есчастных, которые каждый день действительно умирают с голода в странах "третьего мира". Во всяком случае, критиковать экономические отношения западного мира следует, по крайней мере, по нескольким направлениям. Прежде всего, очевидным представляется то обстоятельство, что присущая капитализму оценка товаров по их меновой, а не потребительской стоимости может привести к специфическому отчуждению личности. Для того, кто рассматривает мир яиЬ 5рес1е ает, бесконечное разнообразие эстетических и этических оттенков неминуемо сведется к чисто количественному различию предметов по цене. Далее, из виду упускается следующее: человек, считающий, будто бы все в мире, даже самое существенное, продается за деньги, причиняет своей собственной личности невосполнимый ущерб, так что в подобном случае мы сталкиваемся с каким-то воздаянием (не надо думать, будто бы этой болезнью страдают только лишь заправилы капиталистической экономики, ведь некоторые из них именно благодаря совершенному знанию хозяйственного механизма оказываются столь же далеки от подобной опасности, как и мелкий потребитель).
 
Однако же ущерб, к сожалению, причиняется не одной такой личности-стремление к получению прибыли любой ценой может обернуться немалым вредом для всего человечества. Среди нерешенных проблем капиталистических государств, к примеру, можно назвать безработицу, хотя ее причины, вне всякого сомнения, вовсе не следует объяснять исходя из традиционной критики капитализма, вдохновлявшейся идеями классовой борьбы. Кстати говоря, чрезмерно высокая цена труда, особенно если учитывать расходы предпринимателей на социальные нужды, отчасти заставляет капиталиста рационально организовывать работу*. Наивно было бы, помимо прочего, предполагать, будто бы профсоюзы в своей политике страстно стремятся улучшить положение одних лишь безработных, жертвуя интересами тех людей, которые уже занимают рабочее место. Теперь я перехожу к третьему, главному пункту, определившему, помимо прочего, и тему моих лекций. Не следует сомневаться в том, что при социально-национальной структуре современного мирового хозяйства, о которой рассказывалось в первой лекции, умиротворение внутри страны достигается ценой эксплуатации природы и стран "третьего мира" и, следовательно, ценой дальнейшего обострения экологического кризиса. Если нам не удастся предотвратить этот кризис, то социальные катастрофы, о которых пророчествовал Маркс, покажутся детской забавой в сравнении с грядущими катаклизмами. Таким образом, и после 1989-1990 гг. Марксова критика капитализма может найти новое подтверждение, правда, совсем иное, нежели то, которое виделось самому Марксу. Нынешний экологический кризис, вне всякого сомнения, усугубляется не из-за одной специфической формы частнособственнических отношений. В самом деле, достаточно лишь немного проехать по вашей стране, чтобы наглядно убедиться в том, насколько экологическая ситуация
в Советском Союзе тяжелее, чем на Западе. Итак, эксплуатация природы определяется не той или иной собственностью на средства производства, а менталитетом людей, обязанных принимать определенные решения. Кстати говоря, общеизвестным является тот факт, что ваша страна еще в сталинские времена поклонялась идеалам индустриализма, стремясь, по всей видимости, не только догнать уровень промышленного производства стран Запада, но и перегнать его. Таким образом, А. Горц имел полное право объединить современное социалистическое и капиталистическое хозяйства под одним, более широким понятием индустриализма^. И как раз неэффективность вашей экономической системы приводит к еще большему загрязнению окружающей среды: ведь ваша экономика мирится со столь чудовищным разбазариванием природных ресурсов, с которым не согласился бы ни один западный предприниматель. Но если ни современный капитализм, ни, тем более, социалистическая экономика не в состоянии сдерживать разрушение окружающей среды с помощью морально значимых средств, то какой именно формы ведения хозяйства нам следует придерживаться, с тем чтобы такая цель была достигнута? По моему убеждению, единственно возможный путь здесь определяется идеей экологически-социального рыночного хозяйства. Что же я имею в виду? Мне придется напомнить вам о главной идее социального рыночного хозяйства, чтобы сделать мое высказывание более понятным. Маркс, со свойственной ему проницательностью, совершенно верно описал в "Капитале" процессы обнищания и эксплуатации подавляющей части населения европейских государств, развернувшиеся в результате индустриальной революции. В самом деле, никакая либеральная фикция не способна оправдать, к примеру, утверждение, будто бы при четырнадцатичасовом детском труде мы сталкиваемся с примером свободного договора. Тем не менее, начиная с XIX в. в Европе создается законодательство, защищающее права рабочих, так что продолжитель 
ность рабочего дня была ограничена. В итоге те социальные тяготы, которые, вне всякого сомнения, давили на людей на начальной фазе развития капитализма, при переходе от либерально-правового государства к социальному государству услуг постепенно становятся все легче и легче. Несмотря на гарантию полной экономической автономии, государство стремится к созданию таких общих условий, при которых законное преследование корыстных целей не влечет за собой негативные социальные процессы. Вот почему государство постоянно вмешивается в экономику, особенно в тех случаях, когда естественная динамика последней приводит к нежелательным для общества результатам. Сверх того, государство берет на себя ответственность за управление основными хозяйственными отраслями, поддерживающими инфраструктуру индустриального общества. Как известно, в царской России так и не смогли, вернее своевременно не смогли, создать здоровую социальную структуру общества, что в немалой мере способствовало успеху большевистской революции. Как мне представляется, формальное решение вопроса о том, насколько широко должна распространяться допускаемая государством экономическая автономия, следует искать именно в этом направлении. В самом деле, государство, как я уже сказал ранее, не может подавить эгоистические инстинкты предпринимателей-ведь в противном случае оно неминуемо лишит себя важнейших источников жизненной силы. Одним словом, возвращение к тем временам, когда автономная сфера хозяйства еще окончательно не выделилась, сегодня уже немыслимо. Однако не существует никаких гарантий тому, что повсеместное преследование эгоистических интересов в действительности содействует общей пользе. Разумеется, учение о "невидимой руке", ставшее столь банальным, это бабушкины сказки. Благодаря достигнутому на сегодня уровню развития техники сфера человеческой деятельности расширилась нео112
бычайно, так что теперь всем стало совершенно ясно, что рациональный эгоизм не может автоматически обеспечить общее благо. Более того, рационально-эгоистическое, алчное поведение способно погубить человечество, хотя этот вселенский потоп может наступить уже после смерти тех, кто действует подобным образом. (Здесь я вовсе не принимаю во внимание те случаи, когда люди действуют под влиянием неразумного эгоизма, например, если они не могут рассчитать промежуток времени до наступления катастрофы или же, подверженные непреодолимому влечению к смерти, примиряются даже с собственной гибелью.) Итак, только общие условия, ограничивающие эгоистическую деятельность, способны определить направление движения к всеобщей катастрофе или к общему благу. Вот почему государство должно создать такие общие политико-экономические условия, при которых осуществилась бы именно вторая возможность. Если государство не создает эти условия, то тем самым оно окажется виновным, так как при экономической конкуренции отдельное предприятие содействует общему благу только в исключительных случаях, ибо подобный образ действий оборачивается для предприятий финансовыми убытками. Частное лицо среднего уровня вряд ли согласится долго терпеть для себя урон, если к нему веду^ поступки, целесообразные лишь с точки зрения экологических требований. (Между тем у последовательно морального меньшинства развивается отталкивающее высокомерие, выражающееся то в заносчивости, то в агрессивной самоуверенности, что подчас делает таких людей неспособными к подлинно нравственной, т. е. интерсубъективной, моральной деятельности.) Но все-таки какие именно общие условия следует создать, чтобы они содействовали достижению общего блага? По всей видимости, при ответе на этот вопрос нам следует 113
 
обратить внимание, во-первых, на определение слов "общее благо" и, во-вторых, на историческое положение того или иного общества. К примеру, если при опреде-дении общего блага мы подразумеваем и благо последующих поколений, то необратимые разрушения природы ни в коей мере не могут считаться допустимыми, пусть даже сегодня они и облегчают нам достижение кое-каких самих по себе желательных социальных целей, например всеобщей занятости. Поскольку же человеческая жизнь, без которой не может быть и речи о каких-либо иных благах, должна расцениваться в качестве основного блага, то и жизнь последующих поколений оказывается более существенным благом в сравнении с социально-экономическим благополучием поколений нынешних. Что касается исторического положения того или иного общества, то, например, в наступивший после окончания второй мировой войны период экономического восстановления сложились такие общие условия, которые содействовали бурному подъему экономики. Понятно, что в иной исторической ситуации подобные условия могут оказаться бессмысленными, в особенности если под подъемом понимать качественно недифференцированный количественный рост. Аксиома нынешней экономической политики, в соответствии с которой рост общественного брутто-продукта принимается за высшую ценность, способную в итоге оправдать поступки любого правительства, в действительности таит в себе величайший порок современности, а именно абстрагирование от качественного своеобразия, когда количественно сопоставляют друге другом вещи в принципе несоизмеримые. Впрочем, не так уж трудно понять и то, что количественный рост не влечет за собой с необходимостью увеличение благосостояния, если вкладывать в слово "благосостояние" строго определенный смысл, связывая его с хорошим самочувствием субъекта (т. е. с качеством, а не с количеством). Я отвлекаюсь от того, что избыток денег не делает человека с необходимостью более счастливым, и обращаю теперь ваше внимание на одно общеизвестное, уже ставшее банальным обстоятельство, а именно: общественный брутто-продукт включает в себя, помимо прочего, и расходы, направленные на преодоление последствий свершившегося зла. Признаюсь, понятие защитных расходов определить трудно. Впрочем, эта трудность не мешает нам сделать правильное и весьма важное заключение о том, что, скажем, после случившейся на дороге аварии общественный брутто-продукт повысится: ведь тогда надо будет потратиться на ремонт, на врача и на адвоката и т. д., хотя благосостояние в результате аварии, с чем, по-видимому, согласится каждый, конечно же, не возрастет. Сходным образом и разрушение среды обитания, каждый год требующие миллиардных затрат на восстановление причиненного ущерба, тем самым, несомненно, вызывает рост общественного брутто-продукта^. Итак, давайте снова зададим себе вопрос: какие именно общие условия нам нужны, чтобы мы смогли предотвратить разрушение среды обитания? Что касается основополагающего для капитализма идеала автономии, то он, как кажется, совмещается только с принципом ответственностилица, причинившего ущерб: ты несешь ответственность в том случае, если разрушаешь или наносишь вред среде обитания. Именно здесь и проходит теоретическая граница большинства политических экономий, причем для марксистской экономической науки эта граница остается особенно значимой. Поскольку Марксу, как и остальным классикам, стоимость представлялась в виде застывшего труда, то не обработанная человеком природа считалась вообще не обладающей какой-либо стоимостью. В подобной антропоцентристской мысли нетрудно распознать политэкономический придаток к картезианству, превращавшему природу в гея ех^епха. Подобно тому как Кант или фихте отказались придать природе ценность моральную, точно так же Смит, Рикардо и Маркс отняли у нее ценность по115
 
литэкономическую. Столь глубоко укоренившееся заблуждение, по сути дела, оказалось важнейшей причиной экологического кризиса. И именно поэтому, к примеру, в вашей стране сложились чрезмерно низкие цены на энергию. Разумеется, Маркс иной раз дальновидно критиковал разрушение природы, наступавшее по мере развития капитализма. Напомню вам только заключение тринадцатой главы первого тома "Капитала", озаглавленное "Машинное производство и крупная промышленность". Данное место представляет из себя одну из важнейших попыток философского осмысления сущности современной техники. Глава завершается пророческими словами, как будто Маркс предвидел нынешние проблемы сельского хозяйства: "А всякий прогресс капиталистического сельского хозяйства-это не только прогресс в искусстве грабить почву, всякий прогресс в повышении ее плодородия на данный отрезок времени есть одновременно прогресс в разрушении долгосрочных источников этого плодородия... Капиталистическое производство поэтому развивает технику и сложность общественного процесса производства, лишь хороня одновременно родники всякого богатства: землю и работника" (МБ, 23,529 ]. Однако несмотря на очевидную прозорливость, которая заметна в этом отрывке, Маркс все-таки допустил три ошибки, чреватые серьезными последствиями. Ранее я уже упоминал об этих ошибках Маркса, теперь же постараюсь дать резюмирующие выводы. Прежде всего, разрушение природы, к сожалению, происходит не только при капитализме; оно свойственно индустриализму как таковому. Во-вторых, ни Маркс, ни его эпигоны так и не выработали соответствующую теорию ценностей, следуя которой можно было бы приостановить разрушение природы (подходы к созданию подобной теории скорее встречаются в субъективных теориях ценности). В-третьих, в ходе развития капитализма выяснилось, что существенное облегчение участи рабочего класса достижимо и без уничтожения частной собственности на средства производства^Вот почему сохраняется надежда на то, что можно поправить дело и с экологическими основаниями человеческого существования, что возможно в том и лишь в том случае, если общие условия-рамкидеятельности претерпят такие изменения, что разрушение среды обитания будет неминуемо означать финансовые убытки. Закон эгоистической хозяйственной деятельности заключается в том, чтобы по возможности экстернализировать, т. е. перекладывать собственные расходы на плечи прочих^, в качестве каковых могут выступать и государство, и рабочие, и свое предприятие, и потребители, и грядущие поколения (как правило, это те, кто оказывает незначительное сопротивление). Элементарная справедливость требует прекращения подобной экстернализации, так чтобы расходы, вызванные разрушением среды обитания, ложились отныне не на государство или на будущее поколение, но на непосредственного виновника причиненного природе ущерба. Цены на товары также должны соответствовать истинному положению вещей: в них надо включить расходы ра восстановление естественных основ жизни, претерпевших урон в ходе товарного производства. (Маркс подсчитывает стоимость труда сходным образом, приняв во внимание стоимость продуктов питания, необходимых для его поддержания.) Мероприятия по защите обитания до сих пор имели скорее полицейско-правовой характер-штрафу подвергался тот, кто превышал определенные, предельные нормы выброса. Если даже и не принимать во внимание то обстоятельство, что в большинстве стран мира эффективность охраны окружающей среды продолжает оставаться невероятно низкой, то при полицейскоправовом подходе основная проблема все равно не разрешается. В самом деле, разве существует средство, побуждающее ограничить выброс экологически вредных
 
веществ, не превышающий установленную норму? Поскольку же нормы выброса сообразуются с уже разработанными экологическими технологиями, то необходимость в развитии более передовых технологий, при которых нормы выброса будут сокращаться, ныне совершенно отпадает. Но с помощью системы экологических налогов, вероятно, удастся выработать определенный эгоистический стимул, побуждающий распоряжаться природными ресурсами с максимальной экономией. Если, к примеру, с самого начала облагать налогами выброс вредных веществ, покрытие почвы бетоном или богатое отходами производство, то тогда многие, действительно, не один раз и хорошо подумают, прежде чем начнут вредить природе. Более того, спустя некоторое время такие люди вообще перестанут разрушать окружающую среду, ибо они попросту не смогут себе этого позволить. Поднимись в цене вода-самый ценный из даров природы, находящихся под угрозой,-техническую воду тут же начнут отделять от питьевой. Разработка конкретной системы подобных отчислений, понятное дело, не входит в задачу философии, ограничивающейся анализом основной идеи, однако же следует сказать, что детально разработанные предложения по этому поводу делались неоднократно*. Замену полицейско-правовых мер охраны окружающей среды рыночными можно сравнить с переходом от лечения к предупреждению болезни, в чем давно уже нуждается медицина. Понятно, что после осуществления подобного перехода затраты на медицину сократятся на несколько миллиардов; более того, многие болезни тогда вообще исчезнут, что само по себе будет еще более значительным достижением. Точно так же и в деле защиты окружающей среды наивно предполагать, будто бы стоящие перед нами серьезные проблемы можно устранить с помощью ремонта, проводимого ех роз1 (современная охрана среды обитания лишь к таким работам и сводится). Впрочем, я не собираюсь подвергать сомнению те прекрасные 118
результаты, которые дала применявшаяся до последнего времени оборонительная экологическая политика. Продолжая испытывать к ней величайшую благодарность, мы тем не менее обязаны осознать и то, что без качественного скачка, с помощью которого нам удастся поразить зло в самом его корне, угроза существования человечества по-прежнему будет оставаться в силе. Если мы не хотим, полностью потеряв уважение к самим себе, стать убийцами последующих поколений, то тогда нам необходимо в ближайшие десятилетия или даже в ближайшие годы "решительно взяться за решение этих опасных проблем. Когда за экологический вред от автомобилей начнут платить фабриканты и автолюбители, тогда большее число людей стан&] пользоваться услугами общественного транспорта, который, разумеется, значительно подешевеет. Кстати говоря. налог на машинное масло в действительности уже является финансово-политическим средством, заставляющим автолюбителя взять на себя те расходы, которые несет общество при ликвидации ущерба от автомобилей. Однако доходы, поступающие от налога на машинное масло, лучше бы употреблять на восстановление лесов, а не прокладывание новых автомагистралей. Итак, налоговую реформу следует признать перспективнейшим средством экологической защиты. Впрочем, здесь надо обратить внимание на два момента: во-первых, введение новых налогов должно компенсироваться соответствующим снижением всех прочих налогов, с тем чтобы производству не был причинен ущерб. Между прочим, в ФРГ (я подчеркиваю это, отвлекаясь от экономической проблематики) подоходные налоги и налоги на заработную плату, вероятно, остаются пока еще слишком высокими, так что наем новых рабочих, как правило, не приносит выгоды. Именно здесь и следует искать одну из причин безработицы. Одним словом, мы не без основания обвиняем нынешнюю налоговую систему в том, что она потворствует как массовой безработице, так и разрушению окружающей 119
 
среды-злейшим бедам всех современных государств. Вот почему ориентированный на экологию пересмотр налоговой политики входит в число важнейших задач, которые мы обязаны решить в ближайшем будущем. Разумеется, данные преобразования не должны проводиться слишком круто-я перехожу теперь ко второму моменту,-иначе нам не избежать трудностей