рамолой, едва ли не подрывающей
все устои мировоззрения. Эта мысль противоречит  не  научным  представлениям
вообще,  но  лишь  сугубо  биологическому  истолкованию  понятий  "жизнь"  и
"смерть". Но ведь  такое  толкование  этих  категорий  и  само  противоречит
действительному содержанию человеческого бытия, бытия субъекта принципиально
иной формы движения.
   Но если посмертное существование  человека  не  вступает  в  неразрешимое
противоречие даже с теми формами, в которых замкнуто социальное  его  бытие,
то тем более оно не противоречит качественно более высоким формам  движения,
о которых мы здесь говорили. Меж тем, качественно более  высокими  началами,
как показывает анализ, вполне могут быть формы существования окружающей  нас
"естественной" природы.  Иными  словами,  привычная  нам  пирамида,  вершина
которой - социальное начало покоится на основании физических,  химических  и
биологических  форм  движения,  на  деле  может  оказаться  перевернутой   и
подлинным  ее  фундаментом  может  стать   социальность,   вершиной   же   -
естественно-природные формы бытия.  С  биологической  же  смертью  организма
бытие каждого индивида неизбежно сливается с ними. А  тем  самым  и  индивид
полностью сливается с этими - вершинными формами существования,  иначе  -  с
носителем иного разума.
   Такая метаморфоза рано или поздно  должна  произойти  с  каждым.  В  силу
смертности своей  биологической  природы  этой  участи  никто  не  состоянии
избежать. Отсюда не только все человечество в целом, но и каждый  индивид  в
отдельности, переступая порог земного существования, растворяется  в  формах
бытия иного разума. А следовательно,  и  качественный  барьер,  существующий
между человеком и субъектом принципиально иных  форм  культуры,  оказывается
легко  преодолимым,  и  обмен  информацией,   необходимость   которого   для
интеграции  разумов  сегодня  представляется  чем-то  вроде  категорического
императива, оказывается вообще излишним.
   Но вернемся к тому, о чем уже  говорилось.  Временная  последовательность
смены   поколений,   формирующих   собой   человеческий   род,   отнюдь   не
предопределяет структуру контакта - этот контакт вообще должен протекать вне
привычных нам физических координат. Здесь же, на первый взгляд,  получается,
что  он  растянут  во  времени  и  в  него  последовательно  вступают  люди,
последовательно завершающие круг земного существования. Однако порядок смены
поколений вовсе не означает собой, что и  сама  интеграция  их  в  структуре
какого-то более высокого формирования должна осуществляться в  точности  том
же порядке. За временным  барьером  нет  никаких  отношений  следования  или
предшествования, поэтому и все преодолевающие этот барьер  интегрируются  не
только с теми, кто уже завершил свой земной путь задолго  до  них,  но  и  с
поколениями, которым еще только предстоит народиться. Здесь каждое поколение
должно   сталкиваться   с   совершенно   невероятным   в   условиях   земной
действительности фактом, ибо оно встречается не только  со  своими  далекими
предками, но и с такими же далекими потомками.
   Впрочем, нужно оговорить, что такая встреча менее всего может походить на
встречу давно  не  видевшихся  друзей.  Переходя  временной  порог,  человек
полностью сливается с иным разумом, растворяется в нем, но этот  иной  разум
уже не расчленен, подобно человеческому, на  отдельные  атомарные  сознания.
Поэтому, строго говоря, никакой встречи вообще не должно быть.
   Здесь можно провести прямую  параллель  с  нашим  собственным  сознанием,
одновременно  охватывающим  собою  и  строителей   пирамид,   и   создателей
космических аппаратов. Сосуществующие в нем герои разных поколений  и  эпох,
деяния которых  мы  постигаем  из  исторических  хроник,  сами  не  способны
общаться между собой,  их  заставляет  соотноситься  друг  с  другом  только
деятельность нашего все обнимающего разума. Свершения всех этих людей  -  не
есть их собственная жизнь - это жизнь нашего духа. И все же  каждый  из  них
полностью  сохраняет  свою   собственную   индивидуальность   и   здесь,   в
растворившем их потоке нашего сознания.
   7
   Мы сознаем, что сказанное  нами  требует  изменить  некоторые  стереотипы
нашего сознания.
   Краеугольным камнем привычного нам мировоззрения является представление о
линейности всеобщего развития. Эта линейность  может  проявляться  в  разных
формах. Так, например, абсолютно незыблемым для нас является представление о
том, что прошлое во многом определяет настоящее и в какой-то степени  влияет
на будущее, но ни настоящее, ни  тем  более  будущее  не  в  состоянии  хоть
сколько-нибудь влиять на прошлое. Поэтому единый поток развития предстает  в
нашем сознании в виде луча, исходящего из некоторой  покоящейся  в  глубоком
прошлом точки и устремляющегося во временную бесконечность. В силу этого  же
представления все расположенное в прошлом, рисуется нам менее совершенным  и
развитым, все провидимое в  будущем  -  приближением  к  некоторому  идеалу.
Наконец,  проявлением  все  той  же  линейности  является  представление  об
абсолютной нашей изолированности в этом мире. Бытие  объективной  реальности
может быть и распростерто по всей  оси  физического  времени,  но  временная
область, обнимаемая нашим (земным) сознанием, - это что-то вроде  маленького
островка в безбрежном море. Если отсчитывать время существования нашего мира
от так называемой точки сингулярности,  то  сорок  тысячелетий  цивилизации,
отмеренных от становления кроманьонца  и  неолитической  революции,  даже  в
сумме с десятилетиями, провидимыми нами в будущем, не  составят  и  тысячной
доли процента от общей длительности его существования. Мы замкнуты  на  этом
ничтожном островке времени, и все то, что происходило, или  -  тем  более  -
будет происходить за его пределами, по существу не имеет  для  нас  никакого
значения. И если верно, что реально существующими являются лишь те феномены,
которые в  состоянии  оказать  хоть  какое-то  воздействие  на  нас,  то  до
некоторой степени справедливым было бы и утрированное утверждение того,  что
за пределами событий, обнимаемых этим ничтожным временным интервалом, вообще
ничего нет, не было и, по видимому, уже никогда не будет...
   Строго говоря, ничего страшного в таком линейном представлении нет.  Если
на протяжении столетий формируемая в частности  и  им  методология  познания
была в состоянии не только объяснять, но и предсказывать  развитие  явлений,
значит, полностью отрицать его причастность к  объективной  истине  было  бы
неразумным. Но вместе с тем не только оно имеет  право  на  существование  в
рамках диалектического материализма.
   Мы  вправе  рассматривать  материю  как  бесконечное  множество  пусть  и
детерминирующих друг от  друга  причинной  зависимостью  форм  и  атрибутов,
которое   в   полной   мере   способно   реализоваться   только   во    всем
пространственно-временном поле.  Но  мы  вправе  утверждать  и  другое:  как
целокупность, она должна реализоваться в любом, сколь  угодно  ограниченном,
пространственно-временном объеме. И если  так,  то  в  любом,  сколь  угодно
ограниченном, объеме проявление любых низших форм ее организации и  движения
должно проходить под эгидой высших.
   Ни то, ни другое утверждения не могут быть со всей  строгостью  доказаны.
Как, впрочем, не могут быть и доказательно опровергнуты. Но было бы  ошибкой
утверждать безапелляционную правоту одного и  абсолютную  ложность  другого.
Весь опыт познания говорит о том, что истина  должна  заключаться  вообще  в
чем-то третьем, синтезирующем в себе  и  тезис  и  его  отрицание.  Поэтому,
отнюдь не претендуя на абсолютную правоту всего утверждаемого нами,  мы  тем
не менее имеем вполне достаточные  основания  верить  в  то,  что  истина  в
конечном счете сложится и  из  тех  невероятностей,  которые  были  очерчены
здесь.
   Мы имеем все основания верить в то, что сознание - это  и  в  самом  деле
атрибут материи, но отнюдь не  частное  свойство  какого-то  дискретного  ее
фрагмента, существование  которого  ограничено  узкими  пространственными  и
временными рамками...
   Развитый  здесь  взгляд  начисто  отрицает  линейность;  будущее  объекта
(субъекта) оказывается связанным  с  его  прошлым  отнюдь  не  односторонним
отношением   -   оно   самым   непосредственным   образом   формирует    его
определенность. Эволюция нашего мира - это не только восхождение от простого
к сложному, но  и  прямая  детерминация  сложным  всего  простого.  "Ключ  к
анатомии обезьяны лежит в анатомии человека", - сказал Маркс, и как кажется,
эта истина имеет не только метафорический характер.
   Мы  понимаем,  что  наши  построения  велись  едва  ли  не   на   пределе
абстрагирующей способности рядового  человеческого  сознания.  Но  сложность
затронутого вопроса определила и  сложность  изложения.  Впрочем,  мы  и  не
ставили своей целью упрощение повествования: обсуждение проблем иного разума
требует максимальной мобилизации ресурсов прежде всего нашего собственного.
   Разумеется, наши рассуждения не являются строгим научным поиском.
   Научное исследование может отталкиваться лишь от достоверно установленных
фактов или от доказательных посылок. Мы же были вынуждены  отталкиваться  от
практически полного отсутствия каких бы то ни было фактов, свидетельствующих
"за" или "против" существования иного разума. Единственным же требованием  к
принимавшимся нами посылкам  было  отсутствие  неразрешимых  противоречий  с
существующими научными представлениями.
   Правда, последнее требует уточнения. Вообще говоря,  любое  принципиально
новое знание вступает в противоречие с установившимися формами духа. Но  это
знание не должно отвергать их - оно может лишь ограничивать  сферу  действия
ранее установленных истин.  Те  допущения,  которые  принимались  нами,  как
кажется, отвечали именно этим  требованиям:  они  не  отвергали  практически
ничего из того, что является достоверно установленным, но при этом содержали
в себе предположение того, что в принципе все наши сегодняшние знания  носят
ограниченный характер и отнюдь не являются абсолютными истинами в  последней
инстанции.
   Такими посылками были:
   1.  Иной  разум  существует.  (То  обстоятельство,  что  он  может   быть
качественно отличен от нашего, строго говоря, не посылка, а  следствие,  ибо
необходимость определенных качественных  отличий  прямо  вытекает  из  факта
поступательных количественных изменений.)
   2. На определенном этапе своего развития субъект разума может  слиться  с
природой.
   3. Практическая деятельность  субъекта  разума  может  выйти  за  пределы
пространственно-временных отношений.
   4.Все это применимо и к самому человеку.
   Легко видеть, что ни одна из этих посылок не отвергает  ничего  из  того,
что на сегодняшний день твердо установлено наукой.
   ...Но все наши построения не являются и фантастикой. Фантазия  не  терпит
ограничений, мы же,  несмотря  на  кажущееся  сумасшествие  получаемых  нами
результатов,  постоянно  сдерживали  себя  логикой.  Да,   наши   результаты
фантастичны, но вместе с тем мы  постоянно  балансировали  на  грани  вполне
допустимого современной теорией. Как кажется, в  своих  рассуждениях  мы  ни
разу не преступили ни одного явно выраженного теоретического запрета. (Ну, а
за тот факт, что в противоречие с ними вступают полученные нами  выводы,  мы
ответственности не несем, да и смешно было бы привлекать  к  ответственности
за это.)
   И все же наша работа содержит в себе как науку, так и  фантастику.  Можно
было бы сказать, что это - научная фантастика, и  если  бы  не  существовало
научной фантастики как определенного литературного жанра, мы  именно  так  и
определили бы характер настоящей работы.
   Мы ничего не устанавливали достоверно. Да мы и не ставили  своей  задачей
что-либо достоверно  установить.  Мы  ничего  не  доказывали.  Да  мы  и  не
собирались что-либо доказывать. Поэтому к результатам, которые получались по
ходу наших рассуждений, не следует относиться серьезно. Но,  может  быть,  и
несерьезно к ним относиться не следовало бы...

   1979 г.
   Елизаров Евгений Дмитриевич
   195030, С.-Петербург, Отечественная 2/11, кв. 68.
   Тел: сл. (812) 5348854, дом. (812) 5262128


   6
   - Мировой разум -




   ЛЕНИН
   ПРИРОДА ЛЕГЕНДЫ

   Что дает (давало?) нам основание причислять к  лику  каких-то  вселенских
гениев В.И.Ленина?
   То обстоятельство,  что  именно  под  его  руководством  был  осуществлен
Октябрьский  переворот  (да,  именно  так  называли  это  событие  в  первые
послереволюционные годы даже официальные идеологи  установившегося  режима),
который, в свою очередь, на долгие десятилетия определил  характер  развития
едва ли не всей мировой цивилизации?
   Да, это так, Великая Октябрьская социалистическая революция (будем все же
именовать это событие так, как оно того заслуживает: ведь какой бы этический
знак сегодня ни присваивался ему, едва  ли  в  истории  двадцатого  столетия
найдется  событие,  равное  ей  по  масштабу  своих  последствий)   навсегда
останется в памяти поколений и поколений. Ну, а роль Ленина здесь никому  не
приходит  в  голову  оспаривать  даже  сегодня,  когда  самому  решительному
пересмотру подвергаются все еще вчера, казалось бы, незыблемые истины.
   Но отвлечемся на минуту от исторических  фактов  и  попробуем  вообразить
себе, что Октябрьская революция потерпела поражение. Ничего  невероятного  в
таком для многих, может быть,  кощунственном  предположении  нет.  Вспомним:
Ленину даже в  самую  последнюю  минуту  приходилось  прилагать  невероятные
усилия для того,  чтобы  преодолеть  сопротивление  многих  своих  ближайших
сотрудников. Даже в самую последнюю минуту все еще висело, что говорится, на
волоске. И потом, если "величайший стратег  революции"  действительно  столь
гениален, что любое сказанное им  слово  должно  восприниматься  как  нечто,
равнопорядковое         мировому         Логосу,         то          голосом
Абсолютной-Истины-В-Последней-Инстанции должно быть и  вот  это  знаменитое:
"Промедление смерти подобно!"  (по  существу  являющееся  прямым  отрицанием
железной детерминированности перехода власти в руки большевиков.)
   Вот и представим себе, что  так  и  не  сумели  большевики  овладеть  тем
мимолетным мгновеньем, которое одно только и могло  дать  им  власть  в  той
конкретной  политической  ситуации,  что  сложилась   в   России   к   осени
семнадцатого.  Одним  словом,  звезды  ли,  политический  ли  расклад   сил,
собственная ли осторожность большевистских вождей, сумевших-таки совладать с
неудержимо рвущимся к власти Лениным, не знаю что, но что-то вдруг  помешало
свершиться  тому,  последствия  чего  сказываются  и  поныне:  революция  не
состоялась... Могли бы мы тогда отнести Ленина к разряду  величайших  гениев
всех времен и народов?
   Я знаю, что даже и при такой постановке вопроса многие,  не  задумываясь,
ответят положительно. Но будем же честны: ведь если бы Октябрьской революции
не было, имя Ленина широким массам сегодня не говорило бы решительно ничего.
Так, сегодня практически ничего не говорят громкие (а по тем  временам  куда
уж громче!) имена Милюкова, Гучкова, того же Керенского. А  ведь  в  те  дни
общественный вес этих людей намного превышал значимость Ленина.  По  меньшей
мере в одном можно быть абсолютно уверенным: в  случае  поражения  революции
той вселенской кампании тотальной  канонизации  великого  "вождя  и  учителя
мирового пролетариата" не было бы. А если бы  не  было  кампании,  длившейся
семь десятилетий, то что вообще мы знали бы о нем сегодня?
   Но я говорю отнюдь не о субъективной оценке этой в  общем-то  и  в  самом
деле незаурядной личности, именно субъективную-то оценку я и хочу (насколько
это вообще возможно) отсечь. Меня интересует, кем  был  (и  был  бы  сейчас)
Ленин,  так  сказать,  сам  по  себе  без  помощи  "Министерства  Правды"  и
"Министерства Любви", сделавших многое в канонизации  этого  человека.  Свой
вопрос я бы сформулировал даже более жестко:  действительно  ли  неоспоримым
было лидерство Ленина в созданной им партии? Впрочем, любой вправе упрекнуть
меня в том, что здесь я вступаю в область столь  зыбких  предположений,  что
ценность любого из них не превышает стоимости любого гадания, а то и просто,
говоря русским языком "бреда сивой кобылы в  лунную  ночь".  Так,  можно  ли
вообще всерьез высказывать сомнение в том,  чтобы  Ленин  (подумать  только,
Ленин!) не был бы вождем большевистской партии, - ведь уже само это сомнение
для  многих   может   служить   надежным   симптомом   верного   умственного
помешательства. И все же...
   Жизнь на каждом шагу учит нас в том, что  формальными  лидерами  каких-то
замкнутых организаций становятся отнюдь не самые талантливые их члены: самые
талантливые, как правило, еще и самые капризные, часто весьма высокомерные и
почти всегда неуживчивые и  тяжелые  в  общежитии  люди.  Перед  талантливым
человеком с готовностью снимают шляпу,  но  подчиняться  (впрочем,  если  мы
говорим о большевистской партии и насаждавшейся в ней дисциплине, то,  может
быть, правильней было  бы  говорить  "повиноваться")  предпочитают  личности
пусть и несколько ограниченной, но зато обладающей одним  до  чрезвычайности
важным для лидера качеством - более устойчивой психикой. Приняв во  внимание
это обстоятельство, мы будем иметь  достаточно  весомое  основание  хотя  бы
только для абстрактного предположения о том, что рядом  с  таким  формальным
лидером в организации существует возможно даже не один человек, не только не
уступающий ему в интеллектуальном отношении, но и прямо  превосходящий  его.
Так, может, и в  партии  большевиков  были  функционеры,  которые  могли  бы
бросить вызов Ленину в борьбе за интеллектуальное первенство?
   Я  не  призываю,  подобно  Декарту,  подвергнуть  сомнению  все,  что  не
обосновано какими-то непререкаемыми абсолютными началами,  но  если  все  же
забыть о прививавшейся всем  нам  с  самого  детства  мысли  о  непреходящем
величии и гениальности Ленина, то что останется от его загробной славы? Да и
что вообще мы знаем о нем, кроме того, что "Ленин видел далеко, на много лет
вперед...", "...он взвешивал мир в течение ночи...", а то и вот так:
   "... Я Ленина не видела,
   Но я его люблю!"
   А впрочем, на  каком  вообще  основании  можно  судить  о  величии  давно
ушедшего от нас человека? Казалось бы, ответ  на  этот  вопрос  едва  ли  не
очевиден: разумеется же, по тем следам, которые он оставил на этой земле. Но
здесь дело значительно осложняется тем, что от самого главного,  что  сделал
Ленин, необходимо абстрагироваться.  И  не  только  в  силу  принятого  нами
условия (революция не состоялась): реальная  история  Октябрьской  революции
настолько переврана по выражению Троцкого "сталинской школой фальсификации",
что  основывать  любые  суждения  на   признававшихся   официальной   мыслью
утверждениях было бы методологически  ошибочным.  Поэтому  в  основу  вывода
должно быть положено что-то другое.
   Что же именно?
   Показания современников? Но полностью доверяться свидетельствам людей,  в
значительной мере зависевших от содержания  своих  показаний,  тоже  нельзя.
Между тем все свидетельства, высказывавшиеся открыто в советской  печати,  -
это всегда тщательно отсеянные, а то и просто откорректированные  позднее  в
соответствии   с   "социальным   заказом"   (не    всегда,    впрочем,    от
недобросовестности)  вещи.  В  открытой  печати  (живописи,  кинематографии,
скульптуре и т. д. и т. п.) у нас просто не существовало  решительно  ничего
такого, что могло бы хоть в малейшей степени служить деканонизации вождя.
   Таким образом, остается одно - собственные показания тех  людей,  которых
мы хотели бы сравнить друг с другом, т. е. собственные  показания  и  самого
Ленина, и тех лиц, которые