кал глаз с ацетиленовых фонарей кареты.
 Девочка за руку  с мальчиком  прошли опушенными ножками.  За  ними  шла
пожилая женщина. Каляев узнал великую  княгиню Елизавету. Следом шел высокий
генерал-губернатор, и находу разлеталась его шинель на красной подкладке.
 Проводив его взглядом Каляев ушел с Театральной площади.
 22
 Дора  ждала  в  глухом  переулке  Замоскворечья.   Издали   она  узнала
ковыляющего "Мальчика". Савинков взял ее в сани и, молча, передал портфель с
бомбами.
 - Не встретил?
 - Встретил. Но не мог, были дети.
 Дора молчала, поправила на коленях портфель.
 - Дора, вы оправдываете "поэта"?
 - Он поступил, как должен был поступить.
 - Но теперь вы снова будете вынимать запалы, разряжать, заряжать. Может
произойти неудача. Вы опять рискуете жизнью и всем делом.
 - Мы не убийцы, Борис, - тихо  проговорила Дора. - "Поэт" прав. Разряжу
и заряжу без оплошности.
 Свободной рукой она подняла воротник шубки, мороз щипал за уши.
 Они  ехали по Софийке. Савинков вылез.  Остаток ночи до синего рассвета
провел в ресторане "Альпийская роза".
 23
 4-го февраля Савинков и Дора ждали Моисеенко, стоя за портьерой окна.
 -  Приехал, Дора, одевайтесь, - проговорил  Савинков. Он был  такой  же
бледный,  усталый,  впалые щеки, как у тяжко больного обтянули скулы,  глаза
обвелись темными кругами, став еще уже. Когда брал  портфель, на  этот раз с
одной  бомбой, Дора  заметила  как дрожат  его  руки. Она торопливо надевала
шубу, шляпу.
 - Не проезжал еще? - тревожно спросил Савинков, садясь в сани.
 - До двенадцати нет, - ответил Моисеенко.
 - Стало быть успеем. Теперь поедет в три.
 - Куда везти?
 -  Да  в  Юшков  же  переулок!  - раздраженно  проговорил  Савинков.  -
Поскорей, нахлестывайте!
 "Мальчик",  получив  два  удара, прыгнул галопом.  С  галопа перешел на
возможно быструю, скверную рысь.  Такой вихлястой рысью, тяжело дыша, вбежал
в Юшков  переулок. Тут  у сумрачного дома  Моисеенко остановился. Путаясь  в
полости саней вылезла Дора.
 - Вы ждете у Сиу, на Кузнецком, так, Дора?
 - Да, да, - проговорила она,  не оглядываясь, идя.  На следующем углу в
сани сел Каляев, одетый прасолом, в поддевке, картузе, смазных сапогах.  Они
поехали к Красной площади.
 - Янек, - говорил Савинков, - мы должны сейчас же решить, либо сегодня,
либо надо отложить дело. Я боюсь, одного метальщика недостаточно. Может быть
надо стать вдвоем? Но у нас сегодня один снаряд.
 -  Что ты  говоришь! -  возбужденно  сказал Каляев. -  Никакого второго
метальщика  не надо!  Позавчера я  был тоже один.  Ну? И если б не  дети,  я
кончил бы.
 Савинков молчал, угнетенно, разбито.
 - Ты настаиваешь именно сегодня и ты один?
 -  Да.  Нельзя в  третий раз подвергать Дору опасности.  Я все беру  на
себя.
 -  Как  хочешь.  Тогда  надо  вылезать,  кажется,  -  сказал  Савинков,
оглядываясь, словно они ехали по совершенно незнакомому месту.
 - Что это, Красная ? - спросил он.
 - Красная, барин, - ответил Моисеенко с козел.
 - Янек, в последний раз, ну, а если неудача? Тогда погибло дело?
 Лицо Каляева раздраженное.
 - Неудачи быть не может. Если он только поедет, я убью его, понимаешь?
 Моисеенко остановил "Мальчика".
 - Приехали, барин, - проговорил он, отстегивая полость.
 Каляев  вылез  со свертком. За  ним вылез с пустым портфелем Савинков и
кинул в ладонь извозчику светленькую мелочь.
 -  Я к Кремлю, - тихо сказал  Моисеенко. Савинков не ответил. Они шли с
Каляевым по Красной площади. На башне Кремля старые часы проиграли "два".
 - Два часа, - сказал Каляев.
 - Ну? - проговорил Савинков. Каляев улыбнулся.
 - Прощай, Борис, - сказал он и обнял его. Они расцеловались в губы.
 Не обращая ни  на что внимания, Савинков  смотрел, как легкой походкой,
не оглядываясь,  уходил Каляев  к Никольским  воротам. Когда он потерял его,
пробормотала "Куда же теперь идти?" Машинально пошел к Спасской башне. Возле
башни  сгрудились  извозчики, не  могли  разъехаться и,  выбиваясь  из  сил,
ругались матерью.
 Через Спасскую башню Савинков  прошел в Кремль. И  вдруг  вздрогнул:  у
дворца стояла карета великого  князя. Рысаки  мотали головами. "Убьет",  - и
радость залила его  сердце.  Он быстро пошел из Кремля на Кузнецкий, к  Сиу,
где ждала Дора.
 24
 Он  почти бежал по  Кузнецкому.  Сам  не знал  почему торопился  к Сиу.
Предупредить ли Дору,  что  покушение удастся?  Вернуться  ли  с  ней,  чтоб
видеть? Он сталкивался с людьми. Сердце билось.
 Еще не дойдя,  услыхал отдаленный глухой удар. И остановился у магазина
Дациаро, будто рассматривая открытки. "Неужели Янек? Но почему так глухо?"
 У  Сиу сидели праздные  москвичи, отводящие душу  покупкой  безделиц на
Кузнецком  мосту.  Дамы пили  кофе, ели пирожные.  Савинков  увидал  Дору  в
глубине кафе. Перед ней стояла чашка.
 - Пойдемте  отсюда,  -  сказал он, странно скаля зубы, пытаясь  сделать
улыбку.
 Дора поднялась. Взглянув  в  витрину  окна, она увидела,  что по  улице
бегут люди, кто-то машет  рукамм,  кто-то споткнулся, упал, тяжелый господин
смешно  перепрыгнул  через  него,  убегая, за  ним вихрем пробежали какие-то
мальчишки.
 - Что  такое?  -  спросила Дора.  Публика  из кафе бросилась к  выходу.
Савинков стоял бледный.
 - Да пойдемте же.
 - Простите, мадам, вы, мадам, не заплатили, - подбежал лакей.
 - За что? - спросила Дора.
 - За кофе и за два пирожных.
 - Пирожных я не ела, - сказала Дора, рассеянно шаря в сумочке.
 - Кого?! -  Что?! - Убило?! - Кого?! - закричали в кафе. Кузнецкий мост
залился бегущими, все бежали к Кремлю.
 Савинков  сжал руку  Доры, тащил ее сквозь  толпу. От  Никольских ворот
площадь  залилась  людьми.  Все молча лезли куда-то.  Толпа, сквозь  которую
нельзя было пробиться,  казалась  Савинкову  отвратительной.  -  Вот, барин,
извозчик!
 В пяти  шагах, у тротуара стоял "Мальчик".  Дора была  бела, губы сини,
она что-то шептала.
 -  Поедемте на извозчике, - сказал  Савинков.  Дора не  сопротивлялась,
тихо шепча - "Янек, Янек".
 "Мальчик" медленно продирался сквозь сгрудившуюся толпу. Когда ехали по
Страстному бульвару, Моисеенко попридержав "Мальчика", повернулся:
 - Слышали?
 - Нет.
 - Я стоял недалеко. Великий князь убит, - чмокнул он, дернул возжами, и
стегнул кнутом "Мальчика". "Мальчик" дернул сани, Савинков и Дора качнулись.
Но  не  от  толчка  Дора  упала  на плечо  Савинкова.  Дора  рыдала  глухими
рыданиями.
 - Господи, Господи, - слышал, склонившийся к ней Савинков, - это мы, мы
его убили...
 - Кого? - тихо спросил Савинков.
 - Его, великого князя, Сергея, - вздрагивая худым телом, рыдала Дора.
 Савинков улыбнулся и крепче ее обнял.
 25
 В это время четверо жандармов, скрутив ноги и руки Каляеву, везли его в
арестный дом  Якиманской  части.  Он старался закричать  -  "Да  здравствует
свобода!" Лицо было безобразно сине. Окровавленный,  он полулежал в санях. В
сознании смутно неслось происшедшее,  как виденная и давно забытая  картина.
Каляев ощущал запах дыма, пахнувший в лицо. Мимо плыла еще, в четырех шагах,
черная  карета,  с  желтыми   спицами.   На   мостовой  лежали   еще   комья
великокняжеской  одежды и куски  обнаженного  тела.  Потом напирала толпа. А
великая княгиня металась, крича:
 - "Как вам не стыдно! Что вы здесь смотрите!?"  - Толпа хотела смотреть
куски мяса ее мужа. И напирала.
 Возле  арестного дома Каляев потерял сознание. Жандармы вволокли его за
руки и за ноги.

26
 Вечером  Каляев пришел  в  себя. На  допросе ничего  не говорил,  слабо
улыбаясь.  Тогда  его повезли  в  Бутырскую  тюрьму, в Пугачевскую  башню. С
Николаевского вокзала в это  время уходил  скорый поезд. В купе 1-го  класса
сидел худой господин с  газетой. Светски  полу поклонившись напротив сидящей
старой даме Савинков спросил:
 - Я не помешаю вам, если буду курить?
 - Пожалуйста.
 Господин с удовольствием закурил.

 ГЛАВА ВОСЬМАЯ
 1
 После  убийства  великого  князя  Сергея  московской   группой  Б.  О.,
петербургская - спешно готовила убийство великого князя  Владимира виновника
расстрела рабочих 9-го января.
 Максимилиан Швейцер жил недалеко от Зимнего дворца: в отеле "Бристоль",
на  углу  Морской  и  Вознесенского.  В  его  распоряжении  было  достаточно
динамита. И воля шести товарищей была как динамит.
 Но чья-то  рука  мешала.  Филеры  спугивали  наблюдение,  боевик  "Саша
Белостоцкий" бежал,  боевиков Маркова и Басова схватили.  Но Швейцер все  же
работал по ночам в отеле "Бристоль" готовя бомбы.
 Но  вдруг прохожие, застигнутые  на  углу  Морской  и  Вознесенского, с
криком   метнулись  в  стороны  от  отеля   "Бристоль".  Извозчичьи   лошади
подхватили. Из четырех этажей  "Бристоля"  летели стекла, каменья, доски. На
улицу  из  развалившихся  стен падала  ломанная  мебель.  Кучей  вниз  ухали
кирпичи, смешанные с  розовой пылью.  Напротив,  у  старого Исаакия, взрывом
свалило воронихинскую решетку.
 Возле  капитальной стены нашли тело.  Мужчина лежал  на спине, страшно.
Голова была откинута,  лицо обращено к улице. Грудная клетка  разворочена, в
левой половине не было ничего. Позвоночник был бел, открыт. Руки без  кистей
и части  предплечья валялись рядом. В обломках,  мусоре лежали  куски  мяса,
мышц и сердце.
 2
 На месте взрыва толклась  праздная толпа. В толпу с Почтамтской вбежала
бледная Вера. Труп был один. И Вера сразу узнала, что это не Савинков.
 Вернувшись к себе на Средний, Вера была разбита, измучена. Взглянула на
часы: - было 12. Вера поняла, что  ждет детей. И когда  в передней зашаркали
ноги  няньки, а  потом  раздались,  близясь к  комнате,  смешные ударчики по
коридору,  Вера  встала, с улыбкой осветившей испитое лицо, подхватила Витю,
покрывая  поцелуями  его  розовые от  гулянья  щеки,  не  слушая, что что-то
смешное рассказывает Витя.
 3
 В  купэ  поезда  в  Женеву  Савинков читал об  убийстве  великого князя
Сергея.  Англичане  в  "Daily  Telegraph"  писали:  -  "Снова красная звезда
тирано-убийства мрачно  засияла на  темном русском небе. Сергей был унесен в
один момент одной из тех фатальных бомб, которые  русские конспираторы умеют
так хорошо готовить и так хорошо бросать. Вы не можете безнаказанно доводить
народ до бешенства или отрицать за ним элементарные права свободных граждан,
не вызывая тем тираноубийства. Сергей был тиран в старом смысле этого слова,
каких история  и трагедии рисуют в  самых мрачных красках. Великое изречение
блаженного Августина правдиво и поднесь: - когда  справедливость отброшена в
сторону, верховная власть является разбоем".
 Немцы писали без изречений, деловито: - "Die  Zeit" писала: - "Убийство
Сергея не вызвало в мире ни удивления, ни ужаса.  Его предвидели,  ожидали и
когда оно исполнилось - произвело впечатление необходимости. Если б в России
не было заговоров, надо было бы  спросить себя: - каким образом  отсутствует
следствие,   когда   налицо   причина?  Русское   самодержавие   проповедует
посредством залпов незыблемость своих  основ и получает в  ответ  динамитные
бомбы. Кто играет в истории такую  кровавую роль,  как Сергей, всегда должен
быть  готов  к  кровавому  концу.  Царизм  не  должен  удивляться,  что  его
катастрофы не вызывают ни в ком сочувствия".
 Француз Франсис Прессансе в "L'Humanite" писал: -  "Следует признаться,
что таинственные  судьи  произносят  свои приговоры над тиранией без ошибок.
Кто осмелился бы защищать Плеве? Кто осмелился бы  горевать о судьбе Сергея?
Великие князья изъяли себя от действия гуманности. Они ведут себя как хищные
звери в бараньем стаде. Пресыщение привело их к удовлетворению чувственности
всякой ценой. Их частная  жизнь полна  преступлений,  кутежей. И среди  всех
этих преступников худшим был Сергей".
 Также  писали   швейцарцы  в   "Peuple  de  Geneve":   "Невежественную,
безоружную толпу, желавшую на коленях просить о своих нуждах,  царь, уступая
настойчивым советам своих родичей и приближенных, наградил свинцовым дождем.
Этим  поступком царь  поставил себя вне законов. Он чудовище  подобное  тем,
которые давали ему советы. На царские пули народ отвечает динамитом..."
 Савинков выбросил газеты в  окно летящего поезда. Им владело  странное,
но  приятное чувство: - "О смерти Сергея Романова пишет весь мир, а убил его
он, Борис Савинков". Савинков знал, как его встретят в Женеве.
 4

 Квартира Гоца была переполнена. В комнате трудно было говорить, кричали
все. Старые, молодые, Чернов, Рутенберг, Рубанович,  Ракитников, Авксентьев,
Тютчев, Натансон,  Брешковская, Бах,  Шишко,  Зильберберг.  Много  толпилось
народу.  Самым молчаливым был  Азеф. Расплывшейся тушей сидел в углу, только
изредка  улыбался, когда  окружали  товарищи  и  жали  руки.  Он был  главой
праздника. Бабушка Брешковская, когда вошел Азеф, поклонилась  ему по-русски
- до земли. Чернов обнял его, и расцеловал.
 - Эх,  Ваня,  мир без старосты, что сноп без  перевясла, так  и мы  без
тебя! Нет уж, товарищи, - покрывал всех его тенор, - не тот разговор будет у
нас  с социал-демократами! Не  тот-с, кормильцы! Много дыму  да мало пылу! А
тут, как говорится, бай, бай, да и слово молви! За нами пойдут крестьяне, за
нами рабочие! Горой пойдут! И  власть над революцией будет  наша, эсеровская
власть! И  Россия  будет  наша,  эсеровская  Россия. А  эс-деков  под хвост,
товарищи! Да здравствует Б. О.! Да здравствует ЦК партии!
 - Нет ли у вас воды? - глухим, сипящим голосом спросил Азеф жену  Гоца.
Азеф пил короткими, животными глотками. Был взволнован. Убийство Сергея было
неожиданным. Азеф думал,  Савинков измотавшись в наблюдении, бросит. Поэтому
попросил и второй стакан. От нервности мучила жажда.
 - Ты чего распился, а? -  обнимал его Чернов. Все радостно смотрели  на
Азефа.  -  Не  воду, дорогой,  надо  пить! Шампанею!  Шампанеей  будем  тебя
отпаивать, Ваня! Так-то!
 -  Ладно, брось, -  прогнусавил Азеф, улыбаясь  толстыми, вывороченными
губами.
 5
 На  Монбланской  Набережной,  у  Монбланского моста,  кафе  "Националь"
по-прежнему круглый год сияло огнями.
 Азеф и  Савинков,  не торопясь, шли по мосту. Азеф держал Савинкова под
руку. Савинков сейчас любил Азефа. Савинков чувствовал, с ним жизненно взяли
они одну линию и понимали друг друга. Внутренне знал, что Азеф сильнее. Но в
этом не любил признаваться даже себе.
 По ярко освещенному залу "Националь" первым шел Савинков. Меж столиков,
ни на кого не смотря, за ним шел Азеф. Савинков был щегольской, изящный.
 - Пойдем в угол, - сказал Азеф, когда Савинков остановился у столика, у
окна.  Савинков пошел за Азефом. Тот,  обогнув  стол, грузно вдавил  себя  в
мягкое кресло.
 - Жрать хочется до чорта, - бормотал Азеф, - закусим как следует.
 Согнувшись близко головами над  напечатанной  золотом картой с отельным
гербом, они долго выбирали меню.
 - Ты как насчет почек в мадере?
 - Ничего, давай.
 - А "Барсак"?
 Азеф поморщился: -  Я  французское не  люблю.  Лучше  рейнского. Любишь
"Либфрауенмильх" ?
 Повернув  голову вполоборота  к  лакею,  не  глядя  на  него,  Савинков
заказывал. Лакей необычайно быстро  все записал в блокнотик и, поклонившись,
побежал.
 - Ну, теперь расскажи, - начал Азеф, - только подробно, все.
 Савинков провел обеими руками по лицу, сверху вниз, словно умылся.
 -  Да что ж рассказывать, - протянул он. Толстое, словно налитое желтым
воском лицо Азефа ласково улыбалось вывороченными, липкими губами.
 - Ты  уж, Боря,  не ленись,  - мягко прогнусавил он. Колыхая серебряным
подносом  с  затуманившимися, охолоделыми рюмками  и с дымящимися почками  в
мадере, подбежал лакей.
 - Я сам, - остановил раскладывавшего  по тарелкам лакея Савинков. Лакей
отбежал. Савинков стал раскладывать.
 - Как "поэт" себя держал, был спокоен?
 - Совершенно.  Ты знаешь, - Савинков задержал графин с  водкой  в руке,
глядя на Азефа. - Таких как "поэт" у нас нет и не было в Б. О. Если  б таких
было больше, можно б было перебить в две недели весь царствующий дом.
 Азеф ухмыльнулся: - Преувеличиваешь, а Егор?
 - Егор тоже.
 Азеф уже ел почки, часто вытирая салфеткой испачканные в соусе усы.
 - А Дора волновалась поди, сама хотела, а ? где она?
 -  Сейчас  в Питере. Конечно волновалась, - и, чуть улыбаясь,  Савинков
рассказал про истерику на извозчике, после убийства. Азеф захохотал. Дальние
гости оглянулись. Азеф на них не смотрел.
 - Женщины всегда женщины. Кишка тонка, - сказал он.
 Лакей подошел, стал убирать испачканную посуду, судки, рюмки.
 Савинков рассказывал о делах. О Петербурге, о покушениях, о том, что он
узнал от  Швейцера, о Леонтьевой, о Барыкове, Ивановской, о  боевой группе в
Москве, Азеф за едой, словно и не слушал. Задавал вопросы изредка. Ему нужен
был эквивалент.  Он его искал.  И за ужином Азеф выяснял, что отдать полиции
взамен отданного партии Сергея.  В  математически точном мозгу за прозрачным
"Либфрауенмильх", которое  оба  пили  небольшими,  холодноватыми глотками, у
Азефа создалась отчетливая картина, кого безопасно отдать Ратаеву. Когда все
стало ясно,  он  развалился в кресле,  приятно вытянув  ноги  под столом, и,
расправляя складки на жилете, гнусаво сказал:
 - Да, брат, дела вообще в шляпе.
 - Как будто.
 - И даже не как будто.
 Теперь Азеф переходил уже к другому.
 - Слыхал,  ты кооптирован в ЦК? - улыбнулся  он толстогубой улыбкой.  -
Это я настоял. Чернов был против.
 - Ах, так?  Рыболов был против? - ухмыльнулся Савинков, вспоминая рыжую
неприятную ему фигуру теоретика.
 - Ерунда, - махнул Азеф. - У Виктора есть  странности. Я не об этом. Ты
приходи  обязательно  на первое  заседание.  Интересный  вопрос. Помнишь,  я
говорил тебе  в  Петербурге, - прищурил Азеф темные маслины глаз, лицо стало
лукавым,  -  если  нам удастся  кончить  с  Плеве,  то будут деньги, а  если
прибавить Сергея, то и вовсе.
 - Ну?
 - Ну  вот. Поступило  предложение  от  члена  финской партии  активного
сопротивления  Кони Циллиакуса,  через  него  на  террор хотят  дать большие
деньги. Я проверял: -верно, дают.
 - И много?
 - Хватит.
 - Кто?
 - Не то американцы, не то японцы, вообще недурно.
 - Между американцами и японцами есть разница.
 - То есть? - насупился Азеф.
 - Японцы в данный  момент  на войне бьют русский  народ. Если  они дают
деньги, то наверное не  из-за симпатии к русской революции, а чтоб облегчить
избиение русского народа на фронте ударами с тылу.
 Азеф потемнел, оттопырив влажные губы.
 - И что же? При  чем  тут "симпатии"?  Нам нужны деньги? Мы их берем. А
кто дает, не все ли равно?
 - Японцы,  неудобно. Пойдет  крик.  Мы можем быть скомпрометированы, от
нас отвернется все общество.
 - Общество? - Азеф повернулся  и плюнул в плевательницу, пустив длинную
слюну. - Общество? Нужны деньги, мы  их возьмем. Если сделаем дело, общество
и  прочая сволочь,  само побежит за нами.  А если ничего не  сделаем, нас же
затопчут. Без денег, что ты  сделаешь?  Ты  убил бы Сергея без денег? Ведь я
тебе деньги давал.  Почем ты знаешь откуда они? Да ты плечами  не пожимай! -
проговорил  бешено Азеф, - это важный вопрос. Я настоял на твоей кооптации в
ЦК. Нам надо  это дело провести, могут быть возражения. Деньги дают Б. О., а
не  ЦК,  и  их надо  взять  во что бы  то  ни стало, -  рокотал Азеф,  низко
наклонясь над столом. - Не понимаешь? Ведь деньги на террор, стало быть, я и
ты держим ЦК и всю партию в руках.
 Савинков  улыбнулся  вывороченным  губам Азефа.  Не  оттого,  что  Азеф
взволнован,  даже  хрипит. А  оттого, что  действительно, с чего  он вздумал
разводить эти сахарные теории? Ведь на  самом деле, не все ли равно от кого?
Неужто он вдруг "пожалел, видите ли" каких-то там вшивых солдат, которых как
баранов запарывает царь,  гоняя  то  под  японские шимозы,  то  на усмирение
крестьянских бунтов.
 Азеф понял его длительную улыбку.
 - Ну? - прогнусавил  он.  -  Брать иль не брать? - и в улыбке  растянул
толстые губы.
 - Брать, Иван, все брать. Азеф засмеялся.
 -- Эх, ваше сиятельство, людей убиваете, а все в белых перчатках ходить
хотите,  верно  Гоц  тебя  скрипкой  Страдивариуса  зовет.   Все  рефлексии,
вопросики