ю масштабную, такую ответственную
операцию?
     Маршал  ответил с непоколебимой твердостью; -  Маринова  знаю и доверяю
ему.
     - Кто такой полковник Маринов?
     Этот вопрос интересует и начальника Особого отдела  штаба Юго-Западного
фронта.
     На столе начальника лежат пока копии плана операции "Харьков",  заявки,
инструкции,  карты  полковника  Маринова, рапорт лейтенанта Черняховского об
оставлении  им  КПП   во   время   прорыва  танковой   колонны   противника.
Подполковника Ясенева  он  аттестует  с  наилучшей  стороны,  этот  храбрый,
проверенный в  деле лейтенант.  Колонне Ясенева пришлось сделать  гигантский
круг, прежде  чем попасть  в  Харьков.  Пробирались  по  забитым  войсками и
беженцами грейдерным дорогам,  развороченным  бомбами. Потеряли только  один
грузовик с динамитом - грузовик политрука Бакрадзе...
     И  еще  документы...  Оказавшись  без  ТОС,  полковник  Маринов  срочно
радирует  в Москву. По его  шифрованной заявке,  командование высылает ему в
Харьков девять  машин с ТОС. Колонной  командует лейтенант  Василий Ефимович
Хомнюк, заместитель подполковника Ясенева.
     Дорога Хомнюка оказывается еще  более трудной, чем у Ясенева: в Орле он
едва не попадает под бомбежку, а уйдя от бомб "люфтваффе", тоже сталкивается
с танками - танками Гудериана. Хомнюк не теряется, едет кружным путем, через
Ефремов,  Елец,  Воронеж,  Купянск.  Вот  это  кружочек!..   Тоже  досталось
лейтенанту!..  В  Купянске  выясняется:  все  дороги  непроходимы,  сплошная
пробка. Начинается бомбежка -  "юнкерсы" и "мессеры"  пикируют  на скопления
машин и войск на шоссе.
     Хомнюк и тут не теряет голову. Кругом все горит,  а он под бомбами, под
огнем  пулеметов, перебирается  со  своей неразлучной ТОС  в  пару  товарных
вагонов. И уже на следующий день рапортует полковнику Маринову:
     - ТОС доставлена в полном порядке. Команда потерь  не имеет  и готова к
выполнению задания.
     Таковы люди полковника Маринова.
     А каков сам полковник? Кто он такой, полковник Маринов?
     И вот на стол начальника Особого отдела ложится "личное дело" командира
РККА полковника  Маринова. Его доставил из  Москвы,  в  один  день слетав  в
столицу, туда и обратно, все тот же надежный лейтенант Черняховский.
     Не  на  все  вопросы  отвечает  "личное  дело",  но  многое  может  оно
рассказать о человеке. Важно уметь читать между строк.
     Сын крестьянина-батрака девятнадцатилетний Илья Маринов, ровесник века,
надел буденовку  в 1919  году. Пошел воевать за  волю,  завоеванную  в  огне
Октября,  за землю, отнятую  Советской властью у  помещика  и переданную его
родителям-беднякам. Как  в песне  поется:  "За  землю,  за  волю, за  лучшую
долю..."
     В годы гражданской войны  бил рядовой сапер  Маринов генерала Деникина,
брал Перекоп, гнал черного барона Врангеля до самого синего моря, освобождал
Кавказ. С оружием  в руках пришлось ему действовать тогда в тылу  у белых  и
интервентов, а это, как известно, самая лучшая проверка бойца. Только  самая
крепкая сталь выдерживает закалку в горниле партизанской войны.
     Кончилась,     отгремела      гражданская.     Потом      -     училище
военно-железнодорожных техников, Военно-транспортная академия...
     И снова - в бой, хотя  на этот раз не звучал призывно боевой горн. 1936
год.  Выпускник   академии  Илья   Григорьевич  Маринов  и   еще   полтысячи
добровольцев  были направлены  на помощь испанским республиканцам. Впервые в
жизни скрывает он тогда правду от командования и врачей - правду о больном с
юности сердце...
     В  старинной   Валенсии   уличные  певцы  распевали  баллады  о  героях
республики.  Дети  Мадрида,  играя  в войну  на  прокаленных улицах столицы,
отказывались  быть  "мятежниками".  Всюду  алела  пятиконечная  звезда,  над
смуглыми лбами  качались кисточки  высоких  пилоток, и  гремел  лозунг:  "Но
пасаран!"
     Шла генеральная репетиция второй мировой войны.
     И в  этой  репетиции  был Илья  Маринов не  статистом.  Играл  он в ней
незаметную, но важную роль.
     Рудольф  Вольера   -  так,  по   документам,  значился  сын  орловского
крестьянина-батрака  -  возглавил  диверсионно-партизанский  отряд.  Еще его
звали   "Зеро".  В   отряд  Зеро   влились   изумительные  люди,  убежденные
интернационалисты,    лучшие    бойцы    Интербригады:    немцы-тельмановцы,
австрийцы-шюцбундовцы  -  участники уличных боев в  Вене,  пылкий американец
Алекс, словен Иван  Большой  (Хуан  Гранде),  чех-богатырь Ян  Тихий.  Когда
ранили  товарища,  компаньероса,  во  время  взрыва  железнодорожного  моста
севернее  Кордовы,  Ян  нес его  на руках, как ребенка, а кругом осиным роем
визжали пули  мятежников...  Никогда  не  забудет  Рудольф  Вольера  и  двух
словаков - Стефана (по  прозвищу Швейк) и Андрея (его звали Чапаем), веселых
и отважных сынов  Италии  Альдо и Эмилио, рыцарственного поляка Владека - он
сложил свою голову, голову Дон-Кихота из Речи Посполитой, под  Эстремадурой.
Как  самых лучших  друзей  полюбил  Рудольф  Вольера  испанцев: юных братьев
Антонио и Пако  Веутраго, Висенте  и Рубио...  Испания  для Маринова  -  это
капитан  Франциско  Гуйон, герой-коммунист  Мануэль  Бельда,  мадридец  Луис
Кастильо...
     Многому научился  у этой  "интернациональной гвардии" Рудольф Вольера -
Зеро,  И  многому  сам  научил этих  рыцарей  без страха  и упрека. Там, где
"бежит, шумит" Гвадалквивир,  в тылу у фалангистов и их союзников - немецких
фашистов из легиона  "Кондор" и чернорубашечников  Муссолини, -  скреплялось
кровью боевое содружество, братство по оружию лучших сынов  многих и  многих
народов.
     Темной   ночью  под   Кордовой   неуловимый  Рудольф  Вольера   и   его
интернациональный  отряд  пустил  под  откос  пассажирский  поезд со  штабом
авиасоединения,  итальянских фашистов, В последующие дни  и  ночи  свободнее
вздохнули  дети  и  матери Мадрида. Все  франкистские газеты три  дня подряд
печатали траурные объявления, некрологи и фотографии улыбающихся мертвецов -
офицеров дуче. Об этой лихой операции поместили сообщение лондонская "Тайме"
и десятки европейских газет. О ней  писал в газете "Известия" Илья Эренбург,
и никто тогда не знал, кто такой этот Рудольф Вольера, этот  Зеро, за голову
которого сам каудильо и генералиссимус Франциско Франко готов был дать мешок
золота.
     Отряд  Зеро  вырос  в  батальон,  обзавелся  собственным  кавалерийским
эскадроном.  Лихие  налеты  совершал  отряд  под  Мадридом,  под  Сарагосой,
северо-западнее Уэски.  Целый год, бурный и огненный  год, гремела в Испании
слава неуловимого Зеро. И только Пассионария, только генерал Вальтер  да еще
горстка  вождей и военачальников республики -знали,  что Зеро  - это Рудольф
Вольера, а Рудольф Вольера - это бывший красноармеец-подрывник Илья Маринов,
     Крепко полюбил Зеро Испанию, часто повторял про себя  и вслух  звучные,
маршево-чеканные, певучие светловские стихи:
     Я хату покинул,
     Пошел воевать,
     Чтоб землю в Гренаде
     Крестьянам отдать.
     Прощайте, родные!
     Прощайте, семья!
     "Гренада, Гренада,
     Гренада моя!"
     Эстремадура и  Уэска.  Верные друзья  из  интернациональной  бригады  и
богатыри-земляки, рыцари России: Кочегаров, Прокопюк,  Мамсуров...  Тридцать
шесть лет за  плечами  и - звучный язык, который так трудно вначале давался,
терпкий  вкус  хереса,  по-испански,  струей  льющийся  в  рот  из  кувшина,
ненависть, жгучая ненависть к "штукасам" в голубом безоблачном небе. Песни о
русских  березах  в  краю  оливковых  рощ.   Незабываемые   чернильно-черные
испанские  ночи - ночи первых  осторожных  выходов на железную дорогу, когда
звон  цикад  казался  полицейским  свистком.  Голоса  охранников-марокканцев
вдали, у караулки под насыпью, и толовые шашки, как  куски  желтого  мыла, в
руках...
     Там,  в знойном  краю  темно-зеленых  олив,  полюбил  Зеро  русоволосую
северянку.  Не из Пиренеев, нет - из  Архангельской  области.  И стала  Анна
Корниловна,  переводчица  с испанского, тоже доброволец  из России, подругой
жизни Зеро, Рудольфа Вольеры, Ильи Григорьевича Маринова...
     Навеки спаяли Зеро и Анну последние дни агонии республиканской Испании,
трудные  месяцы  возвращения  из  Испании   через  страны  Западной  Европы,
возвращения  на  Родину,  куда  они  привезли немеркнущую  память  о  любви,
расцветшей в испанское лихолетье. По привычке и дома,  в России,  продолжали
они говорить друг с другом - по-испански. И тут была не только привычка, а и
клятва верности Испании, друзьям по  интербригаде...  Ведь  кончилась только
генеральная репетиция, закончился пролог,  - главная же драма, самая великая
и героическая трагедия была еще впереди...
     Начальник  Особого  отдела  закрывает   пухлую  папку   "личного  дела"
полковника  Маринова,  задумывается  не  надолго.  Потом  нажимает   звонок,
вызывает помощника.
     - Полковник Маринов, - сухо  говорит он ему,  - прислан сюда  Генштабом
для выполнения  крайне  важного задания по  проведению  минно-заградительной
операции  в  районе  Харькова. Наш  долг сделать так,  чтобы  операция  была
проведена в полной тайне, чтобы о ней  не прослышали в абвере и  СД.  Особой
заботой следует окружить "академиков" и "орлов" - вы знаете, о ком я говорю.
И за секретность пяти саперных батальонов,  которые выделены Маринову, также
отвечаем мы с вами. Честью чекистов!..

НЕДРЕМАННОЕ ОКО АБВЕРА
     Как-то  само собой  получается, что  полковник  Маринов и  подполковник
переходят на "ты". Знают они друг  друга давно-встречались еще  на полигоне,
но  всегда,  соблюдая  должную армейскую  корректность, говорили друг  другу
"вы", да еще "товарищ", да еще "полковник" или "подполковник", но  ничто так
не сближает людей, как одно общее фронтовое боевое дело,
     - Как идет у тебя работа на объекте номер один? - спрашивает полковник.
     - Спасибо, Илья  Григорьевич!  - отвечает подполковник Ясенев, - У меня
все в порядке - делаю ювелирную,  филигранную работу, вскрываю бетонный пол.
Работа вроде реставраторской в Третьяковской галерее. А у тебя как?..
     Полковник  доволен.  Он  не  любит  солдафонства,  страдает оттого, что
подчиненные  считают его чересчур строгим и  суховатым командиром.  Нет,  он
отнюдь не за панибратство, но и каблуками щелкать, где не надо, не станет.
     А  Ясенева  он  любит и  ценит, Ясенев для  него  -  это ТОС, хотя  он,
конечно, прекрасно  понимает, что за Ясеневым  стоит большая  группа крупных
ученых   -   радиотехников,   теоретиков   и   практиков,   изобретателей  и
рационализаторов... Ясенев  давно обещает рассказать ему историю чудо-мины и
уверяет,  что  даже  в  мировой  детективной  литературе  нет  увлекательней
истории... Для Ясенева, конечно, нет, ведь ТОС -главное дело его жизни!..
     Боевые  побратимы  нередко сближаются быстрее и  вернее,  чем братья  в
одной семье. Никогда  не  забудет полковник  Маринов  встречу  с  Ясеневым в
пригороде  Харькова, ведь так  переволновался он  за него, за  ТОС, за отряд
"академиков" и "орлов".
     Встретились в Особом отделе.
     -  Товарищ полковник, - улыбаясь взволнованной улыбкой, говорит Ясенев,
- разрешите доложить,.,
     Маринов  бросается  к нему,  забыв о  всегдашнем своем  хладнокровии  и
сдержанности, обнимает по-братски, крепко жмет ему руку.
     -  Спасибо,  Ясенев!  Как  я   тебя  ждал!..  Спасибо  тебе,   Владимир
Петрович!..
     Вот  тогда и сказал он  товарищу "ты". С той поры и началась настоящая,
неразливная дружба.
     Ночь  над  Харьковом.  Темные  кубистские  громады  зданий  на  площади
Дзержинского.  Кругом  -  ни  огонька. Только  синий  свет  в  маскировочных
прорезях фар да мертвенно-белый свет прожекторов над черным силуэтом города.
Того и жди  объявят тревогу. Но в ветровом стекле мариновской  "эмки" белеет
пропуск - Маринову и тревога не тревога. Работа не должна останавливаться ни
на минуту. И пусть эти проклятые "люфтваффе" пропадут пропадом!..
     - Куда ты меня везешь? - спрашивает подполковник Ясенев.
     - На  объект номер  два, -  отвечает полковник.  И добавляет;- Запомни!
Твоему объекту  номер один в  доме номер  семнадцать по улице Дзержинского я
дал код "Тося". Объект номер два - код "Вера".
     Водитель останавливает  "эмку" у въезда  на огромный высоченный виадук,
словно навеки сработанный из железобетона.
     Кругом ни души. Убедившись в этом, полковник тихо говорит:
     - За мной!
     Маринов, Ясенев и Коля Гришин спускаются по лестнице к береговому устою
виадука.
     -  Эх, жалко  эту  махину!  - вздыхает Ясенев.  -  Не  рабами Рима  она
сделана!
     Маринов молчит.
     - Кто идет? - доносится юношеский голос из темноты. Это часовой,
     - Орел! - говорит полковник.
     В голосе  -  тоска. Орел.  А  за  ним,  видно, и  Харьков. Но когда  же
кончится такая война?!
     Полковник подходит к железобетонному  доту  у  берегового устоя,  почти
шепотом говорит Ясеневу:
     -  Объект номер два. Код: "Вера". Две  твоих чудо-мины. Согласен?  Одну
здесь, другую в промежуточном устое, третью...
     - Работы еще не начали? - так же тихо спрашивает Ясенев.
     Он окидывает взглядом темную  махину виадука, закрывающую полнеба.  Да,
объект  подходящий  для  ТОС!  Но сколько  труда  вложили  в  эту  громадину
строители  Харькова!  Сколько  премий  и  наград, не  говоря  уж  о трудовой
зарплате,  получили! Небось, когда открывали, играл духовой оркестр, сновали
фото- и кинорепортеры. А  он,  Ясенев, тогда уже  учился взрывать, взрывать,
взрывать...
     - Как же не начали? - усмехается в темноте  Маринов. - В том-то и дело,
что работа  в разгаре, а ее не видать! Сначала для блезира, для отвода глаз,
мы построили  вот  этот дот, а теперь... заходи,  друг любезный,  как  любил
говорить наш политрук Бакрадзе.
     Он откидывает плащ-палатку, прикрывающую вход в дот, входит первым.
     В доте горит фонарь "летучая мышь".
     - Здравствуйте, товарищи! - негромко говорит полковник.
     Посреди дота - глубокий  минный колодец. Знакомый лейтенант из "орлов",
устроивший перекур в доте, с улыбкой козыряет полковнику:
     - Здравия желаем, товарищ полковник! Спецвзвод...
     -  Вольно, вольно!  - прерывает его полковник. -  Не кричите так. Много
вырыли?
     Лейтенант-минер здоровается  глазами, легким кивком  с Ясеневым и Колей
Гришиным, докладывает:
     - К четырем метрам уже подходим. Вода уже. Трудно там. Тут мы  все щели
заткнули, чтобы  света снаружи  кто  не  увидел, а  в  колодце совсем дышать
нечем.
     - Ну и что же? - озабоченно осведомляется полковник.
     - Вспоминаем графа Монте-Кристо, как он из крепости этой самой, Шато...
Шато... подкоп делал и дальше копаем.
     - "Шато, шато"! - усмехается подполковник Ясенев. - Куда землю деваете?
Это ведь для графа Монте-Кристо тоже было большой проблемой,
     Маринов  и  Ясенев  заглядывают  в глубокий  колодец, на  дне  которого
орудуют лопатами два минера.
     - Землю мы  ссыпаем  в мешки, -  отвечает почитатель  Дюма, -  а  мешки
вокруг дота складываем, как бы для укрепления. Взрывчатку привозим втихаря в
патронных ящиках.
     - То-то! - говорит  с улыбкой  Маринов.  -  Увидит что чужой  глаз, все
насмарку пойдет, вся наша работа.
     - А буры скоро будут? - спрашивает минер.
     -  Завтра буры вам  пришлем, - сообщает Маринов. - Так что прошу завтра
же и закончить. У нас объектов еще пропасть.
     Он многозначительно смотрит на Ясенева.
     - Как только закончат "орлы", присылай  "академиков".И тоже, чтобы  всю
ТОС  привезли  не в черных дюралевых ящиках,  а  в  патронных.  И  поменьше,
пожалуйста, .возни и хождения вокруг! Чтобы все втихаря, тихой сапой...
     Ясенев кивает.
     - Понятно, будет сделано. Значит, одну здесь...
     -  Другую -  я  уже  сказал  где, - перебивает его Маринов.  -  Поехали
дальше. Времени у нас в обрез.
     Выходя из дота, он прислушивается.
     - Слышишь? Уже и на юге гремит! Ясенев прислушивается тоже.
     -  Вот  жмет,  гад!  Говорят, наши  ведут тяжелые оборонительные бои  в
Донбассе. Вон куда забрался Гитлер!
     -  Надеюсь,  там  наши  каждую  шахту  заминируют,  -  говорит,  быстро
направляясь к "эмке", полковник Маринов.
     Стригут небо ножницы прожекторов. Спит беспокойным сном огромный город.
Блестящим поплавком ныряет в волнах быстрых туч косой полумесяц.  Проносится
по   виадуку  какой-то  грузовик,  в  стороне  станционных   путей  сигналит
маневровая "кукушка".
     - На почтамт! - командует, садясь в "эмку", полковник.
     На городском почтамте командиров операции "Харьков" ждет сюрприз. Когда
они  подъезжают   к  затемненному  зданию  харьковского   почтамта,  из  его
зашторенных окон слышатся  весьма  явственно разухабистые переборы тальянки,
женский смех и нестройное пение:
     Расцветали яблони и груши,
     Поплыли туманы над рекой...
     Маринов и Ясенев переглядываются в недоумении.
     -  Это что еще за яблони и груши? - с угрозой ворчит полковник, вылезая
из машины. - Что за чертовщина?
     А гармонист в здании почтамта, оборвав песню, начинает плясовую. Слышен
недружный топот.
     - Гопак? - удивляется Ясенев, - Гопак на минах?
     Командиры  быстро  входят в  центральную дверь,  почти вбегают  в  зал,
Маринов впереди,  Ясенев за ним. Последним входит Коля Гришин. Все жмурятся,
войдя из мрака в ярко освещенный электрическим светом зал.
     Веселье в полном разгаре  - вокруг столиков с чернильницами  и бланками
телеграмм   и   почтовых   переводов   солдатики    наяривают   казачка    с
разрумянившимися  дежурными  телеграфистками   и  почтовыми   служащими.  На
столиках - бутылки в ящиках.
     Первым  заметил начальство гармонист. Он тут же прекращает свою музыку,
кладет гармонь на столик, вытягивается по команде "смирно".
     К Маринову подбегает немолодой комбат с медалью "За боевые заслуги", на
ходу подтягивая поясной ремень и поправляя гимнастерку. Нельзя  сказать, что
вид у него очень испуганный.
     - Что  у  вас, капитан,  тут за песни и  пляски? Вы  командир саперного
батальона или руководитель ансамбля?.. -грозно вопрошает полковник.
     - Разрешите доложить,  - козыряя, говорит скороговоркой  комбат, -  тут
мои бойцы с дивчинами...
     - Вижу, что с дивчинами! -  повышает голос полковник, - Вы  что, с  ума
сошли? Танцы-манцы развели, пьянку затеяли?! Когда каждая минута дорога?!
     -  Тише,  пожалуйста!  -  просит  комбат  жалобным  голосом,   тревожно
оглядываясь на  сгрудившихся  поодаль плясунов. -  Под  все  это веселье мои
бойцы  внизу минируют...  то  есть, простите, втыкают  "колья"  в подвале!..
Чтобы даже телеграфисточкам  было невдомек... Одна смена тут танцует, другая
в подвале работает...
     По лицу  полковника,  секунду  назад  такому  гневному и  возмущенному,
медленно расползается улыбка. Ободренный комбат шепчет:
     -  А в бутылках горючая смесь!.. Взрывчатку и горючку  втащили сюда под
видом пива и закуски...
     Маринов,  широко улыбаясь,  оглядывается  на  Ясенева: "Лихо придумали,
черти! Молодцы. Пляски на минах, а?"
     Полковник делает  несколько  шагов  вперед,  подносит руку  к  козырьку
фуражки с черным околышем инженерных войск.
     -  Здравствуйте, товарищи! - громко,  как перед строем, приветствует он
бойцов  и  девушек.  -  Ну,   чего  застеснялись?  А  ну,  гармонист,  вдарь
камаринского!..
     Гармонист схватил  гармонь, рванул мехи,  забегали  по планкам  быстрые
пальцы, Полковник идет к дверям,
     -  Вижу, здесь у  вас все в порядке, - с улыбкой говорит  он комбату. -
Как  на других объектах вашего батальона?  Первый приз вам за художественную
самодеятельность!

     На вокзале идет проверка документов.  Зал  ожидания забит  беженцами  и
красноармейцами. Много раненых  с несвежими повязками.  В  ресторан  тянется
длинная очередь. Неумолчный гул голосов, густое облако табачного дыма.
     Парный красноармейский  патруль  подходит к очередной скамейке  в  угл