нь  всего  полка,
расположился со своим передовым наблюдательным пунктом впереди пехоты, в ста
метрах от противника, и по сие время находится там...
     Вот, собственно говоря, и все.
     В полночь  той  же машиной,  под гром методического  артогня, я  выехал
обратно  на  правый фланг, приехал в Матоксу  затемно  и к  рассвету  другой
попутной машиной добрался сюда, в 461-й стрелковый полк.

     ВЗЯТИЕ СИМОЛОВА

     18 сентября. День. КП 1-го дивизиона 334-го КАП. Лес у Озера Сарко-Ярви

     Новые,   на  этот  раз  уже  незыблемые   до  начала  грядущего  нашего
наступления рубежи! Враг окончательно остановлен!
     И что же?
     За всю  войну  334-й  конноартиллерийский полк  полковника  Кривошеенко
потерял только  три орудия!.. Все  цело. Все в боевом  порядке. Сегодня полк
сражается  лучше, чем вчера,  а завтра будет сражаться лучше, чем сегодня. И
так,  наращивая опыт, умение,  силу, сражаются и  будут сражаться дальше все
полки, дивизии и армии нашего  народа на всех фронтах Отечественной войны...
Пока не возьмут с бою победу!
     Это и  будет  конец  борьбы  советского  народа  нашего  с  жесточайшей
несправедливостью. И тогда снова станет русский человек мягок душою  и добр.
А до тех  дней кипи в сердцах, жги, не давай покоя душе, святая и неумолимая
ненависть!..
     Слева  - Лемболовское  озеро,  справа  -  маленькое  озерко  Гупу-Ярви,
спереди  - соединяющая  их  водная протока. С трех  сторон обведенная водой,
земля образует как бы полуостров, на котором расположены  деревни Троицкое и
Симолово, занятые финнами.
     Финны хотят отсюда прорваться к Васкелову.
     Что ж! Мы опередим их, мы сами ударим от  Васкелова, да еще и с востока
- с фланга, от Гупу-Ярви. Финский клинышек решено срезать, финнов вежливо, с
музыкой,  проводить  из  Симолова  и Троицкого.  Для  этого  два  стрелковых
батальона  завтра  на  рассвете пойдут в  наступление, а прощальный  концерт
финнам будет устроен тремя батареями артдивизиона Андрейчука.
     Старший  лейтенант  Герман  Афанасьевич Андрейчук  до  сих  пор  воевал
неплохо. Под Кирконпуоле, когда его дивизион поддерживал стрелковый батальон
Шутова, Андрейчук заслужил орден Красного Знамени, пять недель круглосуточно
отбивая атаки финнов и немцев. А когда получил приказ перейти на новый рубеж
обороны,  вывел свой дивизион  в  полной  сохранности,  не потеряв ни одного
орудия.
     Вот я и приехал сегодня к Андрейчуку, в его дивизион, чтоб понаблюдать,
как завтра он будет вести бой.
     Андрейчук - чистенький, аккуратный,  пожалуй, даже излишне франтоватый,
полон молодого задора, ему все представляется простым и легким.

     18 сентября. 9 часов вечера

     Наблюдательный  пункт  1-го дивизиона  334-го  КАП. Блиндаж  на  опушке
мачтового леса, выдающегося клином в болото. На кроне высокой сосны - гнездо
наблюдателя. Перед НП - болото,  за  которым позиции финнов. По этому болоту
нашей пехоте завтра предстоит наступать.
     А позади нас  -  дорога. По  которой мы только что, минут десять назад,
пришли  сюда   из  штаба  дивизиона,  где  Андрейчук   устроил  совещание  с
командирами батарей, обсуждал с ними план завтрашней операции.
     Все - цели, время, количество снарядов, коды, связь и взаимодействие  с
пехотою - обусловлено. Командиры батарей, зашедшие с совещания в столовую, а
затем  сюда,  на НП,  скоро разъедутся верхами по  своим  батареям, чтоб  на
рассвете начать бой.
     Блиндаж обшит  досками. Жарко  натоплена печка. Кровать,  тахта,  стол,
керосиновая  лампа. Маленькое окошечко, глядящее  в ход  сообщения.  Блиндаж
разделен  на  две  половины.   Дверь  завешена   портьерой,   сделанной   из
разрезанного одеяла. За ней радиостанция и полевой телефон, возле них радист
и телефонист. Там же их койки и койка адъютанта.
     А здесь,  где находимся мы,  уютно, как в городской комнате. Заливается
патефон  -  нежная  музыка.  Сидят  командиры.   Начальник  штаба  дивизиона
лейтенант  Н.  Н.  Коськин  -  широкое,  как  луна,  юное  девическое  лицо,
зачесанные  назад  длинные  волосы...  Командир  2-й  батареи украинец  Иван
Васильевич Шмалько  - черный, блестящие  черные глаза, черные  усы,  писаный
красавец,  мужественное, смелое,  крупное лицо. Синие галифе, шашка, китель,
шпоры.  Я знаю,  что  он  в  армии  с  1937  года,  а  до  этого  учился  на
архитектурном факультете в Киеве. Я знаю  о нем, как прекрасно держался он в
первом  бою, под Кирконпуоле, как вызвал в  трудный момент огонь на себя. Он
скромен, немногоречив. Другой командир батареи - совсем еще юноша, лейтенант
Волков.
     ...Удар  снаряда.  Выбито  стекло,  волна  воздуха. Рядом  три  разрыва
тяжелых снарядов.  Андрейчук,  вскочив  со стула,  пригнулся  к  полу. Опять
снаряд. Теплой волной воздуха - меня  по лицу. Я - на тахте. Пишу. Опять три
выстрела  и  три разрыва снарядов  -  уже  перенес... Следующие  разорвались
дальше. Еще два - рядом. Андрейчук резко:
     - Из блиндажа не выходить!
     И запустил остановившийся патефон. Еще снаряд. Коськин:
     - Надо завесить! Приказ читали, что в лесу финская разведка?
     Может быть, финны и бьют  потому, что как-либо пронюхали  о  завтрашней
операции?
     Командиры перекидываются короткими фразами. Голоса у всех напряженные.
     Андрейчук завешивает  окно  ватником. Еще  удар. Опять, дальше. Патефон
играет.  Я пишу  это,  ожидая  следующих  разрывов.  В  самый разгар  ударов
Андрейчук - телефонисту:
     - Немедленно ужин выслать сюда!
     Коськин читает мою книжку, подаренную Андрейчуку.  Андрейчук пистолетом
забивает гвоздь в косяк оконца, прикрепляя ватник... Вот опять тихо...
     Опять стрельба  - далеко... И вот  -  близко... и опять легкая взрывная
волна... снова удар - потухла лампа... Опять... Лейтенант Волков:
     - Помнишь, там был тоненький накатик? А здесь - ничего!..
     Опять...  Патефон  продолжает играть.  Вот 9  часов  10  минут  вечера.
Андрейчук:
     - Он сюда не бил еще ни разу!
     ...Шмалько сидит напротив, на кровати, развалясь. Он невозмутим, словно
и  вовсе  не замечает обстрела.  А бьют сюда,  стараясь накрыть  именно нас,
потому что, кроме нас, никого нет в этом лесу. Коськин:
     - Завтра, если будет лекция, мы услышим много интересного.
     Андрейчук  вскрыл две  банки  консервов.  Из-за  портьеры  показывается
голова телефониста Янова:
     - Связи нет... перебита!
     - Послать исправить! - приказывает Андрейчук.
     Голова Янова исчезает за портьерой, и слышен его голос:
     - Слушаю! Слушаю! Ну что такое? "Страуса" нет?..
     Патефон  продолжает  играть.  Коськин  поставил  пластинку  из   фильма
"Богатая  невеста".  Шмалько  сидит  молча, в задумчивости,  и  Коськин  ему
говорит:
     - Товарищ командир второй батареи что-то, слушая, загрустил!
     Шмалько  приподнялся, слова  Коськина не сразу дошли до  его  сознания.
Вышел из задумчивости, засмеялся:
     -  Нет,  я просто вспомнил, при каких обстоятельствах  я  смотрел  этот
фильм!
     Разрывы  снарядов и мин, гасившие в нашем блиндаже свет,  продолжались,
перебивая рассказ Шмалько об уже известных мне по другим рассказам действиях
его батареи в  бою под Кирконпуоле,  за который Шмалько представлен к ордену
Ленина. И все-таки  мне удалось записать этот рассказ. Окончив его, Шмалько,
не  дожидаясь  прекращения  обстрела,  распростился  со  всеми  и  вышел  из
Блиндажа, чтоб  ехать  верхом на  свою батарею. Лес в этот  момент с треском
ломался  от разрывов  тяжелых снарядов. Но Шмалько  так просто сказал: "Надо
ехать!", что никто не решился посоветовать ему переждать...
     А через несколько минут после отъезда  Шмалько  явился осыпанный землей
связист, доложил, что перебитая связь восстановлена.

     19 сентября. 6 часов 15 минут утра

     Бой идет,  артподготовка уже отгрохотала. Теперь отдельные орудия ведут
огонь по заявкам пехоты.
     Андрейчук прислушивается к звукам,  полным для него  смысла. Ему  нужно
выяснить обстановку, и он говорит телефонисту Янову:
     - А ну, пусть начштаба узнает у "Звезды" положение наше!
     "Звезда" - это начальство... Янов передает вопрос Андрейчука начальнику
штаба Коськину, через минуту сообщает:
     - Передали: левый  сосед кричит "ура", Шмалько сидит на исходном,  ждет
распоряжений.
     Левый сосед - это батальон пехоты на левом  фланге, ведущий наступление
на Симолово и Троицкое, в лоб с юга, со стороны Васкелова и Юшкелова. Другой
батальон - чуть правее нас. Его путь - в востока, в обход Троицкого, которое
ему следует отрезать с тыла. Ему нужно пройти болото, а затем узкий перешеек
между озером Гупу-Ярви и водной протокой реки Вииси-Йоки.  Эти два батальона
-  сводные.  Одним (65-го стрелкового  полка  43-й сд)  командует  лейтенант
Мелентьев, другим (147-го сп 43-й сд) - старший лейтенант Харитонов.
     Называя  нас  "Соколом", а наш  наблюдательный пункт, на  котором сидит
начальник разведки (над нашим блиндажом, на сосне), "Дачей", телефонист Янов
по  указанию  Андрейчука  посылает  проверить линию  связи,  затем  выясняет
обстановку по телефонам. Наш правый сосед, стрелковый  батальон  Харитонова,
медленно продвигается с правого фланга, приближаясь к Андрейчуку:
     - "Сено" спрашивает: можно ли по видимым точкам?
     "Сено"  -  это батарея Волкова;  батарея Шмалько  называется "Леной", а
третью батарею сегодня именуют "Прутом".
     - Если видит хорошо точки,  - отвечает Андрейчук, - пусть бьет! Янов, а
ну спросите у "Клена": с Артеменко вы меня можете связать, а?
     В  обоих стрелковых батальонах  находятся  представители  дивизиона:  в
наступающем  с  юга -  Артеменко,  в  другом  -  Боровик, именуемый  сегодня
"Каштаном".
     Янов хочет  вызвать Артеменко, но, прислушиваясь к  голосам  в  трубке,
отвечает Андрейчуку:
     - Тут идет передача, рубеж номер два...
     Это  с поля боя.  Оно  разделено на рубежи нашего наступления. Передаче
сообщения о движении нашей пехоты мешать не следует. И Андрейчук произносит:
     - А!.. Ну-ну...
     Лампа чуть светит. На столе  чехословацкий пистолет,  буссоль, фонарик,
свернутая карта, патефон. Янов за занавеской все слушает у аппарата.
     Янов  слушает команды батареи Волкова  о готовности, потом  требует  от
"Клена" связи с Артеменко.
     "Клен" - это собственный штаб,  это  Коськин, это вычислители, это, так
сказать, пульт управления  дивизиона... Огнем батарей можно управлять оттуда
или отсюда, с НП, - все равно все на проводе, как над одним столом.
     Обстановка для  Андрейчука ясна.  Быстрый в  движениях,  он подходит  к
телефону,  вызывает  своего представителя в  другом,  наступающем  с фланга,
батальоне:
     - Боровик! Как положение там? Это Андрейчук говорит!
     И, узнав, что на рубеже номер два, перед  нашим наступающим батальоном,
замечено движение финнов, уточняет:
     -  А  кто это видел?.. Так мне же  надо вести туда,  по этому рубежу!..
По-моему, это  наши, слушай! Ну, смотри, чтоб не получилось там! А то я могу
куда  угодно  открыть!  Открою,  а  потом будут  неприятности!...  Выяснишь?
Хорошо!..
     Стрельба орудийная беспрерывна,  с паузами в секунду-две, в полсекунды.
Это  бьют  финны  и наша полевая артиллерия,  а  с тыла -  наши  тяжелые. Но
артдивизион  Андрейчука   пока  бездействует,  как  та  группа   музыкальных
инструментов, что ждет знака дирижерской палочки.
     Янов  через  "Звезду"  выясняет,  что  там,  куда хотели  вести  огонь,
действительно  уже не  финны, а  наша наступающая пехота, и потому Андрейчук
приказывает:
     - По рубежу два огонь не вести!
     Но вот слушающий у аппарата Андрейчук преображается, - понимаю: палочка
дирижера обратилась к нему. Он быстро надел макинтош, в глазах его загорелся
"артиллерийский огонек", он приказал "отключить Боровика к чертовой бабушке,
а когда надо будет, подключить, перемычка чтоб была"... И, забрав всю власть
над дивизионом в свои руки,  сам начинает  управлять им. Теперь все  батареи
слушают только его голос. Он произносит слова коротко, резко, решительно:
     - Участок номер один? ну что вы?... Ну, дайте мне карту! (Янов подносит
ему  карту.)  Номер  три?..  Хорошо.  "Сено"!  Участок номер  три!.. "Лена"!
Участок номер три!  Да.  "Прут!"... Понятно, понятно. "Прут"!  Участок номер
три! Зарядить и доложить!.. "Лена"! "Лена"! Готово? Давайте быстрее! "Лена"!
"Прут"  готов?.. "Лена", готова?  Так...  "Каштан",  "Клен",  доложить,  что
готово! "Сокол" слушает. Понятно, понятно. Быстрей! Мосин, доложите!  "Клен"
готов, конечно готов!
     Это на  вопрос  "Звезды" о  готовности дивизиона  обработать  для нашей
наступающей пехоты  участок перед рубежом номер три  Андрейчук откликается и
за "Сокола" (за  себя),  и  за "Клен" с  "Каштаном" (то  есть  за Коськина и
Боровика - за штаб и за разведчика-наблюдателя своего дивизиона). Сразу, без
паузы, Андрейчук продолжает:
     - "Сено", "Лена", "Прут", внимание, - огонь!
     Залп. По  направлению определяю: всеми орудиями ударила Лена" - батарея
Шмалько.
     - Хорошо. "Прут"?.. Хорошо!
     Залп. Еще залп.
     - На каждое - три. Кто это спрашивает? На каждое - три снаряда. Хорошо.
"Сокол" слушает. Да... (Пауза.) Хорошо, хорошо. Доложить о стрельбе! "Лена",
отстрелялась? "Прут"!  Отстрелялся?..  Хорошо. "Звезда"!.. Понятно, понятно,
отстрелялся,  я докладываю...  "Сено", "Лена",  "Прут", стой!  "Лена", стой!
"Прут",  стой!..  "Клен"  слушает.  Выпустили.  Кончили...  "Лена",  "Прут",
"Сено"! Зарядить! Огня не вести!..
     Все  ясно мне:  наша пехота,  наступая  с востока  по  болотным кочкам,
выходит  к дороге,  приближается  к рубежу номер  три. Это  уже недалеко  от
Гупу-Ярви.
     На западе у  финнов - воды Лемболовского озера,  на востоке -  болото и
озеро Гупу-Ярви. С северо-востока, с тыла -  по  дороге - к ним приближается
наш правофланговый  батальон.  Отбросить  контратаками другой, наступающий с
юга, наш батальон у них не хватает  сил, а отступить  от  Симолова они могут
только по той же единственной  дороге, через  Троицкое,  а затем  межозерным
проходом (бросив повернувшую к востоку дорогу)  далее, по болотам, на север.
Дорога позади Троицкого переваливается через высоту 112, 8, и на ней, хорошо
видимые нашим наблюдателям, сейчас показались пробившиеся по болоту с севера
торопливо  идущие финские  подкрепления.  И  потому,  затребовав  координаты
высоты, Андрейчук направляет огонь своих батарей туда.
     Усиленная стрельба. Снарядами дивизиона накрыты финские подкрепления. И
снова россыпь команд.

     7 часов 00 минут

     - "Лена"  отстрелялась, нет? Хорошо.  "Прут",  отстрелялись?..  Хорошо.
Добре.  Хорошо...  "Звезда"!  Я  уже знаю. "Звезда"! Я закончил!  (Смеется.)
Чего? Почему?.. Слушай, высоту-то взяли? Взяли эту высоту? Симоловскую?.. О,
тут шагать  и шагать еще!.. Боровик! Боровик!  Боровик!.. "Сено"! Волков! Вы
мне там  наблюдайте получше!.. Где? Врут, там не  могут обозы быть, чего они
на пуп вылезли? Я спрошу!
     Звук самолета.
     - "Лена", видно их? "Звезда"! Ничего не вижу, передайте! Сколько их там
полетело? Один? Три?
     Из землянки кричат:
     - Три! Наших!
     Самолеты проходят над нами. Из-за землянки:
     - Шесть уже!
     Батальон Харитонова просит огня. Андрейчук  переговаривается с батареей
и говорит:
     - Не стоит открывать, сейчас там авиация сделает свое дело!
     Самолеты еще гудят.
     - "Клен" слушает? Смотрите, на карте, под буквой "Т", - стык дорог, вот
сюда  зарядить!.. Подожди, тут  летает,  я ни  черта не слышу.  Стык  дорог,
шоссейной и проселочной, вот сюда... О готовности доложить!
     Пулеметная стрельба в воздухе.
     - Понятно. "Лена"!... "Лена", "Лена"! По рубежу  четыре надо!  Боровик!
Если вы ручаетесь, что там не наши, Боровик!
     Непрерывно, завывая на виражах, гудят самолеты. Бьют зенитки.
     Бой продолжается. Батарея Шмалько бьет по пехоте противника, движущейся
на Троицкое. Тяжелые разрывы, потом приказание прекратить огонь, отдыхать до
следующего вызова.
     Андрейчук, оставив телефон, выходит из-за занавески:
     - Дать там распоряжение, пусть завтрак несут быстрее!

     7 часов 40 минут

     В  блиндаже у  нас  наступает полная  тишина. Только трудолюбиво  дышит
пламя  в печке, похрустывая дровами. Да слышны орудийные выстрелы  не нашего
дивизиона. От нас пехота огня не требует.

     8 часов 40 минут

     В эти минуты,  пока у нас в блиндаже тишина, пехота медленно наступает;
я мысленно представляю себе  перебежки  бойцов от кочки к кочке, рассыпанные
по болоту фигуры... Андрейчук произносит:
     - Да, Артеменко говорит, что продвигаются,  взяли там  пленных,  четыре
орудия.  Сорокапятимиллиметровые. По-видимому,  немецкие. - И  в  трубку:  -
Шмалько, вы покуда стойте, огня не ведите!
     А перед тем другой батареей Андрейчук дал залп по высоте 112,8.
     Время  тянется...  Орудийная  стрельба  теперь продолжается  с  меньшей
интенсивностью. Левый батальон, идущий с юга, в лоб, продвинулся к Симолову,
а  правый,  оседлав  дорогу  и втянувшись  в  узкий  перешеек  между  озером
Гупу-Ярви  и  водной  протокой  Вииси-Йоки,   далее  к  Троицкому  почти  не
продвинулся. Напряжение боя явно  схлынуло. Командиры  батарей  теперь ведут
огонь сами, по мере надобности.

     12 часов 30 минут

     Наш  батальон,  наступающий по  дороге  с  востока,  взял  высоту 67,0.
Симолово  окружено. До Троицкого от того и от другого наступающих батальонов
осталось по километру...

     2 часа дня

     Симолово взято.  Троицкое  обложено  с трех сторон. Но бойцы батальонов
уже семь часов непрерывно ведущие бой, измотались.  Чтобы  сломить последнее
сопротивление   финнов  в  Троицком,  нужно  сначала  прочно  закрепиться  в
Симолове, нужна  короткая передышка. Главное, однако, сделано: не  о прорыве
на  Васкелово,  а  о том,  как унести  ноги из Троицкого,  приходится теперь
думать финнам!
     А мне пора - надо скорее передать материал в Ленинград.

     ОПЯТЬ В ЛЕНИНГРАДЕ

     Ночь на 20 сентября

     Верхом, а  потом на артиллерийской фуре я добрался до штаба дивизии. По
телефону передать оттуда материалы в ТАСС  оказалось невозможным, и я выехал
с  каким-то  майором на  попутном  грузовике  в  Ленинград. Ехали  с бешеной
скоростью,  выехав из  Гарболова  в  6.30  вечера,  -  стремились  попасть в
Ленинград до  темноты.  Чуть  не столкнулись  с  таким же  бешено  мчавшимся
навстречу  грузовиком,  промчались   через   Токсово,  над  левой   стороной
Ленинграда увидели  большое зарево  пожара.  Население на телегах  и военных
фурах  эвакуировалось  в  Токсово  и  близлежащие  деревни - обозы  беженцев
тянулись по всей дороге.
     В  Ленинград  приехали  в  восемь  вечера,  уже  в  темноте. Явились  в
комендантское управление зарегистрироваться, простояли здесь в очереди минут
сорок. Затем  майор  - уже  во  время  воздушного налета - поехал к  себе на
Лиговку, а я, когда он  вылез из кузова  грузовика, пересел в кабину. Шофер,
живущий на  Петроградской  стороне,  предложил доставить  меня  домой.  Едва
въехали на  Кировский  мост и  шофер  сказал: "Вот  теперь  только еще  мост
проскочить  - и дома!" (а ехали в кромешной тьме, напрягая глаза до  боли) -
огромный взрыв  поднял  снопы  искр неподалеку  от  моста,  где-то  за Домом
политкаторжан. Я ощутил взрывную волну, и мы промчались мимо, но на Троицкой
площади  нас  остановил какой-то  летчик,  просил "хоть два  литра  бензина,
доехать до улицы Мира". Мой шофер бензина не  дал, сказал,  что самому  едва
доехать.  На Кировском проспекте, против  улицы Рентгена, шофер остановился,
забежал в дом, минут  через пятнадцать  вышел со своей женой, - и я, дабы не
мешать радости их свидания, перебрался в кузов, и мы доехали  до улицы Шорса
ощупью, в кромешной тьме...
     Дома у меня все оказалось в порядке, только телефон был выключен.
     Город  ежедневно обстреливался  из дальнобойных орудий  и несколько раз
подвергался  налетам. Прошедший день, 19 сент