ом  прикосновении неистовый звон,  и Волчонок, зажав
уши и зажмурив глаза, устремился прочь от завалины. Он уже не мог находиться
в покое и вместе с тем не знал, какое его действие имеет смысл. Он забежал в
сени, но их отчужденность  еще больше  обездолила его.  Вернулся на улицу  и
выскочил  на  завор, но и с  него ничего не  увидел --  лишь ленивые  хлопья
тумана плыли по-вдоль большаку.
     Ему  показалось,  что  сзади  кто-то  наблюдает.  Не в силах преодолеть
страх,  Волчонок  лег на живот и  притаенно  стал  вглядываться в  полумрак.
Что-то впереди шерохнулось  -- светлое пятно как будто перемещалось от вишен
в сторону хаты. И в ритме  передвижения этого таинственного нечто он  уловил
намек на тяжелую, загребастую походку Того, кто еще недавно был в пуне и чья
зловещая тень взгорилась на пороге хаты.  Ромка вжался  в  землю и, чтобы не
закричать,  изо всей  силы прикусил  руку.  Но  то, что  ему  казалось живым
существом,  было  всего  лишь  молоденькой   осиной,   поигрывающей   своими
листьями-перевертышами.
     Когда из-за туч внезапно  вышла  обрубленная луна, он почувствовал себя
совершенно  незащищенным.  К  луне  присоединились звезды,  и вскоре на  его
глазах  от туч очистилось полнеба.  Вдали,  над  туманом, плыли  серебристые
верхушки елей.
     Сломленный одиночеством  и  страхами,  Ромка  втихомолку  заплакал: ему
вдруг пришла в голову простая мысль, что  все, все --  и мама Оля,  и дед, и
беженец, и ночные гости  --  куда-то ушли, а его  забыли  взять с собой. Эта
мысль, хотя еще больше озадачила его, но вместе с тем заронила в душу толику
надежды  -- раз  ушли,  значит,  могут  и вернуться. И эта крохотная надежда
ослабила туго закрученную пружину тревоги...
     Оставляя после себя куцую тень, он побежал за пуньку, на ходу сбрасывая
с плеча помочу.  Приспичило  Ромке...  По ногам  царапнули  кустики крапивы.
Однако  перед  задним  углом  что-то непонятное  затормозило  Ромку,  чье-то
присутствие пригвоздило его к земле. Впереди, по блестевшей траве, по нижним
венцам строения  медленно  перемещались странные тени. Словно  волоклись две
штанины -- одна скользила по земле, другая сонным движением -- по бревнам.
     Не поднимая головы, он стал искать глазами то, что породило эти тени. И
по мере того, как  взгляд вбирал  и оценивал увиденное, по мере  осознавания
свершившегося,  в недрах его души,  самых потаенных и  неразгаданных,  начал
вызревать катастрофический распад.  Хоть мал и несмышлен был Ромка, но понял
-- возврата оттуда,  где  пребывали увиденные им  мама Оля, дед и Вадим,  не
бывает. Их жизни, видно,  давно уже,  через  сплетенную когда-то самим дедом
веревку, ушли в крышу, а оттуда -- в небо.
     Не сдержался и  глянул в открытую. Нет, не в пропасть он заглянул, не в
под адовы  глубины -- он явственно  увидел  себя среди них,  и вместе с  тем
разделенного с ними неохватной вселенной.
     Повешенные  под  козырьком  крыши, вразнобой, маятниками  покачивались,
отчего  юбка  у  колен мамы  Оли  складывалась  и вновь расправлялась  тугим
парусом.  Когда  иссякли  силы,  сдерживающие  рассудок,  Волчонок  пустился
бежать.  Куда-то устремился, но куда -- он  не знал.  Обогнул сарай, пересек
двор, обежал хату и  снова пересек двор  -- и таким образом  он  повторял  к
повторял  гигантские  восьмерки, словно  хотел навсегда,  кому-то на память,
проторить  последнюю  тропу  жизни.  Неизвестно,  на  каком  витке  он  стал
замедлять движение и, забежав во двор,  заметался  по нему.  Кинулся в сени,
оттуда в избу, но что-то его оттуда вмиг выгнало, и тогда он сбежал с завора
на большак и лег на него, притиснулся к булыжникам  ухом. Хотел уловить хоть
какие-нибудь,  пусть  самые  дальние  признаки  жизни.  Но  нет, всюду  было
безмолвие и забытость.
     Поднялся  с земли и взбежал  на завор, еще раз обогнул с  угла пуньку и
глянул   на   тех,   кто  по-прежнему,   в  медленном  вращении,   обременял
пространство. Нет, ничего в мире не изменилось.
     Он  вернулся во двор и  торопливо стал что-то  искать под клетью. И то,
что он там, наконец, отыскал, обхватил  обеими  руками,  прижал к груди. Это
была граната "лимонка", извлеченная им из тайника Вадима.
     Он  вышел с ней на середину двора, выбеленного звездным светом,  поднял
голову,  что-то по-своему  залопотал, и непонятно было --  то ли  он  у неба
что-то просил, то ли что-то ему выговаривал.
     Просунув в  кольцо гранаты два пальца, дернул его... Но чека ни на йоту
не сдвинулась с места.
     Предметы,   которые  его  окружали,   он  уже  не   замечал.   В  мозгу
завихривались темные огромные  жернова, давя и размалывая сознание. Он вдруг
по-сорочьи застрекотал, раскинул  руки  и  приседая, попытался  взлететь. На
пальце болталась граната  -- он нес ее к вбитому в стену гвоздю, где некогда
висели дедовы оброти и вожжи.
     По-прежнему стрекоча, словно  в  игре с Тамаркой, он накинул на  гвоздь
кольцо гранаты. И, не давая себе ни секунды на прощание с жизнью, всем своим
измотанным бегом и страданиями тельцем повис на  несущем избавление рубчатом
металле...
     Рига, из-во "Лиесма", 1991 год.