то соматические ткани  способны
полностью  исчерпать  собой  структуры  его   тела,   было   бы   прямой   и
непростительной ошибкой.
   На первый взгляд все это выглядит несколько диким, но необходимо помнить:
человек - это начало, в принципе не сводимое к одной только "биологии".  То,
с трудом уловимое, и практически не поддающееся  строгому  определению,  что
составляет  собой  сущность  его  сверхприродного  бытия,  вообще  лежит  за
пределами метаболических процессов. Отсюда  и  те  физические  структуры,  в
движении которых воплощается тонкая метафизика  его  до  сих  пор  покрытого
непроницаемой тайной назначения в этом материальном мире,  в  свою  очередь,
должны простираться далеко за осязаемые пределы его эпителиальных тканей.
   Строго говоря, мы не в состоянии не только дать какое-то  удобоприемлемое
определение того, что является человеческим телом, но и хотя  бы  акварельно
очертить его неуловимый абрис. И все же одно мы  можем  утверждать  со  всей
определенностью:  материальные  структуры  этого  тела  на  протяжении  всей
истории последовательно ассимилируют в себе все большее и большее содержание
внешнего мира. По  существу  весь  внешний  мир  постепенно  растворяется  в
человеке...
   Впрочем, до конца  осознать  это  можно  только  постигнув  ту  разность,
которую образуют содержания категорий "цивилизация"  и  "индивид".  Ведь  не
только в философском, но и в общелитературном  лексиконе  понятие  "человек"
всегда фигурировало в  двух  этих  ипостасях:  человек  -  это  и  отдельная
личность, и нечто собирательное, что аккумулирует в  себе  все  атрибутивное
этим отдельно взятым монадам.  Предметом  же  нашего  рассмотрения  является
универсум, растворивший в себе даже не всю совокупность одновременно живущих
на свете людей, но весь сквозящий во времени человеческий род. И  если  даже
тело отдельно взятого индивида никак нельзя ограничить чисто  анатомическими
структурами, то тело этого универсума  в  тем  меньшей  степени  может  быть
сведено к какой-то совокупной биомассе.
   Далее.
   Общеизвестно, что тайна человеческой личности, или, говоря давно  забытым
языком, несмертной его души, в  принципе  несводима  к  чисто  биологическим
структурам. Но если подлинным содержанием категории человека является именно
ее   неуловимая   для   ratio   сущность,   то   представляется   величайшей
несправедливостью  обращение  в   небытие   этой   таинственной   субстанции
вследствие биологического разложения организма.
   Впрочем, только ли несправедливостью? Ведь еще античная мысль  так  и  не
смогла примириться с конечностью  нашего  бытия;  и  для  многих  бессмертие
личности  где-то  там,  за  чертой  материального,  так  на  тысячелетия   и
оставалось одной из непререкаемых аксиом. Так нужно ли удивляться тому,  что
именно индивидуальное бессмертие и здесь, по эту  сторону  трансцендентного,
во все времена было не только голубой мечтой  человека,  но  очень  часто  и
практической целью его познания.
   Но что суть  бессмертие:  только  ли  бесконечное  продление  жизни,  или
принципиальное исключение конечности человеческого бытия в любой  ее  форме?
Задумываемся ли мы о том, что второе эквивалентно абсолютному исключению  не
только смерти, но и рождения?
   Обратимся к лежащему на поверхности.
   Каждый человек  уникален.  Это  общеизвестно.  Но  ведь  исключительность
каждого из нас вызвана именно конечностью нашего  бытия,  смертностью  нашей
природы. Воспроизводство человеческого рода решительно немыслимо как простое
повторение каких-то раз навсегда заданных форм, - для нас аксиоматично,  что
оно должно быть постоянным (физическим и духовным) его совершенствованием. А
это, в свою очередь, невозможно без максимальной несхожести всех.
   Впрочем, именно такое,  предельное,  разнообразие  является  залогом  еще
сугубо биологической эволюции. Адаптационный потенциал любого биологического
вида  тем  больше,  чем  шире  разнообразие  составляющих   его   индивидов.
Логический же предел его роста достигается  не  одной  только  уникальностью
каждой отдельной особи, но и максимальным сокращением сроков  индивидуальной
жизни. Для эволюции оптимальным является такой режим индивидуального  бытия,
когда взрослая особь  помирает  сразу  же  после  того,  как  выношенное  ею
потомство встает на ноги.
   Бессмертие  рода  и  в  социуме  достигается  абсолютной  неповторимостью
каждого, бесчисленным умножением всего индивидуального. Но если человек и  в
самом деле обретает индивидуальное бессмертие, то зачем ему  такие  гарантии
всеобщей жизнеустойчивости?
   Впрочем, индивидуальное бессмертие, понятое как одностороннее  исключение
смерти,  по  существу  обращает  эти  гарантии  в  свою  прямую   и   полную
противоположность.
   Если  при   временной   ограниченности   отдельной   человеческой   жизни
уникальность  личности  расширяет  возможности   физического   и   духовного
совершенствования всех, то с уничтожением временного  предела,  отпускаемого
каждому, эта  уникальность  обращается  в  тормоз,  в  препятствие  на  пути
совершенствования человечества. Ведь это только на первый  взгляд  очевидно,
что с обретением бессмертия степень  духовной  несхожести  индивидов  должна
устремляться в какую-то многообещающую бесконечность, а значит, в  такую  же
благодатную бесконечность должен устремляться  и  общий  духовный  потенциал
цивилизации. На деле все обстоит не так. Безмерное накопление отличий  между
индивидами, в конечном счете, должно рвать все объединяющие  людей  связи  и
вести к прямому распаду всего человеческого общества.
   Стоит ли говорить о веках и тысячелетиях, если уже через годы мы забываем
едва ли не всех своих одноклассников, если уже десятилетия способны  стереть
ностальгию даже о тех, кого мы когда-то любили... Причем дело  совсем  не  в
памяти: всех нас, даже когда-то близких  друг  другу,  навсегда  разъединяет
отнюдь не ее немощь  -  нас  отъединяет  несхожесть  индивидуального  опыта.
Поэтому  даже  абсолютная  память  в  принципе  не  способна   предотвратить
отчуждение.  Беспредельное  же  накопление  отличий  обрекает  человека   на
абсолютное одиночество в переполненном мире. Сегодня  человечество  осознает
себя чем-то  единым,  но  это  только  потому,  что  при  всей  уникальности
индивидуального опыта удельный вес общего в нем много больше удельного  веса
особенности. Можно ли рассчитывать на сохранение  этого  единства  там,  где
цементирующее  социум  общее  становится  бесконечно  малой   величиной   по
сравнению со всем исключительным?
   И вот  ко  всему  этому  необходимо  добавить  бесконечное  же  умножение
численности индивидов...
   Таким  образом,  есть  основание  утверждать,  что  бессмертие   человека
категорически   несовместимо   с   ничем    не    ограниченным    умножением
индивидуального.  Больше   того:   бессмертие   полностью   исключает   саму
атомарность строения общества. Жизнеустойчивость социума, состоящего  из  не
подвластных смерти индивидов, может  быть  гарантирована  только  полной  их
"стандартизацией", абсолютным уподоблением одного другому  и  всех  каждому,
только полным стиранием всех различий между ними.  С  обретением  бессмертия
оказывается невозможной не только смерть, но и становление всего единичного.
А это значит, что индивидуальное бессмертие, в конечном счете, исключает  не
только смерть, но и рождение...
   Ясно, что согласиться с таким выводом трудно: уж очень диким  он  кажется
сегодня.
   А почему,  собственно,  диким?  Только  потому,  что  человеческая  мысль
привыкла развиваться в рамках совершенно иных  силлогизмов?  Но  ведь  и  то
русло, в котором только  и  может  развиваться  мысль  человека,  во  многом
определено именно смертной его природой.
   В самом деле. Попробуем представить себе, что станется с  формирующим  не
только эмоциональный  склад  человека,  но  и  его  ratio  искусством,  если
"изъять" из его вечной тематики такие материи, как жизнь, смерть,  любовь...
Что именно станется - мы, строго говоря, не  в  состоянии  представить  себе
даже приблизительно,  но  можно  утверждать  со  всей  категоричностью:  вся
культура, построенная на фундаменте, из  которого  изъяты  эти  краеугольные
камни, будет принципиально иной. Не будет преувеличением сказать, что  самый
воздух такой культуры был бы  абсолютно  несовместим  со  смертной  природой
сегодняшнего земного человека. Иначе говоря, не только  попытка  ассимиляции
такой культуры, но и простой контакт с ней мог бы  иметь  трагический  исход
для индивидуального человеческого сознания.
   Между  тем,  обретение  индивидуального  бессмертия  эквивалентно  именно
такому "изъятию" этих вечных тем из сознания человека. Поэтому окончательное
избавление его от вечного страха смерти знаменовало бы собой  не  только  и,
может быть, не столько фундаментальное изменение его плоти,  сколько  полное
преобразование его духа. Обретение индивидуального  бессмертия  означало  бы
собой самый глубокий переворот в  сознании  человека  из  всех  переворотов,
имевших место в его истории.
   Абсолютная   стандартизация    личности,    полное    исключение    всего
индивидуального делает абсолютно бессмысленным членение наделенной сознанием
материи.  Впрочем,  не  только  бессмысленным,  но  и  опасным.  Поэтому   с
обретением бессмертия как  физическое,  так  и  духовное  развитие  человека
оказывается возможным только за счет  слияния  всех  в  структуре  какого-то
одного качественно более высокого субъекта.
   Таким образом, вывод о принципиальной возможности полного слияния всех  в
структуре какой-то одной личности и растворения ее в природе не столь  уж  и
абсурден.
   Этот вывод  становится  еще  менее  диким,  если  вспомнить  о  том,  что
подлинным субъектом истории является отнюдь не механическая сумма индивидов,
но человеческий род как целое. И, строго говоря, здесь речь идет  именно  об
этом субъекте; закономерности же его развития  просто  обязаны  быть  иными,
нежели закономерности развития индивида.
   ...Возможность растворения субъекта разума в естественной  природе  вновь
со всей очевидностью показывает принципиальную неприменимость к иному разуму
определения "внеземной". Если разум и его субъект до  конца  растворяются  в
природе, то  без  исключения  любая  часть  материального  мира  оказывается
носителем этого растворенного в нем начала. Но в этом случае с полным на  то
основанием обителью этого разума может быть и  собственный  дом  человека  -
Земля.
   Мало того.
   В первом параграфе мы говорили, что  продукты  материальной  деятельности
иной цивилизации с точки зрения человека могут выглядеть как  лишенные  всех
проявлений духовности  естественно-природные  феномены.  Поэтому  отнюдь  не
исключена такая ситуация, при которой иной разум может занимать что-то вроде
иной, до поры недоступной нашему анализу, "экологической ниши" на  нашей  же
собственной планете.
   Здесь же можно видеть, что субъектом  этого  иного  разума  может  стать,
вообще говоря, любой объект  материального  мира.  Ну,  а  поскольку  и  сам
человек является естественно-природным образованием, то в той мере, в  какой
и его существование включено в единый поток  материальной  истории,  он  сам
может  вступать  как  носитель   иного,   качественно   отличного   от   его
собственного, разума. Другими словами, в своем  собственном  лице  он  может
быть братом по разуму самому себе.
   3
   Можно ли найти в арсенале твердо установленных на сегодняшний день фактов
данные, способные служить доказательством (или опровержением)  существования
иного разума в наблюдаемой части Вселенной?
   Повторимся.  Цивилизация,  находящаяся  примерно  на  таком   же   уровне
развития,  что  и  земная,  сегодня  имеющимися  в   распоряжении   человека
средствами не может быть обнаружена. Поэтому, если ставить вопрос  о  фактах
такого рода, речь должна идти только о тех  цивилизациях,  которые  в  своем
развитии намного обогнали земную (вернее сказать, человеческую).
   Мы привыкли к мысли о том, что свидетельства существования каких-то  иных
цивилизаций должны быть достаточно очевидными (тем  более,  что  они  должны
свидетельствовать об ушедших  намного  вперед).  Поэтому  полное  отсутствие
таких явственно различимых свидетельств воспринимается нами едва ли  не  как
категорическое опровержение самой возможности  их  присутствия  в  изученной
нами части материального мира.
   Но  в  первом  параграфе  мы  показали,  что  такой  подход  может   быть
справедливым только и только в  том  случае,  если  искомая  цивилизация  до
некоторой степени подобна  земной.  Если  же  между  ними  имеются  глубокие
качественные  различия  (а  необходимость  таких  различий,   как   мы   уже
подчеркивали,  вытекает  из  известного  закона  о  переходе  количественных
изменений в качественные), то человек может пройти мимо самых убедительных и
наглядных  доказательствах  существования  иного   разума,   восприняв   эти
доказательства как естественно-природные явления.
   Во  втором  параграфе  нами  было  показано,  что  даже  подобная  земной
цивилизация в своем последовательном развитии может накопить такие  глубокие
отличия от того, что составляет собой устои нашей земной  культуры,  которые
сегодняшнему человеку невозможно и  представить.  Поэтому  с  очень  большой
степенью  вероятности  человек  легко  может  пройти   мимо   неопровержимых
свидетельств   существования   цивилизаций,   когда-то   подобных   и   даже
тождественных его собственной.
   Таким образом, видно, что какую исходную посылку ни принимай,  отсутствие
достоверно установленных и однозначно интерпретируемых фактов не говорит, да
и не может сегодня говорить ни о чем. Поэтому вопрос  о  существовании  или,
напротив, об отсутствии иных цивилизаций в доступной человеческому обозрению
области материального  мира  (включая  и  нашу  собственную  планету)  может
сегодня решаться только с каких-то иных позиций.
   Попробуем разобраться  в  этом  исходя  из  самых  общих  закономерностей
развития земного человека.
   По существу единственный способ и форма существования человека - это  его
материальная деятельность. Но если быть строгим, следует сказать, что  тайна
ее содержания нам  не  только  не  известна,  но,  по-видимому,  в  принципе
недоступна рациональным формам познания; по сути дела вопрос о ее содержании
эквивалентен вечному вопросу о назначении человека в этом  мире.  А  значит,
остается только формальный анализ.
   Основными структурными элементами  деятельности  являются  ее  предмет  и
средства. Вот эти то структурные  элементы  мы  и  попробуем  рассмотреть  в
процессе их исторического развития.
   Итак, предмет.
   По большому счету предметом практической деятельности  человека  является
вся окружающая его действительность. Правда, степень  включения  объективной
реальности в предметную деятельность различна на разных этапах исторического
развития.
   Вероятно,  справедливо   было   бы   утверждать,   что   мера   включения
материального мира в практическую  деятельность  человека  выступает  своего
рода критерием  развития  как  самого  человека,  так  и  его  деятельности.
Вовлеченность же материального мира в человеческую  практику  возрастает  не
только в количественном, но и в  качественном  аспекте;  человек  раздвигает
границы своей практики не только "вширь", охватывая ею все то, что наполняет
собой   новые   области   пространства,   но   и    "вглубь"    материальной
действительности, проникая во все более тонкие детали ее структуры.
   Неуклонное  расширение  сферы  материальной  деятельности  происходит  на
протяжении всей истории, и до некоторой степени сама она  является  историей
человеческой экспансии. Но если вплоть до  сего  дня  эта  экспансия  носила
характер всеобщего закона истории, то вполне логично предположить, что с той
же обязательностью она будет проявляться и в будущем. Если же эту  тенденцию
развить до ее логического  предела,  то  можно  утверждать,  что  в  далекой
перспективе предметом человеческой практики окажется весь материальный мир в
единстве всех его количественных и качественных определений.
   Средство.
   Материальными средствами практической  деятельности,  в  конечном  счете,
выступают элементы того же мира объективной реальности, который является  ее
предметом.  Строго  говоря,  никакой  непреодолимой  стены  между  предметом
практической деятельности и ее средством нет и не  может  быть.  Ведь  любой
природный объект,  процесс,  будучи  познанным,  включается  в  деятельность
человека в качестве ее средства. Нет и - вероятно - не может  быть  никакого
основания, по которому одним началам нашего мира воспрещалось бы выступать в
качестве средства, а другим - нет.
   Отдельные  средства  практической  деятельности   могут   рассматриваться
изолированно только  тогда,  когда  речь  идет  лишь  о  каких-то  отдельных
направлениях человеческой практики и познания. В  конечном  же  счете,  если
рассматривать  деятельность  человека  как   нечто   целостное   и   единое,
материальным средством выступает весь освоенный человеком мир.
   Это обстоятельство позволяет сделать весьма интересное наблюдение. Ведь в
единой структуре материальной деятельности можно выделить  как  относительно
самостоятельное  образование  взаимодействие   между   предметом   и   самим
средством. При этом такое взаимодействие осуществляется отнюдь  не  само  по
себе:  оно  может  развертываться  только  и  только  под  эгидой  субъекта.
Поскольку же и собирательным предметом практики, и (столь же  собирательным)
материальным  ее  средством  в  конечном  счете  выступает  вся  осваиваемая
человеком  природа,  то  в  интегральной  структуре  практики  этот  процесс
предстает   как   самодвижение    всей    окружающей    человека    реальной
действительности. Но тайной этого самодвижения оказывается ничто  иное,  как
тайна назначения субъекта, как смысл его бытия в этом безначальном мире.
   Правда,  необходимо  уточнить.  Ни  предмет,  ни   тем   более   средство
деятельности не могут быть отождествлены со всей объективной реальностью.  И
то, и другое - не более чем часть от целого. Причем часть эта ограничивается
не столько пространственными пределами, сколько пределами  качественными.  И
то, и  другое  ассимилируют  в  себе  лишь  очень  немногое  из  того,  что,
собственно и составляет  собой  действительное  содержание  окружающего  нас
многокрасочного и многомерного мира. Так даже простой камень, поднимаемый  с
земли человеком,  отнюдь  не  полностью  повинуется  ему,  ибо  в  структуре
человеческой практики и как предмет, и как средство он фигурирует просто как
некоторое твердое тело, обладающее необходимой массой. Меж тем, (как знать?)
не исключено, что слагающие его элементы и в  самом  деле  "миры,  где  пять
материков..." Однако и они вплоть до сей поры и в  качестве  средства,  и  в
качестве предмета остаются для  нас  отнюдь  не  таинственными  хранилищами,
вобравшими в себя "память сорока  веков",  но  лишь  предельно  ограниченной
совокупностью чисто физических предикатов чисто физических тел. Больше того,
все эти миры могут и не подозревать о том, что "сорок  веков"  их  бездонной
памяти бесследно потеряны в структуре какого-то  примитивного  механического
процесса, ведомого рукой дикаря. (Как  знать,  может,  для  кого-то  и  наша
планета существует только как некоторая  масса,  ограниченная  фиксированным
радиусом; не укладываемая же в физические формулы  мятежная  мысль  человека
остается за скобками всех математических формул?..)
   Но мы говорим  о  том,  что  развитие  и  совершенствование  человеческой
практики влечет за и собой последовательное расширение  всеобщей  ее  сферы.
Это значит, что  в  нее  и  в  качестве  предмета,  и  в  ипостаси  средства
последовательно вовлекается все большая и большая часть материального  мира.
Причем и зд