спросили, что ей говорил черт, она ответила,
что он велел ей околдовать блосхолмского аббата, так
как тот был весьма святой человек, очень нужный богу,
 и делал на земле слишком много добра, а также препятствовал 
Эмлин Стоуэр и Сайсели Фотрел творить его,
 дьявола, волю, но дал им возможность сохранить в щи-
вых ребенка, которому предстоит сделаться страшным

колдуном. Он сказал ей, кроме того, что бабка Меггс
была ангелом (тут в толпе раздался смех), посланным
убить означенного ребенка, который был на самом деле
его, дьявола, сыном, о чем свидетельствуют черные брови, 
раздвоенный язык ребенка и соединенные перепонкой
пальцы ног. Он также пообещал явиться в образе сэра
Джона Фотрела, чтобы спасти ребенка и передать его
ей, что он к сделал, прочитав навыворот "Отче наш" и
велев ей воспитать ребенка "верным пятиугольнику".

Так бредила несчастная, обезумевшая старуха, а писец 
тем временем записывал фразу за фразой всю эту
чепуху; под конец ей велели поставить под протоколом отпечаток 
своего пальца, и все это заняло очень много времени. 
Затем она попросила, чтобы ей даровали прощение
и не сжигали, но получила ответ, что это невозможно.
Тогда она пришла в ярость и спросила, зачем же ее вынудили 
нагородить столько лжи, раз все равно сожгут.
Услышав этот вопрос, толпа разразилась хохотом, а священник, 
уже готовый дать Бриджет отпущение, передумал 
и велел приковать ее к столбу, что кузнец и
сделал с помощью своего подмастерья и переносной
наковальни.

Тем не менее ее "исповедь" торжественно прочитали
Сайсели и Эмлин, после чего их спросили, упорствуют
ли они в отрицании своей виды даже теперь, после того
как все это выслушали. Вместо ответа Сайсели откинула
капюшон с лица своего мальчика и показала, что брови
у него вовсе не черные, а золотистые. Она также открыла
его ножки, просунула мизинец ему между пальчиками и
спросила, есть ли здесь перепонка. Кто-то ответил "нет",
но один монах заорал: "Что из того? Сатана может сделать 
перепонку и снять ее!" Затем он вырвал ребенка
из рук Сайсели, положил его на дубовый пенек, принесенный 
сюда именно для этого, и закричал:

-- Пусть ребенок живет или умрет, как богу будет
угодно.

Какой-то негодяй, стоявший тут же, ударил мальчика
палкой, завопив: "Смерть ведьмину отродью!" Но высокого 
роста человек, в котором Сайсели узнала одного
из арендаторов сэра Джона, подхватил оброненную
палку и нанес негодяю такой удар, что тот камнем упал
на землю, а потом всю жизнь ходил без одного глаза и
с перебитым носом.

сказала:
  -- Друг, заверни в это моего мальчика и побереги
его, пока я не возьму его у тебя.

-- Хорошо, леди, ответил высокий человек, преклонив колено -- я служил твоему деду и отцу, послужу теперь сыну. -- И, отбросив палку, он вынул из ножен меч и стал перед дубовым пеньком, на котором лежал ребенок. Никото и непопытался и помешать ему, ибо все видели, что другие такие же люди собираются вокруг него.

Теперь кузнец принялся, хотя и довольно медленно,
 приковывать Сайсели цепью к столбу.

-- Слушай, -- сказала она ему, -- немало лошадей
 подковал ты у моего отца. Кто бы мог подумать, что ты
доживешь до того дня, когда свое честное ремесло обратишь 
против его дочери!

Услышав эти слова, тот заплакал, отшвырнул свои
инструменты и побежал прочь, проклиная аббата. Подмастерье 
намеревался сделать то же самое, но его поймали 
я заставили довершить начатое. Потом приковали
и Эмлин, так что, в конце концов, все уже было готово
для ужасной развязки.

Главный палач -- то был повар аббата -- положил
для растопки несколько сосновых щепок на стоявшую
тут же жаровню и, ожидан последнего приказания, громко 
сказал своему помощнику, что ветер поднялся свежий 
и колдуньи живо сгорят.

Зрителям велели отойти подальше, и в конце концов
они отошли, но многие из них при этом угрюмо перешептывались. 
Ибо здесь монахам нельзя было собрать только 
нужных людей, как во время суда, и аббат с тревогой
подметил, что среди них его жертвы имеют немало
друзей.

"Пора кончать, -- подумал он, -- пока сочувствие и
жалость еще только в зародыше, пока они не превратились 
в буйный мятеж". И вот он быстро подошел к столбам, 
встал прямо против Эмлин и, понизив голос, спросил 
ее, отказывается ли она, как прежде, открыть ему,
где спрятаны драгоценности; сейчас он еще может приказать, 
чтобы их умертвили легким способом, не предавая 
живыми огню.

-- Пусть решает хозяйка. а не слуга, -- твердо ответила 
Эмлин.

Он повернулся к Сайсели и задал ей тот же вопрос,
но она промолвила:

-- Я уже сказала вам: никогда. Прочь от меня, злодей, 
ступайте, покайтесь в грехах своих, покуда еще не
поздно.

Аббат изумленно взглянул на нее, сознавая, что в таком 
постоянстве и мужестве есть нечто почти сверхчеловеческое. 
Он был человек острого ума, наделенный сильным 
воображением, и мог представить себе, как он сам
повел бы себя, находясь в подобном же положении.
И хотя он торопился поскорее покончить с этим делом,
им овладело величайшее любопытство -- откуда у нее берутся 
такие силы, -- и он даже теперь попытался его
утолить.

-- Обезумела ты, Сайсели Фотрел, или тебя опоили? 
-- спросил он. -- Разве тебе не известно, что ты почувствуешь, 
когда огонь начнет пожирать твое нежное
тело?

-- Це известно и никогда не будет известно, -- спокойно 
ответила она.

-- Ты что, по обещанию сатаны, твоего владыки,
умрешь до того, как огонь коснется тебя?

-- Да, я верю, что умру до того, как меня коснется
огонь, но не здесь и не теперь.

Аббат рассмеялся резким, нервным смехом и громко
обратился ко всем собравшимся:

-- Эта ведьма говорит, что не будет сожжена, ибо
такова воля неба. Правда, ведьма?

-- Да, я так сказала. Будьте свидетелями моих слов,
добрые люди, -- ответила Сайсели ясным голосом.

-- Хорошо, посмотрим! -- крикнул аббат. -- Эй ты,
поджигай, и пусть небо или преисподняя спасут ее, если
смогут!

Повар-палач подул на свою растопку, но либо он
нервничал, либо не наловчился, только прошла минута,
а то и больше, пока щепки вспыхнули. Наконец одна
разгорелась, и он довольно неохотно" наклонился, чтобы
взять ее.

И вот тогда, посреди глубокой тишины, ибо весь собравшийся 
народ, казалось, затаил дыхание, а старуха
Бриджет замолкла, лишившись чувств, за склоном холма
послышался чей-то громовой голос:

"Именем короля, остановитесь! Именем короля, остановитесь!"

Все повернулись в ту сторону, и между деревьями показалась 
белая лошадь:с боков ее,израненных шпорами,
струилась кровь, она уже не мчалась галопом, а тащилась, 
шагаясь от изнеможения, и сидел на ней богатырского 
вида человек с рыжей бородой. Одет он был в кольчугу 
и держал в руке топор лесоруба.

-- Поджигай хворост! -- закричал аббат, но повар,
не отличавшийся храбростью, уронил горящие щепки,
которые и затухли на мокрой земле.
 Теперь лошадь прорвалась сквозь собравшуюся
толпу, подминая под себя людей. Длинными судорожными 
прыжками достигла она кольца, образовавшегося
вокруг столбов, и в то мгновение, когда всадник соскакивал 
с нее, упала на землю, да так и осталась лежать,
тяжело дыша, -- силы оставили ее.

-- Это же Томас Болл! -- крикнул кто-то, а аббат
продолжал взывать:

-- Поджигайте хворост! Поджигайте хворост!
 Один из стражников бросился вперед, чтобы снова
запалить растопку. Но Томас поспел раньше. Схватив
за ножки жаровню, он с такой силой ударил ею стражника, 
что на того посыпались горячие уголья, а железная 
клетка жаровни плотно села ему на голову. Томас
же крикнул:

-- Ты потянулся к огню -- ну и получай!

Стражник покатился по земле и вопил от ужаса и
боли до тех пор, пока кто-то не сорвал у него с головы
раскаленную жаровню. Лицо его оказалось все в полосах, 
как жареная селедка. Но никто уже не обращал на
него внимания, ибо теперь Томас Болл стоял перед
столбами, размахивая своим топором и повторяя:
  -- Именем короля, остановитесь! Именем короля, остановитесь!

-- - Что это значит, негодяй?

-- А то, что я сказал, поп. Ни шагу дальше, не то я
раскрою тебе башку.

Аббат откинулся назад, а Томас продолжал:

-- Фотрел! Фотрел! Харфлит! Харфлит! Вы все, кто
ели их хлеб, живей сюда, разбросайте хворост, спасайте
их кровь и плоть. Кто поднимется вместе со мной против
Мэлдона и его палачей?

-- Я! -- ответили ему из толпы. -- И я, и я!

-- И я тоще! -- закричал йомен, стоявший у дубового
пенька. -- Только я стерегу ребенка. Ну ладно, я заберу
его с собой! -- и, схватив под мышку кричащего младенца, 
он побежал к Томасу.

Другие тоще бросились вперед, разбрасыван во все
стороны хворост.

-- Разбивайте цепи! -- снова загремел Болл, и в конце
концов сильным мужским рукам удалось это сделать.

Единственные повреждения, которые в этот день оказались 
у Сайсели, были ссадины, полученные ею, когда
рубили цепи. Теперь обе женщины были свободны. Сайсели 
вырвала ребенка из рук у йомена, который был
очень рад, что избавился от него: сейчас предстояла другая 
работа, ибо стражники аббата уже бросились на них.


-- Окружайте женщин, -- гремел Болл, -- и бей без
промаха за Фотрелов, бей без промаха за Харфлитов!
Ах ты, поповская собака, вот тебе именем короля! -- 
И топор его по рукоятку вошел в грудь командира -- 
того самого, который сказал Сайсели, что ей и без
плаща будет жарко.

Тут закипел жаркий бой. Сторонники Фотрелов -- их
было человек двадцать -- обступили три дубовых столба
кольцом, внутри которого стояли Сайсели, Эмлин и старуха 
Бриджет, все еще прикованная к своему столбу,
так как никто не подумал -- да и времени не было -- 
освободить ее. На них напали стражники аббата -- 
свыше тридцати человек, -- которых подстегивал сам
Мэлдон, взбешенный тем, что жертвы от него ускользнули, 
больше же всего боявшийся, чтобы слова Сайсели
не оправдались и она оказалась бы уже не ведьмой,
а пророчицей, вдохновленной свыше.

Трижды отступали нападавшие, но и треть оборонявшихся 
выбыла из строя, и теперь аббат придумал новый 
способ покончить с ними.

-- Принесите луки, -- крикнул он, -- и перестреляйте
их, луков у них нет!

И стражники побежали за оружием.

Теперь оборонявшимся пришла на помощь сообразительность 
Эмлин. Болл уже покачал своей рыжей головой 
и пробормотал, что похоже, будто им всем приходит
конец, ибо против стрел ничего не поделаешь, но она ответила:

-- А если так, зачем же.стоять и ждать, пока нас не
раздавят, дурень ты этакий? Надо прерваться, пока
стрелы еще де посыпались, и укрыться за деревьями
либо в обители.

-- Женщина иногда может неплохо придумать, -- 
сказал Болл. -- Стройся, фотрелцы, и марш вперед.

-- Нет, -- вмешалась Сайсели, -- сперва освободите
Бриджет, а то они, чего доброго, все-таки сожгут ее.
Иначе я не пойду.

Бриджет расковали и вместе с несколькими ранеными, 
поддерживая, потащили прочь оттуда. Началось
отступление с боем, довольно, впрочем, успешное. И все
же под конец бойцы не смогли бы устоять, так как женщины 
и раненые задерживали их, но, к счастью, подоспела 
помощь. Когда они отходили к роще, теснимые

с двух сторон разъяренными стражниками аббата, среди
которых было много французов и испанцев, внезапно
из-под склона холма, где проходила дорога, показалась 
мчавшаяся галопом лошадь, на которой сидела 
верхом женщина, вцепившись обеими руками в гриву,
а позади этой всадницы -- множество вооруженных
людей.

-- Смотри, Эмлин, смотри! -- вскричала Сайсели. -- 
Кто это? -- Она не верила своим глазам.

-- Да это же мать Матильда, -- ответила Эмлин. -- 
И, клянусь всеми святыми, странный у нее вид!

Вид и вправду был необычный, ибо монашеского покрывала 
на ней не было, волосы, всегда так заботливо
уложенные, разлетались во все стороны, юбка поднялась
и спуталась у колен, четки и крест, которые она носила
на груди, болтались теперь сзади и били ее по спине, а
платье было спереди разорвано. Словом, почтенная по-
щипая настоятельница никогда еще не появлялась в подобном 
виде. Она налетела на них, как вихрь, ибо ее
испуганная лошадь уже почуяла блосхолмское стойло
и, мрачно косясь на своего необычного всадника, ржала
вовсю.

-- Во имя божие, остановите эту ошалелую скотину!

Болл схватил лошадь под уздцы и так резко осадил
ее, что всадница, не удержавшись, перелетела через ее
голову и попала прямо в объятия того йомена, который
стерег ребенка, и блаженно замерла у него на груди.
Впоследствии мать Матильда с обычной своей милой
улыбкой говорила, что раньше она и не знала, как приятна 
может быть близость мужчины.

Когда она наконец сняла руки с его шеи, йомен поставил 
ее на ноги, заявив, что это потруднее, чем держать 
под мышкой ребенка. Блуждающий взгляд настоятельницы 
упал на Сайсели.

-- Итак, я поспела вовремя! Ну, никогда и слова
теперь не скажу против этой лошади[ -- вскричала она и,
тут же упав на колени, пробормотала благодарственную
мол итву.

Тем временем следовавшие за нею всадники осадили
своих коней и задержались, а стражники аббата и сопровождавшая 
их толпа тоже остановились, не зная, как
поведут себя эти чужие воины, так что Болл и его отряд
вместе с женщинами оказались между ними.

Среди вновь прибывших был один толстый неуклюжий 
человек весьма спесивого вида, видимо привыкший
ко всеобщему повиновению. Од выехал вперед и прерывающимся 
голосом -- ибо он задыхался от быстрой
езды -- спросил, что означает весь этот беспорядок.

-- Спросите у блосхолмского настоятеля, -- ответил
ему кто-то, -- это все он натворил.

-- Блосхолмский настоятель? Он-то мне и нужен, -- 
надуваясь от важности, произнес толстяк. -- Подойдите-ка 
сюда, настоятель Блосхолмского аббатства, и отдайте 
отчет во всем, что здесь происходит. А вы, ребята,
-- обратился он к своей охране, -- постройтесь и будьте
наготове на случай, если этот священник попытается сопротивляться.


Аббат в сопровождении нескольких монахов тоже выступил 
вперед и, смерив всадника взглядом, спросил:

-- А кто это так грубо требует отчета от рукоположенного 
настоятеля?

-- Рукоположенный настоятель? Рукоположенный
павлин, беспокойный, мятежный, предатель-поп, чванливый 
испанский бродяга, который, говорят, набрал себе
шайку наемных головорезов, чтобы нарушать спокойствие
в королевстве и убивать добропорядочных англичан.Ладно, 
рукоположенный аббат, я скажу тебе, кто я такой.
Я Томас Ли, посланец его милостивого величества и королевский 
комиссар, которому поручено обследовать так
называемые духовные обители, и прибыл я сюда потому,
что присутствующая здесь настоятельница Блосхолмского 
женского монастыря жаловалась мне на то, как
поступаешь ты с некоторыми подданными его величества, 
коих, заявила она, ты из личной мести и ради
присвоения их имущества обвинил в колдовстве. Вот
кто я такой, мой преподобный расфуфыренный павлин-аббат.

Едва Мэлдон дослушал до конца эту напыщенную
речь, как ярость на его лице сменилась страхом. Он уже
знал, что представляет собой этот доктор Ли и какая
миссия на него возложена, и понял теперь, что означал
крик Томаса Болла: "Именем короля!"


ГЛАВА XIII

 П о с л а и е ц

-- Кто тут поднял всю эту суматоху? -- заорал комиссар.
-- Почему здесь кровь, раненые и убитые люди?
И что вы намеревались сделать с этими женщинами, из
коих одна, по всей видимости, не низкого звания? -- И он
уставился на Сайсели.

-- Суматоху поднял вон тот болван, Томас Болл, батрак 
моего монастыря; он ворвался к нам вооруженный,
с криком: "Именем короля, остановитесь!"

-- Почему же вы не остановились, сэр аббат? Разве
с именем короля шутят? Знайте, что я послал этого человека.

-- У лето не было никакой грамоты, сэр комиссар,
разве что его бычий голос и большой топор заменяли
грамоту; я же не остановился, так как мы вершили суд
к расправу над тремя зловреднейшими ведьмами.

-- Вершили суд и расправу? Что за суд и чей?
А у вас-то имеется грамота. разрешающая вам приводить 
в исполнение приговоры?@ ' Если есть, предъявите
мне ее.

-- Ведьмы эти осуждены были духовным трибуналом, 
членами которого являлись епископ, приор к я, и во
исполнение нашего приговора они должны бы.ни на костре 
искупить свой грех, -- ответил Мэлдон.

-- "Духовный трибунал"1 -- загремел доктор Ли. -- 
А разве духовные трибуналы имеют право поджаривать
до смерти свободных людей Англии? Если не желаете
идти под суд за покушение на убийство, предъявите мне
грамоту, подписанную его милостивым величеством королем 
или членами его королевского суда. Чтоб Вы не
отвечаете? У вас никакой грамоты нет Я так и думал.
Ого, Клемент Мэлдон, испанская собака, висельник,
знайте, что за вами давно уже наблюдают, а теперь вы
еще, по всей видимости, присваиваете себе королевские
полномочия. -- Тут он на миг остановился, затем продолжал: -- Задержать это духовное лицо и зорко стеречь
его, пока я не ра.вберусь в этом деле.

---------------------------
' ...грамота, разрешающая приводить в исполнение 
приговоры. -- Духовные власти имели право судить виновных 
в преступлениях против религии, но приводили в исполнение
приговоры не они, а светские власти. Только в исключительных случаях 
светские власти выдавала духовным властям специальные грамоты 
на право приводить в исполнение приговоры.


Солдаты из охраны комиссара окружили Мэлдона,
его же люди не осмелились помешать им: сражаться они
больше не хотели, а разговор о королевской грамоте
внушил им страх.

Затем комиссар обратился к Сайсели:

-- Вы единственная дочь сэра Джона Фотрела, не
правда ли, и утверждаете, что являетесь супругой сэра
Кристофера Харфлита? Так, по крайней мере, показала
присутствующая здесь настоятельница. Что тут с вами
происходило и почему?

-- Сэр, -- ответила Сайсели, -- я и моя служанка, а
также старая монахиня Бриджет были обвинены в колдовстве 
и приговорены к сожжению вон у тех столбов.
Правда, -- добавила она, -- я-то верила, что мы не погибнем.

-- А почему вы верили, леди? Похоже, что пламя
едва не добралось до ваших тел, -- сказал он, взглянув
на столбы и разбросанные связки хвороста.

-- Сэр, я верила, потому что господь бог послал мне
во сне видение.

-- Да, стоя у столба, она клялась, что это правда! -- 
вскричал чей-то голос. -- А мы-то думали, сошла
с ума.

-- Станете ли вы теперь отрицать, что она ведома? -- 
вмешался Мэлдон. -- Если бы она де была из числа слуг
сатаны, то могла ли пророчествовать о своем освобождении?

-- Ну, если видения и пророчества -- доказательства
колдовства, тогда, поп, все святое писание просто ведь-
мин котел, -- ответил Ли. -- Тогда и блаженная дева Мария 
и святая Елизавета были ведьмы, а апостолов Петра 
и Иоанна тоще следовало сжечь. Продолжайте, леди,
только свои сновидения вы оставьте до более подходящего 
времени.

-- Сэр, -- продолжала Сайсели, -- мы и не думали
заниматься колдовством, и все мое преступление состоит
в том, что я не соглашаюсь признать своего сына незаконнорожденным 
и передать право на мои земли и
имущество этому вот аббату, убийце моего отца, а возможно, 
и мужа. О, выслушайте, выслушайте меня вы
и весь собравшийся здесь народ, и я постараюсь как
можно короче поведать вам мою историю. Разрешаете
вы мне говорить?

Комиссар кивнул головой, и она стала рассказывать
все с самого начала гак коротко, так просто, так правдиво 
и серьезно, что весь народ обступил ее тесным
кольцом, стараясь не упустить ан слова. и даже жесткое
лицо доктора Ли смягчилось, когда он слушал. Около
получаса или немного больше рассказывала она о смерти 
отца, о своем бегстве и замужестве, о сожжении
Крануэл Тауэрс, о том, как она овдовела, если действительно 
муж ее погиб. О том, как ее заточили в обители
и как поступил аббат с нею и Эмлин; о рождении ее
ребенка и попытке повивальной бабки, нанятой аббатом,
умертвить мальчика. О том, как их судили и приговорили 
к смерти, хотя они ни в чем не повинны и обо
всем, что они претерпели в этот день.

-- - Если вы невиновны, -- крикнул один из монахов,