра,  налетавшего  с  Невы,   Азеф   бормотал
неразборчиво:
 - Зависит не  от  ЦК, а от Витте. По моему старичок сработает  на  нашу
мельницу.   -  Азеф  закашлялся,   в   кашле  выпуская  на  тротуар   слюну.
Откашлявшись, догнал Савинкова.
 Из  ресторана "Кармен" вылетали  звуки скрипок. На  16-й линии  казался
уютен  "Кармен"  в  эту  петербургскую ветреность. Азеф  вошел  в  ресторан,
заполняя собой дверь, задевая за косяки. Савинков шел за ним.
 - Ты  что? - смотрели  в карту,  когда  лакей лепетал детской  беззубой
челюстью о том, что бараньих больше нет, а свиных тоже нет.
 - Мне, голубчик, яичницу!
 - Подвело животы! - раскатисто хохотал Азеф, - то-то боевую возродить!
 - Не в том, Иван, суть. Денег нет, деньги будут.
 - Где найдешь?
 -  Не бойся, в провокаторы  не пойду.  В том суть, что  ни во что кроме
террора не верю. Отдал делу  силы, а  теперь  когда  нужно  показать Витте -
террор! - вдруг из-за какой-то тактики складывать оружие, это измена.
 - Не кирпичись, барин, придет время. Тебе денег дать?
 Азеф вытащил из жилетки смятую сторублевку.
 - Барин ты, без подмесу, Боря  -  исподлобья, лукаво засмеялся Азеф,  -
пристрастился изображать  англичан,  вот  ни  на  какую  работу толком и  не
поставишь. Скучно да "проза",  либо  "бомбочки", либо "стишки", -  колыхал в
смехе животом Азеф, - лощеный ты у нас, недаром зовут кавалергардом.
 -  Демократических  сопель  и  вшивых  косм  не  люблю,  -  пробормотал
Савинков. Он ел с аппетитом яичницу.
 - Раз, - вдруг улыбнулся он, - знаешь, как сейчас помню, прибегает одна
товарищ   к   Тютчеву,  при  мне  прямо  бякает:  -  Николай  Сергеевич,  вы
представьте,   говорит,  иду   сейчас  по   Невскому   (Савинков  представил
запыхавшуюся женщину), -  вижу, говорит, Азеф на лихаче едет среди бела дня,
обнявшись, с дамой легкого поведения.
 - Ну, а Тютчев? - пророкотал Азеф.
 -  Развел  руками.  Стало  быть,  говорит, нужно для дела. А другой раз
кто-то  протестовал, потому что  видел  тебя  в  ложе Александринки,  сидит,
говорит, Азеф  с дамой в бельэтаже,  у  всех на  виду в смокинге,  на пальце
громаднейший брильянт!  Ха-ха-ха. Кстати  не пойму, Иван, отчего  тебя  бабы
любят? а? Рожа твоя откровенно сказать не апостольская.
 - А тебя не любят? Бабы чуткие,  -  улыбаясь прогнусавил Азеф, - в тебе
мягкую  кость  чувствуют, вот  и не  идут на  тебя,  - захохотал дребезжащим
хохотом.
 Ресторан был  наполнен  запахами  пива,  водки, кухни.  Но  выходить не
хотелось. Они сидели в углу. Было видно  в окно, как хлестал на улице мелкий
дождь и неслась мгла, застилавшая улицу.
 Азеф пыхтел, курил.
 -  Скажи, Иван, только по правде, есть  у тебя  вера  или вовсе нет?  -
сказал Савинков.
 - Какая вера?
 - Ну, в наше дело - в социализм?
 - В  социализм? - пророкотал Азеф, темные  глаза,  смеясь, разглядывали
Савинкова. -  Все на  свете,  барин,  ist eine  Messer- und Gabelfrage.  Ну,
понятно, это нужно  для молодежи,  для рабочих, но не для нас  же  с  тобой,
смешно...
 - А разрешите вас, товарищ, спросить, - прищурившись углями монгольских
глаз,  проговорил   Савинков,   -   кажется  вы   глава  боевого   комитета,
подготовляющего вооруженное восстание в борьбе за социализм?
 Оба засмеялись. - Пойдем, Боря, - сказал Азеф, - и шумно поднялся.
 2
 На улице их охватил резкий, кружащий ветер. На крыше грохотало листовое
железо. Прошла мокрая блестящая конка. После нее на улице стало темно.
 - Боевой много дела, - в налетающем ветре говорил Азеф, крепко надвигая
котелок. - Витте, охранка, вот еще с Дулебовым.
 - Что с Дулебовым? - отворачиваясь в ветре, сказал Савинков.
 -  Тихое  помешательство, сошел  с ума. Жандармы перевели  в  лечебницу
Николая Чудотворца, он там записки пишет. Записки чушь, полная галиматья, но
называет  правильными  именами.  Сейчас  врач  наш,  передает,  а  разнюхают
жандармы,  скверно. Жаль Петра, но  ничего не поделаешь, обезвредить надо, -
проговорил Азеф, поднимая воротник пальто.
 - Петра?
 Удерживая котелок, Азеф, поворачиваясь корпусом к Савинкову, сказал:
 - Ну, конечно, Петра. Все равно жить ему недолго, а вред может принести
громадный.
 - Убить?
 -  Ну да. Чего  ты? Он же сумасшедший. На них  налетел  черный,  мокрый
ветер, оба перевернулись от него, пропятились несколько шагов.
 - А Татарова забыл? - пробормотал Азеф в темноте, - это тоже дело.
 На  углу,  сжавшись  под  кожанами,  дремали извозчики. Азеф и Савинков
обнялись, расцеловались и разошлись до завтра.
 3
 За два дня до сигнала к вооруженному восстанию в Москве, туда из Курска
прибыл новый генерал-губернатор Дубасов и из Петербурга Евно Азеф. Восстание
подавили. И когда Пресня еще дымилась кровью, бежав из Москвы и  Петербурга,
ЦК партии эс-эров открыл съезд у водопада Иматра, в гостинице "Туристен".
 На заседаниях съезда Азеф сидел мрачный.
 - Эх, Иван Николаевич, не отдавать бы Москвы семеновцам!
 - Что ж  поделаешь,  - разводил он плавниками-ладонями, - так сложились
обстоятельства.
 Азеф с  речами не выступал. После  Москвы знал свою силу.  Ждал просьб.
Просьбы  пришли.  В новую боевую вошли: -  женщины: Мария Беневская,  Рашель
Лурье, Александра  Севастьянова, Ксения Зильберберг, Валентина Попова, Павла
Левинсон,  мужчины  -  Савинков,  братья  Вно-ровские, Моисеенко,  Шиллеров,
Зильберберг,  Двойников,  Горисон,   Абрам  Гоц  (брат  Михаила),  Зензинов,
Кудрявцев,  Калашников,  Самойлов, Назаров,  Павлов,  Пискарев, Зот  Сазонов
(брат Егора), Трегубов, Яковлев и рабочий "Семен Семенович".
 Базой  по  изготовлению  снарядов Азеф сделал  -  Финляндию. А  первыми
актами - убийства -  Дубасова,  генерала Мина,  П. И. Рачковского,  министра
Дурново, адмирала Чухнина.
 4
 На явочной квартире на Фурштадтской Савинков, придя с Марией Беневской,
застал  Азефа  мрачным и расстроенным.  Да и сам волновался,  четыре дня  не
находя нигде Ивана Николаевича.
 - Как я беспокоился, Иван,  - пожимал Савинков двумя руками руку Азефа.
Застенчиво пожала руку Азефа и хрупкая блондинка Мария Беневская.
 - Мы так волновались, Иван Николаевич, - проговорила и покраснела.
 Азеф насуплен. На Беневскую даже не взглянул, пыхтел.
 - За мной гонялись, как за зайцем.
 - Ты неосторожен, Иван.
 - Да, Иван Николаевич, и с вашей стороны это преступление. -  Беневская
красива, тонка, в манерах аристократизм, хорошее воспитание.
 Азеф кольнул ее правым глазом.
 -  Преступление, -  пробормотал  он, усмехаясь, -  хорошо еще,  что так
кончилось.
 -  Ты,  надеясь  на   свою  нереволюционную  наружность,  пренебрегаешь
примитивными  правилами конспирации, Иван.  Так нельзя, батенька,  надо быть
осторожнее. Что же это, случайность, иль гонялись за тобой, как за главой Б.
О.? Как ты думаешь?
 - Почем я знаю, -  нехотя пробормотал Азеф, - факт налицо,  а как  меня
повесят, как главу Б. О. или как члена ЦК, это не так важно.
 Почему Беневская влюблено смотрела на Ивана Николаевича? До  вступления
в  Б. О.  была  толстовкой-христианкой,  признавая борьбу  со злом насилием.
Сейчас,  не  расставаясь  с  Евангелием,  стала  террористкой.  Товарищи  не
понимали, каким путем  эта  строгая девушка пришла к ним? Ивана  Николаевича
она  любила, как  главу террора,  на  который  вышла  бесстрашно,  борясь за
счастье России и человечества.
 - Шутки брось, Иван.  У тебя  нет  подозрений? Уже час, как  ждал этого
вопроса Азеф.
 - Каких? О чем ты говоришь?
 - О провокации.
 - О провокации? -  поднял на  Савинкова темные глаза Азеф и расплылся в
иронической улыбке.  - Ха-ха-ха! Никаких  подозрений конечно нет, потому что
ясно и ребенку: - партия изобличила провокатора, оставив его на свободе. Так
что же ты думаешь, провокатор  - муха, хрупкая институтка, которая от испуга
падает в  обморок?  Ты  думаешь, - хмурясь,  искажаясь  говорил Азеф,  - что
Татаров не работает, что он бросил свое дело, перепугался и сел в бест? Да я
голову  дам оторвать, что это его рука.  Он нас всех отошлет на виселицу. Но
что же,  если  ЦК  этого  хочется,  пойдем  и на  виселицу, - Азеф  запыхтел
папиросой.
 - А разве он изобличен? - взволнованно спросила Беневская.
 -  Безусловный  провокатор,  -   отрезал  Савинков.  И  после  раздумья
проговорил: - Иван, если мы несколько раз шли по указке ЦК, то теперь, когда
удар  занесен над Б. О., нам нечего стесняться. С твоим арестом сорвутся все
намеченные акты. Мы должны обезопасить себя.
 - То есть как? Что ты думаешь? - как бы нехотя спросил Азеф.
 - Убить Татарова, вот  как,  -  сказал  Савинков,  пристально  глядя  в
выпуклые, темные глаза Азефа.
 Что нужно,  было выговорено.  Азеф молчал. Пыхтел, докуривая  папиросу.
Потом, бросив ее на пол, задавил штиблетой, закурил другую.
 -  Я  думаю, ты поймешь, Борис,  что самому  мне поднимать  этот вопрос
неудобно. Татаров для своего спасенья обвинил меня перед Черновым.
 - И что же?
 -  Я поставлю себя в двусмысленное положение. Могут  сказать,  убираю с
пути человека, обвинявшего меня в предательстве.
 - Какая чепуха!
 Бледное  лицо  Беневской  внезапно   порозовело,  изредка   вздрагивали
ресницы, словно она хотела что-то сказать и не выговаривала.
 - Нет не чепуха,  - медленно, лениво говорил Азеф. - Я щепетилен.  Я не
могу вести это дело. Потом сам понимаешь, Татаров не генерал, не губернатор,
он товарищ, бывший, но все равно, у него есть имя, биография, убивать его не
так-то просто.
 -  Бросим всю эту психологию, - махнул  рукой Савинков, - все это  так,
Татаров  не генерал, в былом революционер -  прекрасно. Но он  предатель.  С
слежкой за тобой над Б. О. занесен удар.  Его  надо отвести. Стало быть надо
убить Татарова. Ясно, как арифметика. Не понимаю наконец, почему легко убить
генерала  и  нелегко провокатора? Это люди  одного берега.  Ну,  провокатора
убить психологически может быть несколько труднее, только  и всего. Убийство
же Татарова важнее сейчас убийства Дубасова.
 Азеф не глядел на Савинкова. Ждал.
 - Если тебе, как ты говоришь, неудобно ставить убийство Татарова, давай
я беру его на себя.
 Азеф молчал.
 - Не знаю, - ответил он, - могут выйти осложнения с ЦК.
 - На осложнения мы плевали. Б.  О. под угрозой виселицы, а мы еще будем
думать о входящих и исходящих.
 - Если ты уверен, что надо  - бери. - Азеф выбросил дымящийся окурок из
мундштука и опять задавил его штиблетой.
 -  Но  ты  то  сам  как считаешь?  Необходимо  или нет?  -  раздраженно
проговорил Савинков.
 - Я считаю необходимым, - тяжело подымаясь с кресла, проговорил Азеф.
 5
 Чтоб убить  провокатора  Татарова в Варшаву выехал Савинков, Беневская,
Моисеенко, Калашников,  Двойников  и Назаров.  План был прост.  Его  выдумал
Савинков, гуляя по улицам "в желтом паре петербургской зимы".
 В  Варшаве Моисеенко и Беневская на  имя супругов Крамер сняли на улице
Шопена квартиру. Савинков пригласит Татарова для дачи  показаний. А  убьют -
Назаров, Двойников, Калашников.
 Двойников  московский  фабричный,  крепкий,  скуластый.   Назаров  тоже
рабочий,  выше  Двойникова,  легкий и высокий. Оба сильны.  Но все же первый
удар предоставлен рассеянному  студенту  Калашникову. Он так настаивал,  что
удар отдали ему.
 6
 Мимо памятника Яну Собесскому Савинков шел, крутя тростью. У квартиры с
железной   дощечкой  "Протоиерей  Юрий  Татаров",  длительно  нажал  кнопку.
Дожидаясь, ни о чем не думал.
 Матушка  Авдотья  Кирилловна  торопилась  надеть  туфли, все  никак  не
попадала правой  ногой.  Но  уж  очень  ей не  хотелось,  чтобы  сын выходил
отпирать  - "простудится  еще, Господи", -  шептала  она,  - "да и отдохнуть
только лег". - И почти бегом побежала, мягко чавкая туфлями.
 -  Простите, пожалуйста,  -  проговорил прекрасно одетый господин, стоя
перед Авдотьей Кирилловной. - Могу я видеть Николая Юрьевича?
 Авдотье  Кирилловне  господин  очень  понравился. Тихо,  по  старушечьи
улыбаясь, она проговорила:
 - Отдохнуть он лег, сын то мой, ну, вы все таки пройдите  в залу, я ему
скажу.
 Обтерев о половичек ноги, чтобы  не наследить, Савинков  прошел в залу.
Зала  маленькая,  в  фикусах,  геранях,  кактусах,  с  альбомами,  плюшевыми
скатертями ширмами, портретами духовных лиц.
 Когда скрипнула дверь  и  на  пороге встала  плотная  фигура  Татарова,
Савинков рассматривал над диваном портрет монаха в клобуке.
 -  Ах, это вы? - удивленно, нерешительно проговорил  Татаров и Савинков
увидел: - побледнел.
 - Здравствуйте, Николай Юрьевич! - весело сказал он, пожимая руку.
 - Присаживайтесь, - проговорил Татаров.
 - У меня к вам дело.
 - Пожалуйста, -  опустив голову, сказал  Татаров. Он посмотрел на брюки
Савинкова  в  полоску  и заметил, что  ботинки грязны, "без  калош ходит", -
подумал Татаров.
 - Видите ли,  Николай Юрьевич,  члены  следственной комиссии по  вашему
делу,  все,  кроме Баха (внезапно, но естественно солгал Савинков)  сейчас в
Варшаве. Я полагаю, в целях вашей реабилитации  необходимо устроить  допрос,
дабы вы могли защититься,  мы  же с  своей  стороны могли бы  выяснить дело.
Получены  новые  сведения,  весьма  меняющие  дело  в благоприятную  для вас
сторону. Товарищи  поручили мне  зайти к вам  спросить: -  хотите ли вы дать
показания?
 - Я ничего не могу  добавить  к  уже данным,  - проговорил  Татаров, не
поднимая головы. Савинков осмотрел его, опять как в Женеве, представляя, как
рухнет с шумом на землю под ударами товарищей.
 - Но я говорю, Николай Юрьевич, в нашем распоряжении есть новые данные.
Вот,  например, вы  указывали  на провокатора  в партии.  У нас есть  теперь
данные, могущие, быть может, реабилитировать вас окончательно.
 - Да,  я  говорил о провокаторе. И  сейчас скажу,  -  провокатор это  -
"Толстый", Азеф.
 - Откуда у вас эти сведения?
 - Эти сведения достоверны. Я  имею их из полиции. Моя сестра замужем за
приставом Семеновым. Он хорош с Ратаевым.  Я  просил его, в виде личной  мне
услуги, осведомиться о секретном сотруднике в партии. Он узнал, провокатор -
"Толстый", Азеф.
 - Ну, вот видите, - произнес Савинков, - если вы могли бы документально
подтвердить это, хотя прямо  скажу, я лично полицейскому источнику полностью
не доверяю.
 - Я понимаю, но здесь, Борис Викторович...
 -  Я понимаю, Николай Юрьевич, -  перебил Савинков, -  но  разбор этого
материала - дело следственной комиссии in corpore,  мне  поручено пригласить
вас. Вы хотите придти?
 Он видел, как Татаров волнуется, теребит, мнет бороду.
 - А кто там будет?
 - Чернов, Тютчев и я.
 - А еще кто?
 - Больше никого. Татаров молчал, соображая.
 - Ну, хорошо, - проговорил он. - Я приду. Какой адрес?
 - Улица Шопена 10, квартира Крамер. Спросите госпожу Крамер.
 - Хорошо. В восемь?
 - В восемь.
 В передней, в приоткрытую щель смотрела Авдотья Кирилловна.
 - Скажите, -  остановил вдруг Татаров Савинкова, проговорив тихо: - Как
же так, вы подозреваете  меня и не боитесь придти ко мне  на квартиру. Ведь,
если я провокатор, я же могу вас выдать?
 - А  разве я  вам сказал, что мы подозреваем  вас?  Я в это не  верю ни
одной   минуты,  Николай  Юрьевич.  Для  того  и  приехала  комиссия,  чтобы
окончательно выяснить.
 - Ну, хорошо, до свиданья, - проговорил Татаров.
 - До свиданья, до завтра. Только, пожалуйста, не запаздывайте.
 Легкой походкой  Савинков опустился по  лестнице, на которой дворничиха
зажигала  керосиновую  лампу. На улице  Савинкова  охватило  чувство  хорошо
выполненного дела: - в восемь Татаров будет в квартире Крамер.
 7
 В  доме No  10 на  улице  Шопена  оживление началось с пяти. А с  шести
Беневская  села в гостиной в кресло. Была  бледна. Вероятно  не опала  ночь.
Калашников  то ходил  по  кабинету,  то  что-то насвистывал,  то  выходил  в
коридор.
 В дальней, пустой комнате, согнувшись за столом что-то писал Савинков.
 Назаров  и  Двойников  пили  чай.  Они  были друзья  с юности, как  еще
привезли их отцы из деревни и отдали на Сормовский в мальчики.
 - Нет, Шурка правды на свете, - откусывал  сахар крепким зубом Назаров.
-  Во  время  восстания  сколько народу  побили, теперь  дети  малые по миру
бродят. Бомбой бы их всех безусловно, вот что...
 - Ээ, Федя,  - качал головой Двойников, - оно так то так, да  все таки,
брат, к такому делу с разлету не подходи. К такому делу надо в чистой рубахе
идти, может даже я и недостоин  еще, например, послужить революции, как  вот
Каляев.
 - Брось  трепать, Шурка, -  хмурился  Назаров, - в рубахе, не в рубахе.
Надо убить? Надо. Значит концы в воду и ходи кандибобером.
 Назаров допил, по привычке перевернул чашку вверх дном, утерся, сказал:
 - Ну, я иду со двора.
 Допив  чай, Двойников произнес  со вздохом  что-то  вроде  "ииээхх!"  и
зашумел редкими ударами сапог к окну на улицу.
 - Стало быть, Мария Аркадьевна,  вы  выходите к нему и проведете его  в
гостиную, тогда он отрезан. Я выйду из кабинета.
 - Товарищ Калашников, скажите, вы убеждены, что это предатель?
 - Да. А что?
 - Я боюсь, вдруг ошибка, это ужасно.
 - Какая вы чудачка, Мария Аркадьевна. Он предал товарищей, послал их на
виселицу.
 - Нет, я знаю... убить надо.
 В дверь с черного хода раздался несильный  стук. Беневская и Калашников
вздрогнули.
 -  Он?  Не  может  быть,  рано,  -  проговорил Калашников  и бросился в
коридор. Беневская видела он держится за  карман. Знала - в  кармане финский
нож.
 Кто-то  вошел  с черного хода.  - Вот  шаталомный, - услыхала Беневская
голос и смех Назарова.
 - Опоздал, чорт возьми, города  не знаешь, извозчик  дуралей попался, -
говорил Моисеенко.
 - Все в порядке, товарищ Моисеенко, - сказал Калашников.
 Двойников тихо свистнул у окна. Все насторожились.
 С противоположной стороны улицы, спрятав голову в воротник, согнувшись,
быстро шел Татаров.
 Беневская подошла  к  зеркалу  и  почему-то  быстрым  женским движением
поправила  волосы. Оторвавшись  от  рукописи, Савинков прислушался к свисту,
ждал звонка. "Сейчас должен позвонить". Но звонка не раздавалось.
 Назаров пристыл к стеклу во двор, походя на  кошку:- прямо против  окна
стоял  Татаров,  о  чем-то спрашивая дворника. Назаров не сообразил, Татаров
мотнул дворнику и очень быстро пошел к калитке.
 Все  замерев,  ждали  звонка.  Назаров  кошкой  прыгнул  с   табуретки,
бросившись в гостиную.
 - Уходит! - закричал он. - Что же вы рты то поразевали!
 За Назаровым бросились все к окнам и увидели удалявшегося Татарова.
 - УУУУ- гад...  - пробормотал  Назаров. Калашников  стоял  растерянный.
Беневская  странно  смотрела  на всех.  Она  была  несчастна. На  шум  вошел
Савинков.
 - Ушел? - проговорил он. - Теперь всех провалит. Надо сейчас же бросать
квартиру.
 - А если догнать?
 - Что ж ты, на улице?
 - А что, и на улице место найдется.
 - Брось, Федя, -  раздраженно проговорил  Савинков. - Сейчас же бросаем
квартиру, он всех нас провалит.
 8
 Ни на  один  звонок не  отпиралась  дверь в квартире Татарова.  Николай
Юрьевич вернулся  бледен. Не скрывая своего состояния, еле дошел до постели,
упал. Склонившейся в переполохе Авдотье Кирилловне, не выдержал, проговорил:
 - Мама, меня убить хотят, не отпирай...
 - Коля...
 - Оставь меня, - отстраняя рукой, проговорил Татаров.
 Зарыдав,    вышла    Авдотья   Кирилловна,   закрываясь    заскорузлыми
неразгибающимися от старости пальцами.
 Татаров  лежал  с  закрытыми глазами. Борода неаккуратна,  взлохмачена.
Мысли бились чудовищно, и не поспевая одна за другой, сталкивались, причиняя
невыносимую боль. Татарову хотелось бы не думать.
 Но  что  же сказал дворник?  Что  сняли муж  и  жен