оба понимают это - и граф, и генерал.
     - Вот как! -  притворно удивляется генерал. - А я думал, граф,  что это
вы имеете виды на нашу смазливую горничную.
     Граф  красноречиво  пожимает плечами  с  погонами  СС-унтерштурмфюрера:
дескать, как можно!..
     Соснуть    генералу     мешают    дела.    И    прежде    всего    дела
контрразведывательные. Рекнер  сообщает генералу, что его  ждет  не дождется
обер-лейтенант Конрад Матцке с весьма важным сообщением.
     У Матцке, как оказывается, действительно важные новости: ГФП напала  на
след  подпольного обкома комсомола! Установлен  состав  руководящей  тройки:
Зубарев,   Никитина,  Глущенко.  Подпольный  комсомольский  обком  тщательно
законспирирован, но в систему его связи с подпольными райкомами внедрен свой
человек   из   числа   местных   националистов,   прошедших   подготовку   в
разведывательно-диверсионном полку абвера "Бранденбург", в котором  обучался
и сам Конрад Матцке.
     - Прекрасная новость! - радуется комендант города.
     - Наконец-то  мы очистим  Харьков от этой скверны! Я бы  советовал  вам
объединить  силы с СС-штандартенфюрером  Брауном. Это,  сразу видно, большой
специалист по таким делам.
     - Господин  генерал! - молит его Матцке. -  Вы знаете,  вероятно, что я
сам служил в СС я ушел оттуда вследствие  небольшого недоразумения, никак не
повлиявшего на  карьеру. Сущая мелочь, не отразившаяся  на моем  глубочайшем
уважении  к "черному корпусу". Но, прошу  понять меня правильно, мы в абвере
долго и упорно работали над выявлением партийного и комсомольского подполья.
Мы - ваши помощники, работавшие под вашим, экселленц, руководством. Это дело
-  крупный  успех  комендатуры города. Зачем же отдавать  лавры  только  что
прибывшему сюда господину из СД?..
     А этот Матцке не дурак! Генерал благосклонно разрешает ему довести дело
Зубарева до конца, а штандартенфюрер пусть занимается расстрелами фанатиков.
     Да, дни Александра Зубарева и Галины Никитиной сочтены.
     Абвер поставит на ноги всю свою агентуру в  Харькове и добьется своего:
выследит  вожаков   комсомольского  подполья,  установит  адрес  нелегальной
квартиры  Зубарева, Двадцатого  января 1942 года в дверь дома номер двадцать
три на улице Артема постучится провокатор. Он назовет пароль, спросит Галю.
     - Галя уехала  из Харькова, будет завтра,  -  ответит Галина мать, Анна
Ивановна Павленко-Никитина.
     Провокатор  снова придет  назавтра,  встретится с  Галей и  Александром
Зубаревым, только что вернувшимся со связи с подпольными райкомами.
     -  Вас  просят  узнать  о  местонахождении немецких  военных  штабов  в
Харькове, - скажет провокатор Александру и Галине.
     - Мы сделаем все, что в наших силах, - ответит Александр Зубарев.
     И через несколько дней Конрад Матцке арестует Александра и Галину.
     - Ну как? - с  издевкой спросит он по-русски. - Вы выполнили,  надеюсь,
наше  задание: узнали,  где расположены  в городе военные штабы этих ужасных
немецких оккупантов?
     Героев будут  допрашивать и  пытать,  пытать  и  допрашивать  целых две
недели, четырнадцать  суток  подряд.  В снежную февральскую  ночь Александра
Зубарева  и Галину Никитину штандартенфюрер Вернер Браун расстреляет в балке
за городом.
     А  подпольные  райкомы  - двадцать  пять  подпольных  райкомов  - будут
действовать, набирать силу и мстить под руководством Петра  Глущенко, потому
что Александр и Галина не выдали друзей под самыми страшными пытками...

ПОСЛЕДНИЕ МИНУТЫ...
     Надя   нарочно   отводит  глаза   от   ремня  с  пистолетной   кобурой,
переброшенного  через  обшитую красной  марокканской  кожей  спинку  сиденья
"опель-капитана".
     - Я очень рад, Катарина, что ты согласилась поехать со мной, -  говорит
обер-лейтенант барон фон Бенкендорф,  свертывая дорожную  карту.  - Зря  ты,
душенька, дуешься на  меня за вчерашнее. Ну, выпил лишнего, лез целоваться -
эка беда! Это же высший комплимент женщине. И то ли еще будет! Тебе придется
признать, что я  неотразим.  Мы почти  дома!  Да, вот  они,  родные  пенаты,
родовое гнездо, земля отчич и дедич!..
     Барон фон Бенкендорф приникает к стеклу бокового окна.
     -  Негодяи!  Они  сожгли  село! Хотя  нет,  пардон!  Кажется, это  наши
перестарались.
     Да, это так.  Надя  видит посреди  пепелища большой деревянный крест  с
серыми рушниками.
     За околицей - большой помещичий дом с колоннами.
     - Мой бог! - шепчет потрясенный Бенкендорф. - Он цел!.. Стоп!..
     Он первым  выпрыгивает  из "опеля". Следом выходит шофер. А Надя быстро
вынимает  из  кобуры  пистолет. Вот  досада: это  всего-навсего  бельгийский
"бэби-браунинг". А барон- крупная дичь, его мелким калибром не возьмешь. Она
поспешно прячет пистолетик за пазуху "кукушечьего" - в белую и  черную нитку
- пальто.
     На востоке, где-то у стен Воронежа глухо ухает канонада, словно поздняя
осенняя гроза.
     Барон пытается сорвать со стены вывеску: "Неполная средняя школа..." Но
вывеска прибита прочно. Выругавшись, барон входит в  вестибюль, замусоренный
сеном  и  бумагами,  следами  костра  у  парадной  лестницы  и  поломанными,
разрубленными партами.  Барон заходит в первый попавшийся  класс с портретом
великого  кобзаря  над  классной  доской,  на которой  мелом какой-то  немец
изобразил пейзаж Рейна. Следом за бароном в класс входит Надя.
     -  А это что тут  за народный комиссар?  - негодует  барон. - Ах, Тарас
Шевченко!  Ничего, я все это приведу  в порядок. Всех Тарасов  и Останов  на
псарню! Только  бы  уцелели мои  села вокруг, пять тысяч десятин, жалованных
Екатериной  Великой!.. А тебя,  Катарина,  я  назначу здесь  моей экономкой.
Согласна?
     Надя неожиданно выхватывает браунинг из-за пазухи.
     - Руки вверх, Бенкендорф!
     Бенкендорф медленно скрещивает руки на груди.
     - Так. "Руки вверх!" А дальше, за сим что?
     - А дальше ты отвезешь меня через фронт, паразит!
     -  "Паразит"? -  усмехается барон.  - Так  грубо и неделикатно? Этого я
тебе не прощу. Придется сэкономить на экономке.
     Он медленно подходит к Наде.
     - Не подходи! Ни шагу!.. Стрелять буду!..
     - Так, так!  Значит, я  все-таки  был прав. Не так ты проста. А теперь,
шельмочка, отдай мне эту игрушку!
     - Еще шаг - стрелять буду!
     - Какая жалость!  -  говорит, неуклонно приближаясь  барон. -  И как вы
хороши сейчас!  А  ведь  в  вас, сударыня, ей-богу,  есть что-то роковое. На
западе  вы  были бы  не горничной  и  даже  не  партизанкой,  а  фам-фаталь,
женщиной-вамп! Чем-то вы похожи на  Еву Браун. Но вы не знаете и  никогда не
узнаете, кто такая Ева Браун... Русское быдло, холопка!..
     В голосе - все та же игривая издевка.
     Надя  нажимает  на  спусковой  крючок пистолета. Выстрела  нет.  Только
щелчок.
     Она снова взводит пистолет, снова спускает курок. Щелчок. Выстрела нет.
     Бенкендорф насмешливо скалит зубы с золотой окантовкой.
     - Во-первых, милочка,  это не пистолет, а мухобойка. Во-вторых, дабы не
оказаться мухой, я на всякий случай вставил в него пустую обойму.
     Надя  в  отчаянии  замахивается  на  барона,  но он легко перехватывает
занесенную над его головой маленькую руку, рывком вырывает пистолет.
     - Марш в машину!
     Обратно выехали  засветло. Замирает  позади  фронтовой гром.  -  Сыплет
дождь пополам со снегом. Мерно стучат "дворники". Забившись в  угол  машины,
Надя смотрит оттуда волчонком.
     -  Жаль,   очень   жаль,   Катарина,   что  мне  придется  отдать  тебя
СС-штандартенфюреру Брауну и  его  гестаповцам, Только не сегодня, а завтра.
Право первой ночи - за мной. "Паразит", значит, говоришь? А ту  американскую
пословицу ты помнишь?
     "Опель" едет  шляхом через  рощу. Внезапно за деревьями гремят выстрелы
винтовок, очереди автоматов.
     Около  десятка пуль  прошивают  ветровое  секло. Шофер  валится  назад,
хватается  за  голову, но руки тут же бессильно повисают. "Опель" съезжает в
кювет, застревает в нем...
     Из  "опеля"  прямо в  глубокую по колено грязь  выскакивает Бенкендорф,
вытаскивает  Надю. Под  пулями, прикрываясь девушкой, стреляя из-за нее,  он
отбегает в рощу.
     Надя царапает Бенкендорфу лицо, вырывается, бежит обратно к шляху.
     - Товарищи! Товарищи! - кричит она во весь голос.
     Бенкендорф  трижды  стреляет  вслед  из  парабеллума.  И  Надя,  словно
споткнувшись, ничком падает на ковер из побуревшей палой листвы.
     Горстка   партизан,  рассыпавшись,  прочесывает  рощу,  стреляет  вслед
скрывшемуся за березами офицеру. Двое партизан натыкаются на Надю.
     - Немка  вроде? -  говорит один, совсем  еще юный  парень  в кубанке. -
Живая?
     Другой,  постарше,  с  автоматом,  наклоняется  над Надей.  Открываются
голубые глаза.
     - Товарищи!..
     Через час партизаны приводят Надю, перевязав ее раненое плечо, на  свою
базу - в потайную землянку в балке.
     -  Не  везет,  товарищ  командир,  -  немного  сконфуженно  докладывает
старший. - Убили птицу - перья остались, а мясо улетело. Офицер, обер удрал.
Машина, понимаешь, в  кювет напротив нашей засады свалилась.  Да вот дивчину
привели, в плен взяли. Только она говорит, что она наша, военная разведчица,
была  в  городе  оставлена,  да  в  Германию  ее чуть не  угнали.  У  самого
коменданта, говорит, служанкой работала. В общем, проверочка нужна,
     - Зараз разберемся, - оглядывая девушку, говорит Черняховский.
     И вдруг - бывают же такие встречи на войне -  из дальнего угла землянки
медленно, еще не веря своим глазам, выходит Коля Гришин.
     - Не может быть... Нина? Ты?!
     Он   подходит  вплотную   к  девушке.  Прыгающие   от   волнения   губы
растягиваются в улыбке.
     - Коля!
     Надя качнулась вперед, руки ее обвивают Колину шею.
     - Нина? - говорит Черняховский. - А почему Надей назвалась?
     -  Документы липовые  дали,  -  плача и смеясь,  объясняет Нина.  -  По
документам я  Надя... У вас вон рация  на столе.  Запросите  Центр. И срочно
сообщите; в доме семнадцать по улице  Дзержинского  живет генерал, комендант
города!..
     - Вот  как!  - радуется Черняховский.  - Да этим данным цены нет! А ты,
дивчина, часом, не из Чугуева?
     - Из Валуек я, - смеется Нина. - Из Валуек!..
     - Невеста, что ль? - спрашивает Черняховский Гришина.
     - Товарищ...  - смущается  Коля,  неловко обнимая  Нину. - Самый лучший
товарищ!..
     - Извини, Коля! Нам с твоим товарищем надо срочно переговорить. Большая
земля давно этих сведений ждет.

     Сразу же после короткого разговора с Ниной лейтенант
     Черняховский    набрасывает    текст   радиограммы-молнии.   Зашифровав
радиограмму,  радист  вызывает  на  условленной  короткой  волне   дежурного
оператора   на  радиоузле   штаба   Юго-Западного   фронта.   Через  полчаса
расшифрованная   радиограмма   "Максима"    ложится   на   стол   начальника
разведотдела,  и  тот  немедленно  связывается  с  командующим.  Командующий
вызывает к себе полковника Маринова.
     - Так вот,  полковник, - начинает командующий,  -  в доме семнадцать по
улице Феликса  Дзержинского  поселился  и  проживает  комендант и  начальник
гарнизона  Харькова генерал-лейтенант  Браун.  По сведениям  нашей разведки,
этот фон  Браун - палач. В Харькове по его  приказам расстреляно  и повешено
несколько  тысяч  наших  советских  людей.  Обер-палач в  капкане.  - Маршал
переводит  суровый  взгляд  на  настольный  перекидной  календарь,  медленно
поворачивает   страничку.  -   В   ночь   на  четырнадцатое   ноября   этого
генерала-палач а надо казнить! Ночью это сделать удобнее, не так ли?
     - Так точно, товарищ маршал, меньше помех в эфире, - отвечает полковник
Маринов.
     -  К  тому  же наши  разведчики  сообщают, что  этот  обер-палач  часто
возвращается домой не  раньше двух ночи. Как думаете, не разминировали немцы
вашу умную мину?
     - Уверен, что не разминировали, товарищ маршал!
     - Действуйте, полковник!
     Выйдя  из  кабинета  маршала,  полковник  Маринов  заходит  к  генералу
Олевскому.
     - Товарищ  генерал! Дождались! Первый  приказал  послать письмо  "Тосе"
этой ночью!
     - Я еду с вами, - говорит генерал. - Это будет историческая ночь.
     Полковник  молча  кивает,  скрывая  волнение.  Да,  эту  ночь  запомнит
история. Впервые казнь военного  преступника Третьего рейха будет  совершена
по радио!..

     Тикают золотые "Лонжин" на руке генерала фон Брауна.
     Вечером,   Возвращаясь   раньше   обычного  из   комендатуры,   генерал
заглядывает  на  квартиру  майора   Генделя.  Майор  чертит  схему   русской
радиомины,  стоящей  у него  на  столе,  -  схему  затребовал отдел  военных
изобретений верховного командования вермахта.
     Увидев генерала  в  дверях,  майор  вскакивает,  становится навытяжку в
прусской стойке.
     - Ну, как здесь устроились, герр майор? - спрашивает генерал.
     -  Здравия  желаю,  экселленц!  Устроился  прекрасно,  с  видом на  ваш
особняк.
     - Как бы  вам не пришлось, майор, перебраться  отсюда в  окопы. Сегодня
взорвались две казармы, набитые солдатами, один мост и два эшелона.
     - Господин генерал! Я просил вас закрыть движение на узле...
     -  Это  невозможно.  Харьков  - самый большой  и  стратегически  важный
железнодорожный узел Украины! Я  делаю  все, чтобы  спасти  вас  от  суда  и
штрафной роты.  Я  наскреб для вас  еще  один саперный батальон  из соседних
дивизий. Если и теперь не справитесь с минами, пеняйте на себя!
     Генерал  подходит  к  окну. Напротив,  за  железным забором,  виднеется
невысокая крыша генеральского особняка.
     - И вот еще что: надо устроить  здесь, в домах, офицеров штаба, которых
я пригласил на ужин.
     Он поворачивается к столу, на котором вдруг вспыхнули радиолампы.
     - Все возитесь с этой адской машиной? Не опасно это?
     -   Никак  нет!  Я  убрал   взрывчатку.   Берлин  требует  подробнейшее
описание... Поразительная мина! Смотрите, экселленц, загорелись лампы!
     Майор  даже  забыл,  что  по  прусскому  военному этикету  ему  следует
говорить с генералом без прямого  обращения, в третьем лице:  "Не угодно  ли
господину генералу взглянуть -  загорелись лампы..." К приемнику  подключено
сразу три необычных радиовзрывателя!
     - Проклятые мины! Живем как на  пороховой  бочке! Как  раз тогда, когда
генерал   переходит  улицу  с  фон  Рекнером  и  своими   телохранителями  -
фельджандармами, к  железным воротам подкатывает  грузовая  машина, и из нее
вылезает без  шинели, весь  в крови и грязи барон фон Бенкендорф.  Мундир на
нем висит клочьями.
     - Барон! Что  с вами?  - ужасается генерал. -  Хорошенькую  же  встречу
устроили вам ваши мужики!
     -  Разрешите доложить,  экселленц! - лепечет  Ганс-Гейнц. - Я  попал на
партизанскую засаду. Катарина убита партизанами. Машина сгорела. Убит и  мой
шофер. Я еле ушел от бандитов!..
     По Карлу фон Рекнеру видно, что  он  не верит  ни одному слову  барона.
Катарина убита? Мерзавец этот Бенкендорф. Но куда пропал шофер с машиной?..
     - Приведите себя в порядок, - брезгливо говорит  Бенкендорфу генерал. -
Через час - банкет.
     Глядя  вслед  генералу, Бенкендорф  думает: "Не сказать ли  о Катарине?
Нет, лучше не надо - она оставила меня в дураках".

     Этой ночью генерал фон Браун, комендант Харькова, должен быть казнен!
     Глубокой ночью выезжают на  задание генерал Олевский, полковник Маринов
и  подполковник  Ясенев.  Их  путь  лежит  не к  Харькову,  а  к воронежской
радиостанции широкого вещания.

ПОСЛЕДНИЕ СЕКУНДЫ,.
     Предъявив документы, генерал и  сопровождающие его командиры проходят в
здание радиостанции. Там  их ждет, бодрствуя в этот поздний час, вся команда
радистов-тосовцев:  лейтенант  Болтов,  младшие  командиры  Базин,  Крайнев,
Хохлов.
     - Аппаратура готова к операции! - докладывает генералулейтенант Болтов.
- Спецприборы ТОС готовы к операции!
     Здесь же начальник  радиостанции и  старший инженер, посвященные далеко
не во все детали операции "Тося".
     -  Что  за  музыка у  вас тут?  -  спрашивает  генерал.  Звучит женское
сопрано:
     -  "В  море  тает,  улетает  мой  конверт  живой"..."Письмо  "Тосе",  -
взволнованно улыбается полковник Маринов.
     - Маяк для самолетовождения, товарищ генерал.
     - Передатчик надежный? - спрашивает генерал.
     -  Не  жалуемся,  -   по-штатски  отвечает  начальник  радиостанции.  -
Конструкция  старая,  но перед  войной наши  рационализаторы здорово над ним
потрудились.  Работает устойчиво и надежно. Половину опытных  "старичков"  у
нас забрали в  армию, но и  новички научились точно перестраивать передатчик
на любые нужные волны.
     - Задача вам ясна?
     - По вашему приказу  готовы прекратить все другие работы и предоставить
в  ваше  распоряжение  радиопередатчик.  Такое  указание  получено  нами  от
областного управления связи.
     - Хорошо! По местам!
     Повернувшись  к  полковнику  Маринову,  генерал говорит  взволнованно и
торжественно:
     -  Ну, Илья  Григорьевич!  Передаю командование в ваши  руки - ведь  вы
"крестный" отец "Тоси"!
     Полковник Маринов бросает взгляд на часы. Пятый час утра...
     -  Приготовиться! -  командует он радистам. - Взрываю мину  номер один.
Лейтенант Болтов! Пошлите письмо "Тосе"!
     Радиотехники быстро  настраиваются  на  заявленную  волну.  В  кабинете
начальника  военные радисты  достраивают  передатчик  точнейшими  приборами.
Стоит  отклониться  от  заданной  длины волны, и подземная  спираль приемной
антенны в Харькове не примет электромагнитного сигнала.
     - Настройка точная! -  вскоре докладывают  радисты, - Корректировки  не
требуется.
     И вот от радиомачты мчатся вокруг незримые,  быстрые, как  лучи солнца,
концентрические волны энергии. Там за  мощной радиоантенной,  упирающейся  в
низкое ноябрьское небо, там за ночными тучами отскакивают они от ионосферы и
мгновенно возвращаются на Землю, звучат  непонятным  сигналом  в  безбрежном
эфире,  в наушниках десятков и сотен радистов, советских и немецких, летящих
на самолетах, мчащихся в танках, плывущих на крейсерах и в подводных лодках,
дежурящих  в ставках и  штабах. И никто в мире,  ни  один радист, услышавший
случайно этот  шифрованный  радиосигнал,  -не  знал  тогда,  в  четыре  часа
двадцать  минут  14 ноября  1941  года,  в  канун  генерального  наступления
вермахта на Москву,  что эта радиокоманда была  карающим мечом, приводящим в
исполнение  смертный приговор  палачу  украинского народа генералу  вермахта
Георгу фон Брауну, коменданту Харькова.
     Это  был кодовый  радиосигнал, ключ  от дома с  "кухней, где  календарь
семнадцатого года", таинственный заговор, который один  мог разбудить спящую
красавицу "Тосю" на ее ложе из четырехсот килограммов взрывчатки?
     Этот радиосигнал  был  как  бы  спусковым крючком,  нажимавшим на курок
только одной, определенной радиомины. Только на  него  реагировало  приемное
устройство, чудо-мины под особняком на  Мироносицкой, только в ответ на  эту
радиограмму срабатывало реле "Тоси".
     Этот  кодовый   радиосигнал,  переданный   глубокой  ночью  Воронежской
радиовещательной  станцией,  ничем  не  отличался  от  обычного музыкального
радиосигнала перерыва. Но в целях маскировки его заимствовали  у иностранной
радиостанции.
     Военные радисты рапортуют:
     - Товарищ полковник! Письмо "Тосе" послано!
     Да,  "музыкальное письмо"  послано.  Но принято  ли оно?  Дошло  ли  до
адресата? Сыграли ли клавиши из толовых шашек?
     Увы, у  "Тоси" нет  обратной связи.  Правда,  генерал  Олевский  обещал
послать в  Харьков самолет-разведчик. Да  и с  разведчиками группы  "Максим"
теперь налажена связь.
     И  летят  ночью музыкальные  письма  подругам  "Тосю":  "Вере",  "Оле",
"Паше", "Ане" - летят в Харьков, подземным адресатам...

     В спальне  генерала все еще горит свет. Снова мучит генерала фон Брауна
бессонница,  снова чудится  тиктаканье  в стенах,  шаги  злоум