момент  побега  или...  моей
ликвидации. Очень бы хотелось надеяться на первое, но готовиться  лучше,  на
всякий случай, ко второму...
   - Тогда последняя просьба. Включите в контекст ваших  признаний  вот  эти
несколько фраз. - Мой собеседник показал и тут же сжег несколько  написанных
на бумаге предложений. - Вам это ничем не повредит, а  мне  крайне  облегчит
реализацию нашего плана. Нашего с вами плана. Уж будьте любезны.
   Глава двадцать седьмая
   Чистильщик  подал  наверх  рапорт  об  имевшем   место   на   спецобъекте
происшествии. Единственный экземпляр рапорта, заключенный в опломбированный,
со взведенным в боевое  положение  пиропатроном-самоликвидатором  мини-сейф,
под охраной специального курьера доставили Координатору.
   Координатор прошел в комнату спецсвязи, закрыл похожую на  люк  подводной
лодки дверь и взломал пломбы.
   Рапорт квалифицировал происшествие как серьезное. Гриф "Особо  серьезное"
после проведения тщательного следствия был  снят.  Если  бы  положение  было
квалифицировано как угрожающее, в  засвеченных  подразделениях  началась  бы
поголовная чистка.
   Кроме   того,   Чистильщик   докладывал   о   предпосылках   перевербовки
агента-перебежчика, к чему прикладывал выдержки  его  показаний,  касающихся
недавней неудачно проведенной Акции.
   Чистильщик,  в  том  числе  ссылаясь  на  вновь  поступившую  информацию,
настаивал на углублении операции  "Эвакуация",  для  чего  просил  расширить
список  лиц,  подлежащих  жесткой  проверке,  вплоть   до   применения   мер
физического воздействия и специальных психо-тропных  препаратов.  Чистильщик
продолжал  подозревать  утечку   информации   через   перевербованного   или
внедренного в  средний  командный  состав  агента.  Чистильщик  не  верил  в
случайный провал Акции.
   Если не прятаться  за  расплывчатые,  казенные  формулировки,  Чистильщик
требовал новые головы. Обычно после применения физических мер или "сыворотки
правды" последственного в живых не оставляли. Прошедший через ад допросов  с
пристрастием уже не мог считаться своим.  Он  неизбежно  затаивал  злость  и
обиду на бывших соратников и тем был потенциально опасен. В  первую  очередь
Делу. Он признавался опасным, даже если продолжал служить верой  и  правдой.
Он был опасен уже, одним тем, что мог быть опасен!
   Координатор отчеркнул три фамилии. Этих людей он знал  очень  хорошо.  Но
других он знал еще лучше. Он не хотел зла ни тем, ни другим, но  он  не  мог
нарушать правил игры, в которой он тоже был не более чем пешкой. Координатор
отдал  своих  друзей,  потому  что  иначе  поступить  не  мог.  Потому  что,
выкорчевывая лес, невозможно думать о судьбе  каждой  отлетевшей  от  лезвия
топора щепки.
   В другой бумаге он отчеркнул фамилию Чистильщика  и  поставил  подле  нее
вопросительный знак.
   Глава двадцать восьмая
   - Выходите!
   Меня  вытолкнули  в   полутемный   коридор,   предварительно   пристегнув
наручниками к здоровенному, под два метра, верзиле-охраннику, облаченному  в
скрытого ношения бронежилет. Да, такого далеко на себе не утащишь. Если  это
и есть забота о моем спасении, то  большое  спасибо  спасителю,  что  он  не
пристегнул меня к африканскому слону.
   - Топай.
   С боков встало еще несколько с недвусмысленно засунутыми в карманы руками
человек.
   Поворот, еще поворот, темный  тамбур  и  сразу  дверца  машины.  "Волга",
правда с бронированными стеклами и хитрыми  замками,  но  в  принципе  самая
обыкновенная легковуха. Не какая-нибудь, замаскированная  под  бензовоз  или
бетономешалку, а внутри больше похожая на банковский сейф, чем  на  средство
передвижения, спецмашина.
   В общем и целом, если не считать пристегнутого  верзилы,  транспортировка
щадящая. Я бы на их месте перевозил подобный ценный кадр в связанном виде, в
бронированном  ящике,  еще  и  предварительно  накачав  каким-нибудь  мощным
наркотиком. А тут все цивильно, как в каком-нибудь УВД или Безопасности. Так
культурненъко возят разве только особо опасных рецидивистов или второсортных
шпионов. Спецов обычно транспортируют по-другому. Хорошо,  что  они  меня  к
подобной  категории   не   причисляют.   Или   это   работает   план   моего
перевербованного сподвижника?
   Поехали.
   Согласно предложенному плану, через пятнадцать километров  в  нас  должен
был   врезаться   груженный   ГСМ   "МАЗ".   Вспыхнувшие   от   столкновения
горюче-смазочные  материалы  гарантировали  роскошную  дымовую  завесу.  Все
прочее - отключение охраны,  освобождение  от  наручников,  уход  в  дыму  и
пламени (прямо дешевая оперетка с появлением и исчезновением Люцифера)  -  я
должен был обеспечить собственными силами. В  условленном  месте  сбежавшего
меня поджидал автомобиль с вставленным в замок ключом зажигания. Да, чуть не
забыл, под обивкой сиденья, по которому должно было  елозить  мое  седалище,
была спрятана заточка. Обивка  будет  надорвана,  вытащить  заточку  особого
труда не составит. В общем, как в примитивном детективе: бух - хвать -  тык,
тык - и готово.
   Начало через пятнадцать километров. Но ничего из предложенного  я  делать
не собирался. Не понравился мне план. Какой-то он был уж слишком  эффектный.
Со столкновениями, взрывами, дымами и полным отсутствием реальных  гарантий.
И разработчик его не понравился. Своей чрезмерной обо мне заботой. Черт  его
знает, что он задумал! Может, угробить меня при попытке  к  бегству,  может,
взыскан с кого за неудавшийся побег?  Или  что-нибудь  еще  более  мудреное.
Вписал же я в свои  признания  какие-то  непонятные  фразочки.  А  для  чего
вписал, как ни ломал голову, не понял. Чужая душа потемки.  А  такая  черная
душа вдвойне! А того, чего я не понимаю, я не принимаю!
   Не люблю я быть бильярдным  шаром  в  чужой  партии.  Все  тебя  колотят,
толкают, стучат, в лузы роняют, а куш срывает тот, кто за кий держится.
   Нет, не согласный я. Уж если и сбегать, то лучше по собственному сценарию
и без этих кинематографических эффектов. Может быть,  он  и  рискованней,  и
травмоопасней,  доморощенный  план,  ко  зато   уж   точно   без   свинцовых
неожиданностей  в  область   затылка   в   последний   момент.   Предпочитаю
добровольный риск принудительной безопасности.
   Сбегать я буду на четырнадцатом  километре.  Он  сам  указал  это  место,
предложив начать отсчет времени побега с момента, когда машина проедет мост.
А раз мост надо ПРОЕЗЖАТЬ, значит, он не маленький. И значит, под ним  будет
не самая маленькая река. Дай Бог, чтобы и не мелкая.
   С первого по тринадцатый километр я усыплял бдительность охранников своим
вяло-безразличным видом. В начале четырнадцатого, разминая  затекшую  спину,
слегка подался вперед. Охранники меня даже не придержали. Кажется, я добился
своего  -  их   бдительность,   успокоенная   численным   превосходством   и
смиренностью подопечного, задремала в мягких автомобильных креслах. Или  это
работает установка начальства?
   В середине четырнадцатого километра я увидел мост. Самый обычный, в  меру
высокий, в меру ветхий.
   Машина, не снижая скорости, влзтела в первый пролет.
   - Слушать всем! Шеф изменил план. Работаем сейчас!  -  громко,  уверенным
тоном проговорил я.
   Если охранники действительно назначены мне в помощь, то сейчас они смогут
помочь мне лучше, чем потом. Хотя бы даже своей секундной растерянностью.
   - Начали! - скомандовал я,  краем  глаза  замечая  удивленный  полуоборот
водителя.
   Самым опасным для меня был охранник, сидящий справа. Начинать следовало с
него.  "Умение  выделить  из  общей   массы   и   обезвредить   противников,
представляющих наибольшую угрозу, отличает бой от драки",  -  объясняли  мне
когда-то в Учебке. Я хорошо усвоил тот материал. Не потому, что  получил  за
него зачет, а потому, что до сих пор еще жив.
   Своего  самого  неудобного  противника  я  ударил  в  открытую   глазницу
оттопыренным пальцем  правой  ладони.  Его  сомкнутая  на  моем  локте  рука
помешать этому не могла: Я не стал отсматривать результаты своей  работы,  я
не дворовый драчун, которому важно, куда  он  посадил  синяк  противнику.  Я
боец. У меня нет на  это  времени.  Я  в  минимальный  срок  должен  нанести
максимальное количество ударов. По возможности смертельных. Только так можно
в одиночку победить нескольких противников. При  этом  по-настоящему  успеть
что-то сделать можно только в первую секунду. Вторую ты поделишь  с  врагом.
Третью, если не успел сладить дело, он уже заберет целиком. На четвертой  ты
умрешь.
   Все, что успел сделать я, я успел сделать в три  секунды.  Рывком  бросив
корпус вперед, я впечатал костяшки кулака  в  висок  водителя  и  сразу  же,
возвратным движением - локоть в шею охранника, сидящего на переднем сиденье.
Последний удар получился слабым, но его хватило для решения главной задачи -
охранник уже  не  мог  перехватить  руль.  Охранник  обжимал  ладонями  свою
травмированную шею.
   Не обращая внимания на левого опекуна, дергающего  меня  за  наручник,  я
резким  движением  завалил  набок  потерявшего  сознание  водителя.  Его  не
успевшие отпустить руль руки завернули баранку вправо. Мне почти не пришлось
его подправлять. Машина по плавной дуге устремилась к бордюру.
   - Это такой  новый  план!  -  успел  я  прокричать  в  обезумевшие  глаза
последнему сохранившему боеспособность охраннику, прежде чем машина,  пробив
парапет ограждения, рухнула вниз.
   И еще я спел упасть за спинку переднего сиденья, на мгновение раньше, чем
это  сделал  пристегнутый  ко  мне  амбал.  Его  облаченное   в   бронежилет
навалившееся сверху тело должно было защитить меня от возможных повреждений.
   Удар! Взрыв переливающихся на солнце брызг. Броски из стороны в  сторону.
Тычки. Удары. Наверное, так чувствует себя горошина  в  погремушке,  которую
трясет в руках младенец.
   Погружаемся.
   Теперь надо успевать действовать.
   - Где ключ от наручников? - заорал я в самые уши охраннику. Но он молчал,
неестественно свернув голову на сторону. Возможно, потом он придет  в  себя.
Но потом мне это уже будет не нужно.
   Выворачиваясь во вдруг ставшем  тесным  салоне  "волги",  я  обшарил  его
карманы. Ключа не было. Вероятно, он выпал,  когда  нас  крутило  в  машине.
Конечно, можно попытаться сделать отмычку из подручного материала.  Но  вряд
ли это возможно в данный конкретный момент. Салон автомобиля, погружающегося
на дно реки, не лучшее место для технических экспериментов.
   Черт возьми! Ну что же делать?
   Вода стремительно заливала салон, подступая уже к ветровому стеклу. А мне
еще надо открывать перекосившиеся дверцы! Где на все - и на то и  на  это  -
найти время? Как бы  мне  не  остаться  на  дне  этой  речонки,  на  радость
представителям местной трупопитающейся фауны!
   Так что же делать?
   Пять секунд на размышление!
   Судя по угасающей яркости света, машина погрузилась  уже  метра  на  два.
Воздуха  осталось  от  силы  сантиметров  пятьдесят.  И  с  каждой  секундой
воздушная подушка будет убывать. А жабры я с собой - ах какая досада!  -  не
прихватил.
   Так что же все-таки делать?
   Я еще раз задрал вверх руку, наблюдая, как из воды поднимается  блестящая
цепь наручника, а за ней чужая рука. Рука, которая держит меня за глотку  не
хуже самой смерти. Собственно говоря, она и есть моя смерть.  Рука,  тянущая
меня на самое дно, тянущая меня в вечность.
   Проклятая рука!
   Не думал я, что придется  умереть  от  переизбытка  влаги  в  дыхательных
органах. Думал, от ножа. Или от пули.
   От пули... Может, действительно от пули?
   Распахнув пиджак ближнего ко мне охранника, я вытянул из заплечной кобуры
пистолет. "Стечкин". Хорошее оружие. Достойное оружие.
   Задирая пистолет над водой, я взвел затвор, дослал патрон в ствол.
   Рядом, страшно  отдуваясь,  вынырнул  очухавшийся  охранник  с  переднего
сиденья. Вынырнул, увидел дуло "стечкина" перед самым  носом  и  по-быстрому
занырнул обратно. Чудак-человек. Как будто до него мне сейчас.
   Отыскав опору ногам, я выпрямился под потолок, вытянул наручники. Нет,  я
не надеялся перебить выстрелом цепочку. Слишком она прочна и  слишком  мала,
чтобы это было возможно. Пули просто-напросто будут  соскальзывать  с  узкой
стали. А если и зацепят, скорее руку оторвут, чем перебьют стальную цепочку.
Вот если бы была опора...
   Руку оторвут?
   А ведь оторвут. Оторвут. Подчистую оторвут!
   Я перевел рычаг на стрельбу очередями. Так понадежней будет.
   Я как можно выше поднял руку,  скрепленную  наручниками  с  чужой  рукой,
развернул пистолет и нажал на спуск. Быстрая очередь грохнула в уши. Десяток
пуль,  раздирая  и  кроша  плоть,  прошел  через  руку.  Через  руку   моего
персонального охранника. Они  сработали  подобно  сверхбыстрой  электропиле.
Кровавая культя упала в воду, оторванная кисть свесилась  в  обруче  уже  не
удерживающего меня браслета.
   Я был свободен. Какой ценой - это  вопрос,  о  котором  лучше  поговорить
после. Глубоко провентилировав легкие уже  перенасыщенным  углекислым  газом
воздухом, я нырнул к левой дверце. Тщетно! Замок намертво заклинил.
   Второй нырок.
   Вторая неудача.
   Мышеловка захлопнута, пойманную мышку топят в поганом ведре.
   Еще.
   Еще.
   Во время очередного всплывания я чуть не сталкиваюсь головой  с  выжившим
охранником. Вообще-то его надо было убить. Нет, я не испытываю к нему злобы,
я только жалею кислород. Кислород, который он потребляет наравне со  мной  и
которого слишком мало для двух человек. Против него лично я ничего не  имею.
Я против его легких.
   Но теперь поздно. Теперь на это времени не осталось.
   Я ухватываю его за воротник,  вытягиваю  на  поверхность  и,  не  обращая
внимания на встречные удары,  показываю  на  дверь.  Он  понимает  меня.  Он
согласно кивает головой.
   Мы ныряем вдвоем и,  впихивая  в  щель  дуло  пистолета  и  еще  какой-то
металлический хлам, выдавливаем дверь.
   Все. Свобода.
   В отличие от него я не плыву сразу к поверхности. В отличие от него  меня
там ожидает не одно только спасение.
   Пересиливая свои страхи, свои на грани безумия желания, я снова заныриваю
в салон автомобиля. Снова туда, откуда я только что  выбрался!  Я  сбрасываю
мешающую одежду, я высасываю губами последние пузырьки воздуха,  скопившиеся
под крышей.
   Пора.
   Сильно оттолкнувшись, я плыву под водой, над самым дном по течению  реки.
Мне нужно отплыть как можно дальше. Так, чтобы меня нельзя  было  увидеть  с
моста. Мои легкие сжимает спазм удушья, перед моими глазами лопаются розовые
пузыри. Но я продолжаю плыть,  все  более  забирая  к  берегу.  Все,  больше
невозможно, сейчас в мое горло хлынет вода.
   Всплытие.
   Нет, я не выскакиваю из воды пробкой. Я всплываю одними губами. Это  надо
уметь так всплывать.
   Я делаю глубокий вдох и снова ухожу ко дну. Вряд  ли  кто-нибудь  обратил
внимание на легкий всплеск на поверхности воды.  Вряд  ли  кто  заметил  мои
пьющие воздух губы.
   Дальше, дальше, еще дальше от моста. За поворот русла. Туда, где никто не
видел падения машины с автострады в реку. Туда, где никто не  бросится  меня
спасать. Где я сойду за отдыхающего или в крайнем случае за свалившегося  по
пьяной лавочке в воду прохожего.
   Всплытие - вдох - нырок.
   Всплытие - вдох - нырок.
   Кажется, Довольно. Уже и город скоро кончится.
   Ближе к берегу, на мелководье,  недалеко  от  забора  какого-то  местного
заводика, я в кучах придонного мусора нахожу обрывок проволоки,  выгибаю  из
него примитивную отмычку  и  освобождаюсь  от  наручников.  Отплываю  метров
триста, осматриваюсь  и,  уже  не  таясь,  отдуваясь  и  разбрызгивая  воду,
саженками плыву к ближайшему импровизированному пляжу.
   Я просто купаюсь. Я просто хороший пловец. Мне просто нечего делать.
   Теперь выбраться на берег. Не спеша растереться  чужим  полотенцем,  пока
хозяин принимает водные процедуры. Может, он  мой  друг.  Может,  мы  вместе
пришли. Промокнуть волосы, бросить полотенце на траву и пойти  в  кусты.  Ну
например, чтобы выжать трусы. По кустам пройти до ближайших домов, заметить,
где  сушится  постиранное  белье.  Желательно  уже  высохшее.  Собрать.  Все
собрать, а не одну только рубаху и брюки снять.  Исчезновение  единственного
комплекта вызовет больше  подозрений,  чем  воровство  всего  белья.  Всякий
подумает: он что, голый был? И с соседней веревки прихватить.
   Вот так.
   А теперь, в относительно  приличном  виде,  к  ближайшему  магазину,  где
деньги косяками ходят подле витрин, за которыми костюмы развешаны. Очень это
удобно, когда все в одном месте - и что покупать, и то, на что покупать.
   Глава двадцать девятая
   Координатор перечитывал рапорты. Старые рапорты.
   Ему не давало покоя недавнее происшествие с  появлением  возле  режимного
объекта постороннего лица. Оно не давало ему покоя с  того  самого  момента,
когда он  узнал,  что  это  лицо  погибло  при  попытке  совершения  побега.
Странного побега. Дающего не более одного шанса против десяти  на  спасение.
Побега после перевербовки, после добровольной сдачи.
   Тело утопленника все еще не  нашли,  хотя  агенты  наружного  наблюдения,
бывшие на мосту в момент аварии, в голос утверждали, что на поверхность реки
никто не всплывал. Осмотр обоих побережий и опрос  жителей  подтверждали  их
показания. На песчаных отмелях,  на  илистых  мелководьях,  на  загрязненных
берегах никаких следов не обнаружено. Никто не видел выбирающегося  из  воды
полуодетого человека, никто не слышал о таком от соседей. Никто не  раздевал
прохожих и не воровал штанов и рубах на пляжах.
   По всем признакам беглец со дна реки не всплыл. Единственный уцелевший, с
трудом откачанный охранник утверждал, что из машины они выбрались вместе. Но
добрался до поверхности он один. Причем с легкими,  наполовину  заполненными
водой. Задержись он хоть на секунду, и он бы утонул. Даже если  представить,
что беглец мог перекрыть его  показатели  вдвое,  он  и  тогда  не  смог  бы
вынырнуть далее чем в десяти метрах. Река же просматривалась на  добрые  сто
метров. Значит, он не доплыл.
   И в то же время его тело не нашли.
   Почему?
   На этот вопрос было очень много  ответов,  от  простейших  -  может,  под
корягу занесло утопленника,  может,  в  омут  затянуло  -  до  многосложных.
Координатор отдавал предпочтение последним.
   Два происшествия с одним и тем же лицом в течение менее чем  недели.  Это
много. Подозрительно много. Координатор не мог сказать точно,  какую  угрозу
эта  цепочка  случайностей  несет  делу  и  лично  ему.  Но  интуитивно   он
чувствовал, что опасность существует. И чем менее  она  понятна,  тем  более
масштабной может оказаться на поверку.
   И еще Координатор понимал, что людей,  связанных  с  происшествием,  надо
выводить из игры. Даже если их явной вины не просматривается.  Надеяться  на
лучшее можно, но исходить надо из худшего. Из того, что все  эти  приходы  и
побеги не случайны. Например, что тот перебежчик перебегал не  к  ним,  а  к
кому-то, находящемуся среди них. Или, уже перебежав, узнал нечто такое,  что
заставило его предпринять обратную попытку.
   Неясность истолковывается в сторону угрозы. В  этом  парном  происшествии
неясного было больше, чем очевидного.
   Координатор принял решение.
   В зоне происшествия ввести карантинный режим. Лучше  раньше,  чем  позже.
Пока возможная эпидемия не расползлась. Потом, завершив расследование, можно
будет решить, лечить больное место или ампутировать,
   Всех людей, завязанных в происшествиях, отстранить от текущих дел.
   Все детали происшествий восстановить по минутам.
   Кто куда пошел, с кем и сколько говорил, кого видел.
   Поиск  трупа  либо  улик,  подтверждающих  спасение  беглеца,  продолжать
столько, сколько потребуется для установления истины.
   Расследование обстоятельств побега поручить Чистильщику.
   Параллельную проверку данного расследования поручить...
   Глава тридцатая
   - Ая-яй!  -  воскликнул  водитель  "звукозапи