ыновней преданнос-
ти  Мама,  а  не изменением убеждений.  Понимал это царь,  догадывался
Мирский, недоумевали все вокруг, но, главное, Мама была довольна: "По-
езжайте к матушке,  обрадуйте ее", - дал государь первое поручение ми-
нистру.
   Вот так  откровенно,  на  глазах у всех переплетается частная жизнь
семьи, отношения мамы и сына с жизнью обширнейшей державы, попавшей им
под руку.  Когда на следующей войне государю и государыне случится не-
надолго расстаться,  они и разлуку свою почтут событием  государствен-
ным.
   "Ты очень верно выразилась в одном из своих  последних  писем,  что
наша  разлука  является  нашей собственной личной жертвой,  которую мы
приносим нашей стране в это тяжелое время.  И эта мысль облегчает  мне
ее переносить. Ники. 4.01.1916."
   У деда с бабушкой хватило вкуса и ума не смотреть на  свою  разлуку
столь торжественно и не объявлять ее ценностью, достойной поднесения в
дар отечеству.
   Что-то мы отвлеклись.  Все войны,  войны, а жизнь берет свое. Война
   войной,  а на охоту ехать надо.  В начале октября государь много  и
   счастливо охотился, и не только на
ворон, хотя 6 октября "долго гулял и убил три вороны",  а 10  октября,
проводив Аликс домой, "продолжал прогулку и убил пять ворон", но глав-
ные события развернулись 7 октября.
   Дневник императора.  7-го октября.  Четверг. В 9 час. отправился на
   охоту за Гатчино к Елисаветинской даче. Знако-
мые круги по облавам в 1895 г.  Со мною поехали д. Алексей, т. Михень,
Ники,  Борис, Фредерикс, кн. Г. С. Голицын, Гессе, Гирш. Погода стояла
отличная,  тихая,  без солнца. Завтракали в новом домике. Всего убито:
490 штук.  Мною:  10 тетеревей, рябчик, куропатка, 2 русака и 45 беля-
ков,  вальдш., всего - 60. Очень наслаждался этим днем, проведенным на
свежем воздухе.  Вернулся в Царское в 6 1/4.  Принял доклад Будберга и
читал до 8 час.
   Получил известие со Скачека,  что эскадра  благополучно  прошла  из
Каттегата.
   Государю нравилось,  что вице-адмирал Рожественский,  которому были
вручены  двенадцать  броненосцев,  девять крейсеров и девять эсминцев,
был сторонником разгрома противника не в затяжной тактической  борьбе,
а в генеральном сражении, разом. Царь положился на отважного адмирала,
и,  естественно, на господа Бога: "Благослови путь ее, Господи, дай ей
придти  целою  к месту назначения и там выполнить ее тяжелую задачу на
благо и пользу России!" После записи в "Дневнике" этой молитвы о  бла-
гополучии  2-й  Тихоокеанской  эскадры рукой государя пририсован сбоку
крестик, для верности. Почему наш царь думал, что японский бог оставит
своих подопечных, если они, тоже сторонники генерального сражения, и к
этому сражению подготовят  сорок  крейсеров  против  наших  девяти  да
шестьдесят три миноносца тоже против нашей девятки.  И хотя по тяжелым
орудиям на броненосцах было примерное равенство, но наша эскадра могла
делать только 134 выстрела в минуту, а японцы успевали за это же время
выстрелить 360 раз.  Не мудрено,  что наш  флагман,  новейшая  громада
"Князь Суворов", через тридцать минут после начала печально известного
побоища был выведен из строя и вскоре отправлен на дно.  Как же  гото-
вившийся к генеральному сражению флотоводец,  потеряв в первый же день
сражения больше половины эскадры,  не сумел утопить ни одного (!),  ни
единого корабля противника, уму непостижимо. И дрались наши моряки от-
чаянно, до последнего снаряда, до последней действующей пушки, с тону-
щих уже кораблей продолжали стрелять, ничто не помогло, ни молитва ца-
ря, ни отвага раненого и сдавшегося в плен адмирала, ничто...
   Но до этих бед еще почти полгода,  а пока дед держит оборону против
готовящейся к решительным поступкам бабушки.  Был ли во все войны хоть
один обороняющийся, так томительно мечтавший о поражении?!
   Ст. Борзя. Октября 6-го дня. 1904 г. Дорогая голубка Кароля! Сегод-
   ня уже два дня, как я возвратился из командировки; до Читы я не
доехал, так как не представилось надобности везти туда больного офице-
ра,  к которому я был командирован. Через несколько дней ожидаю коман-
дировки сначала в Манчжурию, а потом до оз. Байкал. Здесь на Борзе пе-
ремен никаких нет.
   Надеюсь, дорогая моя,  ты не  очень  огорчена  моим  предшествующим
письмом,  и когда сама хорошенько пообдумаешь все,  о чем я писал,  ты
согласишься со мною.  Ведь мне, милая моя Кароля, тоже нелегко и неве-
село тут сидеть и так долго тебя не видеть.  Но что же делать?  Прихо-
дится покориться судьбе и ждать того времени, когда мы будем в состоя-
нии вместе поехать в Ольховатку и устроить нашу жизнь так,  как мы за-
хотим. Я с таким нетерпением ожидаю этого времени!
   Недавно я получил письмо от Марьи. Она очень благодарит меня за мой
ответ на ее первое письмо;  пишет,  что живет теперь у врача Орлова  в
Суджанском уезде,  но по получении моего письма приехала в Ольховатку,
чтобы оттуда написать мне ответ.  Вместе с ней пишет,  как и в  первом
письме, сторож Василий и смотритель оей милой, дорогой Кароле!
   Мои отношения с командиром полка порядочно испортились после  исто-
рии с моим заключением по поводу того судебного дела, о котором я тебе
писал. Впрочем, это меня ничуть не огорчает. Казака оправдали.
   Пиши мне  больше  о себе.  Чем подробнее будешь писать,  тем больше
удовольствия мне доставишь.  А потому не смущайся такими мелочами, ко-
торые заставляют тебя думать и раскаиваться в сообщении о них мне, пи-
ши обо всем.
   Крепко тебя  целую,  моя дорогая,  жму твою руку и желаю здоровья и
благополучия!
   Горячо любящий тебя Н.  Кураев. Я вполне здоров и благополучен. Ба-
   бушка, так же как и Александра Федоровна, пыталась ввести в практи-
ку переписки  нумерацию писем,  но ни царице,  ни Кароле Васильевне не
удалось приучить своих мужей к этой простой и полезной  вещи.  Как  не
вспомнить тут горькие слова Александры Федоровны,  хотя и обижавшейся,
когда ее за спиной звали "немкой",  но и цену славянам знавшей: "Когда
же,  наконец, водворится порядок, которого нашей бедной стране не хва-
тает во всех отношениях и который чужд славянской натуре?"
   Это все оттяжки,  отговорки... Пришла пора предъявить письмо, к ко-
   торому долго и безуспешно пытался
найти слова предуведомления...  ничего не вышло... когда я держу его в
руках,  мне  кажется,  что  чувствую  пульс  сердца,  сообщившего  мне
жизнь...  и сообщившего смысл не только тем временам,  прошедшим,  но,
может быть, и тем, которые когда-нибудь да наступят...
   Наверное, и эти слова лишние,  скорее всего, лишние, это от страха,
что письмо,  ушедшее со станции Борзя Забайкальской железной дороги  8
октября по старому стилю 1904 года, не найдет завтра адресата.
   Это единственное из военных писем, где дедушка обращается так сдер-
жанно, почти сухо - "Дорогая Кароля!"...
   Ст. Борзя.  Октябрь,  8 ч.  1904 г.  Дорогая Кароля! Сейчас получил
   твое письмо за № 76, в котором ты решительно настаива-
ешь на своей поездке сюда.  Если мое первое письмо не повлияло на твое
решение, то добавлю к нему кое-что еще в ответ на твое письмо за № 76.
   Ты, деточка, жестоко ошибаешься, думая, что приехав сюда можешь об-
венчаться  со мной.  Неужели,  Кароля,  ты допускаешь серьезно мысль о
том,  что я могу со спокойным сердцем связать твою судьбу с  моею  при
таких  неблагоприятных  условиях?  Неужели в самом деле можно серьезно
думать о свадьбе почти на театре войны? Я не знаю, действительно ли ты
не можешь думать иначе о своем намерении или не хочешь. Нельзя же, до-
рогая, очертя голову, делать такой шаг. Разумеется, ты можешь думать и
говорить  что  угодно  относительно того,  что никогда и ни за кого не
выйдешь замуж кроме меня, но ведь я-то не имею нравственного права же-
ниться и каждую минуту ждать похода на войну. Где же и с кем и с чем я
оставлю тебя здесь,  если, допустим, все произойдет так, как ты сейчас
хочешь, и если мне суждено будет двинуться с полком дальше?
   Верю твоим стремлениям, понимаю твои желания и сам испытываю все то
же, что и ты, но никогда не соглашусь на такое безрассудство, на кото-
рое ты уже готова.  Легко говорить,  что ты в случае  движения  нашего
полка  можешь устроиться на Дальнем Востоке как сестра милосердия,  но
делать это здесь будет поздно,  да и невероятно трудно. Это легко сде-
лать может быть в Москве и оттуда уже ехать как сестра милосердия,  но
искать на войне или в Сибири пристанища в Красном Кресте более трудно,
чем это кажется.
   Ну и подумай теперь, очень ли радостна и приятна будет наша свадьба
здесь при полном тревожных ожиданий положении.  По крайней мере я буду
испытывать больше страданий и мучений,  чем радости и удовольствия, от
сознания того,  что каждую минуту должен буду готовиться к тому, чтобы
бросить тебя здесь,  в дебрях Забайкалья, на произвол судьбы, без вся-
ких средств и без людей,  которые могли бы помочь тебе.  Ты же, я уве-
рен,  сама бы скоро поняла, что ошиблась в своих расчетах на радостное
и  спокойное житье здесь возле меня.  Нет,  дорогая,  твой приезд сюда
принес бы обоим нам больше мучений и  страданий,  чем  мы  сами  можем
предполагать это теперь.  А ты,  Кароля, с таким легким сердцем хочешь
идти на эти страдания.  Но ведь нужно же сколько-нибудь серьезно поду-
мать обо всем этом; это же не то же, что поехать из Ивановского в Пав-
ловское и в случае неудачи вернуться на тех же лошадях обратно.
   Конечно, нет  смысла указывать тебе на другие трудности и опасности
твоего путешествия. Они хоть и имеют значение, но второстепенны. А ес-
ли ты так поверхностно смотришь на главное,  то на мелочи, разумеется,
не захочешь обращать внимание.
   Итак, дорогая, насколько ты категорично заявляешь о своем намерении
ехать,  настолько категорически я против этого.  Повторяю, что насило-
вать твою волю не хочу,  но предупреждаю, что, если ты хочешь вовсе не
считаться с моим мнением и решишь ехать,  то выброси из головы хотя бы
самую  безрассудную  мысль о свадьбе здесь.  А потому и не заботься об
обручальных кольцах и прочей ерунде.  А лучше всего  побереги  деньги,
которые ты должна будешь истратить на поездку сюда. Нам они могут при-
годиться несколько позже, и из них мы можем сделать упоительнейшее, во
всех отношениях приятное и полезное, путешествие.
   Не думаю,  чтобы твои родители согласились на твою поездку, но если
бы это случилось,  то я всецело буду винить их в том, что они не разъ-
яснили тебе со своей стороны всю трудность и бесполезность задуманного
тобою.
   Не могу обойти молчанием твои следующие строки: "сейчас бы я к тебе
приехала  страстно  влюбленной,  жаждущей  необходимого...  Но если мы
встретимся только по окончании войны,  тогда,  быть может,  ты во  мне
найдешь одни перегоревшие желания,  меня,  теперь стремящуюся к жизни,
изнуренной".  Насколько я верю в первую часть написанного тобою,  нас-
только  же  не допускаю второй.  Я уверен,  что и по окончании войны я
встречу дорогую мою Каролю любящей меня,  ждущей меня и так же "жажду-
щей необходимого",  как и я.  Но тогда наша радость будет полной, сво-
бодной,  не омраченной тревожными ожиданиями и беспокойными мыслями, и
потому удовлетворение будет полное, желаемое. Здесь же мы будем хоть и
вместе,  но по-прежнему должны будем - беру твои выражения - "оба  бо-
леть  душой"  "напрасно  (и  добавлю - мучительно) переживать жажду" и
"держать себя в невозможных оковах". Какого же счастья, какого же спо-
койствия ты ждешь от этого,  милая моя,  дорогая Кароля?! И неужели ты
думаешь,  что я отказался бы от этого высокого счастья обладать  тобою
уже теперь, если бы был уверен в возможности этого счастья здесь? Ведь
я,  Кароля, страдаю и страдаю не меньше, чем ты, а может быть, и боль-
ше.  Но верю,  что страдать и ждать остается недолго! Ну довольно. Мое
мнение по возбужденному тобою вопросу ты знаешь,  и если не захочешь с
ним считаться - воля твоя.
   Но понимаешь ли ты,  дорогая,  как мне больно писать тебе все  это.
   Милая,  славная любящая девушка пишет мне,  что она страстно рвется
   ко
мне, невзирая ни на что,  страстно желает меня, а я должен отвечать ей
- нет,  не езди! Я должен это ей ответить, так как сам горячо люблю ее
и не могу подумать о тех несчастьях и разочарованиях, которые могут ее
здесь ожидать. Как больно и мучительно писать такой ответ!!
   Пойми меня,  дорогая, и прости!.. Ты можешь быть уверена, что, если
   захочешь, то будешь женою врача Ку-
раева, но врача земского; женою же военного врача Кураева ты не должна
быть,  этот последний не просил твоей руки и не предлагал своей. Может
это  случиться  только при одном условии:  если по окончании войны мне
суждено будет остаться военным врачом. Но, надеюсь, этого не будет.
   Можешь быть, дорогая Кароля, вполне спокойна за мои чувства к тебе,
и знай,  что это неприятное для тебя письмо тебе пишет горячо тебя лю-
бящий, давно тебя ждущий и желающий твой Коля.
   От души желаю тебе душевного мира и покоя,  полного здоровья и бла-
гополучия!
   Весь твой Н. Кураев. Все открыто, все названо своими именами, ника-
   ких подразумеваний, ута-
иваний. Разговор равных.  Разговор внутренне свободных людей, обречен-
   ных на
неволю. Если свободу увязать с "осознанной"  необходимостью,  если  ее
   достиже-
ние может быть лишь результатом недюжинной работы ума, то уж очень су-
жается круг людей, имеющих шансы вкусить от этого блага.
   Древние выстроили триаду:  Бог - Дух.  Бог - Любовь. Бог - Свобода.
   "Две величины,  порознь равные третьей, равны между собой". О какой
   свободе можно говорить вне одухотворенности, и о какой любви
вне свободы.  Именно в любви,  где в основе лежит,  быть может,  самое
   эгоистическое
чувство, жажда  обладания,  одухотворенность возвышает до полного тор-
жества над эгоизмом, и в этом утверждение истинно человеческого и иск-
лючительно  человеческого  - способности думать о другом,  чувствовать
его боль, желать ему блага. Отнимите эту способность у людей и получи-
те смышленое, проворное, изобретательное и жестокое животное...
   "Ну, а что-нибудь новенькое!.." А стать человеком - это и есть  но-
   венькое, для каждого отдельного че-
ловека эта работа начинается с пробуждения и заканчивается  только  во
сне,  и ни на кого ее не переложить,  и никогда нельзя посчитать окон-
ченной.
   Насаждается культ абсурда, благословляется и насаждается под разны-
ми видами свинство и скотство, потому что быть человеком и жить по-че-
ловечески,  да еще с утра до вечера, да еще и каждый день - работа не-
посильная.
   Нехитрым маневром  жизнь  порядочная  объявляется  чем-то музейным,
коллекционным,  исключительным.  А вот в лексиконе деда и в  лексиконе
царя слово порядочный встречается весьма часто,  и вещи,  обозначенные
этим словом,  вовсе не претендуют на исключительность: "порядочная ло-
шадка",  "порядочная квартирка",  "порядочная погода"... пригодные для
жизни, не больше.
   Вот перед нами свидетельство жизни порядочных людей, людей вовсе не
исключительных,  не из ряда вон выходящих академиков или схимников,  -
земский врач да домашняя учительница без прав и привилегий,  эка неви-
даль!  И унаследовали они,  по сути, лишь то, что доступно любому гра-
мотному человеку,  - человеческую культуру,  именно человеческую, сде-
лавшую их удивительно богатыми и до зависти свободными.
   Ст. Борзя. Октября 20 дня. 1904 г. Дорогая голубка Кароля! Получила
   ли ты мои письма и телеграмму, которую я послал в Ивановс-
кое? Что-то ты мне ответишь?  Я,  дорогая моя,  только сегодня встал с
   постели, три дня провалялся
больной; очевидно была инфлюэнца,  которая к счастью скоро прошла; те-
перь остается небольшая слабость.
   Вчера мимо нас проехал Наместник Алексеев. Проезжал он поздно вече-
ром и сам из вагона не выходил.  Наши офицеры разговаривали с его адъ-
ютантом,  и последний сообщил им, что к рождеству казачьи полки второй
очереди (т.е.  2-й Верхнеудинский, 2-й Нерчинский, 2-й Аргунский и 2-й
Читинский),  которые теперь на войне, будут расформированы, а наш полк
пойдет на укомплектование армии. Таким образом, на основании достовер-
ных источников можно предполагать, что в Декабре мы отправимся на вой-
ну,  и вероятно там придется встречать новый Год.  Все очень  довольны
тем, что Алексеев отозван в Петербург, т.к. он очень мешал Куропаткину
и портил дело. Наши дела гораздо лучше теперь. Говорят только о страш-
ном переутомлении войск.
   Вот видишь,  дорогая Кароля, какие тревожные вести относительно на-
шего положения приходится то и дело выслушивать. Ну зачем же тебе, ми-
лая,  ехать сюда? Затем только, чтобы еще больше расстроить и без того
уже расстроенные нервы? Нет, Кароля, не стоит этого делать.
   Если же тебе так невыносимо тяжело дома,  отчего бы тебе не поехать
напр. в Петербург к Эльзе, поразвлечься там? Я думаю, ты бы стала луч-
ше себя чувствовать.
   Когда будешь  в Москве - передай мой привет сердечный Марии Дмитри-
евне. Почему ты так мало о ней написала? Как она себя чувствует? Каки-
ми мыслями с тобой поделилась?
   На днях я опять крупно поговорил с нашим  командиром,  и  мы  снова
сцепились.  Он опять оказался не прав, но ни за что не хотел сознаться
в своей неправоте, хотя я ему это очень ясно доказал ссылкой на статьи
закона.  Ты не думай, дорогая, что я намеренно ищу ссор с командиром -
этого нет.  Но я ужасно возмущаюсь и волнуюсь всем тем, что мне прихо-
дится видеть и переживать.  Ах, какие это ужасные люди! Я все расскажу
тебе, моя дорогая Кароля, когда наконец вырвусь отсюда к тебе.
   Недавно сделал себе опять прививку оспы,  так как у нас в полку за-
болел казак натуральной оспой. Интересно, что заболел казак, у которо-
го прежде была привита оспа в этом году весной, когда всем в полку де-
лались прививки,  ему тоже была привита и принялась - и однако заболел
и в тяжелой форме.
   Ну пока до свидания!  Крепко,  крепко тебя целую,  дорогая, и желаю
здоровья и всего лучшего! Жму твою руку!
   Весь твой Н. Кураев. Повсюду росло недовольство войной, мобилизация
   дополнительных войск
шла с трудом,  кружившие повсюду толки и слухи то здесь,  то там пере-
растали в беспорядки. Напряжение нарастало день ото дня. А тут еще эс-
кадра Рожественского обстреляла в Северном море ночью  английские  ры-
бацкие суда,  приняв их за японские миноносцы.  Скандал поднялся ужас-
ный. Английской родне наших царя и царицы, щедро финансировавших япон-
цев в их войне против нас, скандал был очень на руку. В обществе заго-
ворили о возможности военного столкновения с Англией,  что было бы для
России уж совсем некстати! И все это как раз в разгар охотничьей поры.
21 октября,  один из самых напряженных дней, государь провел на охоте.
Гонцы скакали к нему с телеграммами, рыскали по пороше, сновали по бо-
лотам и возвращались ни с чем.  Два дела разом государь делать не  лю-
бил.
   Дневник императора. 21-е октября. Четверг. Проснулся в 7 час. ясным
   морозным утром и со снегом. В 8 час. отпра-
вился на облаву под Петергофом.  Взяли загоны от жел.  дор. к Марьино,
где утопали в болоте. Завтракали у д. Ольгино в палатке и оттуда дошли
загонами за дорогу из Бабигона в Настолово.  Погода сделалась серая  и
задул  свежий  ветер.  В 6 1/2 вернулся в Царское.  Всего убито:  511.
Мною: 6 фазанов, 5 тетеревей, сова, 3 русака и 35 беляков - итого: 50.
   Усиленно занимался.  Обедали  и вечер провели вдвоем.  Стрелял царь
   значительно лучше, чем его эскадра. Трудно поверить, что
наши моряки  в ночной стрельбе в открытом море могли нанести кому-либо
урон,  разве что по чистой случайности. Если через семь месяцев похода
и тренировок,  хотя и очень редких, наша эскадра в первый день Цусимс-
кого побоища не смогла потопить ни одного японского корабля,  паля  из
всех  орудий,  и  только на второй день остатки эскадры в разрозненных
стычках сумели-таки угробить несколько небольших кораблей,  то о какой
стрельбе могла идти речь в четырех днях пути от Ревеля!..
   К слову сказать, японская эск