д  всеми,
кто выступал против него именно в этом?!
   Так  что  о  серьезном  сопоставлении  Ленина  с  лидерами  и  идеологами
враждебных ленинизму партий (в т. ч. и из числа социалистических)  не  может
быть и речи: элементарная строгость, да и простая человеческая  порядочность
требуют  признать  однозначно  справедливым  лишь  полярно   противоположный
официально утверждаемому расклад интеллектуальных сил.
   Говоря иными словами, анализ  содержания  стратегических  ленинских  идей
дает еще меньше оснований говорить о неземном величии  этого  человека,  чем
даже внешняя форма их изложения.
   Впрочем, вспомним: с самого  начала  вопрос  формулировался  не  в  сфере
абсолютного, но  в  плоскости  относительного.  Ведь  сегодня  мало  у  кого
вызывает сомнение то обстоятельство,  что  нимб  принадлежности  к  каким-то
надчеловеческим  силам,  к  какому-то  надмировому  разуму  на  каноническом
изображении вождя просто подрисован официальными иконописцами режима.  И  не
победи партия тогда, в  семнадцатом,  личность  Ленина  едва  ли  смогла  бы
подвергнуться мифологизации. Поэтому, подвергая вполне  законному,  как  это
показывает уже  поверхностный  анализ,  сомнению  подавляющее  превосходство
Ленина над теми,  кто  (на  поверку  самой  Историей)  оказался  куда  более
прозорливым, чем он, я с самого начала ограничивал задачу  выяснением  того,
были ли в самой партии большевиков люди,  способные  на  равных  бороться  с
Лениным за интеллектуальное лидерство.
   Но даже здесь, переходя  от  всеисторической  вселенской  сферы  к  узким
рамкам   немногочисленной   замкнутой   политической   группировки,    легко
обнаружить, что  многие  из  соратников  Ленина  часто  превосходили  его  в
способности стратегического провидения истории. Я  имею  в  виду  не  только
такие, известные большинству, драматические факты, как выступление Зиновьева
и Каменева против вооруженного захвата власти в  самый  канун  Октября,  или
коллективное  заявление  об  отставке  группы  членов  правительства  и  ЦК,
протестовавших против того однопартийного режима,  к  установлению  которого
вела политика, проводимая  Лениным.  Вспомним.  Подавляющее  большинство  ЦК
стояло политически правее Ленина, т.е. занимало промежуточную позицию  между
ним и теми,  кого  официальная  история  партии  на  протяжение  десятилетий
клеймила едва  ли  не  самой  позорной  в  систематике  большевизма  печатью
"оппортунизма". Между тем, сама жизнь рассудила их,  наглядно  показав,  что
именно этот "оппортунизм" сумел построить общественно-политическую  систему,
которая сегодня может служить хорошим образцом социального устройства. Таким
образом,  подавляющее  большинство  членов  большевистского  ЦК  стояло   на
позициях, куда более близких к исторической истине, нежели позиции Ленина. А
следовательно, в руководстве партии и в самом деле были(!)  люди,  способные
оспорить право на интеллектуальное превосходство.
   Впрочем, вот еще один штришок. Передо мной интересная  книжка  -  сборник
статей под общим названием "Против исторической концепции М.Н.Покровского"5.
В одной из ругательных статей (а вся книжка сплошь состоит из  одних  только
ругательных статей) читаем: "...Покровский никогда не мог понять самых основ
ленинской теории империализма. То  что  некоторые  работы  Покровского  были
написаны  до  появления  книги  Ленина  "Империализм,  как   высшая   стадия
капитализма", ничего не объясняет, ибо, переиздав  эти  работы  в  1928  г.,
Покровский в предисловии к ним писал, что "устарев кое в чем, в основном эта
социология войны... остается, по моему, верной и доселе..."6 Или вот: "Но  и
работы  Покровского,  написанные  после   выхода   в   свет   книги   Ленина
"Империализм, как  высшая  стадия  капитализма"  не  несут  на  себе  печати
ленинской теории империализма, хотя, как известно, Покровский был  одним  из
первых, кто ознакомился с этой работой Ленина в  рукописи  до  ее  выхода  в
свет"7.
   Поразительный факт! Бессмертные ленинские идеи, идеи, содержание  которых
является прорывом дерзновенного человеческого духа в какое-то  новое,  ранее
запредельное сознанию смертного, интеллектуальное измерение!! - и вот  такое
пренебрежительное к ним отношение... И  ведь  речь-то,  замечу,  идет  не  о
каком-то мелком литераторе, а о крупнейшей фигуре, долгое  время  бывшей  во
главе целой теоретической школы т. е. о человеке, мнение которого о той  или
иной теоретической концепции вполне могло бы быть экспертным. В то же  время
этот человек принадлежал отнюдь не к враждебному теоретическому лагерю - это
политический единомышленник Ленина, большевик  с  дореволюционным  партийным
стажем, марксист до мозга костей.
   Так как же  можно  постулировать  какую-то  надчеловеческую  гениальность
Ленина, якобы бросающуюся в глаза чуть ли не каждому,  кто  хоть  когда-либо
знакомился с ним, если даже товарищи по партии (не будем забывать, связанные
к тому же еще и партийной дисциплиной)  отнюдь  не  принимают  теоретические
откровения вождя как своеобразный научный вердикт, окончательно  закрывающий
рассмотренный им вопрос.
   Итак,  утверждать  бесспорную  принадлежность  Ленина  к  сонму  титанов,
рождающихся, быть может, один  раз  в  несколько  столетий,  нет  решительно
никаких оснований. Мир государственных деятелей и политических лидеров  того
времени буквально  изобиловал  людьми,  куда  более  прозорливыми,  чем  он,
интеллектуально куда более состоятельными, чем будущий основатель  a  priori
несостоятельного государства. Но даже и в более узком кругу  большевистского
крыла российской социал-демократии, не за морями, а совсем рядом с  Лениным,
стояли  люди,  не  только  мало  в  чем  уступавшие  ему,  но   зачастую   и
превосходившие его во многом, - словом, люди, вполне способные категорически
оспорить интеллектуальное лидерство Ленина.
   Так почему же все-таки Ленин? Талант  организатора?  Да,  несомненно.  Но
кто, не кривя душой, может  сказать,  что  организаторский  талант,  скажем,
Л.Д.Троцкого был ниже?.. Вспомним. Долгие годы этот человек не только  стоял
вне большевистской партии, но и  занимал  зачастую  враждебные  ей  позиции.
Больше  того,  у  самого  Ленина  было  достаточно  оснований  относиться  к
Л.Д.Троцкому без всякой приязни: что-что, а личные счеты у  них  велись  уже
более десяти лет, крови друг  другу  они  попортили  изрядно.  И  вот,  едва
вступив в партию большевиков, уже  в  считанные  недели  он  поднимает  свой
партийный рейтинг до рейтинга самого Ленина. Испытанное ядро большевистского
ЦК практически мгновенно оказалось потесненным этим чужаком,  но,  наверное,
ни  у  кого  не  возникало  сомнений  в  том,  что  место,  занятое   им   в
складывавшейся более десяти  лет  партийной  иерархии,  принадлежит  ему  по
праву.
   Это ли не свидетельство яркого таланта? О  роли  Троцкого  в  организации
вооруженного восстания и, позднее, в Гражданской войне я уж и  не  говорю...
Но почему же все-таки Ленин? Попробуем вновь вглядеться в ленинские работы с
целью своеобразной  реконструкции  определяющих  черт  его  личности.  Какой
человек предстанет перед нами?
   Умный, несомненно умный, значительно возвышающийся над средним уровнем...
(Тот  факт,   что   по   большому   счету   исторической   правоты   уровень
стратегического мышления Ленина оказался существенно ниже уровня многих  его
оппонентов, отнюдь не означает собой того, что он был недалеким человеком, -
нельзя бросаться и в противоположную крайность  в  его  оценке.)  ...Человек
железной решимости и несгибаемой воли.  Обладающий  страшным  энергетическим
потенциалом...
   Прервемся,  чтобы  условиться.  Отречемся  от  семидесятилетней  традиции
канонизации и подойдем к  нему  как  к  обыкновенному  человеку,  одному  из
миллионов, пусть и отмеченных большими способностями,  но  все  же  смертных
земных людей.  Иными  словами,  попробуем  применить  к  нему  те  же  самые
определения, которые мы в сходных обстоятельствах, не задумываясь, применили
бы  к  любому  другому  человеку,  обожествление  которого  не  вменяется  в
обязанность всей силой могущественнейшего в мире государственного аппарата.
   Итак: обладающий страшным энергетическим потенциалом... хам.
   Да, все это вступает в резкий  диссонанс  со  всем  тем,  что  когда-либо
говорилось о Ленине в открытой форме, и тем не менее такая аттестация  имеет
вполне достаточное право на существование. Повторюсь: если бы речь шла не  о
Ленине, но о любом другом человеке, то уже самый способ ведения полемики  со
своими идейными противниками давал бы нам  все  основания  для  такого  рода
дефиниций. Но я готов согласиться и с  более  мягким  определением:  скажем,
человек,  не  стесненный  внутренними  обязательствами  перед   императивами
общечеловеческой нравственности.
   Сочетание  качеств,  как  видим,   убийственное.   Противостоять   такому
сочетанию едва ли возможно. Уже одно оно  давало  Ленину  значительную  фору
перед большинством его товарищей по партии. Но только ли это обеспечило  ему
лидерство?
   Обратимся  к  общеизвестному.  Отсутствие  действительно  стратегического
видения,  помешавшее  Ленину  разглядеть  неминуемый  крах  так   называемой
"мировой революции", вовсе не означало, что он должен быть отнесен к разряду
слепцов. Что-что, а политическую конъюнктуру он чувствовал как, может  быть,
никто другой. Поэтому не понимать того, что крестьянство в  своей  массе  не
поддерживает (и не поддержит!) программные установки большевиков, он не мог.
   Ленин, разумеется, сознавал, что вздумай большевики пойти  в  Октябре  на
реализацию своей программы, Россия (а Россия того времени на три четверти  -
крестьянская  страна)  неминуемо  отвернулась  бы  от  них.  В   случае   же
насильственного внедрения большевистской программы крестьянство ответило  бы
войной (как это и было доказано позднейшими событиями).  Поэтому  тот  факт,
что в данном пункте социальных преобразований  политика  большевиков  прямым
курсом вела к гражданской войне  (впрочем,  к  гражданской  войне  она  вела
отнюдь не только в этом  пункте),  был  очевиден  для  многих,  и  именно  в
развязывании гражданской войны обвиняли Ленина еще в канун Октября.
   (К  слову  сказать,  драматург  М.Шатров,   утверждая,   что   тогда,   в
семнадцатом, была только одна альтернатива: либо Ленин,  либо  Корнилов,  не
договаривает того, что сам Корнилов был прямым порождением ленинского  курса
в социалистическом движении и не будь ленинщины, не смогла бы  возникнуть  и
корниловщина.)
   Но вот действительно талантливый ход, позволивший временно нейтрализовать
крестьянство как носитель в  принципе  несовместимой  с  большевизмом  силы:
Ленин  по  его  собственному  признанию  целиком,  без  малейшего   изъятия,
принимает (крадет?) программу эсеров. Ход блистательный! Ведь им  не  только
нейтрализуется крестьянство, но  и  автоматически  обеспечивается  поддержка
самой могущественной по тем временам партии - партии эсеров. В  самом  деле,
выступить в этих обстоятельствах против большевиков, значит,  показать,  что
им дороги не столько народные  интересы,  сколько  соображения  собственного
политического престижа; если эсеры стояли и в самом деле за то,  чтобы  дать
народу землю, они были бы нравственно  обязаны  поддержать  это  мероприятие
даже в том случае, если бы все лавры доставались бы одним большевикам.
   Многие идеи в истории духа остаются нетленными памятниками  человеческому
гению. Уже одна только эта идея могла бы обессмертить имя Ленина... если  бы
было дозволительно венчать  лаврами  человека,  добывшего  победу  нечестным
путем.  Правда,  боксера,  неожиданно   бьющего   ниже   пояса,   немедленно
дисквалифицируют - победившего же политика пропагандистский аппарат  тут  же
обряжает в белоснежные ризы.
   Впрочем, при всей блистательности этого запрещенного приема победа отнюдь
не гарантировалась вероломно сделанным ходом,  он  давал  лишь  определенную
оттяжку времени  -  и  не  более  того.  При  сложившемся  повороте  событий
перспектива гражданской войны становилась даже более  осязаемой.  Вдумаемся.
Пойти до конца по пути  честной  реализации  чужой  программы,  означало  бы
потерпеть поражение:  ведь  целью  любого  политического  движения  является
осуществление  своей.  Поэтому  во  имя  исключения  перспективы  неизбежной
трансмутации партии возврат к первоначальным лозунгам большевизма  рано  или
поздно встал бы на повестку дня. Отсюда маневр с украденной программой ни  в
коем случае не  мог  рассматриваться  как  подлинное  изменение  собственных
лозунгов большевизма под давлением реальной действительности, это  был  лишь
временный маневр, дающий возможность собраться  с  силами  и  заставить-таки
крестьянство принять именно большевистскую программу.
   Ленину как политическому деятелю была бы и в самом деле грош  цена,  если
бы он заранее не "просчитал" все следствия, закономерно вытекающие из  этого
вероломного шага. Прямым же следствием его  должна  была  стать  гражданская
война (правда, развязанная уже в более благоприятных  для  овладевших  мощью
государственной власти большевиков обстоятельствах). Именно  создание  этих,
более благоприятных, условий развязывания гражданской войны, строго  говоря,
и было целью программного маневра.
   Иными словами, умысел налицо, и самое большее, что можно сделать здесь, -
это низвести прямой умысел до степени косвенного. Отрицать наличие умысла  в
этих обстоятельствах означало бы  одно  из  двух:  либо  полностью  отказать
Ленину во всякой способности предвычисления следствий из предпринимаемых  им
политических  шагов,  либо  согласиться  с  тем,  что  Ленин   полностью   и
безоговорочно капитулировал перед обстоятельствами, согласившись на  честную
реализацию программы, против которой он сражался всю свою жизнь.  Ясно,  что
ни то, ни другое предположение не может выдержать никакой критики: все,  что
мы знаем о Ленине, прямо вопиет против таких чудовищных предположений.
   Можно, конечно, спасая  репутацию  вождя,  говорить  о  том,  что  расчет
строился на другом основании: дескать существовала уверенность  в  том,  что
завоевав власть большевики сумеют-таки убедить крестьянство в  преимуществах
именно их программных положений.
   А если нет? Я не случайно говорю об умысле косвенном. Ленин мог и  обязан
был предвидеть возможность того, что тысячелетиями складывавшаяся психология
крестьянина не изменится вдруг даже в состоянии эйфории от завоевания власти
их политическим "союзником" - пролетариатом. В противном случае  говорить  о
нем как о реальном политике вообще нет никакой возможности. Словом,  как  ни
крути, а был, был умысел. Пусть только и косвенный.  Впрочем,  за  косвенный
умысел "дают" ненамного меньше.
   И вот  здесь  возникает  чрезвычайно  важный  для  характеристики  Ленина
вопрос: не понимать, что ответственность за развязывание войны падает (и) на
него,  он  не  мог,  -  пугала  ли  его  нравственная   ответственность   за
предпринимаемые действия? Нет! должен был бы сказать любой человек,  знающий
то, что последовало уже через 3 месяца после  захвата  власти  большевиками:
разгон Учредительного  Собрания,  расстрел  рабочих  демонстраций,  введение
комбедов, продотряды, заградительные отряды и т. д. и т. д. и т. д.  Правда,
воспитанная "Министерством  Правды"  и  "Министерством  Любви",  официальная
историография утверждает, что  отнюдь  не  Ленин  несет  ответственность  за
развязывание гражданской войны, но так называемые эксплуататорские классы.
   Но уточню позицию.
   Я говорю здесь не о какой-то объективной исторической истине,  я  пытаюсь
понять чисто субъективное, может быть даже  глубоко  ошибочное  мироощущение
простого человека, на долю которого выпадает принять решение, долженствующее
изменить судьбы миллионов и миллионов.  И  пусть  трижды  права  официальная
историко-партийная мысль, и пусть действительно вина ложится на Керенских  и
Корниловых, Ленин все равно обязан был  видеть  и  свою  ответственность  за
неизбежность кровавого исхода.
   Пояснить сказанное можно, увы, нередким  житейским  примером.  Так,  даже
будучи уверенным, что именно "Х" совершил кражу, далеко не каждый  отважится
открыто обвинить его. Препятствием выступает неизбежное здесь сомнение, даже
ничтожная доля которого обращается в категорический нравственный запрет. И я
говорю здесь именно об этой, пусть даже ничтожной, доле  сомнения,  а  не  о
том, кто  на  самом  деле  похитил  ту  или  иную  вещь,  -  официальная  же
историография замыкается совсем в другом измерении - в  выяснении  (а  может
быть, и сокрытии) того, кто в действительности был вором.
   И  вот  парадокс:  живописуя   Ленина   сусальным   образцом   морального
совершенства, партийная литература отказывая в самом праве на  существование
субъективно  осознаваемой   личной   ответственности,   превращает   его   в
нравственного урода!
   А может быть и в самом деле не было  ощущения  личной  ответственности  и
личной вины? Истории памятна нерешительность Цезаря,  остановившегося  перед
Рубиконом, - ленинского Рубикона не существует... Вот и  еще  один  штрих  к
портрету, позволяющий понять, почему  именно  Ленин  стоял  у  руля  партии.
Людьми, не лишенными нравственных сомнений,  в  критический  момент  истории
показали себя Каменев  и  Зиновьев.  Голос  человеческой  совести  звучал  в
коллективном  заявлении  об  отставке  большевиков,  уже   в   ноябре   1917
провидевших преступления сталинизма.
   Словом, свой Рубикон был, наверное, у  каждого,  кто  мог  бы  на  равных
бороться с Лениным за первенство, - и не это ли объясняет  ленинскую  победу
над ними? Что-то страшное, что-то нечеловеческое стоит за  этим  отсутствием
сомнений.  Но  что  именно:  нравственное  уродство,  на  котором   косвенно
настаивает историко-партийная литература, или извращенная логика?  Аберрация
совести, или аберрация сознания?
   У Клаузевица в его  знаменитых  рассуждениях  о  войне  есть  одна  прямо
потрясающая своей парадоксальностью мысль: "Если мы  философски  подойдем  к
происхождению  войны,  то  увидим,  что  понятие  войны  возникает   не   из
наступления, ибо последнее имеет  своей  целью  не  столько  борьбу  сколько
овладение, а из обороны, ибо последняя имеет  своей  непосредственной  целью
борьбу, так как очевидно, что отражать и драться - одно и то же.8
   Замечу, что Клаузевица Ленин знал:  объемистое  произведение  выдающегося
военного мыслителя было изучено  Лениным,  что  говорится,  с  карандашом  в
руках.  Правда,  Клаузевиц  (отдадим  ему  должное)  говорит  вовсе   не   о
нравственной ответственности за развязывание военных действий, он  исследует
лишь  логические  начала  науки  о  войне,  ищет   отправной   пункт   своих
теоретических построений...
   Да, это так, обиходный  портрет  Ленина  несет  на  себе  заметные  следы
ретуши: официальная мысль никогда не ограничивала себя в усилиях  изобразить
человека, лишенного и тени сомнения  в  своей  правоте,  или,  скажем  более
"обтекаемо", в "правоте своего дела". Но в  том-то  и  дело,  что  в  данном
пункте ленинской характеристики сходятся не только идеологи,  что  стоят  на
службе у созданного им режима, но и исследователи,  исповедующие  совершенно
иное социальное (и нравственное) Credo.
   Так что же все-таки в основе: аберрация совести, или аберрация  сознания?
Ни с точки зрения общечеловеческой нравственности, от века верной  абсолютам
"не убий", "не укради", "не сотвори свидетельства ложна", ни с точки  зрения
обычного человеческого сознания образ, запечатленный в миллионах и миллионах
книг, изваяний, портретов, не обнаруживает себя как образ человека.  Скорее,
это подобие существа, стоящего вне  рода  человеческого.  Но  нечеловеческим
началом может быть только машина, и не  машино-ли  подобный  характер  носят
такие его качества, как возводимые  до  степени  абсолюта  решимость,  воля,
отсут