дскую  в темноте, к десяти  часам вечера, когда прекращается  всякое
движение. Прохожие спешат, иные - бегут, стремясь добраться до дома к сроку.
     Сегодня весь  день слышалась артиллерийская  стрельба, весьма  близкая.
Сейчас погода ясная, белые  облака, в небе ревут самолеты, изредка доносятся
артиллерийские выстрелы.
     По улицам проходят  воинские части без винтовок, - видно, идут на отдых
или на переформирование...
     Все же реального, ясного представления о том, что наш город тоже в зоне
фронта,  что война уже почти в самом городе, пока еще нет, видимо, до первой
свирепой бомбежки. Мыслью понимаешь, а вот непосредственным ощущением еще не
воспринял  этого... А в  то, что немцы  мой город могут взять,  не веришь ни
умом, ни сердцем, ни чувством. Этого быть не может.

     8 сентября

     Из окон в  квартире на Боровой улице (угол Расстанной)  открывается вид
на  весь  город.  Вдали  сверкают  шпили  Адмиралтейства  и  Петропавловской
крепости.  Внизу, под  самыми  окнами,  проходят  рельсы  Витебской железной
дороги -  множество линий, соединенных стрелками.  Паровозное  депо,  а чуть
дальше направо - темная сводчатая крыша вокзала. В поле зрения по окружности
-  массивные  корпуса заводских  цехов,  высокие трубы, почти рядом с  домом
газовый завод;  в  том  же  направлении,  далеко, у  впадения Невы в Финский
залив,  здания  на  Галерном острове, а  в хорошую погоду на горизонте виден
Кронштадтский собор.
     Налево,  передо мной, -  Бадаевские  склады, товарная станция, вдали за
ними  Автово и трубы Кировского завода, а еще дальше, в лиловато-серой дымке
горизонта, угадываются Красносельские высоты и Петергоф...
     Шел я сюда  с Петроградской стороны. На  углу Глазовской и  Воронежской
улиц прохожие рассматривали трехэтажный с  мансардой дом  и  в нем огромную,
высотой в два этажа, пробоину от попавшего на днях снаряда. Мансарда уцелела
и висит над этой уже заделанной листами фанеры пробоиной.
     Во дворе  дома на Боровой в маленьком скверике резвились дети. Все было
тихо и мирно вокруг. В ясном предвечернем небе плыли кучевые белые облака. В
семь  вечера вдруг  тревожные  гудки паровозов, голос по радио, ставший  уже
привычным:  "Воздушная тревога!" Но, в отличие  от прошлых тревог, не где-то
там, вдали, а тут же, перед окном, сразу со всех сторон загрохотали зенитки,
среди  заводских корпусов видны быстрые, как молнии, взблески, и прямо перед
глазами вспухают белые клубки разрывов.
     И  сразу же  вся  железная дорога,  проходящая мимо  дома и  видимая до
Витебского вокзала,  покрылась светляками сброшенных зажигательных бомб. Они
горят ослепительно - много десятков одновременно. Другие бомбы  упали рядом,
вокруг нашего дома  и по всему району. Начались пожары, огромные облака дыма
взвились, клубясь и соединяясь.
     Опасаясь, что бомбы  попадут в  расположенный рядом  газовый завод, - и
тогда всем тут не уцелеть,  - я спустился  во двор.  Стоял здесь,  приглядев
ящики с песком,  лопаты - все, чем можно тушить зажигательные бомбы. В такой
же полной готовности вокруг скопилось множество жильцов  дома, не пожелавших
отправиться  в  убежище.  Никакой  паники  я   не  заметил  -  ни  слез,  ни
растерянности.  Все разговаривали спокойно, женщин было  много, мужчин почти
не было - в доме живут железнодорожники,  в этот час большинство из  них  на
работе. Волновалась  только  одна женщина,  чья  пятилетняя  девочка  была в
момент  объявления  тревоги во  дворе и  куда-то исчезла.  Стали  мы  искать
девочку, она нашлась, и мать, обнимая ее, успокоилась.
     Огромные  тучи, ступенчатые, различно  окрашенные, грозные  и  красивые
тучи дыма, рвались  вверх  исполинскими клубами; самолеты гудели в  воздухе,
зенитки надрывались, но в толпе женщин было  больше любопытства, чем страха,
слышались  разумные разговоры о том, что зажигательные бомбы не страшны, вот
если б  фугасные,  было б  дело  другое...  Народ явно подготовлен  к любому
нападению. По лестницам бегали дежурные, ключ от чердака отыскался не сразу,
дежурные помчались туда. Какая-то женщина заметила, что из трубы нашего дома
идет дым, у кого-то оставлена  горящей  плита. Бегала по квартирам, стучала,
проверяла, я побежал к ней на подмогу, обошел все квартиры по двум лестницам
-  во  многих  жильцы были  дома.  В квартире  150  старуха-железнодорожница
оставила  плиту незатушенной, а перед  плитой  -  груду  щепок, сама ушла  в
бомбоубежище.  Старуху  разыскали, она  прибежала,  плиту  потушили,  убрали
щепки.
     Взяв подвернувшуюся под руку лопату, я поднялся в  квартиру на верхний,
шестой, этаж, затем - через чердак -  на крышу и, примерившись, как  удобнее
сбрасывать во  двор  "зажигалки",  если  они  упадут  сюда,  стал  наблюдать
дальнейшее.
     Один  из фашистских самолетов клюнул носом, перевернулся, переломившись
пополам, повалился. Около железной дороги склад отходов, промасленной пакли,
пылает. Все вокруг в коричнево-черном дыму, дым заволок весь дом, ест глаза,
мне ничего не видно.
     Но легкий ветерок  относит тучи  дыма в сторону -  и снова  передо мной
весь  город, железнодорожные пути,  вокзал,  высокие фабричные трубы. Все на
месте. По рельсам бегут паровозы, языков пламени на насыпи нет. Видны только
люди,  зарывающие   песком  затушенные  бомбы.  Ни  один  заводской  цех  не
пострадал, ни одна стрелка не погнута. Вокзал цел. А вокруг пылающего склада
пакли дружины пожарников. Собравшиеся здесь паровозы подают пожарникам воду,
десятки фонтанов из  направленных на огонь шлангов взяли пламя в кольцо. Оно
быстро сжимается, и белые клубы пара врываются в черный дым.
     На крышах всех  окрестных домов стоят люди, их силуэты отчетливо  видны
на фоне проносимого  ветром дыма. Они стоят с  лопатами,  они готовы бросить
вниз  новые  бомбы.  Но  новых  бомб нет.  Воздушные  поджигатели,  опасаясь
возмездия, улетели.
     Огромный пожар распространяется, пламенея, в  районе Лиговки и товарной
станции. Сначала мне кажется, что это горит нефть,  -  так исполински хлещет
вверх пламя, затем я понимаю, что это горят Бодаевские склады1.
     Отбоя еще нет. Наши "ястребки" еще носятся по небу,  проверяя его. Мимо
по  улице  промчались  автомобили  -  пожарные  и  санитарные,  грузовики  с
дружинами  ПВО,  милиция, железнодорожная  охрана.  Пожары уже  изолированы,
пламя слабеет, но дым  все стелется, подкрашенный снизу вечерней зарей. Люди
работают  быстро, энергично, уверенно. Отвозят на грузовиках  в  сторону  от
пожаров огнеопасные грузы, проверяют чердаки закоулки между цехами  заводов,
держат наготове раскрученные шланги - нет ли где-нибудь еще очага пожара? Но
очагов больше нет.
     В  восемь  вечера звучит отбой воздушной тревоги, я выхожу из дома, иду
на  Петроградскую сторону. Трамваи  на Обводном стоят. Огромные толпы людей,
запрудив  всю  Боровую, спешат  к  местам  пожаров. Дальше по  Боровой стоит
шеренга бензоцистерн, укрывшихся здесь.
     Иду до Пяти Углов, здесь уже движение трамваев, обвешанных людьми.
     Огромное     красное     зарево     привлекает    внимание    прохожих.
Девушки-дружинницы  проходят  строем  с хоровой  песней. Город  неизменен  -
трудолюбив, строг.
     Домой я вернулся к десяти вечера. Началась новая воздушная тревога...

     9 сентября. Полдень

     Итак,  первая  массированная бомбежка Ленинграда произошла вчера2. В 11
часов вечера вновь тревога до часу ночи. Ухали зенитки, несколько бомб упало
где-то, судя по звуку - недалеко. Я вышел во двор, наблюдал снопы рыщущих по
небу прожекторов, вспышки разрывов зенитных  снарядов, различал между ясными
звездами продолговатые,  чуть отблескивающие черточки  аэростатов воздушного
заграждения,  слушал  трескотню зенитных батарей, гул авиамоторов и  изредка
удары падающих где-то фугасных бомб. Но никаких пожаров нигде на этот раз не
было видно.
     Не  дождавшись конца тревоги,  я отправился  домой спать.  В  сем  утра
сегодня  меня  разбудил  отец - опять  тревога. Я  не  встал. Тревога вскоре
кончилась. До двенадцати дня были еще две непродолжительные тревоги, никакой
стрельбы я не слышал.
     Видимо,   теперь   фашисты   будут   делать  налеты  на   город  часто.
Артиллерийской  стрельбы  второй день  не слышно,  -  вероятно, наши  войска
отогнали немцев от Ленинграда, немцы бесятся, бомбят с воздуха.

     10 сентября

     Позавчера немцами после многих жестоких бомбежек взят Шлиссельбург. Это
значит - всякое сообщение Ленинграда  со  страною по суше прервано. Окном во
внешний мир остается  только полоска берега Ладожского  озера между Невой  и
финнами, которые остановлены южнее Суванта-Ярви, на  линии  старой  границы.
Удастся ли нам уберечь от врага воды Ладоги?
     На   южной   стороне  идет  ожесточеннейший   бой,  фашисты   рвутся  к
Дудергофским и Пулковским высотам, и ближайшим пригородам.
     Узнал я об этом  в ТАСС, где был вчера днем и где наконец оформлены мои
документы. Направляют меня пока на Карельский перешеек, в 23-ю армию.
     Всего  за  вчерашний  день  было девять  воздушных  тревог,  занявших с
короткими  перерывами  сплошь весь день.  Последняя,  девятая,  продолжалась
почти два  часа;  был налет, трещали и  бухали  зенитки,  изредка  слышались
взрывы. Я  принял участие в дежурстве, вышел на верхнюю террасу дома, точнее
- на  крышу. Небо застилали тяжелые, кое-где прорванные тучи,  над  которыми
плыла луна.  Непрерывно  гудели  самолеты,  вспыхивали  разрывы  зенитных  и
трассирующих  пуль. Огненным пунктиром  вздымались к  тучам ракеты - белые и
красные;  прошлый   раз  я  не  понял  их  назначения,  теперь  знаю  -  это
сигнализирует немцам всякая сволочь, шпионы.
     Где-то  вдали,  видимо  в районе  Кировского завода, вздымалось  зарево
пожара,  другое  ширилось  левее,  в  районе Балтийского  вокзала.  Грохнул,
разлетелся каскадом огненных  брызг, вздыбился черной тучей огромный взрыв в
районе  Тучкова моста.  Осколки зенитных снарядов стали падать на нашу крышу
зенитки грохотали.
     Часов около двенадцати тревога кончилась. Когда я спускался в квартиру,
на  лестничной клетке  первого этажа сидели с вещами жильцы,  собравшиеся со
всех этажей.
     Во время  предшествующих тревог я работал:  за день написал две статьи,
передал их по телефону в ТАСС.
     Ночью  бомбы  разрушили   несколько  домов  -  на  Литейном,  на  улице
Чайковского,  одна пробила  небольшую  дыру  в Литейном мосту.  Кроме  того,
разрушен дом No 14 по набережной Невы,  бомба попала в Зоологический  сад, и
вообще еще немало бомб попало в разные места города.
     Сегодня прекращена выдача белого хлеба кроме как по детским  карточкам.
Давно уже не выдается крупа. Вчера в Табакторг на Большом проспекте привезли
немного папирос - удалось мне купить четыре пачки.

     11 сентября

     Вчера было восемь или десять воздушных тревог,  и в  последней  из них,
начавшейся  в  10.40  вечера,  снова налет,  снова пожары  где-то  в  районе
Кировского  завода.  Бомбы падали и близко от нас, в  двух-трех  случаях наш
огромный  дом дрожал.  Я лазал на крышу - на  наблюдательный пост, смотрел в
бинокль  на  пожары. Потом до  трех ночи  готовился в путь на  передовую, на
Карельский перешеек, - резал пленку, заряжал кассеты и т. п.
     Жить становится  очень трудно, передвижение по городу крайне затруднено
тревогами, почти непрерывными.
     В  Ленинграде многие  люди  переселяются  из своих  квартир в  квартиры
друзей и  знакомых.  Одни - туда,  где  им ближе  к  месту службы; другие  -
потому, что  их мужья ушли на  фронт  и им тяжело  в одиночестве;  иные - из
верхних  этажей в нижние: меньше опасности при бомбежках;  многие из районов
южной половины города, наиболее  обстреливаемых, - на Петроградскую сторону,
на Крестовский и Каменный  острова или еще дальше,  куда не достает немецкая
дальнобойная артиллерия, - к Озеркам, к Лесному...
     Последнее  время,  несмотря  на то что питаюсь лучше  многих, все время
испытываю  желание   поесть   еще:   получаемых   калорий   организму   явно
недостаточно.  Дома кормиться  почти невозможно. Выручают только столовые, а
меня, в частности, закрытые, военные, где кормят хорошо.  Не всегда, однако,
в них успеваешь попасть. В общих столовых  (очереди на улицах!) мясные блюда
даются только  по карточкам. В магазинах без карточек не купить  уже ничего,
кроме  вина,  настоящего  кофе  (в  елисеевском "Гастрономе")  и  продуктов,
подобных развесному хмелю.

     12 сентября

     Доносятся орудийные выстрелы - наши. Сегодня была - до полудня - только
одна воздушная тревога. Ночью - от одиннадцати до часу - опять был налет...
     Еду на фронт...



Глава 6. ОТРАЖАЕМ ВРАГА КОНТРУДАРАМИ

     Неожиданная поездка. Взятие Си-
     молова. Опять в Ленинграде.
     Штурм Белоострова

     13 - 22 сентября 1941 г.

     Утром  13   сентября,   выяснив  накануне,  что  немцы  готовят   новое
наступление  в районе  Пулковских высот  и  предназначили для  этого  триста
танков,  наша  артиллерия нанесла предупредительный удар по местам скопления
противника. Началась  новая волна ожесточенных боев. В ночь  на 16  сентября
фашисты  повели наступление  на  Пушкин.  Одновременно  усилили  атаки и  на
приморский  участок.   16  сентября  создалась  опасность  прорыва  врага  в
Московский  район Ленинграда.  В этот день  на стенах  города было  вывешено
воззвание:  "Враг  у  ворот". 17 сентября  немцам  удалось овладеть городами
Павловском и Пушкином  и  одновременно выйти на южный берег Финского  залива
между   Ленинградом  и  Петергофом   (Петродворцом).   Мы  потеряли  поселок
Володарский и почти весь Урицк.
     В  ответ,  18  сентября,  наши  войска  нанесли  противнику  сильнейший
контрудар на всем фронте  от  Финского залива до Колпина, и во многих местах
позиции   были  улучшены.  Взбешенное   гитлеровское   командование,   решив
деморализовать  мирное  население  Ленинграда,  19 сентября  подвергло город
одной  из самых жестоких  за время войны бомбежек. В четырех  дневных и двух
ночных налетах на Ленинград участвовало 280 самолетов. Сброшено на город 528
фугасных бомб и 1435 зажигательных...
     Но сломить дух ленинградцев воздушными налетами гитлеровцам не удалось.
Достаточно  двух-трех  маленьких штрихов,  чтобы доказать  это.  14 сентября
композитор  Д.  Шостакович  опубликовал  в  "Известиях"  заметку, в  которой
сообщал:
     "...Несколько дней  тому  назад я поставил  точку на последней странице
первой  части  своего  нового  симфонического сочинения. Работаю  сейчас над
второй частью. Этот факт не очень  значительный, однако я о нем упоминаю для
того,  чтобы  все знали,  что  в  Ленинграде  продолжается нормальная жизнь.
Работают ученые, писатели, художники, композиторы, артисты..."
     17  сентября,  во  время сильнейшей бомбежки, Д. Шостакович выступал по
радио.
     А  19  сентября весь город затаив дыхание слушал по  радио клятву мести
ленинградской женщины,  за час до этого  потерявшей под развалинами  дома на
Стремянной улице своих детей.
     В те дни ленинградцы  слушали по радио гневные стихи  А. Прокофьева, Н.
Тихонова,  О. Берггольц и еще многих  поэтов. А музыка Чайковского  и других
классиков всегда наполняла эфир.
     К   середине   сентября   наши    отступившие   к   Ленинграду    части
переформировались, пополнились  и,  в строгой  решимости не пустить  врага в
город, заметно активизировались. С 15 по 20 сентября войсками Ленинградского
фронта  было  нанесено  семь  решительных  контрударов  в  районах:  Невской
Дубровки  (где  на левом  берегу  Невы  создан  был  плацдарм  -  знаменитый
впоследствии "пятачок");  Усть-Тосна;  на  юг от Колпина; в  направлении  на
Пушкин; в сторону Петергофа (Петродворца);  от Ораниенбаума (Ломоносова) - и
штурмом взят Белоостров.
     В  эти  дни я  находился в действующих частях 23-й  армии на Карельском
перешейке, и моим  впечатлениям от  боев  за овладение Симоловом, Троицким и
Белоостровом посвящены следующие главы дневника.
     Здесь, на  Карельском  перешейке,  к  середине сентября  наши части  не
только прочно закрепили за собой линию фронта, но и вели наступательные бои,
выбивая  финнов с выгодных  для  них позиций,  срезая их  выдавшиеся  вперед
клинья  и  нанося   контрудары  везде,  где  замечалось  сосредоточение  сил
противника.  К  этому  времени  наши  части  вполне оправились  от  тяжелого
отступления    и,   укомплектованные   молодежью,   изучая   полученный    в
кровопролитных   боях  опыт,   укрепляя  надежные   оборонительные   рубежи,
превращались в монолитный боевой организм. Образовавшаяся здесь линия фронта
оказалась незыблемой на все время блокады и обороны города.

     НЕОЖИДАННАЯ ПОЕЗДКА

     14 сентября. Утро. Блиндаж у хутора Вуолы

     Позавчера я приехал  в  передовые части 461-го полка  142-й дивизии, на
правый  фланг Карельского  перешейка. Вчера, на случайной машине, неожиданно
выехал  на левый фланг: там  происходил бой за Белоостров,  город нужно было
вырвать из рук врага, неожиданно захватившего его.
     Три часа  назад я  вернулся сюда, на  правый фланг, и пишу эти строки в
блиндаже КП 461-го полка.
     В  районе Белоострова, в  лесах, протянувшихся  от  станции  Песочное к
Дибунам  и Каменке,  обороняемых частями 291-й стрелковой дивизии,  я застал
следующую  обстановку:  бой  под Белоостровом к вечеру  уже  кончился, взять
Белоостров  не удалось, с поля боя  в санчасти Каменки,  расположенной вдоль
опушки леса,  и глубже в тыл - в Дибуны  - на санитарных машинах непрерывным
потоком  поступали  раненые. Настроение на  командных пунктах  291-й дивизии
было невеселым.
     Что же здесь произошло?
     Я знал следующее.
     Новый  Белоостров, захваченный  было  противником  4 сентября и отбитый
нами на следующий  день, снова три дня назад, 11 сентября, оказался  в руках
врага. Создался опасный клин, угрожающий  всей линии  обороны 291-й дивизии.
Следовало немедленно  восстановить  положение. 13 сентября в  шесть  утра от
опушки леса  у  Каменки  и  от  товарной  станции  Белоостров  был  брошен в
наступление   отдельный  особый   батальон  морской   пехоты,   поддержанный
артиллерией    838-го   артполка   (подполковника   С.   С.   Васильева)   и
подразделениями 1025-го стрелкового полка.
     Батальон  морской пехоты, сформированный 1 сентября  и занявший оборону
под  Белоостровом,  в Каменке (куда пришел  9  сентября, после  перехода  из
Сестрорецка и стояния на  болоте),  не имел никакого боевого опыта и впервые
шел в наступление.
     По  неопытности  и, как  все признают,  по глупости  своего  командира,
полковника,  батальон был брошен с полукилометрового расстояния по  болоту в
лобовую атаку на финнов, занимавших хорошо  укрепленные позиции в городе и в
том  числе  мощный Белоостровский дот  -  не пробиваемую снарядами крепость.
Подчиняясь приказу,  храбрые люди  пошли бесшабашно,  в  рост, по совершенно
открытой  местности под пулеметы, минометы  и  снаряды врага. Конечно, город
взять  не  удалось,  две   передовые   роты   батальона   подверглись  почти
катастрофическому  разгрому, третья, поддерживавшая наступление, рота  также
понесла большие потери, и, таким  образом, батальон  потерял половину своего
состава...
     Командир батальона,  полковник,  разжалован в  рядовые, пойдет под суд.
Батальон понес бы еще б льшие потери, если бы не замечательное поведение его
комиссара,  старшего политрука А. И. Трепалина. Он начал этот день, командуя
минометной ротой (вместо выбывшего из строя  ее командира). В разгаре боя он
принял  на  себя  командование батальоном, сумел предупредить  растерянность
разбившихся  на  мелкие  группы  уцелевших  людей  и к  концу  дня  умело  и
хладнокровно вывел их из боя.
     На КП  дивизии  стали  известны  подвиги многих  моряков,  в  том числе
главстаршин  Цыбенко  и  Захарикова,  а  также  командира  батареи  артполка
лейтенанта   Г.  И.   Липкина,  который,   корректируя  ого