го ущемления человеческих интересов. Хотя против подобного аргумента и нельзя выдвинуть возражений, его признание приводит к тому, что современная форма демократии оправданной не является. В самом деле, чуть ли ни каждый день нам приходится принимать такие решения, последствия которых будут сказываться как за территориальными границами нашего государства, так и за темпоральными пределами жизни нынешнего поколения. Даже если согласиться с тем, что дело не всегда обстояло подобным образом, все равно не обращать внимание на качест142
венное различие между современной и античной техникой и тем самым на большее значение последствий тех или иных решений в настоящем и прошедшем-значит, вести себя с неискренней наивностью. Для того, чтобы согласиться с превращением в известный момент количества в качество, вовсе не обязательно быть марксистом. Решения наши являются неправомерными не сами по себе, а в силу отсутствия юридических механизмов, гарантирующих сохранение интересов тех лиц, которые данные решения так или иначе затрагивают. Какими же именно могут оказаться упомянутые механизмы? Как мне думается, применение этих механизмов, даже если оно ограничивает свободу решений у наших современников, нисколько не ограничит демократию, но на деле способствует ее максимальному совершенствованию. Требуя институциональной гарантии прав грядущих поколений сегодня, мы, по сути дела, продолжаем развивать тот же самый аргумент, к которому прибегали во времена споров об установлении демократии, а именно: нельзя слепо доверяться благосклонности монархического правительства. Хотя, конечно же, следует отметить и одно немаловажное различие: при переходе от монархии к демократии к процессу принятия решений можно было непосредственно подключить тех людей, которых эти решения затронут в дальнейшем. Однако же сегодня подобный образ действий даже нельзя помыслить, ибо будущие поколения людей пока еще не существуют. Но что же делать? В моей третьей лекции я сказал о том, где нам нужно искать решение означенной проблемы: мы, в известном отношении, нуждаемся в государственно-правовых аналогах опекунства, принятого в области частного права. Что это означает конкретно? Важнейшей задачей, как мне кажется, должно стать включение положений о защите окружающей среды в конституции, т. е. эта защита станет государственной целью. Таким образом, в странах, где за143
 
креплена юрисдикция конституционных судов,-учреждение которых, кстати говоря, следует поощрять повсеместно,-можно будет подавать иск против постановлений законодательной власти. Здесь мы сталкиваемся с одной существенной проблемой, а именно: конституционный суд, по сути дела, обладает лишь негативными законодательными полномочиями. Признавая недействительными противоречащие, по его мнению, конституции законы, такой суд сам законов издавать не вправе, что выглядит вполне разумно, если придерживаться концепции разделения властей. Однако же при защите окружающей среды мы сталкиваемся с особенными трудностями, так как в этом случае мы крайне заинтересованы в принятии положительных законов, а не только лишь в отмене уже имеющихся. Упомянутый мной принцип ограничения негативной законодательной компетенции, разумеется, применяется не без исключений. Например, в 1975 году Федеральный конституционный суд ФРГ объявил не соответствующим конституции измененный текст 218 параграфа, в соответствии с которым вводилось срочное решение в случае аборта. Но если бы §218 был признан вообще недействительным, то тогда аборт оказался дозволенным в полной мере, что вошло бы в еще более явное противоречие с судебным решением. Вот почему Федеральный конституционный суд решил временно упорядочить вопросы, связанные с абортом, до того, как будет издан соответствующий закон, не противоречащий конституции. Логика перехода от чистого действительно, оказывается именно такою. Если конституция не только гарантирует гражданам права, служащие защитой от государства, но и предоставляет им возможность претендовать на некоторые государственные услуги, то тогда конституционный суд, разумеется, при определенных обстоятельствах, должен оказаться в состоянии вынудить законодателя принимать положительные законы 144
Очевидно, что подобные действия можно допустить только в самых крайних случаях, если мы, конечно же, не желаем похоронить принцип разделения властей. Конечно, защита окружающей среды не должна быть прерогативой только лишь конституционного суда, ведь вопросами экологического права углубленно займутся также суды административные, уголовные и гражданские, между прочим, этим они уже давно занимаются. Впрочем, вопрос о том, достаточен ли образовательный уровень судей для того, чтобы при поддержке экспертов компетентно разрешить насущные проблемы, пока еще остается открытым. По всей вероятности, необходимо будет воспитывать таких людей, которые наряду с юридическим образованием приобретут и соответствующие знания, позволяющие, по крайней мере структурно, охватывать жизненно важные для современного индустриального общества проблемы. Мне думается, что в будущем судьи не смогут оставаться чистыми юристами, ведь позитивное право является не самоцелью, но только справедливейшим и подчас самым действенным способом разрешения содержательных проблем, позволяющим достигнуть консенсуса. Здесь, конечно, потребуются конкретные знания материальных проблем, поскольку судья, социологически подготовленный, с большей легкостью сможет вникнуть, скажем, в экономические вопросы, чем в экологические. Пост министра по охране окружающей среды в правительстве должен оцениваться совершенно по-иному: министерство охраны окружающей среды обязано превратиться в одно из ключевых министерств, подобно министерствам иностранных и внутренних дел, экономики и финансов. Руководство упомянутым министерством должно открывать возможность занятия поста премьер-министра. (То, что госпожа Гру Брунтланд-пока единственный министр по охране окружающей среды, которому удалось продвинуться до поста премьер-министра,-стала предсе145
 
дателем Всемирной Комиссии по экологии и развитию ООН, конечно же, произошло не случайно. Кстати говоря, этой комиссии мы обязаны знаменитым докладом "Наше общее будущее".) Как мне думается, министр по охране окружающей среды должен обладать правом "вето", тогда его мнение в кабинете министров приобретет особый вес. Подобным правом сегодня, как известно, пользуется министр финансов, между прочим, совершенно справедливо. В самом деле, современная демократия склоняется к тому, чтобы доставлять преимущества людям, наделенным правом голоса,-нашим современникам во вред лицам, такого права не имеющим,-представителям грядущих поколений. Наглядным выражением подобной расточительности за чужой счет служит государственный долг. Вот почему министр финансов обязан таким намерениям противодействовать. Даже по сравнению с должностью, разъедающей денежный капитал государства, разбазаривание природных ресурсов представляется гораздо более безответственным, так что сходная аргументация а йзгНоп, конечно же, относится и к министерству по охране окружающей среды. Критика государственной задолженности, исходящая от лиц, принадлежащих к индустриальным кругам, отличается крайне примечательной нелогичностью, поскольку эти лица и думать не желают о радикальных мерах по защите окружающей среды. Примечательно и то, что некоторые защитники последней с поразительным пренебрежением относятся к финансовому обеспечению выдвигаемых ими предложений даже в том случае, когда они открыто не соглашаются с дальнейшим ростом государственного долга. Сказанное, конечно же, ни в коей мере не убеждает в необходимости сохранения расходов на министерство окружающей среды на достигнутом ныне уровне; смехотворным представляется то, что бюджет министра по охране окружающей среды в Федеративной Республике Германии лишь едва превышает расходы на культуру в одном Франк146
фурте. Экологическая администрация будет неизбежно увеличиваться, несмотря на то что экологические налоги преследуют цель снизить государственные расходы по защите окружающей среды. Однако же качественное улучшение упомянутой администрации является более важным, чем ее количественное увеличение. Кроме того, необходимо успешно объединить в одном центральном органе функции по защите окружающей среды, которые сегодня неравномерно распределяются между различными министерствами. Федеральное экологическое ведомство, наконец, должно оцениваться общественным мнением так же высоко, как, скажем, Федеральное ведомство труда, ежемесячные сообщения которого способствовали существенному росту внимания к социальным проблемам современного хозяйства. При переходе от социального государства к экологическому подобным образом и президент федерального экологического ведомства ежемесячно выступал бы по телевидению, сообщая об удачах и поражениях в борьбе за сохранение среды обитания (я вспоминаю здесь о предложении И. Фишера, следуя которому я делал предшествующие наблюдения^). Что касается законодательной власти, то правомерность ее существования,-и это совершенно очевидно,- зависит от ее способности осознавать экологические проблемы и соответствующим образом на них реагировать. Парламентарии современных правовых государств представляют интересы всего народа, а не одних лишь своих избирателей. Вот почему они должны ясно понимать, что "весь народ" не ограничивается только нашими современниками. Досуг, необходимый для приобретения таких знаний, появится тогда, когда политики догадаются свести к минимуму элементы шоу в своей деятельности. Давайте подумаем, не следует ли учредить при парламенте некий самостоятельный политический институт, который, конечно символически, представлял бы интересы как природы,
147
 
так и грядущих поколений. (Это будет, как мне думается, гораздо лучше, нежели недавно обсуждавшееся введение плюрального избирательного права, при котором во внимание принимается количество детей.) Хотя члены такого института вовсе не обязательно должны быть наделены правом голоса, тем не менее право выступать в парламенте распространялось бы на них непременно. Сюда вошли бы специалисты по дисциплинам, связанным с проблемами выживания, так что эти люди, к мнению которых следует прислушиваться при обсуждении любых важных экологических законов, осознавали бы себя опекунами грядущих поколений. Поскольку же опекуны, назначаемые в зависимости от их способности брать на себя интересы опекаемых, никогда своими подопечными не избираются, то прямые выборы в нашем случае становятся невозможными. Таким образом, эти люди частично непосредственно назначаются президентом государства, частично же избираются парламентом из числа лиц, для этих целей безусловно пригодных, причем партийно-политические взгляды не должны приниматься во внимание. Огромный нравственный авторитет подобного института мог бы оказать благотворное влияние на законодательство, даже если бы он и не обладал реальными возможностями для принятия того или иного решения. Не так давно Ханс Йонас напомнил нам о важной социальной функции, присущей цензорам Древнего Рима, а именно о их критическом контроле над роскошной жизнью политической элиты^. Хотя подобный институт несовместим с духом современности, Ханс Йонас тем не менее останавливается на чрезвычайно важном обстоятельстве: в древнеримском государстве, политическая мудрость которого во многих отношениях остается для позднейших поколений, несмотря ни на какое просвещение, примером для подражания, прекрасно осознавали тот факт, что политическая элита должна служить образцом всему населе148
нию, ведь, пренебрегая подобной функцией, элита попросту не выполнит своего предназначения. Особенно же остро тогда ощущалась моральная опасность, исходящая от роскоши^ (вспомните хотя бы анекдот о Лукулле, рассказанный Цицероном в трактате "О законах" (III, 30)). В эпоху экологического кризиса эта опасность, без всякого сомнения, значительно возрастает. Итак, от политиков мы должны потребовать по крайней мере строгого контроля над экологичностыо поведения, тогда как население должно отказать в своих голосах политикам, оказавшимся к такому самоконтролю неспособными. Главное, понять одну общую истину, что демократический выбор является правильным вовсе не из-за волеизъявления большинства населения или парламента. Такой выбор оказывается правильным или ложным на основании специальных аргументов, поскольку демократия, вообще говоря, превосходит прочие государственные формы потому, что не впадает при поиске истины в грубые заблуждения. Качество демократии определяется ее способностью решать реальные проблемы. Если же ведущие демократические силы, сосредоточив всю свою энергию на борьбе за власть, окажутся не в состоянии решать или по крайней мере понимать реальные проблемы, тогда, к сожалению, можно будет говорить об исчезновении упомянутой способности. Демократия преодолеет экологический кризис в том случае, если, не ограничиваясь одними лишь торжествами по поводу формы своего государственного устройства, она ее конкретизирует таким образом, что станет возможным адекватное решение-реальных проблем. В частности, для меня совершенно очевидно, что демократия должна располагать соответствующими методами воспитания руководящих лиц. В зависимости от исторического положения государства, компетенция этих руководителей распространялась на различные области, но в век защиты окружающей среды их преимущественное внимание будет 149
 
уделено экологии. На примере США и Великобритании мы видим, что воспитание политической и общественной элиты не только не противоречит демократии, но и оказывается условием ее действенности (особенно когда принадлежность к элите не переходит по наследству). Впрочем, решающее значение имеет приспособление тех ценностей и знаний, которыми располагает элита, к требованиям экологической ситуации; в противном случае элита превращается в реакционный фактор. Критика необузданного количественного мышления убеждает в том, что решающие меры должны быть приняты на коммунальном уровне, ибо не каждая проблема требует глобального решения. Если мы желаем успешно противодействовать бессмысленному безумию мегапроектов, то основы экологической политики необходимо заложить в каждом городе, и даже-в собственном доме. И экологичный город, и экологичный дом смогут тогда, помимо прочего, повысить готовность людей действовать на глобальном уровне. Тенденция, берущая свое начало с безмерного увеличения дома и города-двух традиционных пространственных элементов человеческого общежития в XIX веке,- как мне кажется, в конечном итоге приводит к разрушению биологического огромного дома природы. Уничтожение городских стен, с одной стороны, представляет собой необходимое следствие демографического роста, индустриализации и образования современных территориальных государств и, без сомнения, несет с собой какую-то свободу. С другой стороны, уничтожение границ оказывается свободой только наполовину: свобода должна уметь сдерживать себя, должна отказаться от влечения ко все большему, если, конечно, она желает быть чем-то большим, нежели абстракция, т. е. конкретной свободой. Принципы высотного дома и современной метрополии это то же абстрактное отрицание границы и меры, которые в первом случае распространяются по вертикали,
150
а во втором по горизонтали. В современных метрополиях- этих обитаемых силосных сооружениях-окончательно нарушены скрытые пропорции, существовавшие между тремя физическими домами человечества, т. е. между собственно домом, городом и государством. Никто не останется равнодушным к пленительной красоте упомянутых пропорций, если ему удастся, например, посетить итальянский средневековый или возрожденческий город. Разрушение подобной гармонии приводит к тому, что душа современного человека, оказавшись неспосооной принять гармонию космоса, не считает более для себя необходимым к этой гармонии приспосабливаться. Экологическое преобразование города и домов означает, в частности, то, что производимый там мусор, по возможности, там же будет и перерабатываться, но никоим образом не выбрасываться за их пределы. Далее, энергоснабжение с необходимостью будет в высшей мере децентрализовано. Если предпосылки и последствия собственного потребления оказываются для всех совершенно очевидными, а коллективное избавление становится менее возможным, чем ранее, то в таком случае неминуемо растет и готовность к ответственному потреблению. В экологическом городе возможность пользоваться экологически грязным личным транспортом, безусловно, будет сведена к необходимому минимуму, что, разумеется, повлечет за собой перераспределение мест проживания и рабочих мест. Урбанистика-вот ключевая наука, способная спасти среду обитания. В равной мере необходимыми выглядят и преобразования в сельскохозяйственной области. Прискорбно, что эта область человеческого хозяйствования, сущностно более всего связанная с природой, ныне главным образом и загрязняет окружающую среду. В Западной Европе, в частности, загрязнению способствует агрохимия, обеспечивающая-кто знает, сколько еще времени-избыточное производство, плоды которого, кстати говоря, рационально использовать невозможно. 151
 
Достигаемый при эксплуатации какой-нибудь одной культуры количественный прирост не устраняет апасности, угрожающей мировой продовольственной индустрии, поскольку число видов растений и животных неуклонно сокращается. Я считаю ошибочной веру в то, что решение экологических проблем, угрожающих существованию человечества, связано со скромными мероприятиями по защите окружающей среды, хотя подобные шаги и являются неизбежными. Локальные и глобальные действия должны дополнять друг друга, причем первые-где это только кажется возможно, а вторые-где это потребуется. Если же политика сведется к одиночным национальным действиям, то мировой климат никогда не стабилизируется, а озоновый слой так и будет истощаться. Подобно тому как в век экономики урегулирование межгосударственных экономических отношений считалось главной внешнеполитической задачей, точно так же в ближайшем будущем внешняя экологическая политика превратится в одно из основных направлений политической деятельности. Сейчас, из-за экологического кризиса, как никогда раньше ощущается настоятельная потребность в создании интернациональных институтов, обладающих реальной принудительной властью. Со времен эллинизма идея универсального государства, как известно, играла определенную роль в политической философии, однако же особенно впечатляющим выглядит обоснование этой идеи, которое осуществил Кант, опирающийся на соответствующую философию права^. Только универсальное государство, способное устранить реликты естественного состояния в межгосударственных отношениях, может служить законченным выражением идеи права. Упомянутое состояние сохраняется в отношениях между государствами, поскольку они, в конечном счете, регулируются при помощи силы, ибо какого-либо общего арбитра в действительности не существует. 152
Идея Канта, разумеется, в его время оставалась только требованием морального долженствования, для ее осуществления не существовало реального политического основания. Положение изменилось благодаря современной технике. Вот почему вполне можно говорить о том, что техника представляет нам как возможность воплощения в жизнь в невиданных доселе масштабах идеи права, так и возможность коллективного самоуничтожения. (Особый свет на человеческую сущность проливает то обстоятельство, что для серьезных размышлений об осуществлении идеи права необходима угроза апокалипсиса.) Эгоистические инстинкты человека могли бы быть сориентированы на всемирногосударственные структуры благодаря трем аспектам современной техники. Прежде всего, с образованием всемирного хозяйства экономическая стабильность внутри государства более уже не зависит только от него одного. Впрочем, из-за неравномерного развития мировой экономики, "национал-социалистическая" (в смысле Кляйна) глубинная структура которой была нами рассмотрена в первой лекции, "первый мир" до сих пор еще извлекает для себя такие кратко- и среднесрочные выгоды, на которые ему вряд ли бы приходилось рассчитывать, если бы о