бо
всем договорились, вы поедете со мной в Лондон, где
будете в безопасности. Отправимся мы не сегодня,
а завтра, с рассветом.

-- В таком случае со мной должна поехать и моя
служанка Эмлин, сэр, чтобы помогать мне с ребенком,
а также Томас Болл, ибо он может доказать, что колдовство, 
за которое нас осудили, всего-навсего его проделки.

-- Да, да, но дорожные расходы на троих будут
весьма значительны. Есть у вас какие-нибудь деньги?

-- Да, сэр. У Эмлин в одном из ее платьев зашито
около пятидесяти фунтов золотом.

-- А! Сумма вполне достаточная. Она даже слишком
крупная, чтобы в наше беспокойное время вы могли
одни везти ее без риска. Не дадите ли мне на хранение
половину?

-- С удовольствием, сэр, я вам вполне доверяю.
Выполните только свое обязательство, а я буду твердо
держаться моего.

-- Хорошо. Когда Томасу Ли идут навстречу, он
в долгу не остается -- это всякий признает. Сегодня
вечером я принесу документ, а вы мне передадите на
хранение двадцать пять фунтов.

Затем он в сопровождении Сайсели вернулся туда,
где сидела настоятельница, и сказал:

-- Мать Матильда -- ведь, кажется, таково имя ваше
в иночестве? -- леди Харфлит просила меня за вас,
и ввиду того что вы так благородно обошлись с нею,
я обещал от имени короля, что вы и ваши монашки
будете жить здесь еще один год, с этого дня, после чего
безропотно передадите свой монастырь его величеству;
я же исходатайствую для вас пенсию.

-- Благодарю вас, сэр. Для старого человека год
отсрочки -- большое дело. За год многое может приключиться, 
например -- моя смерть.

-- Не благодарите меня. -- я просто человек, поступающий, 
как велят ему долг и справедливость. Документы, 
которые вы должны подписать, готовы будут
после обеда Кстати, скажу вам, что леди Харфлит со
своей служанкой, а также этот смелый и умный парень,
Томас Болл, завтра утром едут со мною в Лондон. Она
вам все объяснит. В три часа я буду у вас.

Ревизор и его секретари вышли из комнаты так
же спесиво, как вошли. Оставшись втроем с матерые
Матильдой и Эмлин, Сайсели объяснила им, что произошло.


-- Думаю, что ты правильно поступила, -- смазала
настоятельница, выслушав все до конца. -- Человек
этот -- жадная акула, но лучше пусть он откусит тебе
палец, чем проглотит всю целиком. А насчет нас ты,
конечно, хорошо поторговалась -- мало ли что может
случиться за год? К тому же, дорогая Сайсели, в Лондоне 
тебе будет безопаснее, чем здесь. В надежде на

такие деньги, как триста фунтов, этот комиссар будет
беречь тебя как зеницу ока и продвинет вперед твое
дело.

-- Если кто-нибудь не пообещает ему побольше,
например тысячу фунтов, чтобы он, наоборот, ставил
палки к колеса, -- вмешалась Эмлин. -- Ну, да иного
выхода не было, а бумажные обязательства ничего не
стоят. Вот добрых двадцати пяти фунтов золотом мне
жалко. Теперь же, матушка, нам надо собраться, а дела
много. Прошу вас, пошлите кого-нибудь разыскать Томаса 
Болла; он, наверно, тут, неподалеку. Раз ум мы
теперь не заключенные, я хотела бы пройти вместе
с ним по одному делу, о котором вы, может быть, догадываетесь. 
В городе Лондоне нам могут понадобиться
средства. Надо также раздобыть лошадей для нас самих
к для багажа и еще о многом позаботиться.

Томаса Болла вскоре разыскали: он спал в одном из
соседних домов, ибо после своих приключений и триумфа 
основательно выпил и долго де мог проснуться.
Узнав об этом, Эмлин задала ему хорошую головомойку,
заявила, что он не человек, а пивной бочонок, и наговорила 
много других неприятных слов. Под конец он
вышел из себя и ответил, что не будь этого пивного
бочонка, она сейчас была бы кучкой пепла. Тут она
перевела разговор на другое и сообщила ему, в чем они
нуждаются, а также о том, что ему предстоит сопровождать 
их в Лондон. На это он ответил, что к утру оседланы 
будут хорошие кони, благо он знает, где их раздобыть: 
в конюшне аббатства еще остались лошади, которым 
пробежка не повредит. Добавил он также, что рад
будет на некоторое время расстаться с Блосхолмом:
здесь у него со вчерашнего дня завелись враги -- все те,
чьи друзья лежат раненые или ждут погребения. После
этого Эмлин шепнула ему что-то на ухо, и он в знак
согласия кивнул головой, сказав при этом, что мешкать
не станет и скоро будет готов.

В тот же вечер Эмлин отправилась куда-то верхом
вместе с хорошо вооруженным Томасом, объяснив, что
хочет испытать коней, на которых им предстоит завтра 
ехать. Вернулась она поздно -- было уме совсем
темно.

-- Ну что, достала? -- спросила Сайсели, когда они
остались вдвоем у себя в комнате.

-- Да, -- ответила Эмлин. -- Все до единой. Но кое-
где каменная кладка обвалилась, и трудно было пробраться 
в подземелье. По правде сказать, без Томаса
Болла с его бычьей силой мне самой никогда бы не
справиться. К тому же аббат побывал уже там до нас
и изрыл весь пол. Но, дурень такой, о стене он и не подумал 
так что все хорошо. Половину вещей я зашью
в свою нижнюю юбку, половину в твою, чтобы риска
было меньше. На случай, если нападут грабители, деньги, 
что нам оставил этот загребущий ревизор (я ведь
половину отдала ему, когда ты подписала документ),
мы будем открыто держать в кошельках на поясе. Дальше 
они искать не станут. О, чуть не забыла: кроме драгоценностей, 
у меня еще кое-что есть, вот оно. -- С этими
словами Эмлин вынула из-за корсажа пакет и положила
его на стол.

-- Что это? -- спросила Сайсели, недоверчиво глядя
на грязный лоскут парусины, в который он был завернут.

-- Откуда мне знать? Разрежь и посмотри. Я знаю
только, что, когда я стояла у ворот обители и ждала
Томаса, который отводил лошадей в конюшню, какой-то
человек в широком плаще вынырнул из-за завесы дождя 
и спросил, не Эмлин ли я Стоуэр. Я сказала "да";
тогда он сунул мне это в руку, велел непременно отдать
леди Харфлит и исчез.

-- У этого пакета такой вид, точно он прибыл из-за
моря, -- прошептала Сайсели, дрожащими пальцами
торопливо вспарывая его. Над конец парусиновая оболочка 
была вскрыта, внутренний запечатанный конверт
тоще, и в нем, среди прочих документов, оказался
небольшой сверток пергаментных листков, покрытых
корявыми, неразборчивыми письменами. Однако на обороте 
они смогли разобрать названия "Шефтон" и "Блосхолм", 
начертанные более крупными буквами. Что-то
написано было и каракулями сэра Джона Фотрела,
а под этой записью стояло его имя и другие, среди которых 
были имена отца Нектона и Джефри Стоукса. Сайсели 
некоторое время смотрела на документы, потом сказала :

-- Эмлин, я узнаю эти пергаментные листки. Их мой
отец взял с собой, когда ехал в Лондон, чтобы опровергнуть 
домогательства аббата, а вместе с ними были показания 
об изменнических речах, которые аббат вел в прошлом 
году в Шефтоне. Да, эту внутреннюю обшивку
делала я сама ка полотняных тряпок, взятых в коридорном 
стенном шкафу. Но как они сюда попали?

Не ответив ни слова, Эмлин взяла разрезанную материю 
и потрясла ее. Не замеченная ими раньше полоска
бумаги упала на стол.

-- Может быть, тут мы найдем объяснение, -- сказала 
она. -- Прочитай, если сможешь. Тут, на внутренней 
стороне, что-то написано.

Сайсели схватила полоску бумаги. И так как исписана 
она была разборчивым почерком умелого писца,
прочитала ее без труда, только голос ее дрожал. Вот что
было в записке:

Миледи Харфлит!

Это бумаги, которые Джефри Стоукс спас, когда
погиб ваш отец. Они были отданы на хранение тому, кто
вам сейчас пишет, далеко в заморских землях, и он возвращает 
их, не вскрыв. Супруг ваш нив и здоров, так
же как и Джефри Стоукс, и хотя их задержали в пути,
сэр Кристофер, без сомнения, сумеет добраться до
Англии, куда не торопился возвращаться, думая, как
и я думал, что вас нет в живых. Есть причины, мешающие 
мне, его и вашему другу, повидаться с вами или
написать обстоятельнее. ибо долг призывает меня в другое 
место. Когда он будет выполнен, я разыщу вас, если
буду жив. Если нет, то идите спокойно, пока не обретете
вновь свое счастье; я надеюсь, что это случится.

Некто, горячо любящий вашего супруга, а ради него 
-- и вас.

Сайсели положила записку на стол, и из глаз ее
хлынул поток слез.

-- О, жестокий, жестокий, -- рыдала она, -- сообщить
мне так много и вместе с тем так мало! Впрочем, нет,
я просто неблагодарная дрянь, ведь Кристофер шив,
и я ложила до того, что узнала об этом, хоть он и считает 
меня умершей.

-- Клянусь душой, -- сказала Эмлин, когда ей удалось 
успокоить Сайсели, -- этот человек в плаще просто
король всех вестников. Знай я только, что он принес,
я бы у него все выпытала, даже если бы мне пришлось
.вцепиться в него, как жена Пентефрия вцепилась
в Иосифа Прекрасного'. Ну что ж, Иосиф скрылся, а на
безрыбье и рак рыба, да и рак-то не плохой. К тому же
ты получила документы, которые сейчас тебе особенно
необходимы и, что еще лучше, письменное свидетельство,
по которому предатель Мэлдон угодит на эшафот,


ГЛАВА XIV

Джекоб и драгоценности

Путешествие в Лондон было для Сайсели делом
необычным: никогда еще не отъезжала она больше чем
на пятьдесят миль от своего дома, и лишь однажды, еще
ребенком, провела месяц в городе, когда гостила у тетки
в Линкольне. Правда, путешествовала она с удобствами, 
так как комиссар Ли не любил себя утруждать:
по этой причине они пускались в дорогу поздно, а останавливались 
на ночлег рано, либо в макай-нибудь гостинице 
получше (если вообще в те времена существовали
сносные гостиницы), либо в одном из монастырей, где
он требовал всего самого лучшего, что только могли
предложить ему перепуганные монахи. С ними, как
заметила Сайсели, он обходился очень сурово: бранился,
угрожал, производил тщательное обследование, зачастую 
обвинял их в преступлениях, которых они не совершали, 
и под конец вымогал большие взятки даже э тех
случаях, когда в данное место ему никакого поручения
не давалось, грозя, что вернется позже. Он также принимал 
доносчиков и записывал все скандальные сплетни
и клеветнические сведения, которые они сообщали ему
о тех, чей хлеб ели.

Поэтому еще задолго до того, как они увидели
Черинг Кросс, Сайсели возненавидела этого спесивого,
властного а жадного человека, который скрывал шесто-
кость под личиной добродетели и, преследуя свои личные 
цели, произносил громкие слова о боге и короле.
Однако, наученная горьким опытом, она умела скрывать 
свои чувства, так как боялась нажить врага в человеке, 
имевшем возможность погубить ее, и скрепя
сердце принудила к этому Эмлин. Дело осложнялось
и тем, что Сайсели была красива и некоторые из спутников 
ревизора заговаривали с нею так, что не понять
их было невозможно. Кончилось все это тем, что, налетев 
на одного из них, Томас Болл задал ему такую
взбучку, какой тот еще никогда не получал, после чего
возникли неприятности, от которых пришлось откупаться
деньга ми.и.

---------------------
' .Скак жена Пентефрия вцепилась в Иосифа
Прекрасного. -- Библейский миф рассказывает, что жена придворного 
египетского фараона Пентефрия воспылала страстью к находившемуся 
в рабстве у ее мужа юноше Иосифу Прекрасному, но
тот отверг ее домогательства.


Однако в целом все шло не так уж плохо. Королевскому 
ревизору и его спутникам никто повредить не
омел; осень стояла погожая, мальчуган ничем не болел,
а места, по которым они проезжали, были для Сайсели
полны левизны и интереса.

Наконец однажды, выехав из Барнета, они к вечеру
добрались до столицы, показавшейся ей чудесным городом,
-- никогда еще не видала она такого множества
домов и людей, деловито сновавших взад и вперед по
узким улицам, которые с наступлением темноты освещались 
фонарями. Тут произошел оживленный спор, где
им остановиться. Доктор Ли сказал, что он знает один
дом, который им вполне подошел бы, но Эмлин и слышать 
об этом не хотела: она уверена была, что там их
обворуют; мысль о драгоценностях, которые они втайне
от всех хранили на себе, не давала ей покоя. Вспомнив
о двоюродном брате своей матери, золотых дел мастере,
по имени Смит, который еще года два тому назад был
жив и обитал в Чипсайде, она заявила, что непременно
его разыщет.

Они отправились в Чипсайд, взяв в качестве провожатого 
одного из писцов ревизора -- не того, которого
поколотил Болл, а другого, -- и, наконец, поискав немного, 
обнаружили в глубине одного двора довольно невзрачный 
дом Джекоба Смита с тремя шарами вместо
вывески. Эмлин спешилась и, так как дверь оказалась не
запертой, вошла .в дом, где ее встретил седобородый старик 
в поднятых да лоб роговых очках и с такими же,
как у нее самой, черными глазами -- ведь у них обоих
текла в жилах цыганская кровь.

Разговора их Сайсели не слышала, но старик вышел
к ней вместе с Эмлин и довольно долго осматривал ее и
Болла с ног до головы, словно снимал с них мерку. Наконец 
он сказал, что от своей родственницы, которой не
видел уже лет тридцать, он узнал, что обе они и их слуга 
хотят снять помещение; свободные комнаты у него
есть, и они могут получить их за соответствующую плату.

Сайсели спросила, сколько это будет стоить, и, когда
он назвал сумму -- десять шиллингов серебром в неделю 
за всех троих и их лошадей, которые будут помещены 
в конюшне неподалеку, -- велела Эмлин выдать
ему один фунт золотом вперед. Он взял деньги, надкусил
золотые монеты, чтобы убедиться в ах качестве, но не
спрятал в карман, а предложил жильцам сперва осмотреть 
помещение. Они прошли в комнаты и, найдя их чистыми 
и удобными, хотя и несколько темноватыми, заключили 
сделку с хозяином, после чего отпустили своего
провожатого-писца с поручением сообщить адрес доктору 
Ли, пообещавшему известить их о ходе дела, как
только ему удастся продвинуть его.

Когда он ушел, а Томас Болл в сопровождении подмастерья 
отвел в конюшню верховых и вьючную лошадь,
старик стал вести себя иначе, пригласил их в комнату
для посетителей, расположенную за мастерской, и послал 
свою домоправительницу, женщину не очень молодую, 
но приятной внешности, приготовить для всех еду.
Сам же принялся угощать их всевозможными наливками
из приземистых голландских бутылок. Он проявлял необыкновенную 
любезность, уверяя, что очень счастлив
повидать родственницу, ибо теперь у него совсем не осталось 
близких людей -- жена и двое детей умерли во
время одной из частых в Лондоне эпидемий. К тому же
родился он в Блосхолме, хотя и уехал оттуда полвека
назад, знал деда Сайсели и мальчишкой играл с ее отцом. 
И он, как человек веселый и разговорчивый, стал
засыпать их бесконечными вопросами о том и о сем, но
они сочли более осторожным на некоторые из них не
отвечать.

-- Ага! -- сказал он. -- Вы хотите испытать меня,
прежде чем довериться. Да и кто вас за это осудит в нашем 
жестоком мире? Но, может быть, я больше знаю
о вас, чем вы думаете; ведь у меня такое ремесло, что
мне приходится многое узнавать. Вот, например, слышал
я о том, что в Блосхолме недавно был суд над ведьмами,
довольно плохо окончившийся для некоего аббата, а также 
об исчезновении знаменитых драгоценностей Карфаксов, 
что весьма огорчило этого святого человека. Да, драгоценности, 
говорят, были самые настоящие: я, по крайней 
мере, слышал, что среди них имелись две розовые
жемчужины, достойные королевской сокровищницы.
Жалко, что они утеряны: ведь их владелицей была бы
миледи, а мне, скромному золотых дел мастеру, очень
хотелось бы на них взглянуть. Ну ладно, ладно; может
быть, я их все-таки увижу: утерянное иногда снова находят. 
А вот и обед наш поспел; кушайте, кушайте, потом 
побеседуем.

Так прошла первая из многих приятных трапез, которые 
они разделяли со своим хозяином -- Джекобом Смитом. 
Эмлин потихоньку навела о нем справку у всех
соседей и узнала, что ее родственник пользуется самой
доброй славой и всеобщим доверием.

-- Так почему же и нам не довериться ему? -- спросила 
Сайсели. -- Нам ведь очень нужны друзья и люди,
которым мы могли бы верить.

-- Даже в отношении драгоценностей, госпожа?

-- Даше и в этом отношении: ведь драгоценности-по 
его части; у него в железном сундуке они были бы сохраннее, 
чем зашитые на живую нитку в наших платьях:
я из-за них ни днем ни ночью покоя не имею.

-- Все-таки лучше обождем, -- ответила Эмлин. -- 
Когда они окажутся у него в сундуке, -- кто знает, удастся 
ли нам вообще извлечь их оттуда?

На другой день после этого разговора к пим явился
ревизор Ли и принес не очень приятные новости. По его
словам. лорд Кромуэл заявил, что поскольку блосхолмский 
настоятель притязал на шефтонские земли, а теперь
его права перешли или скоро перейдут к королю, король
сам выступает как притязатель и от своих требований
не отк::жется. К тому же деньги при дворе сейчас так
нужны, тут доктор Ли бросал на них жесткий взгляд, что
и речи не может быть об отказе от каких-либо ценностей, 
разве что за соответствующее возмещение. При:
этих словах он взглянул еще жестче.

-- А откуда у миледи средства на это возмещение? -- 
резко вмешалась Эмлин, спасаясь, как бы Сайсели себя
не выдала. -- Сейчас она лишь бездомная нищая, у которой 
едва наберется несколько фунтов золотом; и даже
если бы ей удалось получить свое имущество, вашей милости 
известно ведь, что доходы с него за первый год уже
обещаны.

-- Ах, -- с грустным видом произнес доктор, -- дело,
разумеется, обстоит плохо. Однако, -- хитро добавил он,
многозначительно подчеркивая свои слова, -- только недавно 
дошел до меня слух, будто у леди Харфлит есть

припрятанное богатство, доставшееся ей от матери, -- 
разные ценные украшении и тому подобные вещи.

Сайсели вся вспыхнула, ибо маленькие глазки доктора 
Ли буквально влились в нее, а притворяться она не
умела. Но с Эмлин дело обстояло иначе: та умела с волками 
выть по-волчьи.

-- Послушайте, сэр, -- сказала она, напуская на себя
таинственность, -- вам сказали правду. Были у нас разные 
ценные вещи. Зачем бы нам скрывать это от вас, нашего 
друга? Но -- увы! -- они у этого жадного мерзавца
аббата. Он ощипал мою бедную леди, как птичку, которую 
собираются изжарить. Отберите их у него, сэр, и
могу поручиться, что она отдаст вам половину, -- ведь
правда, миледи?

-- Разумеется, -- ответила Сайсели. -- Доктору, которому 
мы стольким обязаны, я с радостью отдам половину 
всех ценностей, которые он сможет отобрать у аббата 
Мэлдона. -- Она замолкла, ибо ложь застряла у нее
в горле. Вдобавок она чувствовала, что побагровела, как
пион.

По счастью, комиссар этого не заметил, а если заметил, 
то приписал волнению или гневу.

-- Аббат Мэлдон, -- проворчал он, -- вечно аббат
Мэ.лдон! И гнусный же ворюга этот высокомерный испанец, 
которому нипочем оставить человека сиротой, а потом 
еще обобрать его. К тому же он еще злодей и изменник. 
Знаете ли вы, что он сейчас поднимает на севере
мятеж? Ну, я еще увижу, как его вздернут на дыбу!
А есть у вас список этих ценных вещей?

Сайсели дала отрицательный ответ, а Эмлин добавила, 
что его придется составить по памяти.

-- Хорошо. Завтра или в ближайшие же дни я опять
зайду, а пока не бойтесь, я с вашего дела глаз не
спущу, как кошка с воробья. Ах ты, крыса поганая, испанский 
аббат, подожди у меня, запущу я когти в твою
жирную спину! До свидания, миледи Харфлит, до свидания, 
госпожа Стоуэр; мне надо идти возиться с другими
попами немногим получше этого. -- И он удалился, бормоча 
проклятия по адресу аббата.

-- Ну вот, теперь, кажется, настало время довериться 
Джекобу Смиту, -- сказала Эмлин, когда дверь за ним
закрылась -- Тот еще может оказаться честным человеком, 
а уж этот доктор наверняка мошенник. К тому же
он что-то прослышал о драгоценностях и подозревает
нас. А вот и вы, кузен Смит, заходите, пожалуйста, нам
с вами надо побеседовать. Заходите и, будьте добры, закройте за 
собой дверь.

Через каких-нибудь пять минут все до единой драгоценные 
вещи лежали на столе перед старым Джекобом,
который смотрел на них круглыми от изумления глазами.

-- Др