и не может применяться к бестелесным вещам. Бауман82 подчёркивает независимость числа от времени. Понятие единицы также мыслимо вне времени. Ст.Джевонс говорит83: "Три монеты суть три монеты, будем ли мы считать их последовательно или смотреть на все три одновременно. Во многих случаях не может быть основанием различия ни пространство, ни время, и тогда нам может служить для этого только чистое качество. Мы можем различать вес, плотность и твёрдость золота, как три качества, хотя ни одно из них не существует прежде или после другого и не находится ни в пространстве, ни во времени. Каждое средство различения может быть источником множественности". Я добавляю: Если подлежащие счёту предметы не следуют друг за другом в действительности, но лишь пересчитываются друг за другом, то время не может быть основание различия. Ибо, чтобы их можно было пересчитывать друг за другом, мы уже должны иметь различные характеристики. Для счёта время есть лишь психологическое требование, но оно не имеет дела с понятием числа. Если непространственные и невременные предметы представлять посредством пространственных или временных точек, то это, вероятно, может быть удобным для выполнения вычислений; но при этом принципиально предполагается применимость понятия числа к непространственному и невременному.
    §41. Но, если мы отказываемся от всех различимых характеристик кроме пространственных и временных, разве цель объединения различимого и равенство действительно достигаются? Нет! Мы ни на шаг не приблизились к решению. Большее или меньшее сходство предметов не относится к делу, если они, в конце концов, всё-таки должны удерживаться отдельно друг от друга.
    Отдельные точки, линии и т.п. я могу обозначить здесь как 1 в столь же малой степени, как при геометрическом рассмотрении именовать их одной и той же А; ибо здесь, как и там, необходимо, чтобы они различались. Только в себе, если не обращать внимания на их пространственные отношения, точки равны друг другу. Но если я должен их охватить, то обязан рассматривать их в их совместном пространственном бытии, в противном случае они неминуемо сольются в одно. Точки в своей общности представляются, пожалуй, какой-нибудь фигурой, типа созвездия, или как-то расположенными на прямой; равные сегменты, соприкасаясь конечными точками, могут образовывать единый сегмент или располагаться отдельно друг от друга. Возникающее таким способом образование может быть совершенно различным для одного и того же числа. Таким образом, здесь мы также имели бы различные пятёрки, шестёрки и т.д. Временные точки разделяются посредством коротких или длинных, равных или неравных промежутков времени. Всё это суть обстоятельства, которые совершенно не имеют дела с числом самим по себе. Всюду вмешивается нечто особенное, далеко превосходимое числом в его общности. Даже отдельный момент имеет нечто своеобразное, то, чем он, скажем, отличается от пространственной точки и что не входит в понятие числа.
    §42. Выход, заменить пространственное и временное расположение более общим понятием ряда, также не ведёт к цели; ибо место в ряду не может быть основанием различения предметов, поскольку последние, чтобы их можно было упорядочить в ряд, уже должны быть как-то различены. Такое расположение всегда предполагает отношения между предметами, будут ли они пространственными, временными, логическими, связанными с интервалами тонов или какими-то ещё, посредством которых можно переходить от одного предмета к другому, и которые необходимо объединены с этими различиями.
    Когда Ханкель84 мыслит или полагает предмет 1 раз, 2 раза, 3 раза, то это выглядит как попытка соединить различимость с равенством того, что подлежит счёту. Но также сразу видно, что это не более удачный ход; ибо представления или созерцания одного и того же предмета, чтобы не сливаться в одно, должны как-то различаться. Я также полагаю, что оправдано говорить о 45 миллионах немцев без того, чтобы прежде мыслить или полагать одного обыкновенного немца 45 миллионов раз; последнее было бы несколько затруднительно.
    §43. Вероятно, для того, чтобы избежать затруднений, возникающих, если, следуя Джевонсу, каждым знаком 1 обозначать подлежащий счёту предмет, Э.Шрёдер хочет, чтобы посредством 1 предмет только замещался. Как следствие, он объясняет только числовой знак, а не число. А именно, он говорит85: "Теперь, чтобы получить знак, способный выражать, сколько имеется в наличие таких единиц86, внимание вдруг направляется на каждый из них поочерёдно и замещает их штрихом 1 (один, однёрка); эти однёрки располагаются в строчку рядом друг с другом, но соединяются они знаком + (плюс), ведь в противном случае 111, например, согласно обычному обозначению чисел, прочитывалось бы как сто одиннадцать. Таким способом получается такой знак, как
1 + 1 + 1 + 1 + 1,
эту структуру можно описать говоря:

"НАТУРАЛЬНОЕ ЧИСЛО ЕСТЬ СУММА ОДНЁРОК".

    Отсюда видно, что для Шрёдера число есть знак. То, что выражается посредством этих знаков, то, что я до сих пор называл числом, он, как известно, предполагает словами "сколько имеется в наличие таких единиц". Также и под словом "один" он понимает знак 1, а не его значение. Знак + нужен ему, прежде всего, только как внешнее средство связи, не имеющее собственного содержания; сложение объясняется лишь позднее. Более кратко он, пожалуй, мог бы выразиться так: Знаков 1 записывается друг подле друга столько же, сколько имеется подлежащих счёту предметов, и связываются они посредством знака +. Ноль выражался бы тем, что не записывается ничего.
    §44. Чтобы не относить к числам различные обозначения вещей, Ст.Джевонс говорит87: "Не трудно составить себе понятие о природе численного отвлечения. Оно состоит в отвлечении характера различия, дающего происхождение множественности и удержании его как простого факта. Когда я говорю три человека, то мне нет надобности сейчас же характеризовать знаки, по которым каждый может быть отличён от другого. Эти знаки должны существовать, если это действительно три человека, а не один и тот же человек, и говоря о них, как о нескольких, я предполагаю существование требуемых различий. Таким образом отвлечённое число есть пустая форма различия".
    Как это понимать? Можно или абстрагироваться от различающихся свойств вещей прежде, чем объединять их в единое целое, или прежде образовать целое, а затем абстрагироваться от вида различия. При первом способе мы вовсе не пришли бы к различению вещей, а, стало быть, не могли бы также удержать наличие различного; Джевонс, видимо, имеет в виду второй способ. Но я не думаю, что таким образом мы получили бы число 10000, поскольку мы не в состоянии постигать столь много различного одновременно и удерживать его в наличие; ибо для числа  рассмотрение перехода от одного к другому всегда недостаточно. Мы, правда, считаем во времени, но вследствие этого мы получаем не число,  но лишь определяем число того, что сосчитали. Впрочем, указание на способ абстрагирования определением не является.
    Что же следует мыслить под "пустой формой различия"? Скажем, под предложением, типа
"а отлично от b",
где а и b остаются неопределёнными? Было ли бы это предложение, скажем, числом 2? Равнозначно ли предложение
"Земля имеет два полюса"
предложению
"Северный полюс отличен от Южного полюса"?
Очевидно, нет. Второе предложение может существовать без первого, а первое без второго. Тогда для числа 1000 в
1000 . 999
1  .  2
мы имели бы предложения, выражающие различие.
    То, что говорит Джевонс, совершенно не проходит с 0 и 1. От чего собственно нужно абстрагироваться, чтобы, например, от Луны перейти к числу 1? Абстрагированием, пожалуй, получают понятия: спутник Земли, спутник планеты, не испускающее собственного света небесное тело, тело, предмет; но 1 в этом ряду не встречается, ибо 1 не является понятием, под которое может подпадать Луна. У 0 даже вовсе не имеется предмета, от которого отталкиваются при абстракции. На это не возразишь, что 0 и 1 не являются числами в том же самом смысле, как 2 и 3! Число отвечает на вопрос "сколько?", и когда, например, спрашивают: "Сколько лун имеет эта планета?", то ответ 0 или 1 можно понять столь же хорошо, как 2 или 3, без того чтобы смысл вопроса стал иным. Правда, число 0 имеет нечто особенное, так же как и 1, но, в сущности, это имеет силу для любого целого числа; только чем больше число, тем всё меньше это бросается в глаза. Проводить здесь видовые различия дело совершенно произвольное. То, что не проходит с 0 или 1, для понятия числа существенным быть не может.
    Наконец, при предположении данного способа возникновения числа затруднение, на которое мы наталкиваемся при рассмотрении обозначения
1/ + 1// + 1/// + 1//// + 1/////
для 5, вовсе не уничтожается. Эта запись вполне согласуется с тем, что Джевонс говорит об образовании чисел посредством абстракции; штрихи вверху обозначают как раз то, что различие есть, но не указывают его вид. Однако простое существование различия, как мы видели, уже достаточно для того, чтобы, согласно пониманию Джевонса, породить различные однёрки, двойки, тройки, что совершенно несовместимо со структурой арифметики.

РЕШЕНИЕ ЗАТРУДНЕНИЯ
    
    §45. Теперь нам следует составить обзор прежних констатаций и вопросов, всё ещё остающихся без ответа!
    Число не абстрагируется от вещей по типу цвета, веса, твёрдости и не является свойством вещей в том смысле, как эти последние. Всё ещё остаётся вопрос, к чему относится то, что высказывается посредством указания на число.
    Число - не физично, но также и не субъективно, оно не является представлением.
    Число не возникает прибавлением вещи к вещи. Также ничего в этом отношении не меняет и придание имени соответственно каждому прибавлению.
    Выражения "многое", "множество", "множественность" из-за их неопределённости не годятся для объяснения числа.
    При ссылке на один и единицу остаётся вопрос, каким образом ограничить произвол понимания, который, по-видимому, стирает всякое различие между одним и многим.
    Отграниченность, нераздельность, неразложимость - бесполезные признаки для того, что мы выражаем словом "один".
    Если единицами называют подлежащие счёту вещи, то утверждение о равенстве единиц безусловно ложно. То, что они в определённом отношении, являются равными, хотя и верно, но не имеет никакой ценности. Если должны быть числа больше 1, то различие подлежащих счёту вещей даже необходимо.
    Таким образом, кажется, что мы должны придать единицам два противоречащих свойства: равенство и различимость.
    Между один и единицей нужно проводить различие. Слово "однёрка" как собственное имя предмета математического исследования неспособно к множественному числу. Стало быть, образовывать число объединением единиц бессмысленно. Знак плюса в 1 + 1 = 2 не может обозначать такого объединения.
    §46. Чтобы пролить свет на предмет, было бы хорошо рассмотреть число в контексте суждения, где проявляется его изначальный способ применения. Если при рассмотрении одного и того же внешнего явления я с одинаковой истинностью могу сказать: "Это - группа деревьев" и "Это - пять деревьев" или "Здесь находится четыре группы людей" и "Здесь находится 500 человек", то при этом изменяется не отдельное и не целое, не агломерат, а моё название. Но последнее есть лишь знак замены одного понятия другим. Вследствие этого как ответ на первый вопрос предыдущего параграфа нам больше подходит то, что указание на число содержит высказывание о понятии. Более всего это, пожалуй, ясно относительно числа 0. Если я говорю: "Венера имеет 0 лун", то здесь вовсе нет луны или агломерата лун, о которых можно было бы нечто высказать; однако благодаря этому понятию "луна Венеры" прилагается свойство, а именно, под него ничего не подпадает. Если я говорю: "Карету кайзера везут четыре лошади", то понятию "лошадь, везущая карету кайзера" я прилагаю число четыре.
    Можно возразить, что понятие, как, например, "граждане германского государства", хотя его признаки и остаются неизменными, если бы указание на число высказывало о нём такое свойство, имело бы год от года изменяющееся свойство. На это можно ответить, что и предметы изменяют свои свойства, но последнее не препятствует тому, чтобы опознавать их как одни и те же. Однако здесь можно указать более точное основание. А именно, понятие "граждане германского государства" содержит время как изменяющуюся составную часть или, выражаясь математически, является функцией времени. Вместо "а есть гражданин германского государства" можно сказать: "а принадлежит германскому государству", а это как раз и указывает на текущий момент времени. Таким образом, нечто текучее содержится уже в самом понятии. С другой стороны, понятию "гражданин германского государства на начало 1883 года по берлинскому времени" навеки соответствует одно и то же число.
    §47. То, что указание на число выражает нечто фактически независимое от нашего понимания, может вызвать удивление лишь у того, кто считает понятие чем-то субъективным, равным представлению. Но этот взгляд ложен. Если, к примеру, мы подчиняем понятие тела понятию тяжести или понятие кита понятию млекопитающего, то этим мы утверждаем нечто объективное. Если бы понятие было субъективным, то подчинение одного понятия другому, как отношение между ними, так же было бы чем-то субъективным, наподобие отношения между представлениями. Конечно, на первый взгляд кажется, что в предложении
"Все киты - млекопитающие"
речь идёт о животных, а не о понятиях; однако, если спросить, о каком животным тогда идёт речь, то какого-то отдельного предъявить нельзя. Если предположить, что кит имеется в наличие, то наше предложение о нём все-таки не утверждает ничего. Из него нельзя вывести, что имеющееся в наличие животное является млекопитающим, без добавочного предложения, что это животное - кит, которого наше предложение не содержит. Говорить о предмете без того, чтобы его как-то обозначить или назвать, вообще невозможно. Однако слово "кит" не обозначает отдельного существа. Если ответить, что оно говорит, конечно, не об одном отдельном, определённом предмете, но, пожалуй, о неопределённом предмете, то я считаю "неопределённый предмет" лишь другим выражением для "понятие", хотя и худшим, более исполненным противоречий. Даже если наше предложение и можно оправдать наблюдением за отдельным животным, это ничего не доказывает относительно его содержания. Для вопроса, о чём оно, безразлично, истинно оно или нет, или на каком основании мы принимаем его за истинное. Итак, если понятие есть нечто объективное, то и высказывание о нём может содержать нечто фактическое.
    §48. Возникающая прежде при некоторых примерах видимость того, что одному и тому же соответствуют различные числа, объясняется тем, что носителем числа при этом считаются предметы. Как только мы восстановим в своих правах истинного носителя, понятие, обнаруживается, что числа столь же взаимоисключающи, как и цвета в своей области.
    Теперь мы также видим, каким образом приходят к тому, что число хотят получить, абстрагируясь от вещей. То, что получается вследствие этого, является понятием, в котором тогда обнаруживается число. Таким образом, абстракция действительно часто предшествует образованию суждения о числе. Смешение здесь точно такое же, как если бы хотели сказать, что понятие пожароопасности образуется тогда, когда из блоков с дощатыми фронтонами строится жилой дом с соломенной крышей и дырявой печной трубой.
    Собирательная сила понятия далеко превосходит объединяющую силу синтетической апперцепции. Посредством последней невозможно связать в единое целое граждан германского государства; но зато их можно подвести под понятие "гражданин германского государства" и сосчитать.
    Теперь объяснима также и обширная применимость числа. Действительно загадано, как одно и то же может одновременно высказываться о внешнем и о внутреннем явлении, о пространственном и временном и о непространственном и невременном. Но в указании на число это совершенно не имеет места. Число приложимо только к понятию, под которое подводится внешнее и внутреннее, пространственное и временное, непространственное и невременное.
    §49. Подтверждение нашей точки зрения мы находим у Спинозы, который говорит88: "Я отвечаю, что вещь может называться единой или единственной лишь по отношению к своему существованию, а не по отношению к своей сущности, ибо мы мыслим вещи под [категорией] числа только после того, как они подведены под некоторый общий род. Так, например, человек, держащий в руке сестерцию и империал, не подумает о числе "два", если он не имеет возможности назвать их одним и тем же именем, а именно: "монетами" или "деньгами", ибо в этом случае он может утверждать, что имеет две монеты, так как этим именем он обозначает как сестерцию, так и империал". Когда же он продолжает: "Отсюда явствует, что вещь может называться единой или единственной лишь тогда, когда мы можем представить себе другую вещь, которая (как сказано) сходна с нею", и когда он полагает, что Бога нельзя в собственном смысле назвать одним или единственным, поскольку о его сущности мы не можем образовать абстрактное понятие, то он ошибается в мнении, что понятие можно получить лишь непосредственно через абстракцию от большего числа предметов. Напротив, чтобы перейти к понятию, может быть достаточно и признака; а тогда возможно, чтобы под него не подпадала вещь. Если бы этого не случалось, никогда нельзя было бы отрицать существование, а с этим и утверждение существования утрачивало бы своё содержание.
    §50. Э.Шрёдер89 подчёркивает, что, если можно было бы говорить только о частотности вещей, именем этих вещей всегда должно было бы быть родовое имя, общее понятийное слово (notio communis): "А именно, как только предмет учтён полностью - во всех его свойствах и отношениях - то в мире он, таковой, имеется в единственном числе, и более нет ничего ему равного. Имя предмета тогда носит характер собственного имени (notio proprium) и предмет не может мыслиться как встречающийся повторно. Однако это имеет силу не только для конкретных предметов. Это имеет силу вообще для каждой вещи; её представление посредством абстракций также может прийтись к месту, если только это представление заключает в себе такой элемент, который достаточен для того, чтобы соответствующую вещь сделать полностью определённой  ...". Стать объектом счёта "для вещи возможно только постольку, поскольку при этом отказываются или абстрагируются от некоторых её собственных признаков и отношений, посредством которых она отличается от всех других вещей; тогда благодаря этому, то что прежде было именем вещи, становится понятием применимым к большему числу вещей".
    §51. То, что в этом пояснении истинно, облечено в такие корявые и вводящие в заблуждение выражения, что их требуется просматривать и распутывать. Прежде всего, неуместно общее понятийное слово называть именем вещи. Вследствие этого возникает видимость, как если бы число было свойством вещи. Общее понятийное слово обозначает как раз понятие. Оно действует как собственное имя только с определённым артиклем или указательным местоимением. Предмет не встречается повторно, но скорее большее число предметов подпадает под понятие. То, что понятие получается не только абстракцией от подпадающих под него вещей, указано уже Спинозой. Здесь я добавлю, что понятие не перестаёт быть понятием вследствие того, что под него подпадает единственная вещь, которая сообразно этому полностью им определена. Такому понятию (например, спутник Земли) как раз и соответствует число 1, являющееся числом в том же самом смысле, как 2 и 3. Относительно понятия всегда спрашивается, подпадает ли под него нечто, и что именно подпадает. Относительно собственного имени такой вопрос бессмысленен. Нельзя обманываться тем, что язык применяет собственное имя (например, Луна) как понятийное слово, и наоборот; несмотря на это различие сохраняется. Как только слово употребляется с неопределённым артиклем или во множественном числе, оно является понятийным словом.
    §52. Дальнейшее подтверждени