ись на втором месте среди
этих идеалов: первое место заняла страсть к животному и духовному миру. Анна
(как ее теперь называли) посвятила остаток своей недолгой жизни  религиозной
деятельности и борьбе  против  вивисекции.  Чтобы  иметь  возможность  лучше
заботиться  о  благополучии  животных,  она  решила  стать  врачом.   Будучи
женщиной, она должна была  для  этого  пройти  первоначальную  подготовку  в
Лондонском университете, а затем окончить медицинский факультет в  Париже  -
единственное в Европе учебное заведение этого рода, куда принимали женщин.
   В это  время  Анна  познакомилась  и  начала  переписываться  с  Эдвардом
Мэйтлендом, который был гораздо старше ее и нашел  в  ее  лице  одновременно
музу  и  идеальную  возлюбленную.  Хотя  на  фотографиях  Мейтленд  выглядит
совершенно  флегматично,  в  действительности  он   был   весьма   влюбчивым
человеком. В  биографии  Анны  он  застенчиво  упоминает  о  своем  служении
нескольким другим "благородным дамам". Но даже без описаний  золотых  волос,
длинных ресниц и карих глаз Анны Кингсфорд (Мэйтленд именует  ее  "белокурой
богиней" {3}), по каждой странице этой биографии  совершенно  очевидно,  что
автор был обворожен ею и до конца оставался  верным  рыцарем  ее  крестового
похода.
   Мэйтленд был представителем высших  слоев  среднего  класса  и  ветераном
калифорнийской "золотой лихорадки" 1849 года. В 1857 г. он вернулся в Англию
после  трудной  и  богатой  приключениями  жизни  в  Меланезии  и  не  менее
интересной жизни в Австралии, где его  кузен  был  генерал-губернатором.  На
путешествия его толкнули личные и духовные проблемы (Мэйтленд называет  себя
"избалованной заурядностью"),  которые  так  и  остались  неразрешенными.  В
Европу он возвратился по-прежнему в поисках романтической любви  и  истинной
религии.  Его  духовным  идеалом  была  христианская  доктрина,  дополненная
твердыми логическими основами - настолько твердыми,  что  отрицать  их  было
невозможно; однако такая  доктрина,  по  убеждению  Мэйтленда,  должна  была
одновременно  продемонстрировать  фундаментальное  единство   всех   великих
религий, черпая силу в конечном итоге из  своей  универсальности.  В  то  же
время он рассматривал эту доктрину как личное  откровение  и  индивидуальную
связь с  Богом.  Подобно  множеству  своих  современников,  Мэйтленд  жаждал
интеллектуальной и духовной определенности, с презрением отвергая  в  то  же
время "материализм духовенства" - церковную иерархию (как католическую,  так
и протестантскую), которая, по его мнению,  призывала  паству  к  поклонению
идолам вместо познания внутренних духовных реалий.
   Анна с энтузиазмом согласилась со своим другом, что величайший недостаток
традиционных религий - тенденция  принимать  символы  за  реальность.  В  ее
представлении вся видимая и осязаемая Вселенная была  лишь  символом  высшей
духовной структуры, доступной лишь экстраординарным людям, к  числу  которых
принадлежала и она. Анна была убеждена, что ортодоксальные  религии  никогда
не смогут дать человеку духовного просветления по той простой  причине,  что
"...Истина никогда не бывает феноменальной;  она  всегда  ноуменальна"  {4}.
Душа может воспринимать мудрость только субъективно. Но  все  это  не  имело
ничего общего  с  вульгарными  спиритическими  сеансами.  Кингсфорд  слышала
внутренний голос и  имела  видения,  но  всегда  (столь  же  тщательно,  как
Блаватская) отграничивала свой опыт от заурядных феноменов разных медиумов и
ясновидцев. Постоянно сохраняя связь с высшим миром, она получила  заверения
от его обитателей в том, что является пророком, а не медиумом; что ее тело -
сосуд для древнего духа, которого она называла своим гением.  Иначе  говоря,
вдохновение к ней приходило не снаружи (как у  медиумов),  а  изнутри.  Анна
поднялась неизмеримо выше примитивного спиритизма и ясновидения - на ступень
озарения или гнозиса, непосредственного откровения духовной истины.
   Это мнение поддерживали и другие духи,  говорившие  Эдварду  (разумеется,
через Анну), что он никогда не должен обижать ее и оспаривать  то,  что  она
сказала или  написала,  "будучи  во  власти  вдохновения",  поскольку  такие
сообщения  священны.  Впрочем,  подобные  инструкции  были  излишни.  Эдвард
почитал ее оккультные способности не меньше, чем обожал их  носительницу,  и
считал полученные Анной откровения неизмеримо более высокими,  чем  "смутные
намеки на божественную истину", которые можно  встретить  у  Платона  или  в
Библии. И даже если бы духи не предписывали Мэйтленду уважение и послушание,
Анна все равно с легкостью возобладала бы над своим другом. У нее  был  куда
более сильный характер, чем у Эдварда.  Эта  властная  и  капризная  женщина
командовала Мэйтлендом без  всякого  сопротивления  с  его  стороны,  и  это
неудивительно, учитывая силу ее ума. В ходе  кампании  против  экспериментов
над животными  миссис  Кингсфорд  утверждала,  что  усилием  воли  умертвила
нескольких знаменитых французских вивисекторов. После того как один  из  них
скончался от лихорадки, Анна заявляла в своем письме: "Воля может убивать  и
убивает... Я убила Поля Берта, как и Клода Бернара; я убью  Луи  Пастера..."
{5}.
   Эдвард и Анна вскоре начали тесно сотрудничать  с  благословения  мистера
Кингсфорда, который попросил Мэйтленда сопровождать Анну в Париж,  поскольку
сам он был  связан  обязанностями  приходского  священника  в  Шропшире.  За
пределами Парижа друзья жили то в Шропшире вместе с Уильямом Кингсфордом, то
в Лондоне, где Анна снимала дома  в  Мэйфэре.  Духовность  не  была  помехой
светской жизни, и  миссис  Кингсфорд  принадлежала  к  избранному  кругу,  в
который входили почтенный Роден Ноэль, лорд  и  леди  Маунт  Темпль  (лучшие
друзья Лоуренса Олифанта, весьма грубо пытавшиеся привлечь миссис  Кингсфорд
к своему делу), леди Рибблсдэйл, леди Теннант,  леди  Арчибальд  Кэмпбелл  и
почтенные мистер и миссис  Перси  Виндхэм.  Кроме  того,  в  кружок  входила
родившаяся на Кубе графиня Кэйтнесс,  которая  жила  во  дворце  на  Ниле  и
одевалась  как  королева  Мария  Шотландская  (утверждая,  что  является  ее
реинкарнацией)  {6}.  Считаясь   подругой   всех   выдающихся   теософов   и
оккультистов, леди Кэйтнесс писала им страстные духовные письма и устраивала
грандиозные приемы (не приглашая их туда!) в своих домах в Париже и  на  юге
Франции.
   Анна была не менее энергичной, хотя не столь яркой особой. В свободное от
занятий медициной и видениями время она ставила пьесы о Будде  в  изысканных
салонах. Вскоре под ее влиянием Эдвард тоже развил свои скромные психические
способности. Он научился заглядывать в душу деревьям и повстречался с  духом
своего давно умершего отца. Дух признал себя виноватым в том, что при  жизни
часто ссорился с сыном.
   Считая себя двумя половинами духовного единства, Эдвард  и  Анна  отлично
сотрудничали, хотя миссис Кингсфорд явно была главной  в  этом  партнерстве.
Мэйтленд записывал то, что диктовала его подруга, время от времени  вставляя
от себя живописные детали. Видения приходили к Анне во время транса или  сна
и были  весьма  диковинными.  Иногда  она  видела  свои  внутренние  органы,
благодаря чему могла диагностировать болезни. Ее посещали Жанна д'Арк,  Дева
Мария и Анна Болейн,  дух  Сведенборга,  мимоходом  упомянувший,  что  Иисус
возродил конфуцианство; а также некий американский дух, сообщивший ей, что в
партнерстве с Мэйтлендом она  играет  роль  мужчины,  а  Эдвард  -  женщины.
Несомненно, миссис Кингсфорд было приятно это узнать.
   Более  того,  она  была  удостоена  откровения  целой   новой   доктрины,
приходившей к ней по частям - словно серии космической "мыльной оперы".  Эта
доктрина  была  основана  на  сведенборгианском  представлении  о  том,  что
доступный нашим чувствам мир  состоит  из  символов  и  что  религия,  таким
образом, является формой герменевтики - науки  интерпретации.  В  результате
Анна отвела Гермесу - покровителю интерпретаторов - более  высокое  место  в
своем экуменическом  пантеоне,  чем  Иисусу,  и  много  писала  об  истинной
интерпретации мифологии, духовных  и  литургических  текстов,  придерживаясь
учения о карме и реинкарнации.
   Учитывая сложность и полноту ее собственной теологии, трудно понять,  что
нашла  Кингсфорд  в  теософии.  Позднее  она  утверждала,  что  не  доверяла
Теософскому Обществу и его основателям с самого  начала,  присоединившись  к
ним лишь в тщетной надежде реформировать Общество изнутри. Весьма  вероятно,
что она стремилась стать во главе Теософского Общества (по крайней  мере,  в
Англии) и воспользоваться этой  организацией  для  пропаганды  своих  личных
воззрений. Для приема в Общество ее порекомендовал один из ранних его членов
-  идеалистически  настроенный   барристер   С.С.Мэсси,   который,   подобно
Мэйтленду, искал благородную женщину в  противовес  ненадежной  ЕПБ.  Вскоре
Анна заняла видное место в Лондонской ложе и за  удивительно  короткий  срок
добилась президентского кресла.
   Однако вскоре миссис Кингсфорд пожалела, что связалась с теософией. Виной
тому, впрочем, была на сей раз не Блаватская, а  А.П.Синнетт,  издавший  две
книги  о  теософии,  вызвавшие  шумный  скандал.  В  первой  из  этих  книг,
"Оккультный мир" (1881), он  опубликовал  (по  предложению  самого  Учителя)
письма,  полученные  от  Кут  Хуми  через  мадам  Блаватскую.  Книга  широко
распространилась в спиритических кругах и попала в поле зрения американского
медиума Генри  Киддла,  который  написал  Синнетту  полное  упреков  письмо,
заметив, что Кут Хуми почти слово в слово воспроизвел фрагмент  из  какой-то
речи самого Киддла. Синнетт не смог ответить на это письмо,  и  тогда  Кидал
опубликовал свои обвинения в шарлатанстве в  спиритическом  журнале  "Лайт".
Разразился скандал. Блаватская отнеслась  к  этому  высокомерно:  "Кут  Хуми
украл у Киддла! Господи помилуй... Украсть у  "ЗНАМЕНИ  СВЕТА"!!  -  у  этой
сточной канавы духов!"  {7}.  Признавая  сходство  между  двумя  упомянутыми
фрагментами (и, по-видимому, опасаясь дальнейших  неприятных  разоблачений),
она  высказала  предположение,  что  Кут  Хуми  неким  образом   уловил   по
"астральному радио" часть речи Киддла, а затем забыл об этом,  подобно  тому
как человек может иногда неосознанно  повторять  чужие  фразы.  Это  вносило
пикантный  аспект  в  представление  о   непогрешимости   Учителя,   поэтому
Блаватской поверили лишь немногие.
   Ко времени скандала с Киддлом в 1883 г. Кингсфорд и Мэйтленд уже  всерьез
сомневались в теософии, но окончательно разъярила их вторая книга Синнетта -
"Эзотерический   буддизм",   где   теософия   выступала   синонимом   весьма
своеобразной  интерпретации  автором  буддийских  текстов.   Анне   это   не
понравилось, тем более что  ее  еще  раньше  смущала  тенденция  Теософского
Общества   отвергать   христианство   в   пользу   восточного   оккультизма.
Дополнительно усугубляло проблему то, что Синнетт сосредоточился на том, что
Анна  считала  чисто  "эстетической"  стороной  буддизма:   на   психических
феноменах,  бодхисаттвах  ("малых  буддах")  и  явлениях  духов.  Тем  самым
Синнетт, с точки зрения  Кингсфорд,  впадал  в  ужасный  грех:  он  принимал
символы за реальность. Эта книга была, по мнению  Анны,  весьма  далекой  от
эзотерики, насквозь порочной и материалистичной, а также чувственной во всех
смыслах этого слова.  Если  таков  был  официальный  курс  теософии  (а  ЕПБ
поддерживала Синнетта), то Анна Кингсфорд  не  желала  иметь  с  ней  ничего
общего. Синнетт теперь жил в Англии (он вернулся из Индии в  1883  г.  после
увольнения из  аллахабадского  "Пионера")  и  был  членом  Лондонской  ложи,
которая уже раскололась на две партии: одни теософы  поддерживали  Синнетта,
другие стояли на стороне Кингсфорд.
   В феврале 1884 г. ЕПБ и Олькотт отправились в Англию  улаживать  скандал.
Описав последователей Анны как "панургово стадо,  следующее  за  надушенными
вожаками из жокей-клуба" {8}, Блаватская не собиралась идти  на  мировую  со
своей соперницей. Ворвавшись на собрание Общества  (при  виде  ее  некоторые
экзальтированные теософы упали на колени),  ЕПБ  попыталась  покорить  своей
воле Мэйтленда и Кингсфорд, испепелив их взглядом, однако те  не  сдались  и
обвинили Блаватскую в том,  что  она  пытается  заколдовать  их.  Полковник,
испугавшись, что подспудный скандал может перерасти в нечто худшее, разрядил
обстановку, добродушно попросив ЕПБ не "гипнотизировать" оппонентов.
   Впрочем, мятежники быстро  успокоились,  когда  9  апреля  1884  г.  Анна
основала новую Герметическую ложу.  Таким  образом,  члены  Лондонской  ложи
получили возможность выбирать между ортодоксальной и новой группировками. Но
даже этого Анне показалось  недостаточно.  Уже  через  несколько  дней,  все
больше убеждаясь в порочности Теософского Общества, она решила отколоться от
него и отстоять свою чистоту, авторитет и независимость. 22 апреля Кингсфорд
основала свое собственное Герметическое  Общество.  Заявленные  цели  нового
Общества - изучение восточной и западной мифологии и интерпретация священных
текстов - были близки к теософским, однако, как отметила Анна, в них не было
никакого вздора о Тибетских Учителях.
   Конфликт между Блаватской и Кингсфорд был не только доктринальным,  но  и
личным. Эти две сильные женщины,  у  каждой  из  которых  был  доверчивый  и
кроткий помощник-мужчина, не  могли  не  вступить  в  схватку.  Характеризуя
Мэйтленда и Кингсфорд как "неугомонных близнецов на Пути Совершенства",  ЕПБ
яростно обрушилась на свою соперницу, обвинив ее в  "невыносимом  снобизме",
назвав ее "змеей, рогатым  аспидом  среди  роз,  эгоистичным,  тщеславным  и
медиумическим  созданием"  {9}.   Сознавая   претенциозность   Анны   и   ее
привлекательность для  противоположного  пола,  Блаватская  насмехалась  над
чувством вкуса и литературным стилем своей соперницы, над "научной  чепухой"
и "глупыми интерпретациями" {10}  "Кингсфорд,  вырядившейся,  словно  зебра"
{11}.  Анна  пользовалась  менее  красочными,  но  столь   же   язвительными
определениями.
   Таким образом, шанс на примирение был упущен,  и  это  обидно.  Ведь  две
соперницы могли бы прекрасно дополнить друг друга.  Если  Анна  превосходила
ЕПБ красотой, богатством и социальным положением, то Блаватская держала  под
контролем  международную  организацию.  Однако  разногласия  были   чересчур
глу-боки. Сама Анна определяла их как противостояние восточного  оккультизма
западной мистике, и в последующие годы этот конфликт породил немало расколов
в Теософском Обществе. Если ЕПБ презрительно называла Кингсфорд  "медиумом",
то в книге Анны ее соперница представлена "оккультисткой"  -  а  оккультисты
стояли куда ниже на духовной  ступени,  соприкасаясь  с  высшим  миром  лишь
опосредованно.
   . Незадолго до своей  смерти  Анна  Кингсфорд  заявила,  что  ей  снилась
встреча  с  Блаватской  в  буддийском  раю.  Блаватская  по-прежнему  курила
отвратительные сигареты,  но  ей  пришлось  просить  об  этом  дозволения  у
покровителя Анны  Гермеса  (чье  присутствие  в  буддийском  раю  не  совсем
понятно). Эта сцена весьма символична. Раскол  между  западной  и  восточной
верой (прозвучавший интересным отголоском в разделении христианских церквей,
которое произошло много веков назад) был  первым,  но  далеко  не  последним
бунтом в среде тех, кто чувствовал, что теософия слишком увлеклась Востоком,
отойдя  от  христианства.  Критики  теософии  считали   это   не   признаком
религиозного универсализма, а предательством родной веры ради чуждой.
 
 
   На этом этапе Теософское Общество было достаточно  сильным  и  собранным,
чтобы справиться с кризисом, а  ранняя  смерть  Анны  в  1885  г.  устранила
опасность крупного конфликта. Однако серьезные доктринальные  разногласия  в
Лондоне не шли ни в какое сравнение с трагикомедией, разыгравшейся в Адъяре.
где обыкновенная экономка, занимавшаяся в штаб-квартире хозяйством, внезапно
оказалась сильным и куда более страшным врагом, чем  блестящая  аристократка
Анна Кингсфорд.
   Англичанка Эмма Каттинг познакомилась с Блаватской в  Каире  в  1872  г.,
когда Блаватская  пыталась  открыть  спиритический  центр,  укомплектованный
местными медиумами. Это предприятие потерпело  неудачу,  поскольку  медиумов
обвинили в шарлатанстве, и мисс Каттинг  выручила  свою  новую  приятельницу
деньгами. Впоследствии Эмма сама попала в  затруднительное  положение,  хотя
вышла замуж за француза Алексиса Куломба  и  предприняла  несколько  попыток
открыть гостиницы в разных странах. Эти попытки не увенчались успехом,  и  в
1879 г. Куломбы оказались на Цейлоне без гроша в кармане. Прочитав в  газете
сообщение о приезде Блаватской в Индию, они  ухватились  за  эту  соломинку.
Мадам Куломб немедленно написала Блаватской,  и  та  пригласила  супругов  к
себе. Билеты до Бомбея им оплатил французский консул,  видимо,  стремившийся
от них поскорее избавиться.
   Позднее последователь Блаватской, доктор Франц  Гартманн,  описывал  Эмму
Куломб в своем злобном памфлете как "ужасную  ведьму  с  морщинистым  лицом,
пронзительным взглядом и уродливым телом...  Казалось,  она  считала  долгом
чести вмешиваться в личные дела других людей" {12}, а ее  супруга  изображал
"отвратительным на вид  французом,  похожим  на  помойный  бак,  к  которому
прицепили бороду. Один его глаз был стеклянным и пялился сквозь собеседника,
сбивая его с толку, а второй окидывал вас с вежливым вниманием, окончательно
сбивая с толку" {13}.
   Куломбы обосновались в штаб-квартире  Теософского  Общества.  Эмма  стала
бесплатно работать экономкой, а ее муж сделался подручным  работником.  Хотя
сами супруги не участвовали в управлении Обществом, они  были  причастны  ко
многим делам. При  этом  мадам  Куломб  чувствовала  себя  униженной  черной
работой и покровительственным отношением бывшей подруги. Она была надменной,
мстительной и сварливой женщиной, и вдобавок мелкой воровкой, не гнушавшейся
красть деньги, выданные на ведение хозяйства. Алексис же был  полностью  под
каблуком у свой злоязычной и  тщеславной  жены,  компенсировавшей  униженное
положение тем, что на каждом  шагу  заявляла:  если  бы  не  ее  преданность
Блаватской, она давно уже разоблачила бы кое-какие странности, творившиеся в
доме. Она не лгала: оценив ее  незаменимую  помощь  при  постановке  сложных
"феноменов", Блаватская необдуманно сделала Эмму доверенным лицом.
   Это  могло  бы  сойти  с  рук,  если  бы  растущая  ненависть   Эммы   не
подогревалась  мощными  атаками   со   стороны   других   врагов.   Общества
христианских миссионеров  в  Мадрасе  и  на  Цейлоне  были  в  бешенстве  от
деятельности теософов и  открытой  неприязни  Блаватской  к  иезуитам.  Хотя
христианство  и  не  исключалось  из  синтеза  теософской  мудрости,   явная
склонность полковника к буддизму и равнодушие ЕПБ ко  всем  религиям,  кроме
собственного  учения,  были  очевидным  выпадом  против  имперской   власти.
Официальным вероисповеданием правящей власти в Индии было  англиканство,  но
британское правительство не навязывало свою веру местным жителям. И это  еще
больше  выводило  из  себя  христианских  миссионеров.  Добившись  за  целое
столетие весьма скромных успехов на субконтиненте  (не  шедших  ни  в  какое
сравнение с  достижениями  в  Африке),  они  не  собирались  терпеть  такого
влиятельного  соперника,  как  Теософское  Общество.  Ректор   Христианского
колледжа в Мадрасе, многие студенты которого неожиданно  встали  на  сторону
ЕПБ и  Олькотта  за  их  позицию  по  национальному  вопросу,  был  особенно
заинтересован в дискредитации теософии.
   И как раз в это  время  по  роковому  стечению  обстоятельств  Лондонское
Общество психических  Исследований  решило  изучить  теософские  феномены  в
Адьяре. Основанное в 1882 г., оно приобрело авторитет, и в  его  рядах  были
Джон Рескин, лорд Теннисон,