: -
Чтобы она запомнила наш урок на всю жизнь.
     Валька,  кривляясь,  изгибаясь спиной,  на цыпочках подбежал к  Ленке и
постучал костяшками пальцев по ее спине:
     - Бессольцева, ты запомнила наш урок?
     Ленка не отвечала. Она стояла не шелохнувшись.
     - Не отвечает, - разочарованно сказал Валька. - Выходит, не запомнила.
     - Может, оглохла? - пропищала Шмакова. - Так ты ее... встряхни.
     Валька поднял кулак,  чтобы  садануть Ленку по  ее  тоненькой худенькой
спине.
     - А  вот  этого уже не  надо,  -  остановила его Миронова,  -  ведь она
уезжает. Значит, мы победили. Нам этого достаточно.
     - Пусть катится, откуда приехала! - крикнул Рыжий.
     И другие тоже заорали:
     - Нам такие не нужны!
     - Ябеда!
     - Чу-че-ло-о-о! - Валька схватил Ленку за руку и втащил в круг ребят.
     Они прыгали вокруг Ленки,  плясали,  паясничали и веселились,  и каждый
старался перещеголять другого:
     - Чу-че-ло-о-о!
     - Чу-че-ло-о-о!
     - Ого-род-ное!
     - Рот до ушей!
     - Хоть завязочки пришей!
     Крутился разноцветный круг, а Ленка металась внутри его.
     В  это  время  появился  Николай  Николаевич,  увидел  Ленку  и  ребят,
прыгающих вокруг нее, и крикнул:
     - Вы что к ней пристали? Вот я вас!..
     - Заплаточник! - завопил Рыжий. - Атас!
     Они бросились в разные стороны.
     Только  Миронова осталась на  месте,  даже  не  шелохнулась,  бровью не
повела. Слова ее были полны презрения ко всем остальным:
     - Вы что, струсили?
     Этот решительный окрик остановил ребят.
     - Что же вы шестеро на одного! - Голос Николая Николаевича звучал почти
трагически. - И не стыдно вам?
     - А  чего нам  стыдиться!  -  нахально вякнул Валька.  -  Мы  ничего не
украли. Все в законе.
     - Вы лучше свою внучку стыдите! - сказала Миронова.
     - Лену? - удивленно спросил Николай Николаевич. - За что?
     Ленка резко повернулась к  дедушке,  и  он увидел ее лицо:  искаженное,
словно ее  больно ударили.  Он  уже  хотел  крикнуть этим  детям,  чтобы они
замолчали, чтобы побыстрее ушли и оставили их вдвоем.
     Но ему никто и не собирался ничего говорить, это было не в их правилах:
посвящать взрослых в  свои  дела.  Лишь Миронова твердо и  весело сказала на
ходу:
     - У нее узнаете. Она вам все в красках расскажет.
     Они  скрылись.  Только некоторое время  в  тихом  и  прозрачном осеннем
воздухе были слышны их крики:
     - Молодец Железная Кнопка!
     - Не испугалась Заплаточника!
     - Сила победила!
     А потом и голоса пропали, растворяясь вдали.
     А Ленка, бедная Ленка ткнулась Николаю Николаевичу лицом в грудь, чтобы
спрятаться хотя  бы  на  время  от  тех  бед,  которые свалились на  нее,  и
притихла.
     Его внучку дразнили Чучелом и  так ее доконали,  что она решила уехать,
подумал Николай Николаевич и почувствовал,  как ее беда больно ударила его в
сердце: он всегда тяжело переносил чужие беды. Это было трудно для жизни, но
он  не хотел расставаться с  этой привычкой,  не бросал тяжелую,  но дорогую
ношу.  И  это была его жизнь и  спасение.  Так подумал в этот момент Николай
Николаевич, а вслух сказал, чтобы успокоить Ленку:
     - Ну что ты...  - Он погладил ее мягкий нежный затылок. - Не обращай на
них внимания.  -  Голос у Николая Николаевича дрогнул,  выдавая волнение.  -
Учись у меня.  Я всегда спокоен.  Делаю свое дело -  и спокоен.  -  Он почти
крикнул  с  вызовом:   -   Ты  слышала,  они  дразнили  меня  Заплаточником?
Несчастные!..  Не  понимают,  что  творят.  -  И  вдруг тихо и  нерешительно
спросил: - А ты что сделала? За что они тебя так?
     Ленка вырвалась из его рук и отвернулась.
     "Не надо было у нее ничего спрашивать, не надо было", - подумал Николай
Николаевич,  но эти слова сами собой сорвались у него с языка. Ну что же она
такое страшное сделала,  что они оттолкнули ее от себя;  презрели и  гоняли,
как зайца?..
     - Ну ладно,  ладно!  - сказал Николай Николаевич. - Прости... Ты решила
уехать -  значит, тебе так надо. Я жил один... И дальше буду жить один. - Он
помолчал,  потому что смысл этих слов был ему неприятен.  -  Привык к  тебе?
Отвыкну...
     Тут он  по  своей старой привычке нахохлился,  как птица под дождем,  и
натянул козырек кепки на глаза.
     - Все это для меня неожиданно,  -  продолжал Николай Николаевич. - Жили
рядом,  а я толком в тебе ничего не понял.  Не проник в твою душу -  вот что
обидно.
     Он  полез  в  карман,  достал потертый кошелек и  долго копался в  нем,
ожидая,  вдруг Ленка что-нибудь скажет, ну например, что она передумала, что
никуда не поедет и  что он может спрятать свой кошелек обратно в карман.  Он
тянул время, тяжело вздыхал, но это ему не помогло - Ленка молчала.
     - На,  - сказал Николай Николаевич, протягивая Ленке деньги. - Купи два
билета на завтра. Я провожу тебя до Москвы, до самолета.
     - А я так хотела на сегодня!  - печально вздохнула Ленка. - На сегодня!
На сейчас!
     - Но это безумие, - сопротивлялся Николай Николаевич. - Посмотри, какие
ты  взяла вещи.  Где  твои учебники?  А  пальто?  Там же  снег давно,  сразу
заработаешь ангину!
     Он говорил,  говорил,  она его перебивала: "На сегодня, на сейчас!" - а
он  убеждал задержаться,  хотя  сам  отлично понимал,  что  все  его  доводы
полнейшая ерунда,  а  главное состояло в  том,  что ему страшно не хотелось,
чтобы Ленка уезжала. И поэтому он оборвал свою речь на полуслове, наклонился
к ней и признался просительным шепотом:
     - Ну не могу я так сразу!.. Ну давай завтра.
     Ленка выхватила деньги из рук Николая Николаевича.
     - Ты слышала? Я согласен на завтра, - в последний раз попросил он.
     Николай Николаевич озадачил Ленку - ее ли это дедушка говорит?
     Она  подняла глаза и  увидела его спокойное,  неподвижное лицо.  Только
шрам,  идущий от виска к углу жестких, сухих, стариковских губ, предательски
побелел,  и потерянные глаза,  спрятанные под козырьком кепки,  выдавали его
сильное волнение.
     - А у тебя заплатка на рукаве оторвалась, - вдруг заметила Ленка.
     - Надо пришить, - Николай Николаевич ощупал заплатку.
     Ленка увидела,  что шрам на дедушкином лице снова стал еле заметным,  и
сказала:
     - Ты бы купил себе новое пальто.
     - У меня на это нет денег, - ответил тот.
     - Вот про тебя и говорят,  что ты -  жадина. - Ленка прикусила язык, но
обидное слово уже выскочило, теперь его не поймаешь.
     - Жадина?  -  Николай Николаевич громко рассмеялся:  -  Смешно.  - Он с
большим вниманием стал разглядывать свое пальто.  -  Ты думаешь,  что в  нем
ходить совсем уже неприлично?.. А знаешь, я это пальто люблю. В старых вещах
есть что-то таинственное...  Утром я  надеваю пальто и  вспоминаю,  как мы с
твоей бабушкой много лет назад покупали его.  Это она его выбирала...  А  ты
говоришь - купи новое!..
     Их  взгляды опять встретились -  нет,  не встретились,  а  столкнулись,
потому что каждый из них думал об отъезде.
     - Ну ладно, - сказала Ленка, - поеду завтра. - И купила два билета.
     Они  пошли  домой,  сопровождаемые неизвестно откуда налетевшим дождем,
омывающим сухую землю, - они даже не заметили, как он начался.
     Когда они  вошли в  комнату,  то  в  открытую форточку влетела музыка и
крики ребят.
     - У Сомовых гуляют. - Николай Николаевич спохватился, что сказал не то,
и как бы невзначай закрыл форточку.
     Но  музыка и  крики были  так  громки,  что  и  затворенная форточка не
спасала.
     Тогда Николай Николаевич сел к пианино, что он делал чрезвычайно редко,
и демонстративно открыл крышку.
     - Ну что ты так смотришь на меня?  -  спросил он у Ленки, перехватив ее
взгляд. - Меня почему-то потянуло к музыке. И нечего меня гипнотизировать.
     Николай Николаевич заиграл громко и задиристо. Потом вдруг оборвал игру
и молча, с немым укором посмотрел на Ленку.
     - Не смотри на меня так!  -  не выдержала Ленка и крикнула: - Ну что ты
один будешь тут делать?.. Бери картины с собой, и поедем вместе!
     - Что   ты...   Опомнись!   -   Николай  Николаевич  в   волнении  стал
рассматривать картины.  -  Это  невозможно.  Они родились здесь...  На  этой
земле...  В этом городке... У этой реки... Здесь им вечно жить... Однажды во
время войны я лежал в госпитале, и мне приснился сон, будто я мальчиком стою
среди этих картин,  а по ним солнечные зайчики бегают. Тогда я и решил: если
останусь жив, навсегда вернусь в родной дом... Не сразу удалось, но все-таки
добрался.  А теперь мне кажется,  что я и не уезжал, что я тут всегда... Ну,
понимаешь,  всегда-всегда...  - Он как-то виновато и беззащитно улыбнулся. -
Многие сотни лет...  Что моя жизнь продолжение чьей-то другой...  Или многих
других...  Честно тебе говорю. Иногда мне даже кажется, что не мой прапрадед
написал все эти картины,  а я...  Что не мой дед был фельдшером и построил в
городе  первую  больницу,  а  тоже  я...  Только  одной  тебе  могу  в  этом
признаться.  Другие не поймут,  а  ты поймешь,  как надо...  А когда ты сюда
приехала,  я,  старый  дурак,  размечтался,  решил:  и  ты  к  родному месту
прирастешь и  проживешь здесь длинную череду лет  среди этих  картин.  Пусть
твои родители носятся по свету, а ты будешь жить в родном доме... Не вышло.
     Николай Николаевич вдруг подошел к Ленке я решительно сказал:
     - Послушай,  давай  кончим  это  дело.  -  Он  старался говорить бодрым
голосом. - Возвращайся в школу, и баста.
     Ленка пулей отлетела от  Николая Николаевича,  схватила свой несчастный
портфель и бросилась к двери.
     Николай Николаевич загородил ей дорогу.
     - Отойди!  -  Такого  остервенения в  ее  лице  Николай  Николаевич еще
никогда не видел:  губы и лицо у нее побелели,  как мел.  -  Лучше отойди!..
Кому говорят!..  -  и бросила в него портфель - он просвистел мимо его уха и
шмякнулся о стену.
     Николай Николаевич с  большим удивлением посмотрел на Ленку,  отошел от
двери и сел на диван.
     Ленка  постояла  немного  в  нерешительности,   вся  сжалась,  виновато
опустила голову и робко села рядом с ним.
     - А ты не сердись на меня...  Ладно?  -  попросила она.  -  Не сердись.
Просто я какая-то чумовая.  Всегда что-нибудь не то делаю. - Ленка заглянула
Николаю Николаевичу в глаза. - Ты простил меня? Простил?..
     - Ничего я не простил, - сердито ответил Николай Николаевич.
     - Нет,  простил,  простил! Я вижу по глазам, - обрадовалась она. - Я...
увлеклась...
     - Ничего себе "увлеклась", - ответил Николай Николаевич. - Родному деду
чуть голову не снесла.
     - А вот и неправда, - сказала Ленка.
     Ее  лицо вдруг так необыкновенно преобразилось,  что Николай Николаевич
тоже улыбнулся. Оно стало открытым и радостным, рот растянулся до ушей, щеки
округлились.
     - Я же мимо бросала!
     И вдруг лицо ее снова изменилось, стало каким-то отчаянным.
     - Только  не  перебивай  меня.  Ладно?  А  то  я  сорвусь  и  не  смогу
рассказывать. А так я тебе все-все расскажу, всю правду, без хитрости.
     - Хорошо,   -   обрадовался  Николай  Николаевич.   -  Ты  успокойся  и
рассказывай... не спеша, подробно, так легче.
     - Еще  раз  перебьешь -  уйду!  -  Губы  у  Ленки  подтянулись и  глаза
сузились.  -  Я теперь не то,  что раньше.  Я -  решительная. - И она начала
рассказывать.


                                Глава пятая

     - Когда я  пришла в  школу первый раз,  то  Маргарита,  наша  классная,
позвала в  учительскую Рыжего и  велела ему отвести меня в  класс.  Мы шли с
Рыжим по коридору,  и  я всю дорогу хотела с ним подружиться:  перехватывала
его взгляд и улыбалась ему. А он в ответ давился от хохота.
     Конечно,  у меня ведь дурацкая улыбка -  до самых ушей. Поэтому и уши я
тогда прятала под волосами.
     Когда мы подошли к классу, Рыжий не выдержал, сорвался вперед, влетел в
дверь и заорал:
     "Ребята! У нас такая новенькая!.." - и зашелся хохотом.
     Ну, после этого я застыла на месте. Можно сказать, одеревенела. Со мной
так часто бывало.
     Рыжий вылетел обратно,  схватил меня за руку,  втащил в  класс и  снова
загоготал. И каждый на его месте сделал бы то же самое.
     Может,  я  на  его  месте вообще умерла бы  от  хохота.  Никто ведь  не
виноват,  что я такая нескладная. Я и на Рыжего не обиделась и даже была ему
благодарна, что он втащил меня.
     Правда,  как назло,  я зацепилась ногой за дверь, врезалась в Рыжего, и
мы оба рухнули на пол. Платье у меня задралось, портфель вылетел из рук.
     Все,  кто был в классе,  окружили меня и с восторгом рассматривали. А я
встала,  и  улыбочка снова растянула мой рот -  не могу,  когда меня в  упор
разглядывают.
     Валька закричал:
     "Рот до ушей, хоть завязочки пришей!"
     Васильев засунул пальцы в  рот,  растянул губы,  корчил страшные рожи и
кричал:
     "Я тоже так могу! У меня тоже рот до ушей, хоть завязочки пришей".
     А Лохматый, давясь от смеха, спросил:
     "Ты чья такая?"
     "Бессольцева я... Лена", - и я снова по-дурацки улыбнулась.
     Рыжий в восторге закричал:
     "Ребята!.. Это же внучка Заплаточника!"
     Ленка оборвала свой рассказ и покосилась на Николая Николаевича.
     - Ты давай,  давай,  не смущайся,  -  сказал Николай Николаевич. - Я же
тебе говорил,  как я  к  этому отношусь.  В  высшей степени снисходительно и
совсем не обижаюсь.
     - Ну,  а я-то об этом не знала, - продолжала Ленка. - И вообще про твое
прозвище ничего не знала...  Ну, не была готова... "Мой дедушка, - говорю, -
Заплаточник?.. За что вы его так прозвали?.."
     "А чего плохого?  - ответил Лохматый. - Меня, например, зовут Лохматый.
Рыжего - Рыжий. А твоего деда - Заплаточник. Звучно?"
     "Звучно", - согласилась я.
     Я подумала, что они веселые и любят пошутить.
     "Значит, вы хорошо знаете моего дедушку?" - спросила я.
     "А как же, - сказал Лохматый. - Он у нас знаменитый".
     "Да,  да...  очень знаменитый,  -  подхватил Валька.  - Как-то в личной
беседе я спросил твоего дедушку, почему он не держит собак. И знаешь, что он
мне ответил? "Я, говорит, не держу собак, чтобы не пугать людей".
     Я обрадовалась:
     "Вот, говорю, здорово".
     И другие ребята тоже подхватили:
     "Здорово, здорово!"
     "Мы эти его слова всегда помним,  -  продолжал Валька, - когда яблоки в
его саду... Ну, как это называется?.."
     "Собираем", - подхватил Рыжий.
     Все почему-то снова захохотали.
     Ленка вдруг замолчала и посмотрела на Николая Николаевича.
     - Вот дура какая,  -  сказала она. - Только сейчас поняла, что они надо
мной смеялись.  - Ленка вся вытянулась, тоненькая, узенькая. - Мне надо было
тогда тебя защитить... дедушка!
     - Ерунда, - ответил Николай Николаевич. - Мне даже нравилось, что они у
меня яблоки таскали.  Я  за  ними часто подглядывал.  Они шустрили по  саду,
бегали пригнувшись,  набивали яблоки за пазуху.  У нас с ними была вроде как
игра.  Я  делал вид,  что не вижу их,  а  они с отчаянной храбростью таскали
яблоки,  можно сказать,  рисковали жизнью, но знали, что им за это ничего не
будет.
     - Ты добрый! Я и тогда им ответила, что ты добрый.
     А Попов сказал:
     "Моя мамаша ему на пальто пришивала заплатки. Говорит: "Вы же отставной
офицер.  У вас пенсия.  Вам неудобно с заплатками".  А он - это, значит, ты,
дедушка: "У меня лишних денег нет".
     "Ну ты,  Попов,  даешь!  -  крикнул Рыжий. - Ты что же, думаешь, что он
жадный?"
     А Валька подхватил:
     "Он  жадный?!  Он  моей  бабке за  картину отвалил триста рублей.  Это,
говорит, картина моего прапрапрапра..."
     Все развеселились и стали выдумывать, кто что мог:
     "Бабушки!"
     "Тетушки!"
     И тут я стала хохотать.  Правда,  смешно,  что они нашего прапрадедушку
переделали  в  прабабушку  и  в  пратетушку?  -  спросила  Ленка  у  Николая
Николаевича. - Хохочу я и хохочу, никак не могу остановиться. Я если хохочу,
то обо всем забываю.
     Ленка неожиданно коротко рассмеялась,  будто колокольчик звякнул и упал
в траву, и снова сжала губы.
     - Это  раньше я  обо всем забывала,  -  поправилась Ленка и  с  угрозой
добавила: - А теперь... - Она замолчала.
     Николай Николаевич терпеливо ждал продолжения ее рассказа.  Он дал себе
слово не  перебивать ее.  Да и  самому ему хотелось разобраться во всей этой
истории.  И  слушать  Ленку  было  легко,  потому  что  переливы ее  голоса,
выражение глаз,  которые то  затухали,  как  облитые водой горящие угли,  то
вновь пламенно и неожиданно вспыхивали, завораживали его.
     За всю свою долгую жизнь Николай Николаевич не видел подобного лица. От
него веяло таинственной силой времени,  как  будто оно  пришло к  нему через
века. Он это ощущал остро и постоянно.
     А  может  быть,  это  чувство возникло у  него  после появления в  доме
"Машки"?
     - Вообще-то  я  никогда бы  не кончила смеяться,  если бы не Валька,  -
снова заговорила Ленка.  - Ему было смешно, что ты купил у его бабки картину
за триста рублей.
     "Бабка, говорит, от радости чуть не померла. Думала, получит двадцатку,
а он ей триста!.."
     Валька подбежал к доске и нарисовал квадрат, не больше портфеля.
     "Вот за такую махонькую картинку -  три сотни!  - визжал Валька. - А на
картинке была нарисована обыкновенная тетка с буханкой".
     - "Женщина  с  караваем хлеба",  -  строго  и  многозначительно вставил
Николай Николаевич.
     - Я-то  знаю,   ты  не  волнуйся,   я-то  знаю  все  твои  картины,   -
оправдывалась Ленка и продолжала:
     "И еще передай своему деду,  -  закричал горластый Валька, - что мы его
поздравляем, что у него такая внучка... Ну точно как он!"
     "Они с Заплаточником - два сапога пара!" - вставил Рыжий.
     А я почему-то подхватила:
     "Правильно, мы с дедушкой два сапога пара!"
     Николай  Николаевич совершенно отчетливо  представил себе,  как  Ленка,
вероятно от растерянности,  выкрикнула эти слова.  И как бы радуясь им,  она
подпрыгнула на месте и завертела головой, как попугайчик, и уголки губ у нее
закрутились вверх. Ему нравилась ее беспомощная и открытая улыбка. А для них
это потеха - и только.
     Лохматый так и крикнул:
     "По-те-ха! Ну и потешная ты, Бессольцева Лена!"
     А Рыжий, разумеется, подхватил:
     "Не потешная она. А чучело!"
     "Огородное!" - захлебнулся от восторга Валька.
     Конечно,  они стали хохотать над Ленкой,  выкаблучиваясь каждый на свой
лад.
     Кто хватался за живот,  кто дрыгал ногами,  кто выкрикивал: "Ой, больше
не могу".
     А  Ленка,  открытая душа,  решила,  что они просто веселились,  что они
смеялись над ее словами, над ее шуткой, а не над нею самою.
     Ленка заметила,  что Николай Николаевич как-то подозрительно притаился,
словно его что-то не устраивало в ее рассказе.
     - Дедушка,  ты меня не слушаешь? - спросила она дрогнувшим голосом. - А
почему?
     Николай  Николаевич  смущенно  поднял  на  нее  глаза,   не  зная,  как
поступить, - и правду ему говорить не хотелось, чтобы лишний раз не огорчать
Ленку, и врать было трудно.
     - Не отвечай! - Ленку как молнией пронзило - она обо всем догадалась. -
Тебе меня жалко стало?  Да?  Они надо мной смеялись?  Да?.. Уже тогда? - Она
жалобно улыбнулась:  -  Подумать только,  а я не догадалась.  Все приняла за
чистую монету... Точно. Смеялись. Я вижу, вижу себя со стороны - ну просто я
была какая-то дурочка... - И тихо добавила: - Правда, дурочка с мороза.
     Вдруг она повернулась к Николаю Николаевичу всем корпусом,  и он увидел
ее большие печальные глаза.
     - Дедушка!  Милый! - Она схватила его за руку и поцеловала ее. - Прости
меня!..
     - За что? - не понял Николай Николаевич.
     - За то, что я им верила, а они над тобой смеялись.
     - Разве ты в этом виновата?  - сказал Николай Николаевич. - Да и они не
виноваты,  что смеялись надо мной. Их можно только пожалеть и постараться им
помочь.
     - Может быть, ты их любишь? - Ленка с подозрением посмотрела на Николая
Никола