слова! Претендентки на руку и сердце молодого врача, игравшего в люби-
   тель-
ских концертах на скрипке и  прекрасного  конькобежца,  документальных
свидетельств по себе не оставили,  но сохранились безусловно достовер-
ные предания, во все времена имеющие хождение наравне с документами.
   Это было в Воскресенске.  Это было зимой.  Это было на катке. Некая
   Леночка Янковская, влюбленная в деда и оберегавшая его даже от
мнимых соперниц,  набросилась на катке на бабушку,  принародно обвиняя
ее в том,  что из-за ее неловкости (это бабушкина-то неловкость!)  ра-
зорвалась цепь державшихся друг за дружку катальщиков и катальщиц, так
называемая "змейка",  раскрученная стоящим в центре  самым  сильным  и
умелым конькобежцем, естественно, дедом. Доктор Кураев, уже второй год
работавший на одной из фабрик М. С. Попова, в чьей конторе на Петровке
впоследствии  привольно разместилось Министерство морского флота,  был
за справедливость,  не думая о последствиях. Он тут же встал на защиту
бабушки,  убедительно доказав,  что в разрушении "змейки" ее вины нет.
"Ну и оставайся со своей Каролей!" - крикнула разобиженная  Елена  Ян-
ковская, уверенная в том, что худшего деду и невозможно пожелать.
   Дед еще раз пристально посмотрел на бабушку,  глядевшую  на  своего
заступника сквозь слезы доверчиво и с благодарностью,  и действительно
решил остаться с ней навсегда, до последнего часа.
   А Канавин не унимался.  Вот она,  эта открытка из Нью-Йорка с видом
   высоченного, чем-то напо-
минающего нос океанского лайнера,  небоскреба на углу Бродвея. Russia.
   Moscow.  Ея Высокопревосходительству Кароле Васильевне  Шмиц.  Пет-
   ровский бульвар,  д.Трындина,  кв.  9. НЬЮ-ЙОРК. 8 дек. н/ст. 1903.
   Шлю моей доброй,  хорошей Кароле привет из далекой Америки,  где  я
   уже
четыре дня. Сегодня перебрался из гостиницы в комнату. Чудная комната,
но хозяева мне не нравятся. Впрочем, обо всем я напишу как-нибудь дня-
ми письмо, а пока крепко, крепко жму Вашу руку.
   Ваш Коля.  Пишите, чем несказанно будете меня радовать. Письмо Ваше
   получил по
приезде сюда.  Большое спасибо. Как далеко продвинулся этот черт-Кана-
   вин, забравшись в Америку: "моей
доброй, хорошей",  и руку он уже жмет "крепко,  крепко" и ждет, видите
ли,  что бабушка будет его "несказанно радовать"...  Не дождешься! она
будет радовать деда.
   И о Канавине больше ни слова! Лучше лишний раз взять в руки и пере-
   читать рождественскую открытку
образца 1903 года.  Воскресенск, Звенигородского уезда, Московской гу-
   бернии. Ея Высокоблагородию Кароле Васильевне Шмиц, Московская ули-
   ца, в
собств. доме. Дорогая Кароля Васильевна. Шлю Вам самые сердечные поже-
   лания. Дай Вам
Бог побольше сил и здоровья. Мне хорошо - немного скучаю. Болела грип-
пом,  теперь лучше,  хотела,  чтобы и Вы меня не забывали. Николаю Ни-
кандровичу предсказываю беспримерный успех в концерте.
   Целую Вас Январева. Это та самая Январева, что была некоторое время
   попутчицей бабушки и
госпожи Катуар во время разъездов по Германии и  Италии.  Но  документ
ценен  упоминанием деда,  а раз бабушке пишут про деда...  Это значит,
что "беспримерный успех" деда в концерте для бабушки значит не меньше,
чем  рождественские  поздравления и пожелания здоровья!  Все пока идет
отлично,  главное, чтобы ничего не случилось. Никаких Канавиных, ника-
ких Гартунгов, никаких Веселаго!
   Но Романов, Романов, вот где узкое место России. О, если бы Николай
   Александрович Романов не позволял друзьям, родс-
твенникам, врагам,  да что врагам,  вовсе проходимцам,  водить себя за
нос, а вместе с собой и "землю Русскую", хозяином которой он себя счи-
тал,  может быть,  меньше невзгод выпало бы на него самого  и  на  его
большую семью и уж вовсе ни в чем не повинных детей,  а заодно,  может
быть, меньше разлук и печали досталось бы и бабушке с дедушкой.
   Казалось бы,  залогом европейского мира могло послужить уже то, что
на английском,  немецком и русском престолах в начале века сидела род-
ня,  в их жилах было очень много общей крови.  Но короли, императоры и
цари не знают дружбы.  Вот и русско-японская война  была  организована
по-родственному,  по-семейному.  Немецкая  и английская родня русского
царя,  заручившаяся поддержкой благодетельно демократических Соединен-
ных  Штатов,  напугали  японцев аппетитами своего русского "брата".  И
немцы и англичане мечтали ударить по длинной руке,  искавшей своих вы-
год  не  в  устройстве собственного дома по-человечески,  а в карманах
желтолицых братьев,  населяющих просторы Манчжурии и теснины Кореи.  И
деньгами  и  вооружением и советами помогли японцам собраться в поход.
Как ни тянули царевы дипломаты переговоры с  несговорчивыми  японцами,
как  ни  пытались государевы полководцы,  почему-то всегда к войнам не
готовые,  уверить всех, а главным образом, самих себя в том, что войны
не будет, она грянула.
   Хотя на дворе стоял январь,  и для самого царя и даже для  его  на-
местника  на  Дальнем  Востоке  адмирала  Алексеева разрыв отношений с
японцами был прямо снегом на голову. Всего тремя неделями раньше имен-
но  адмирал  Алексеев  уверял  главного инженера недостроенной главной
крепости на Дальнем Востоке,  Порт-Артура: "Поезжайте, батенька, в от-
пуск, здесь у нас не предвидится никакой тревоги".
   Тревоги и не было,  просто японские миноносцы 26 января  подошли  к
Порт-Артуру да и атаковали стоявшие на внешнем рейде, не защищенные ни
минными заграждениями,  ни мудростью начальства броненосцы "Цесаревич"
и "Ретвизан" и крейсер "Палладу".  24 января,  когда Япония объявила о
разрыве дипломатических отношений,  дальновидные и мудрые вожди России
все еще на что-то надеялись,  теперь государь понял, что началась вой-
на.
   Дневник императора.  1904 год. 26 января. Понедельник. Утром у меня
   состоялось совещание по японскому вопросу; решено не на-
чинать самим. Завтракали: Ольга и Петя (деж.). Принимал долго губерна-
   торов. Весь
день находился в приподнятом настроении! В 8 час. поехали в театр; шла
   "Русалка" очень хорошо.  Вернувшись домой, получил от Алексеева те-
   леграмму с известием, что
этою ночью японские миноносцы произвели атаку на стоявшие  на  внешнем
рейде "Цесаревич", "Ретвизан" и "Палладу" и причинили им пробоины. Это
без объявления войны. Господь, да будет нам в помощь!
   Вот какой был у деда царь. Утром решил "самим не начинать", а вече-
ром после "Русалки" диву дается,  как же это японцы вдруг посмели  на-
чать!
   Дед, готовый вести бабушку к аналою,  вместо свадебного подарка ку-
пил невесте путеводитель и атлас с тем, чтобы бабушка могла следить за
походом жениха на разгром Японии.
   Для государя  и  для деда это была первая война в их жизни.  Каждый
   предался ей в меру своих способностей, в рамках своих обязан-
ностей и  в  силу  понимания  своего  долга перед семьей и Отечеством.
   Вступая в войну,  российский император,  среди множества титулов  и
   наз-
ваний имевший еще и звание "военного вождя", располагал простым и чет-
ким планом действий в три этапа.  Этап первый:  разгром японских сухо-
путных сил в Манчжурии.  Этап второй:  разгром японских военно-морских
сил на море. И, наконец, этап третий - морской десант российской пехо-
ты, артиллерии и кавалерии на японские острова, взятие Токио и оконча-
тельный разгром противника.
   Для победы на море в срочном порядке строились и достраивались рос-
кошные броненосцы,  закупались крейсера.  Пехоты было столько, сколько
японцам и не снилось. А одно только сибирское казачье войско превосхо-
дило неважнецкую японскую кавалерию числом раз в пять.
   Однако, перспективы хорошо задуманной и обеспеченной всем достояни-
ем  империи  войны с едва различимой с петербургского престола Японией
кое-кому не казались и с самого начала столь уж радужными.
   Прогноз председателя комитета министров Витте, высказанный в начале
войны,  в своей реалистической сдержанности приближался к жанру  опти-
мистической трагедии: "Конечно, в конце концов мы возьмем перевес, ибо
мобилизуем все новые и новые войска, мы в результате засыпем японцев и
людьми,  и орудиями войны. Но что будет после? Чуется, что все это да-
ром не пройдет. Но утешаюсь, что может быть это излишняя моя впечатли-
тельность.  По  крайней  мере,  Государь  имеет  совершенно  спокойный
вид..."
   У деда, пожалуй, тоже был план, но один на всю жизнь. Власти во все
   времена прилагали и прилагают поныне немалые усилия ума
и какого-то  особого  таланта  в изыскании средств и способов в первую
очередь физического угнетения,  уничтожения или хотя  бы  приумножения
разнообразных страданий своих обременительно бессчетных подданных. Дед
же, как раз напротив, из каких-то неведомых властям побуждений, и явно
им  в пику,  овладел искусством врачевания и делал все от него завися-
щее, чтобы облегчить или уменьшить страдания своих сограждан.
   В мирное время дед был фабричным врачом и земским,  но в пору войн,
а их ему досталось три, при органической, в отличие от царя, антипатии
к армейщине, он надевал-таки военную форму. Судя по тому, что полково-
му врачу 3-го Верхнеудинского казачьего полка кроме медицинского  инс-
трумента и перевязочных материалов,  выданных,  разумеется, не в комп-
лекте и в недостаточном количестве, была вручена остро отточенная бое-
вая шашка, император, надо думать, надеялся, что в свободное от враче-
вания время дед будет ходить в казачьей лаве в конные  атаки  и  будет
сечь клинком, как капусту, врагов престол-отечества, ненавистных саму-
раев и их китайских приспешников, тех же хунхузов.
   Прямых свидетельств  участия деда в конных рубках и штыковых атаках
нет,  как,  впрочем, нет документов и свидетельств доказывающих обрат-
ное. Вероятность же встречи деда с японцами в красивом и честном руко-
пашном поединке с применением шашки маловероятна,  поскольку японцы от
подобных схваток постоянно уклонялись, предпочитая уничтожать нашу жи-
вую силу на расстоянии, в чем, кстати, преуспели.
   Дед, чьи отсрочки от призыва "на службу в постоянные войска" истек-
ли еще в 1902 году,  вдруг устремился на войну  удивительно  поспешно.
Считая нападение Японии как бы нарочитым препятствием к его соединению
с бабушкой,  он ринулся на театр военных действий,  желая  по-видимому
как  можно  скорее устранить досаднейшее обстоятельство,  оттягивающее
его счастье.
   26 января  обстреляли "Ретвизан" и "Палладу",  а 12 февраля дед уже
писал бабушке из Челябинска!
   Дорогая моя голубка Кароля! Благополучно прибыли в Челябинск. Здесь
   сверх ожидания приходится
вместо одного часа стоять целых три, вследствии большого скопления во-
инских поездов.  Впрочем,  я, как и все, этим доволен, ибо уже надоело
сидеть  в вагоне.  По приезде на станцию я вместе с товарищем (молодым
доктором, который сел со мною в Москве в одном купэ) взяли извозчика и
поехали  в город Челябинск,  в 4-х верстах от станции.  Объездили весь
город. Особенного ничего не представляет, но все-таки выглядит доволь-
но прилично и не хуже многих наших уездных городов.  Тут имеется очень
хороший Народный дом,  в который мы заходили,  чтобы осмотреть его. Ну
право, такой прекрасный дом, что хоть бы и впору и губернскому городу:
просторный зрительный зал,  отдельный зал для  чайной,  для  библиоте-
ки-читальни;  большая  удобная сцена,  очень удобная "галерка".  Везде
электрическое освещение от собственной машины. Снаружи здание тоже до-
вольно красиво.  В общем,  и я, и товарищ довольны вполне прогулкой по
морозцу в 10о.  Теперь сел обедать и строчу тебе, милая, это послание.
В одном со мною вагоне едет на Дальний Восток врач Льговского (Курской
губ.) земства Лончинский, призванный как и я на действительную службу.
Он путешествует дальше меня - в Харбин. Время проводим в вагоне-ресто-
ране и за спаньем.  Я вполне здоров и благополучен. Каждый день говорю
тебе  спасибо  за фрукты,  конфекты и папиросы.  Но только что кажется
конфектами-то ты чересчур перестаралась: слишком много ты их положила.
   Поздравляю тебя, мой милый ангел, с знаменательной годовщиной - се-
годня 12-е февраля!
   Как жаль,  что я вдали от тебя, а не вместе с тобой в этот день! Ты
не знаешь,  моя хорошая, милая Кароля, как много я получил от тебя хо-
рошего,  светлого,  чистого!  Не хватает слов,  чтобы выразить тебе то
глубокое чувство благодарности, которое я чувствую. Одно теперь непри-
ятно  -  эта полная неизвестность,  когда же я снова увижу мою дорогую
Каролю,  когда снова буду иметь возможность расцеловать ее,  прижать к
моей груди...  Когда-то это будет? Ну, да что Бог даст! Ты, мой ангел,
не унывай, не падай духом. Верь, надейся и терпи! Знай, что всюду вда-
ли,  за тысячи верст от тебя ты всегда со мною, с мыслью о тебе я буду
всюду, куда бы не занесла меня судьба.
   Крепко, крепко целую тебя, моя дорогая! Обнимаю тебя и жму твою ру-
ку! Весь твой. Н. Кураев.
   Передай мой привет всей семье Каплан.  Кланяйся всем меня помнящим!
   На каждой большой станции мы находим воинские поезда и много нижних
чинов, отправляющихся на Дальний Восток.  Кланяйся Грете!  Я ей послал
   открытку из Самары.  Как обидно,  что нет возможности иметь от тебя
   весточку.  Завтра в Омске один пассажир, офицер, севший к нам в Ту-
   ле, выходит от
нас. Послезавтра в Тайге выходит другой, сибиряк, и мы поедем вдвоем с
товарищем в купэ.
   Ну, прощай!  Целую тебя еще раз крепко,  крепко!  Н. Кураев. Какое,
   однако, долгое послесловие, какой многоярусный "постскриптум".
Оторваться от бумаги,  от письма,  все равно что выпустить из рук руку
любимой. Я это знаю...
   Хотелось бы, чтобы потомки Н. Канавина прочитали хотя бы вторую по-
ловину этого письма и увидели,  что кроме  "неизменно  ровных  чувств"
есть еще и счастье любить и быть любимым, если говорить кратко.
   12-е февраля их личный праздник,  праздник их  частного  календаря,
воздержимся и от поздравлений, и от подглядываний.
   Надо сказать и о Капланах,  которым адресуется привет,  поскольку с
Сергеем Яковлевичем и Аркадием Яковлевичем придется встретиться в "Вы-
писи из метрической книги Московской Князь Владимирской в старых Садах
церкви",  где в записи о бракосочетании деда и бабушки оба Каплана бу-
дут присутствовать в графе "Кто были поручители по женихе".
   Трое дочерей  Вильгельма Францевича не искали себе мужей среди нем-
цев,  выйдя замуж за еврея Каплана,  русака Кураева и Вейса, эстонца с
острова Даго.  Тетя Грета,  бабушкина старшая сестра,  ставшая в заму-
жестве Каплан,  к печали нашей, долго не проживет, скоротечная чахотка
беспощадна.  Дед был, надо думать, неплохим диагностом, о предрасполо-
женности тети Греты к чахотке догадывался,  этим и объясняется, скорее
всего, особое к ней внимание и забота.
   А долгожительницей в нашем роду оказалась тетя Берта,  сестра Виль-
гельма Францевича, она умрет через две недели после бабушки, блокадной
зимой в Ленинграде,  так же как и бабушка будет похоронена на  Серафи-
мовском кладбище,  но в отличие от бабушки в братской могиле. В Канце-
лярии Петроградского Градоначальника 10 марта 1915 года тетя Берта бы-
ла  приведена к присяге на подданство России (документом располагаем),
таким образом,  ее смерть приумножила наши потери в войне, а отнюдь не
немецкие.  А вот последний документ, выданный на имя тети Берты, отме-
чен,  с одной стороны, лживостью, а с другой, небрежностью в обращении
России со своими подданными.
   Народный Комиссариат Внутренних Дел СССР Отдел  Актов  Гражданского
   Состояния УНКВД по Лен. обл. Бюро АГС Куйбышевского р-на СВИДЕТЕЛЬ-
   СТВО О СМЕРТИ N 4669 ШМИТЦ Эмилия-Берта Францевна умерла 15 декабря
   тысяча девятьсот сорок первого года, о чем в книге
записей гражданского состояния о смерти 1941 18 декабря месяца  произ-
ведена соответствующая запись.
   Место смерти:  Ленинград Куйбышевский р-н,  пр.  25 Октября, д. 41.
   Возраст и причина смерти:  74 года, старческая дряхлость. Зав. бюро
   ЗАГС /закорючка/ Делопроизводитель /закорючка/ Если тетя Берта  ро-
   дилась в Белостоке в 1862 году, о чем Народный Ко-
миссариат Внутренних Дел СССР был великолепно информирован,  так  и  в
графе  "возраст"  надо  было поставить цифру,  хоть чуть-чуть подумав.
Иное дело "причина смерти",  о голоде даже  в  официальных  документах
предпочитали  врать.  Что же касается "дряхлости",  то жила тетя Берта
одна и на восьмидесятом году жизни прекрасно держала весь свой житейс-
кий обиход в своих не боявшихся труда руках.
   Однако, странное дело,  дед так подробно пишет о Челябинске,  будто
осмотр  богоугодных  заведений  и  есть  главная цель его путешествия,
именно путешествия.  Подробно о попутчиках, весьма подробно о чувствах
к бабушке,  и ни слова о войне. Цензура? Да не свирепствовала она в те
времена. Воевали широко, открыто, важные боевые операции, конный рейд,
например, десятитысячного отряда генерала Мищенко загодя обсуждали ки-
тайские мальчики, торговавшие водой на станциях Гирин и Мукден. Власти
знали или догадывались,  что японцы черпали информацию из более надеж-
ных источников,  чем письма полкового врача к своей невесте  и  потому
смотрели на них сквозь пальцы.
   Мчится, несется дед на войну! Вот уже открытка из Омска, на открыт-
ке неправдоподобной длины мост через Иртыш,  кажется, что он упирается
не в другой берег, а непосредственно в горизонт.
   г. ОМСК.  Февраль 13. 1904. Шлю свой сердечный привет, моя дорогая,
   из Омска! Путешествую благо-
получно. Скверное  путешествие предстоит после Иркутска,  т.к.  поезда
там ходят очень неправильно и,  говорят,  вагонов прямо не хватает. Ну
да увидим!
   Будь здорова, милая Кароля! Целую тебя, твой Н. Кураев. В этот день
   первым делом с утра государь принял вновь назначенного
министра финансов Коковцева.  Правильно,  начав войну  надо  посчитать
деньги.  Это  Англия,  как добрый дядя,  взяла сорок процентов военных
расходов Японии на себя,  у русского царя родни на европейских престо-
лах полным-полно,  а такого доброго дяди нет. Это первый доклад Коков-
цева в новом ранге. До этого влиятельнейший пост министра финансов за-
нимал Сергей Юльевич Витте, еще не граф, но уже сделавший на этом пос-
ту много полезного для отечества.  Авторитет и влияние Витте так  воз-
росли, что превысили, по мнению царя, и его советчиков допустимый уро-
вень.
   Дневник императора. 13-го февраля. Пятница. Утром был первый доклад
   Коковцева. Опоздал на четверть часа к обедне.
Завтракал Соловей (деж.).  Принял еще Григория Григорьевча.  Гулял при
хорошем морозе.
   В 4  1/2 отправились вдвоем в крепость и к Спасителю.  Пили чай при
дневном свете. В 7 час. поехали в Аничков. Вернувшись в Зимний пошел в
глав. караул, кот. занимало Николаевское Инжен. училище.
   В 10 ч.  исповедывались.  Янышев пил с нами чай.  Вечером  получили
   грустную весть о кончине младшего сына Генриха и
Ирен в Киле.  Легко понять искреннюю и глубокую грусть русского  царя,
   Ирен родная
сестра государыни Александры Федоровны, а Генрих - родной брат импера-
тора Вильгельма II, а Вильгельм II двоюродный брат Александры Федоров-
ны.
   Иного рода печаль, и тоже связанную с Германией, в это же время из-
ливал С. Ю. Витте в письме своему другу Сергею Дмитриевичу Шереметеву:
"...не  следует забывать,  что мы пролили много крови и потеряли много
денег,  дабы сколотить Германскую Империю без особой для себя  выгоды.
Уверен,  что и теперь мы за любезности Германского Императора и дружбу
заплатим большой счет, но иначе и быть не может. Я почитаю, что Герма-
ния во многом виновата, что направила все наши силы и помыслы на Даль-
ний Восток...  Я уверен,  что не один Германский Император не без удо-
вольствия потирает руки.  Конечно, из всего происходящего выиграет бо-
лее всех Германия".
   За родственные любезности приходится расплачиваться войнами,  вели-
ким множеством жизней своих подданных.  Так и представляешь себе,  как
между ладонями пожимающих друг другу руки